КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Annotation 26 страница. Вернулась женщина повеселевшей, готовой опять сколько угодно смеяться
Вернулась женщина повеселевшей, готовой опять сколько угодно смеяться.
– Красивая река? – спросил Пашка, весело и понимающе глядя на нее.
– Да, – женщина тоже глянула на него, покраснела и засмеялась.
Пашка с минуту влюбленно смотрел ей в глаза.
– Что вы?
– Так, – он принял у нее ведро с водой и окатил задние скаты – в радиаторе было полно воды.
– А я думала – вам в мотор надо.
– Колеса греются, – пояснил Пашка.
– Я еще никогда не видела, чтобы шоферы колеса обливали.
– Потому что – обормоты, поэтому и не обливают. Положено обливать после каждой полсотни километров.
Поехали дальше. Странное дело: до этой остановки Пашка ничегошеньки не чувствовал к женщине, а сейчас – как глянет на нее, так в сердце кольнет.
«Попался, по-моему», – подумал Пашка. Трепаться расхотелось.
– Расскажите еще что-нибудь, – попросила женщина. «Я бы рассказал… Измять бы тебя сейчас всю, исцеловать… Кошмар – влюбился опять!», – Пашке почему-то захотелось поднять женщину на руки, поднести к обрыву, над рекой, и держать над обрывом – вот визгу было бы.
– Почему вы замолчали?
– Думаю, как бы у вас чемоданы украсть.
– Ха-ха-ха…
– Вот доедем сейчас до глухого места, ссажу вас, а сам уеду с чемоданами.
– А я номер запомню.
– А он у меня фальшивый.
– Ну да!…
«Нет, это кошмар!», – сердце Пашки прямо кипятком обливалось – от одного ее голоса. «Влопался. Хоть бы доехать скорей».
– Муж-то знает, что вы едете?
– Знает. Уже ждет, наверно.
– Что же он в город не поехал встречать? Что это за манера, между прочим: отпускать жен одних в такой путь?
– Наверно, некогда было. А то бы приехал.
– Некогда… Вы надолго к нам?
– Недели на три.
– А почему не насовсем?
– Я же тоже работаю.
– А здесь что, нельзя работать?
– Здесь нельзя. Я – технолог по специальности.
– А как же так жить? – муж здесь, ты там.
– А он скоро уедет. Отработает, сколько положено, и уедет. Насмеялась я с вами… Жене вашей, наверно, весело жить с вами. Да?
– Я, видите ли, холостой, – зло и весело сказал Пашка. – А мужу своему передайте, чтобы он больше таких номеров не выкидывал.
– Каких номеров?
– Он поймет.
Пашка разогнал машину и до самой Баклани молчал. На женщину не смотрел. Она тоже притихла.
Зоотехник действительно ждал жену на тракте. Длинный, опрятно одетый молодой человек с узким остроносым лицом. Очень обрадовался. Растерялся – не знал, что делать: то ли целовать жену, то ли снимать чемоданы из кузова. Запрыгнул в кузов. Женщина полезла в сумочку за деньгами.
– Сколько вам?
– Нисколько. Иди к мужу-то… поцелуйтесь хоть – я отвернусь.
Женщина покраснела и засмеялась.
– Нет, правда, сколько?
– Да нисколько! – заорал Пашка. Мока сплошная с этими куколками.
Женщина пошла к мужу. Тот стал ей подавать чемоданы и негромко и торопливо стал выговаривать:
– Но одна в следующий раз с шоферами не езди. Я же писал! Я же писал?
– А что особенного? – тоже негромко возразила женщина.
– Да то!… Ты еще не знаешь их… Они тут не посмотрят…
Пашку какая-то злая мстительная сила вытолкнула из кабины. Он одним прыжком заскочил в кузов, стал против зоотехника и, глядя ему в глаза, негромко сказал:
– Ну-ка плати за проезд. Быстро!
– А она что, не заплатила? Ты разве не заплатила? – зоотехник растерялся – глаза у Пашки были, как у рассвирепевшей кошки.
