Живет такой парень 3 страница

– В общем, я поехал. Гудбай! – Пашка решительно вышел.

Через минуту вошла Анисья с тарелкой соленых помидоров.

– Ведро‑то какое стоит! Благодать Господня! – заговорила она.

– Да‑а, – согласился Кондрат. – Погода прямо как на заказ.

На хмелесовхозе, куда приехал Пашка, он сперва потрепался с бабами, собиравшими хмель… Потом нашел директора.

– А где другой? – спросил тот, заглянув в Пашкину путевку.

– У него подшипники поплавились – меняет, – сказал Пашка.

– А ты шибко устал?

– Нет. А что?

– Надо бы поехать на нефтебазу – горючее получить. Я свои машины все раскидал, а у нас горючее кончается…

– Сфотографировано, – сказал Пашка.

– Что? – не понял директор.

– Будет сделано.

День был тусклый, теплый. Дороги раскисли после дождя, колеса то и дело буксовали. Пашка, пока доехал до хранилища, порядком умаялся.

Бензохранилище – целый городок, строгий, стройный, однообразный, даже красивый в своем однообразии. На площади гектара в два аккуратными рядами стоят огромные серебристо‑белые цистерны – цилиндрические, квадратные.

Пашка подъехал к конторе, поставил машину рядом с другими и пошел оформлять документы.

И тут – никто потом не мог сказать, как это случилось, почему, – низенькую контору озарил вдруг яркий свет.

В конторе было человек шесть шоферов, две девушки за столами и толстый мужчина в очках (тоже сидел за столом). Он и оформлял бумаги.

Свет вспыхнул сразу. Все на мгновение ошалели. Стало тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестнул чей‑то вскрик на улице:

– Пожар!

Шарахнули из конторы…

Горели бочки на одной из машин. Горели как‑то зловеще, бесшумно, ярко.

Люди бежали от машин.

Пашка тоже побежал вместе со всеми. Только один толстый человек (тот, который оформлял бумаги), отбежав немного, остановился.

– Давайте брезент! Э‑э!.. – заорал он. – Куда вы?! Успеем же!.. Э‑э!

– Бежи – сейчас рванет! Бежи, дура толстая! – крикнул кто‑то из шоферов.

Несколько человек остановились. Остановился и Пашка.

– Сча‑ас… Ох и будет! – послышался сзади чей‑то голос.

– Добра пропадет сколько! – ответил другой.

Кто‑то заматерился. Все ждали.

– Давайте брезент! – непонятно кому кричал толстый мужчина, но сам не двигался с места.

– Уходи! – опять крикнули ему. – Вот ишак. Что тут брезентом сделаешь? «Брезент»…

Пашку точно кто толкнул сзади. Он побежал к горящей машине. Ни о чем не думал. Видел, как впереди, над машиной, огромным винтом свивается белое пламя.

Не помнил Пашка, как добежал он до машины, как включил зажигание, даванул стартер, «воткнул» скорость – человеческий механизм сработал точно. Машина рванулась и, набирая скорость, понеслась прочь от цистерн и от других машин с горючим.

…Река была в полукилометре от хранилища! Пашка правил туда, к реке.

Машина летела по дороге, ревела… Горящие бочки грохотали в кузове, Пашка закусил до крови губу, почти лег на штурвал…

В палате, куда попал Пашка, лежало еще человек семь. Большинство лежало, задрав кверху загипсованные ноги.

Пашка тоже лежал, задрав кверху левую ногу.

Около него сидел тот самый человек с нефтебазы, который предлагал брезентом погасить пламя.

– Сколько лежать‑то придется? – спросил толстый.

– Не знаю. С месяц, наверно, – ответил Пашка.

– Перелом бедренной кости? – спросил один белобрысый паренек (он лежал, задрав сразу обе ноги. Лежал, видно, долго, озверел и был каждой бочке затычка). – А сто суток не хочешь? Быстрые все какие…

– Ну, привет тебе от наших ребят, – продолжал толстый. – Хотели прийти сюда – не пускают. Меня как профорга и то еле пропустили. Журналов вот тебе прислали… – Мужчина достал из‑за пазухи пачку журналов. – Из газеты приходили, расспрашивали про тебя… А мы и знать не знаем, кто ты такой. Сказали, что придут сюда.

– Это ничего, – сказал Пашка самодовольно. – Я им тут речь скажу.

– «Речь»? Хэх!.. Ну, ладно, поправляйся. Будем заходить к тебе в приемные дни – я специально людей буду выделять. Я бы посидел еще, но на собрание тороплюсь. Тоже речь надо говорить. Не унывай.

– Ничего.

Профорг пожал Пашке руку, сказал всем «до свидания» и ушел.

– Ты что, герой, что ли? – спросил Пашку один «ходячий», когда за профоргом закрылась дверь.

Пашка некоторое время молчал.

– А вы разве ничего не слышали? – спросил он серьезно. – Должны же были по радио передавать.

– У нас наушники не работают. – Белобрысый щелкнул толстым пальцем по наушникам, висевшим у его изголовья.

Пашка еще немного помолчал. И ляпнул:

– Меня же на Луну запускали.

У всех вытянулись лица, белобрысый даже рот приоткрыл.

– Нет, серьезно?

– Конечно. Кха! – Пашка смотрел в потолок с таким видом, как будто он на спор на виду у всех проглотил топор и ждал, когда он переварится, – как будто он нисколько не сомневался в этом.

– Врешь ведь? – негромко сказал белобрысый.

– Не веришь – не верь, – сказал Пашка. – Какой мне смысл врать?

– Ну и как же ты?

– Долетел до половины, и горючего не хватило. Я прыгнул. И ногу вот сломал – неточно приземлился.

Первым очнулся человек с «самолетом».

– Вот это загнул! У меня ажник дыхание остановилось.

– Трепло, – сказал белобрысый разочарованно. – Я думал – правда.

– А как это ты на парашюте летел, если там воздуха нету? – спросил «ходячий».

– Затяжным.

– А кто это к тебе приходил сейчас? – спросил человек с «самолетом». – По‑моему, я его где‑то…

Тут в палату вошли старичок доктор с сестрами и с ними молодая изящная женщина в брюках, маленькая, в громадном свитере – «странная и прекрасная».

Доктор подвел девушку к Пашке.

– Вот ваш герой. Прошу любить.

– Вы будете товарищ Колокольников?

– Я, – ответил Пашка и попытался привстать.

– Лежите, лежите, что вы! – воскликнула девушка, подходя к Пашкиной койке. – Я вот здесь присяду немножко. Можно?

– Боже мой! – сказал Пашка и опять попытался сдвинуться на койке.

Девушка села на краешек белой плоской койки.

– Я из городской молодежной газеты. Хочу поговорить с вами.

Белобрысый перестал хохотать, смотря то на Пашку, то на девушку.

– Это можно, – сказал Пашка и мельком глянул на белобрысого.

Тот начал теперь икать.

– Как вы себя чувствуете? – спросила девушка, раскладывая на коленях большой блокнот.

– Железно, – сказал Пашка.

Девушка улыбнулась, внимательно посмотрела на него. Пашка тоже улыбнулся и подмигнул ей. Девушка опустила глаза к блокноту.

– Для начала… такие… формальные вопросы: откуда родом, сколько лет, где учились…

– Значит, так… – начал Пашка, закуривая. – А потом я речь скажу. Ладно?

– Речь?

– Да.

– Ну… хорошо… Я могу потом записать. В другой раз.

– Значит, так: родом я из Суртайки – семьдесят пять километров отсюда. А вы сами откуда?

Девушка весело посмотрела на Пашку, на других больных; все, притихнув, смотрели на нее и на Пашку, слушали. Белобрысый икал.

– Я из Ленинграда. А что?

– Видите ли, в чем дело, – заговорил Пашка, – я вам могу сказать следующее…

Белобрысый неудержимо икал.

– Выпей воды! – обозлился Пашка.

– Я только что пил – не помогает, – сказал белобрысый, сконфузившись.

– Значит, так… – продолжал Пашка, затягиваясь папироской. – О чем мы с вами говорили?

– Где вы учились?

– Я волнуюсь, – сказал Пашка (ему не хотелось говорить, что он окончил только пять классов). – Мне трудно говорить.

– Вот уж никогда бы не думала! – воскликнула девушка. – Неужели вести горящую машину легче?

– Видите ли… – опять напыщенно заговорил Пашка, потом вдруг поманил к себе девушку и негромко, так, чтобы другие не слышали, доверчиво спросил: – Вообще‑то, в чем дело? Вы только это не пишите. Я что, на самом деле подвиг совершил? Я боюсь, вы напишете, а мне стыдно будет перед людями. «Вон, – скажут, – герой пошел!» Народ же знаете какой… Или – ничего, можно?