– Он не взял…
– Плати! – рявкнул Пашка.
Зоотехник поспешно сунулся в карман… Потом спохватился.
– А вы что кричите-то? Заплачу, конечно. Что вы кричите-то? Сколько?
– Три рубля.
– Вы что!… Тут же только рубль берут.
– Олег! – крикнула снизу женщина. Она тоже не понимала, что стряслось с Пашкой, с этим веселым, смешным человеком, но каким-то своим, женским чутьем догадалась, что лучше сейчас с ним не связываться – он в чем-то прав.
– Пожалуйста, – сказал зоотехник и подал три рубля.
– Выкидывайтесь поскорей! – приказал Пашка, выпрыгивая из кузова.
К нему подошел краснолицый толстый мужчина.
– До Горного едешь?
– Еду, садись.
Мужчина втиснулся в кабину и стал жадно смотреть на женщину. Когда тронулись, он долго еще смотрел на нее, высунувшись из кабины, потом сел нормально и вздохнул:
– Хороша бабец. С такой не заскучаешь. А? – посмотрел на Пашку, колыхнул большим пузом – засмеялся.
Пашка резко затормозил, сказал коротко:
– Вылазь.
– Ты что? Ты же едешь до Горного…
– Мало ли, куда я еду. Вылазь.
Мужчина вылез, саданул дверцей, проворчал сердито:
– Психопаты, черти.
Пашка уехал.
Через неделю, примерно, Пашка был дома и пошел в клуб, в кино. Про куколку он уж почти забыл. И вдруг видит в фойе – куколка! У него сладко заныло сердце. Подошел.
– Здрассте!
– Ой, здравствуйте! – обрадовалась куколка. – Что это вас не видно нигде?
– В рейсах. Вы что, одна, что ли?
– Одна. Олег в командировку поехал, дня на два. Я с…
– Где вы сидите? – Пашка знал, что делать дальше – дальше действовать.
– Я с хозяйской дочкой пришла. А она куда-то пропала.
– У кого вы живете?
– У Лизуновых.
У Пашки вытянулось лицо: эту хозяйскую дочку, Катю Лизунову он знал, даже любовь с ней когда-то крутил. Если сесть рядом с ними, значит завтра об этом будут знать все. Значит, куколка обеспечена семейной драмой, когда вернется зоотехник.
– Где же она… А, вон! Катя!
Пашка успел сказать:
– Когда из кино пойдете, как-нибудь отколись от этой Кати. Мне надо кое-что сказать тебе, – отошел в сторону. И с этой минуты не спускал глаз с куколки.
Кино кончилось, стали выходить. Катя Лизунова точно прилипла к куколке. Да и та, наверно, забыла о Пашкиной просьбе.
Пашка незаметно шел за ними до самого их дома. Сердце его больно колотилось.
Женщины вошли в дом. В горнице вспыхнул свет. По занавескам задвигались две аккуратненькие тени.
«Эх, Катя, Катя!…», – с отчаянием думал Пашка. Мысль его работала быстро, путано и безрезультатно. Что делать? Куколка, милая куколка! Хоть бы взять тебя за руку, что ли, хоть бы посмотреть в глаза твои синие… Что ж делать? Ведь эта Катя наверняка ляжет спать в горнице вместе с куколкой. Подружились!…
Мучился Пашка, думал о чем угодно, только не о том, что ведь это все-таки подло – добиваться свидания с замужней женщиной.
Вдруг он услышал, как хлопнула уличная дверь в доме Лизуновых… Кто-то спустился с крыльца, легкими шагами прошел по двору, скрипнул калиткой – пошел по улице, направляясь к центру села. Пашка забежал выше по улице и пошел навстречу человеку… Было совсем темно.
Шла женщина, но – кто?
В двух шагах от себя Пашка узнал Катю Лизунову.
– Здорово!
– Кто это? Павлик?… Здравствуй.
– Куда это ты, на ночь глядя?
– Дежурить в сельсовете. Зерно возят – звонят все время. Пойдем со мной? Потрепемся…
– Ну уж – привет! Твой отец дома?