Девушка тоже засмеялась… А когда перестала смеяться, некоторое время с интересом смотрела на Пашку.

– Нет, это ничего, можно.

Пашка приободрился.

– Вы замужем? – спросил он.

Девушка растерялась.

– Нет… А, собственно, зачем вам это?

– Можно я вам письменно все опишу? А вы еще раз завтра придете, и я вам отдам. Я не могу, когда рядом икают.

– Что я, виноват, что ли? – сказал белобрысый и опять икнул.

Девушку Пашкино предложение поставило в тупик.

– Понимаете… я должна этот материал дать сегодня. А завтра я уезжаю. Просто не знаю, как нам быть. А вы коротко расскажите. Значит, вы из Суртайки. Так?

– Так. – Пашка скис.

– Вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня, я ведь тоже на работе.

– Я понимаю.

– Где вы учились?

– В школе.

– Где, в Суртайке же?

– Так точно.

– Сколько классов кончили?

Пашка строго посмотрел на девушку.

– Пять. Неженатый. Не судился еще. Все?

– Что вас заставило броситься к горящей машине?

– Дурость.

Девушка посмотрела на Пашку.

– Конечно. Я же мог подорваться, – пояснил тот.

Девушка задумалась.

– Хорошо, я завтра приду к вам, – сказала она. – Только я не знаю… завтра приемный день?

– Приемный день в пятницу, – подсказал «ходячий».

– А мы сделаем! – напористо заговорил Пашка. – Тут доктор добрый такой старик, я его попрошу, он сделает. А? Скажем, что ты захворала, бюллетень выпишет.

– Приду. – Девушка улыбнулась. – Обязательно приду. Принести чего‑нибудь?

– Ничего не надо! Меня профсоюз будет кормить.

– Тут хорошо кормят, – вставил белобрысый. – Я уж на что – вон какой, и то мне хватает.

– Я какую‑нибудь книжку интересную принесу.

– Книжку – это да, это можно. Желательно про любовь.

– Хорошо. Итак, что же вас заставило броситься к машине?

Пашка мучительно задумался.

– Не знаю, – сказал он. И виновато посмотрел на девушку. – Вы сами напишите что‑нибудь, вы же умеете. Что‑нибудь такое…

Пашка покрутил растопыренными пальцами.

– Вы, очевидно, подумали, что если бочки взорвутся, то пожар распространится дальше – на цистерны. Да?

– Конечно!

Девушка записала.

– А ты же сказала, что уезжаешь завтра. Как же ты приедешь? – спросил вдруг Пашка.

– Я как‑нибудь сделаю.

В палату вошел доктор.

– Девушка, милая, сколько вы обещали пробыть? – спросил он.

– Все, доктор, ухожу. Еще два вопроса… Вас зовут Павлом?

– Колокольников Павел Егорыч. – Пашка взял руку девушки, посмотрел ей прямо в глаза. – Приди, а?

– Приду. – Девушка ободряюще улыбнулась. Оглянулась на доктора, нагнулась к Пашке и шепнула: – Только бюллетень у доктора не надо просить. Хорошо?

– Хорошо. – Пашка ласково, благодарно смотрел на девушку.

– До свиданья. Поправляйтесь. До свиданья, товарищи!

Девушку все проводили добрыми глазами.

Доктор подошел к Пашке.

– Как дела, герой?

– Лучше всех.

– Дай‑ка твою ногу.

– Доктор, пусть она придет завтра, – попросил Пашка.

– Кто? – спросил доктор. – Корреспондентка? Пусть приходит. Влюбился, что ли?

– Не я, а она в меня.

Смешливый доктор опять засмеялся.

– Ну, ну… Пусть приходит, раз такое дело. Веселый ты парень, я погляжу.

Он посмотрел Пашкину ногу и ушел в другую палату.

– Думаешь, она придет? – спросил белобрысый Пашку.

– Придет, – уверенно сказал Пашка. – За мной не такие бегали.

– Знаю я этих корреспондентов. Им лишь бы расспросить. Я в прошлом году сжал много, – начал рассказывать белобрысый, – так ко мне тоже корреспондента подослали. Я ему три часа про свою жизнь рассказывал. Так он мне даже пол‑литра не поставил. Я, говорит, не пьющий, то‑се – начал вилять.

Пашка смотрел в потолок, не слушал белобрысого. Думал о чем‑то. Потом отвернулся к стене и закрыл глаза.

– Слышь, друг! – окликнул его белобрысый.

– Спит, – сказал человек с «самолетом». – Не буди, не надо. Он на самом деле что‑то совершил.

– Шебутной парень! – похвалил белобрысый. – В армии с такими хорошо.

Пашка долго лежал с открытыми глазами, потом действительно заснул. И приснился ему такой сон.

Как будто он генерал. И входит он в ту самую палату, где лежал он сам… Но только в палате лежат женщины. Тут Катя Лизунова, корреспондентка, Маша‑птичница, городская женщина, женщина с нефтебазы и даже тетка Анисья… И свита вокруг Пашки – тоже из женщин.

Вошел Пашка и громко поздоровался.

Ему дружно ответили:

– Здравствуйте, товарищ генерал!

– Почему я не слышу аплодисментов? – тихо, но строго спросил Пашка‑генерал у свиты. Одна из свиты угодливо пояснила:

– Дамская палата…

И она же попыталась надеть на Пашку халат.

– Не нужно, – сказал Пашка, – я стерильный.

И началось стремительное шествие генерала по палате – обход.

Первая – Катя Лизунова.

– Что болит? – спросил Пашка.

– Сердце.

– Желудочек?

Катя смотрит на Пашку как на дурака.

– Сердце!

Пашка повернулся к свите.

– Считается, что генерал – ни бум‑бум в медицине. – И снисходительно пояснил Кате: – Сердце тоже имеет несколько желудочков. Ма‑аленьких.

И дальше. Дальше – корреспондентка, «странная и прекрасная».

– Что? – ласково спросил Пашка.

– Сердце.

– Давно?

– С семнадцати лет.

– Ну, ничего, ничего…

Пашка двинулся дальше. Маша‑птичница.

– Тоже сердце? – изумился Пашка.

– Сердце.

– Кошмар.

Пашка идет дальше.

Городская женщина.

Пашка демонстративно прошел мимо.

Тетя Анисья. Поет.

Пашка остановился над ней.

– И у тебя сердце?

– А что же я, хуже других, что ли? – обиделась Анисья. – Смешной ты, Павел: как напялит человек мундир, так начинает корчить из себя…

– Выписать ей пирамидону! – приказал Пашка. – Пятьсот грамм. Трибуну.

Принесли трибуну. Пашка взошел на нее.

– Я вам скажу небольшую речь, – начал он, но обнаружил непорядок. – Где графин?!

– Несут, товарищ генерал.

– Ну, что?! – Пашка обращался к женщинам, лежащим в палате. – Допрыгались?! Докатились?! Доскакались?!.

…И тут засмеялся белобрысый. Пашка поднял голову.

– Ты чего?

Белобрысый все смеялся.

– Это он во сне, – пояснил один пожилой больной. Все другие уже спали. Была ночь.

– Вот жеребец, – возмутился Пашка. – Здесь же больница все же.

Он лег и крепко зажмурился… И снова он на трибуне.

– На чем я остановился? – спросил он свиту.

– Вы сказали, что они доскакались…

– Куда доскакались? – с начальственным раздражением переспросил Пашка. – Работнички! Только форсить умеете!

И опять его разбудил смех белобрысого.

– Вот паразит, – сказал Пашка, поднимаясь. – Что он ржет‑то всю ночь?

– Выздоравливает он, – опять сказал пожилой больной.

– Можно же потихоньку выздоравливать. Может, разбудить его, а? Сказать, что у него дом сгорел – ему тогда не до смеха будет.

– Не надо, пусть смеется.

Пашка опять крепко зажмурился, но больше не получалось, не спалось.

– А вы чего не спите? – спросил он пожилого больного.

– Так… не хочется.

Помолчали.

– Вот вы принадлежите к интеллигенции, – заговорил Пашка.

– Ну, допустим.

– Книжек, наверно, много прочитали. Скажите: есть на свете счастливые люди?

– Есть.

– Нет, чтобы совсем счастливые.

– Есть.

– А я что‑то не встречал. По‑моему, нет таких. У каждого что‑нибудь да не так…

– Вот хочешь, я прочитаю тебе…

– Что, письмо?