– Нет. А что?
– Хотел табаку зайти попросить… Прокурился.
– Зайди вон к Беспаловым, они не спят еще.
– Придется. Ну, счастливо тебе подежурить.
– До свиданья.
«Так, так, так, – думал Пашка. – Что же получается: Архипа Лизунова дома нет, Катьки нет, дома куколка – в горнице, и Лизуниха – в прихожей избе, на печке. Лизуниха, конечно, спит без задних ног – хоть из ружья стреляй, не услышит. Дверь у них всегда открыта… Так, так…»
Пашка вошел во двор к Лизуновым, поднялся на крыльцо… Осторожно нажал плечом на дверь, она со скрипом открылась. Пашка прошел в сени, открыл избную дверь и, не останавливаясь, прошел в горницу.
Куколка стелила постель. Оглянулась, беззвучно открыла ротик…
– Спокойствие, – сказал Пашка, – за мной гонятся.
– Кто? Кто? – у куколки от ужаса округлились глаза; она побледнела.
– Штатские. Гаси свет.
Куколка не двигалась.
Пашка сам выключил свет, подошел к ней, обнял и стал целовать.
– Что ты…
Пашка целовал исступленно, с болью, с остервенением…
– Что ты…
Целовал так, как если бы до этого три года никого не целовал.
– Что ты делаешь? – куколка слабела в руках, слабела все больше и больше.
– Что ты…
Пашке хотелось раздавить ее. В груди у него мучительно горело – жгло. Он целовал и целовал… И когда у него самого закружилась голова, когда он подумал, что теперь – все: можно ничего не бояться, он выпустил куколку из объятий. Она некоторое время молчала, поправляла волосы. Потом громко позвала:
– Тетя Даша!
Пашка схватил ее, зажал рот. Она замычала, закрутила головой. Пашка опять начал ее целовать. Она опять покорно обвисла у него в руках, откинула голову… Но когда Пашка отпустил ее, она опять громко позвала:
– Тетя Даша!
Пашка остолбенел.
– Чего тебе? – откликнулась заспанным голосом Дарья Лизунова. – Эт ты, что ль, Муся? Чего тебе?
– Тетя Даша, оденьтесь, пожалуйста, и зайдите сюда.
– Да чего там стряслось-то? – Дарья – слышно – начала слезать с печки.
Пашка открыл окно, выпрыгнул в палисадник… Перемахнул через прясло и вышел на дорогу. Сперва душила злость, потом стало смешно.
«Вот так куколка! Ай, да куколка!… То ли дура, то ли хитрая…»
Любовь умерла, не родившись. Больше он куколку не видел – уехал в рейс. А когда приехал, ее уже не было в деревне. И память о ней зачахла.
Так жил Пашка – работал и мыкался в поисках любви. Некоторые – Нюра, например, – говорили ему, что он не так ищет, другие – Николай Попов – утверждали, что ее вообще не надо искать. Пашка никого не слушал, сам знал, как надо жить.
Кузьма Родионов был еще крепок. В старики дочь зачисляла его рано. Старик – это когда человек перестает понимать, что происходит вокруг. Родионов понимал почти все. И у него еще хватало сил удерживаться не на отшибе житейской кипени, а быть где-то ближе к центру.
Работал Родионов спокойно, въедливо. Нервничал редко. Один раз только видел Иван, как он нервничает.
В Соусканихе проходило отчетно-перевыборное партийное собрание колхоза. От райкома на нем присутствовал Ивлев. Родионов ехал с другого партийного собрания домой и по пути решил завернуть в Соусканиху. Приехал как раз в тот момент, когда собрание закончилось и люди расходились.
Ивлев сел к Родионову. Поехали.
– Ну, как? – спросил Родионов. Он сидел на первом сиденье.
– Дело в том, что выбрали опять Кибякова, – сказал Ивлев. Родионов долго молчал. Смотрел на дорогу.
– А что же ты-то там делал? – спросил он наконец и обернулся к Ивлеву. Иван увидел мельком, как потемнел его шрам.
– Кибяков признал свои ошибки. О будущем он тоже правильно думает, – Ивлев приготовился спорить. Только он не ждал, наверно, что спор этот произойдет тотчас после собрания. – Я не видел оснований, чтобы выступать против него. Люди его тоже все поддерживают…
– Ты знаешь, что он обманывает людей?! – резко спросил первый секретарь. – Ты знаешь, что он демагог и трепач?
– Я не думаю так.
– А я думаю!
– И люди так не думают… Он прошел большинством голосов.
– Эх-х… – Родионов отвернулся и стал закуривать. – Растяпы. Признал ошибки!… А какие ошибки? Он не ошибался в прошлом году, он врал!… Какие же это ошибки?… – Родионов опять повернулся к Ивлеву. – Он врал, что наладил в колхозе комсомольскую работу, врал, что коммунисты у него учатся, врал, что у них работают курсы механизаторов…
– Но работают-то у них свои трактористы. Зачем же зря…
– Куклы у них работают, а не трактористы! – почти крикнул Родионов. – Трактористы – до первой поломки! Пока трактора новые… Они их за неделю там поднатаскали и посадили на машины.
Ивлев ничего не сказал на это.
– Сам будешь снимать Кибякова, – Родионов отвернулся, полез в карман за папиросами. – Сам проворонил, сам теперь и занимайся им. Ведь предупреждал еще!
Ивлев и на этот раз промолчал.
Молчали до самого дома.
Уже в Баклани, подъезжая к райкому, Родионов сухо сказал:
– Завтра подробно расскажешь мне о собрании. И попроси, чтоб кто-нибудь привез протокол. Завтра же.
– Хорошо.
– До свиданья.
– До свиданья.
Впервые в присутствии Ивана так резко говорили друг с другом эти два человека. Иван считал их друзьями. Обычно они мало разговаривали, но понимали друг друга с полуслова.
У Ивана с Родионовым наладились хорошие деловые отношения. Поначалу Иван опасался, что Родионов будет его опекать, лезть с откровениями – ничего этого не случилось. Родионов просто и коротко говорил обычно:
– В Усятск.
Иван вез его в Усятск. Первое время – с неделю – Родионов показывал дорогу, потом Иван мог сам проехать в любую деревню Бакланского района.
Обычно кто-нибудь еще ехал в машине. Но, даже когда ехали вдвоем, разговаривали мало. Один раз Родионов спросил:
– Нравится?
– А чего ж?… – беспечно ответил Иван. – Работать можно, – вообще-то он думал, что работы будет гораздо меньше.
Родионов усмехнулся.
В те годы вывозили зерно из дальних глубинок. Остатки. Торопились, ибо вот-вот должны были пойти вредные затяжные дожди. Родионов мотался из края в край по району, торопил, подбадривал, требовал… Ночевали где придется. Один раз ночевали на пасеке.
Приехали туда, когда садилось солнце. Родионов вылез из машины, поздоровался с пасечником, который почему-то начал перед ним заискивать, сказал Ивану:
– Вылазь, больше никуда не поедем. Глянь, красота какая.
Иван заглушил мотор, вышел из леска на открытое место и остановился, пораженный поистине редкой красотой.
Пасека находилась в отложье, которое широким, еще зеленым пологом, опускалось к неширокой речушке. А дальше взору открывалась широкая ровная долина… А еще дальше глыбистой синей стеной вставали горы. Прямо из долины. А посередине долины извивалась Катунь. И сейчас, когда солнце висело над зубцами гор и уже чувствовался вечер, долина вся пылала нежарким красноватым огнем. Только Катунь холодно блестела.
Потом солнце коснулось вершин Алтая… И стало медленно погружаться в далекий синий мир. И чем глубже оно уходило, тем отчетливее рисовались горы. Они как будто придвинулись и стали еще более синими. А в долине тихо угасал красноватый огонь. И двигалась задумчивая мягкая тень от гор. Потом солнце совсем скрылось за острым хребтом, и тотчас оттуда вылетел в небо стремительный веер лучей. Он держался недолго. Тоже тихо угас. И в небе, в той стороне, пошла полыхать заря.