– Нет. – Больной взял с тумбочки ученическую тетрадку. – Сочинение одного молодого человека…

– Ну‑ка, ну‑ка… – Пашка приготовился слушать.

– «С утра мы пошли с пацанами в лес, – начал читать больной. – Все были почти из нашего четвертого „б“. Пошли мы сорок зорить. Ну, назорили яичек, испекли и съели. Потом Колька Докучаев рассказывал, как они волка с отцом видали. Мы маленько струсили. В лесу было хорошо. А потом мы хохотали, как Серега Зиновьев из второго „а“ петухом пел. В лесу было шибко хорошо. Потом мы пошли домой. Мне мама маленько всыпала, чтобы я не шлялся по лесам и не рвал последние штаны. А потом мы ели лапшу. Папка спросил меня: „Хорошо было в лесу?“ Я сказал: „Ох, и хорошо!“ Папка засмеялся. Вот и все. Больше я не знаю, чего».

– А для чего это вы? – спросил Пашка.

– Это писал счастливый человек.

– Так какое же туг счастье‑то? – изумился Пашка.

– Самое обыкновенное: человек каждый день открывает для себя мир. Он умеет смеяться, плакать. И прощать умеет. И делает это от души. Это – счастье.

– Так он же маленький еще!

– Ну, найдется кто‑нибудь и большого его научит таким же быть.

– Каким?

– Добрым. Простым. Честным. Счастливых много… Ты тоже счастливый, только… учиться тебе надо. Хороший ты парень, врешь складно… А знаешь мало.

– Когда же мне учиться‑то? Я же работаю.

– Вот поэтому и надо учиться.

– А вы – учитель, да?

– Учитель.

– Значит, вы счастливый, если вы учите?

– Наверно. Позови‑ка сестру.

– Что, плохо?

– Нет, просто устал.

– Лиля Александровна! – позвал Пашка.

Вошла сестра и сделала учителю укол.

– Ну, вот теперь уснем, – сказал тот и выключил свет.

Пашка долго еще лежал с открытыми глазами, думал о чем‑то. А как только стал засыпать, услышал голос Насти:

– Павел, иди ко мне.

…И опять снится Пашке сон:

Ждет его Настя на том самом месте, где встречала его во сне в первый раз.

– Здравствуй, Павел.

– Здравствуй.

– Как живешь?

– Ничего.

– Идеал‑то не нашел еще?

Пашка усмехнулся.

– Нет.

– Помнишь сказку? – спросила вдруг Настя. – Бабушка тебе рассказывала…

– Про голую бабу, что ли?

– Да.

– Помню.

– Так вот, ты не верь: это не смерть была, это любовь по земле ходит.

– Как это?

– Любовь. Ходит по земле.

– А чего она ходит?

– Чтобы люди знали ее, чтоб не забывали.

– Она, что, тоже голая?

– Она красивая‑красивая.

– Хоть бы разок увидеть ее.

– Увидишь. Она придет к тебе.

– А если не придет? Ведь нельзя же сидеть и ждать, что придет кто‑нибудь и научит, как добиться счастья. Будешь ждать, что придет, а он возьмет и не придет. Так и проживешь дураком. Правильно я рассуждаю?

– Правильно. А учиться можно не только в школе. Жизнь – это, брат, тоже школа, только лучше.

– И опять: если я буду сидеть и ждать…

– Зачем же ждать, – перебивает его Настя. – Надо искать. Надо все время искать, Павел.

– Так вот я ищу. Но я же хочу идеал!

Опять засмеялся белобрысый. Пашка проснулся. Утро. Еще спят все. Пашка огляделся по палате. И вдруг ему показалось…

– Братцы! – заорал он.

Повскакали больные.

– Ты чего, Пашка? – спросил белобрысый.

Пашка показал на учителя, который лежит недвижно.

– Няня! – рявкнул белобрысый.

Учитель приподнялся.

– Что такое? В чем дело?

Все смотрят на него.

– Что случилось‑то?

Пашка негромко засмеялся.

– А мне показалось, ты помер, – сказал он простодушно.

Учитель досадливо сморщился.

– Первую ночь спокойно уснул… Надо же!

Пашка лег и стал смотреть в потолок. На душе у него легко.

– Значит, будем жить, – сказал он, отвечая своим мыслям.

А за окнами больницы – большой ясный день. Большая милая жизнь…

Дата добавления: 2015-06-28