Родионов, засунув руки в карманы, стоял неподвижно, смотрел в долину.
– Везде был: на Кавказе, в Крыму, в Финляндии – видел красоту. Но такой вот не видел нигде, – сказал он.
Иван тоже нигде ничего подобного не видел. Он поймал себя на том, что думает черт-те о чем – что надо когда-нибудь побывать здесь с Марией.
Прибежал услужливый дураковатый пасечник.
– Этта вчера тоже приезжали, стояли здесь… Говорят: рай!
– Батя, достань-ка нам неводишко, – сказал вдруг Родионов. – Мы сбегаем, пока светло.
Пасечник ушел за неводом, а Кузьма Николаич начал снимать с себя одежду.
– Разболокайся, – велел он Ивану. – Уху сейчас варить будем.
Иван разделся до трусов, побежал вниз по отложине… Охватила первобытная бездумная радость. Затеять бы с кем-нибудь «борца» – бороться, напрячь до боли занеженные мускулы, хряпнуть об землю противника… И потом лежать на земле лицом вверх и тяжело дышать.
– Эгей!… – крикнул сзади секретарь.
Иван оглянулся, секретарь бежит за ним чуть ли не вприпрыжку с неводом на плече.
– Давай с ходу! – крикнул Родионов и показал рукой на речушку.
Иван так и сделал – ухнул с ходу в речушку, заорал дурным голосом и выскочил на берег.
Родионов стоял на берегу, хохотал, как ребенок – со всхлипами. Иван его еще не видел таким.
– Что?… Нарвался? Она только с виду безобидная…
– Это что же такое? Почему она такая холодная-то?
– Родниковая. Ну, раз уж ты окунулся, лезь вглубь.
Сделали четыре тоньки. После каждой Иван бросал невод и бегал по берегу – согревался. Вода была просто ледяная. Родионов выбирал из невода рыбешку – чебаков, битюрей, – посмеивался:
– Вот так, так… привыкай. А то набаловались там в бассейнах-то…
Наловили рыбы на две хорошие ухи. Пошли к избушке. Намокший невод несли вдвоем. Шли медленно. Разговаривали.
– Ну, как?… На родине-то? – спросил Родионов.
– Хорошо.
– Люди нравятся?
– Люди как люди… Везде люди.
– Не скажи… Я, грешным делом, городских недолюбливаю, – признался Родионов. – По-моему, они зазнаются здорово. Я только не могу понять почему.
– Культуры больше, поэтому… – Иван сам недолюбливал городских жителей, но поддакивать секретарю не хотелось.
– Культуры… – повторил секретарь. Это было самое уязвимое место Родионова – культура городских и деревенских. Сравнение шло всегда не в пользу деревенских, и Родионова это злило. Он спорил.
– Вы что, обиделись, что ли? – спросил Иван, чувствуя, что секретарь замолчал неспроста.
– Да что ты! – откликнулся тот. – За что?
«Открою техникум – сразу все заткнутся», – думал между тем секретарь. В последние полтора-два года у него была одна заветная мечта – открыть в Баклани техникум механизации сельского хозяйства. Сперва хотел один, своими силами, поднять эту махину – не смог. Списался со специалистами в Москве, изучил вопрос и начал подговаривать соседних секретарей райкомов – вместе затевать дело. Подал проект в крайком: межрайонный сельскохозяйственный техникум имени XX съезда партии. Причем только в Баклани. Проект в крае нашли вполне реальным, только не поняли: почему обязательно в Баклани? Есть села крупнее и ближе к городу. Родионов не смог убедительно доказать, почему в Баклани, и опять стал задумываться, как осилить такую работу одному. Ему хотелось, чтобы техникум был в Баклани, и все.
Уже сумерки опускались в долину. Пал туман. Было покойно на земле.
Около избушки, в оградке, горел небольшой костер; дед суетился около него.
При свете костра начали потрошить рыбу на чистой тесинке. Дед смотался в избушку и через минуту вынес туесок с медовухой. Шел в темноте по оградке, держал в руках туесок, ворчал:
– Глаза стали – ни хрена не вижу.
– Что он суетится так? – негромко спросил Иван.
– Он знает, – так же негромко сказал Родионов.
– Ну-ка!… После родниковой водички-то!… Глотните! – радостно говорил старичок, подавая туесок секретарю. Тот отпил немного, подал Ивану. Иван приложился и выпил чуть не все пиво. Оно было очень вкусное.
Потом сидели, ждали уху. Родионов смотрел задумчиво на огонь, молчал. Вспомнились ему далекие-далекие дни молодости: покос, Федя Байкалов, Марья… Уходит жизнь. Постоянно. Каждую минуту. Тогда он не понимал этого, а сейчас понимает. И трудно как-то понять, что она не совсем кончается, что тут же встают еще сотни новых жизней и начинается все сначала. Он так глубоко влез в эти мысли, что когда наклонился прикурить к костру и вдруг увидел Ивана, то вздрогнул. На мгновенье почудилось даже, что с ним рядом сидит Марья.
Дед помешивал в котелке таловой палочкой, приговаривал:
– Сича-ас дойдеть… глаза уже побелели. Эх, и ушица будет! Еще, что ль, туесок принести?
– Хочешь, Иван? – спросил Родионов.
– Нет.
– Я тоже.
– А вчера этта приехали тоже… смехота одна! – начал старик, но секретарь перебил его:
– Кто приезжал-то? Туристы?
– Ага. Две бабы с ними. Пьют тоже, как мужики. Танцы и тут открыли…
– Ну, а что ж… Отдыхают люди.
– Оно конечно. Я ничего. Мне только шибко бабы не глянутся – в штанах, гогочут, как кобылы… Ну, готова!
Хлебали уху прямо из котелка деревянными ложками. Иван никогда с таким удовольствием не ел.
«Надо Марию привезти сюда», – думал он.
Тихонько гудел, постреливал костер. С ласковым звуком – твить! – отскакивали в разные стороны красные угольки и умирали на земле. В лесочке громко вскрикнула какая-то ночная птица. Ей откликнулись с реки:
– Гыть-гыть-ыть-ыть!…
И звуки эти далеко прокатились по долине.
Дохлебали уху, закурили…
– Вынеси нам тулупишко, – попросил Родионов. – На сене ночуем.
– А пошто? А в избушке?
– Там клопов у тебя до черта. Что ты их не выведешь?… Где так знахарь, а тут…
– Верно, клопы имеются. Дамочки вчера визжали.
– Давай тулуп.
Легли на свежем сене в древнем сарайчике. Долго лежали молча. Спать не хотелось.
– Вспомнил, как дочь ваша поет, – сказал Иван. Ему хотелось поговорить о Марии.
– Поет, да, – согласился Родионов. И все.
– А чего вы о ней так говорите? Как-то нехорошо, – не отставал Иван.
Родионов долго лежал молча. Потом откинул тулуп, сел, с осторожностью закурил.
– Проморгал я свою дочь, Иван, – заговорил он негромко. – Когда надо было говорить ей умные слова, я думал, что она еще глупенькая, не поймет. А потом поздно было – другие стали говорить.
– Кто?
– Нашлись… А сейчас худо: чувствую себя при ней как дурак. Заметил небось, как разговариваю с ней – как плохой агитатор с капризной избирательницей. Находятся такие в выборы: охота поломаться перед кем-нибудь, вот она начинает перед агитатором. А тот, бедный, шпарит ей по инструкции… Аж пот прошибет. Так и я.
Иван жадно слушал.
– А что с ней такое произошло-то?
– Запуталась она, вот и все. Обозлилась.
– Что разошлась с мужьями – это, считается, запуталась?
– Не в мужьях дело, – неохотно возразил Родионов. – Хотя и это… не геройство. Сложно все, – Родионов не хотел говорить об этом.
Иван тоже сел и тоже закурил.
– Осторожней, – предупредил секретарь. – Сено как порох.
– Мгм, – Ивану еще хотелось поговорить о Марии, но он больше не решился расспрашивать. Он понимал, что отцу не очень легко говорить о таких делах. – Да, жизнь – штука сложная, – сказал он.
– Запуталась, а характер, как у лошади необъезженной, – прибавил Родионов. – Закусила удила и несет, – заплевал окурок, выбросил в дверь, лег. – Давай-ка спать, а то завтра вставать рано.
– Давайте.
Легли, затихли. Но не спал ни тот, ни другой – думали каждый о своем.
Мысль о Марии гвоздем засела в голове Ивана.
«Что значит – запуталась? – думал он. – Просто, наверно, не везло в жизни, и все. Бывает: не повезет – хоть ты что делай, хоть лоб расшиби».
…На следующий день к вечеру они были в Баклани.
Иван вымыл машину, загнал ее в гараж и пошел домой. В ограде стояла Пашкина полуторка – Пашка был тоже дома.
«С Пашкой поговорю», – решил Иван.
Пашка ужинал. Он был нарядный, веселый, как всегда. Точил лясы с Нюрой – учил ее писать письма мужу.
– Во-первых, никогда не пиши: «Милый Андрюшенька…».
– Почему это?
– Нельзя.
– Да почему?
– Вот он придет, скажет тебе почему. А-а, браток! Пойдем в клубишко сегодня?
– Пойдем, – легко согласился Иван.
Нюра не без удивления посмотрела на Ивана: ей почему-то казалось, что он не будет ходить в клуб.
– Заправляйся, и двинем. Сегодня танцы.
Иван умылся, подсел к Павлу. Нюра налила ему в тарелку наваристой лапши.
– Пораньше хоть приходите-то, – сказала она недовольным голосом. – Нечего до света шататься, – ей не хотелось оставаться одной дома (Ефим уехал в город); кроме того, поучить двух здоровенных парней уму-разуму – это занятие не лишено удовольствия.
Иван похлебал на скорую руку, вылез из-за стола, пошел в горницу одеваться. Потом вылез Пашка. Закурили, взяли курева с собой и пошли.
– Ты знаешь Родионову Марию? – сразу начал Иван.
– Дочку секретарскую? Знаю. Видел вообще…
– А ничего не слышал о ней?
– Слышал, что она много раз замужем была. А что? Хочешь познакомиться?
– Я познакомился. Нет, я думал, ты больше знаешь.
– Меня такие не интересуют, – равнодушно сказал Пашка. – Я люблю пухленьких таких… Чтобы взял ее в руки и сперва не понял: человек это или лакировка действительности. Знаешь, кто про нее может знать? Дядька твой, Николай Попов.
– Да?
– Да… Я их много раз вместе видел.
– Тогда я зайду к нему.
– А в клуб не пойдешь?
– Приду. Попозже.
Николай сидел в сельсовете один, читал какую-то книгу, усмехался (страсть как любил читать книги, а дома детвора не давала почитать). Увидел Ивана, спрятал книгу в стол, поднялся навстречу.
– Каким это ветром тебя?
– Проведать дядюшку зашел.
– Хорошее дело, племянничек. Садись. Дело какое?
– Да вроде дело… а дело такое – не очень важное.
– Давай, – Николай смотрел на Ивана серыми добрыми глазами – ждал. Ивана удивляла доброта Николая. Причем он заметил, что Николай добр не только с ним – со всеми. Первое время Иван думал, что это идет от председательства – по должности. Потом понял, что он просто такой человек. Вообще в деревне было много добрых людей. Иван постепенно привык к этому.
– Знаешь, я зачем?
– Нет.
– Ты Марию Родионову знаешь?
– Знаю. А что?
– Расскажи про нее. Сильно мне нравится… женщина, а про нее что-то… это… говорят всякое… Что она за человек?
Дата добавления: 2015-06-28; Просмотров: 388; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |