Ник Данн. Вот и настала пора. Ровно в восемь часов утра по времени центральных штатов и в девять по нью-йоркскому я взялся за телефон

Спустя семь дней.

Вот и настала пора. Ровно в восемь часов утра по времени центральных штатов и в девять по нью-йоркскому я взялся за телефон. Как выяснилось, моя жена была беременной. Я оказался в центре внимания, но только в качестве подозреваемого. А потому твердо решил нанять адвоката. Того самого, которого я не хотел, но в котором отчаянно нуждался.

Таннер Болт. Жестокая необходимость. Загляните на юридические сайты, посмотрите любые криминальные новости, покрытое искусственным загаром лицо Таннера Болта возникнет перед вами, негодующее и заботливое, от имени какого бы клиента он ни выступал. В тридцать четыре года он прославился, защищая Коди Олсена, чикагского ресторатора, обвиненного в удушении беременной жены и сокрытии тела путем закапывания на свалке. Полицейская собака обнаружила запах трупа в «мерседесе» Коди, изучение его ноутбука показало, что кто-то распечатал карту проезда к ближайшей мусорной свалке в то утро, когда жена Коди исчезла. Все улики были против него. Но когда за дело взялся Таннер Болт, к убийству оказались причастны все: полицейское управление, двое гангстеров из чикагского Вест-Сайда, сердитый вышибала из клуба. Все, кто угодно, кроме Коди Олсена, который свободно вышел из зала суда и потом угощал желающих коктейлями.

В течение последующих десяти лет Таннер Болт приобрел известность как Заступник Мужей — его способности наилучшим образом проявлялись в самых трудных случаях, когда мужей обвиняли в убийстве их жен. Как правило, он добивался успеха, выигрывал дела даже с чрезвычайно неприятными обвиняемыми — мужьями-изменниками, автомоносексуалистами и социопатами. Поэтому у Таннера Болта была еще одна кличка — Мудацкий Адвокат.

Я записался на прием на два часа пополудни.

— Это Мэрибет Эллиот. Оставьте сообщение, и я перезвоню, как только смогу, — произнес автоответчик очень похоже на Эми.

На Эми, которая уж точно перезвонит не скоро.

Я спешил в аэропорт, чтобы лететь в Нью-Йорк на встречу с Таннером Болтом. Когда я попросил у Бони разрешения покинуть город, она как будто удивилась: «Полиция обычно на этом не настаивает. Разве что в сериалах».

— Привет, Мэрибет, это опять Ник. Мне нужно поговорить с вами. Хочу сказать, что в самом деле не знал о беременности Эми, и я потрясен так же сильно, как, должно быть, и вы. Э-э-э… Я решил нанять адвоката. Помнится, даже Ранд это предлагал. Ну, в общем… вы же знаете, я на автоответчик диктовать не мастер. Надеюсь, вы мне перезвоните.

Офис Таннера Болта располагался в центре Нью-Йорка, неподалеку от места моей прежней работы. Лифт поднял меня на двадцать пять этажей настолько тихо, что я не был уверен, двигаемся ли мы, пока не заложило уши. На двадцать шестом этаже блондинка в строгом деловом костюме вошла в кабину. Она нетерпеливо притопывала ногой, дожидаясь, когда закроется дверь, а потом напустилась на меня:

— Что ж вы кнопку не нажмете?

Я подарил ей ослепительную улыбку, которой пользуюсь, чтобы смягчить отношения с раздражительными женщинами; эту улыбку Эми называла усмешкой сердцееда Никки, и в этот миг блондинка меня узнала.

— О! — протянула она и скривилась так, будто в кабине запахло гнилью.

То, что я вышел на этаже Таннера, она, похоже, восприняла как оскорбление.

Этот парень слыл лучшим в своем деле, а я и нуждался в самом лучшем, но мне претило обращаться к нему по какому бы то ни было поводу — претило иметь дело с человеком неразборчивым в средствах, самопиарщикам и защитникам виновных. Я заранее возненавидел Таннера Болта и нарисовал в воображении его офис похожим на сцену из «Полиции Майами». Но контора «Болт и Болт» оказалась прямой противоположностью вымышленной — солидной, по-настоящему адвокатской. За безупречно чистой стеклянной дверью сновали люди в очень добротных костюмах, перебегая из кабинета в кабинет.

Молодой человек, весьма холеный, в галстуке цвета тропических фруктов, поздоровался со мной и проводил в сверкающую стеклом и зеркалами приемную, где любезно предложил воды (я отказался), а потом вернулся за блестящий стол и поднял блестящую телефонную трубку. Я сидел на диване, глядя, как на горизонте портовые краны что-то клюют, напоминая огромных железных журавлей. Потом вынул из кармана последнюю загадку Эми. Пять лет — деревянный юбилей. Что могло ждать меня в конце охоты за сокровищами? Что-то для малыша? Дубовая колыбель, резная погремушка? Что-то для нашего ребенка и для нас, возрожденной семьи Данн.

Пока я пялился в бумажку, позвонила Го:

— У нас все в порядке?

Моя сестра считала, что я способен убить свою жену.

— В порядке, насколько это возможно с учетом обстоятельств.

— Ник, прости меня. Я для этого и звоню — чтобы попросить прощения, — проговорила Го. — Проснулась и поняла, что вела себя как сумасшедшая. Просто голову потеряла. Это было наваждение какое-то. Я искренне прошу прощения. — (Я молчал.) — Ты должен понять меня, Ник. Усталость и нервное напряжение. Прости меня, пожалуйста.

— Ладно, прощаю, — соврал я.

— Вообще-то, я даже рада. Хоть какая-то ясность.

— Она в самом деле была беременна. — Мои кишки сжались в комок.

Я вновь почувствовал, что упускаю нечто крайне важное. Проглядел и дорого заплачу за это.

— Прости, — повторила Го. Помолчала несколько секунд. — Этот факт важен…

— Я не могу об этом говорить. Не могу.

— Ну ладно.

— Я сейчас в Нью-Йорке. У меня назначена встреча с Таннером Болтом.

— Боже правый! — Она со свистом выдохнула. — Ты так быстро сумел с ним встретиться?

— И это лишнее подтверждение тому, какой херовый у меня случай.

Меня соединили с Болтом почти сразу, через три секунды после того, как я назвал свое имя, — а когда я рассказал ему о допросе в моей гостиной и беременности Эми, он посоветовал прыгать в ближайший самолет.

— Что-то я очкую, — добавил я.

— Ты все правильно делаешь. Я серьезно. — Го выдержала паузу.

— Нет, Таннер Болт — это просто не может быть настоящим именем, — сказал я, чтобы разрядить обстановку. — Я где-то слышал, что это анаграмма Рантер Толб.

— Правда?

— Нет, — рассмеялся я, хотя веселье было неуместным.

И увидел, как с дальнего конца зала ко мне идет анаграмма — черный костюм в тонкую полоску, ядовито-зеленый галстук и улыбка акулы. Таннер Болт шагал, похлопывая ладонью по бедру.

— Ник Данн? Я Таннер Болт. Идемте, нам пора заняться делом.

Кабинет Таннера Болта, казалось, был нарочно спроектирован так, чтобы напоминать комнату отдыха в закрытом гольф-клубе для мужчин, — мягкие кожаные кресла, полки забиты юридическими справочниками, газовый камин с дрожащим из-за кондиционера огнем. Садитесь, раскуривайте сигару и начинайте жаловаться на жену, отпуская скабрезные шуточки, — мы ведь тут все мужики.

Болт не расположился за своим столом, а провел меня к двухместному столику, будто предлагал партию в шахматы. «Мы партнеры, — без слов заявил он своим поступком. — Мы засядем в нашем штабе и обсудим предстоящую операцию».

— Мой предварительный гонорар, мистер Данн, — сто тысяч долларов. Понятно, что это очень большие деньги. Поэтому я намерен четко объяснить, что я предлагаю вам и чего буду ждать от вас. Хорошо?

Глядя немигающими глазами и сочувственно улыбаясь, он дождался моего кивка. Только Таннеру Болту могла сойти с рук такая жесткая обработка клиента вроде меня и прямой инструктаж, что же я должен делать, чтобы мои деньги стали его деньгами.

— Я побеждаю, мистер Данн. Я выигрываю бесперспективные дела. Не хочу внушать ложных надежд, а потому скажу: ваше дело из таких. Проблемы с финансами, семейный разлад, беременная жена. Пресса заранее обвинила вас, общественность тоже предубеждена.

Он покрутил на пальце печатку, терпеливо ожидая знака, подтверждающего, что я слышу и понимаю. Когда-то мне попадался афоризм: в сорок лет мужчина носит то лицо, которое он заработал. Сорокалетний Таннер Болт явно заботился о своем лице — почти без морщин, без следов излишней полноты. Передо мной сидел уверенный в себе человек, лучший в своем деле. Человек, довольный своей судьбой.

— С сегодняшнего дня никаких бесед с полицейскими без моего присутствия, — продолжал он. — Кстати, раньше вы это делали совершенно напрасно. Прежде чем мы перейдем к юридическим аспектам предстоящего дела, нужно наладить контакт с общественностью. Все потому, что сведения, просочившиеся наружу, играют не на вашей стороне: перерасход по кредитной карте, миллионная страховка, имитация места преступления, наспех замытая кровь. Все это выглядит очень плохо, друг мой. Итак, вы угодили в порочный круг: копы считают, что вы виновны, и сообщают об этом общественности; общественность верит в то, что вы виновны, и требует вас арестовать. Во-первых, мы должны найти подозреваемого как альтернативу вам. Во-вторых, нам следует и сохранить поддержку родителей Эми, значение этого пункта трудно переоценить. В-третьих, крайне необходимо исправить ваш имидж в глазах общественности, ибо, если дойдет до суда, он может существенно повлиять на мнение присяжных. Смена места рассмотрения дела не даст ничего. Круглосуточное кабельное телевидение, Интернет, опутавший весь мир, — вот ваше место обитания. Таким образом, я не могу сказать вам, что сейчас важнее. Надо начинать борьбу по всем фронтам.

— Поверьте, мне тоже этого хочется.

— А как обстоят дела с родителями Эми? Мы можем добиться от них заявления в вашу поддержку?

— Я не разговаривал с ними с тех пор, как подтвердилось, что Эми была беременна.

— Беременна, — нахмурился Болт. — Она беременна. И сейчас. Никогда, ни при каких обстоятельствах не говорите о своей жене в прошедшем времени.

— Твою мать… — Я на секунду уткнул лицо в ладони, спохватившись, что не слежу за словами.

— Когда мы с вами наедине, не заморачивайтесь. — Болт великодушно махнул рукой. — Но во всех других местах соблюдайте мое требование. Не расслабляйтесь ни на миг. Впредь вы не должны открывать рот, пока не подумаете хорошенько, что хотите сказать. Итак, вы не разговаривали с родителями Эми. Мне это не нравится. Но вы, по крайней мере, пытались связаться с ними?

— Я отправил несколько сообщений.

Болт почеркал в желтом блокноте.

— Ладно, придется исходить из предположения, что для вас это плохая новость. Но вы должны встретиться с ними. И никаких людных мест, где любая задница может снять вас на камеру мобильника, — хватит нам и одной Шоны Келли. Или отправьте свою сестру на разведку, пусть выяснит, что происходит. Да, лучше так и сделать.

— Хорошо.

— Еще мне нужно, Ник, чтобы вы составили список всего хорошего, что вы сделали для Эми за эти годы. Всякие романтические глупости. Особенно за прошлый год. Например, варили куриный бульон, когда она хворала, писали любовные письма, будучи в деловой поездке. Ничего излишне роскошного. Меня не интересуют драгоценности, если только вы не покупали их вместе в отпуске или что-то вроде того. Мне что-нибудь очень личное — материал для фильма про любовь.

— А что, если из меня хреновый романтик?

Таннер Болт насупился, но вскоре принял обычный вид:

— Ну придумайте что-нибудь, Ник. Хорошо? Выглядите вы как славный парень. Уверен, вы совершили какой-нибудь романтический поступок в минувшем году.

Но я не мог вспомнить ни одного заслуживающего внимания поступка за целых два последних года. В Нью-Йорке, в первые годы супружества, я из кожи вон лез, чтобы порадовать жену. Хотел вернуть те чудесные дни, когда Эми выбегала на автостоянку из магазина и прыгала мне на руки, празднуя покупку лака для волос. Ее лицо прижималось к моему, ясные голубые глаза широко раскрыты. Желтые ресницы сцепляются с моими, а теплое дыхание согревает мне губу под носом. Какая милая чепуха… За последние два года я перепробовал всякое, поскольку моя прежняя жена куда-то ускользала. Я прибегал… нет, не к спорам или ссорам. Я постоянно подлизывался, и улещал, и играл в поддавки, как типичный подкаблучник из комедии положений: «Да, дорогая. Конечно, любимая». В конце концов бурная энергия покинула мое тело, в то время как мысли, подобно непоседливым кроликам, метались в поисках способа сделать Эми счастливой. Но любой поступок, любое действие приводили только к закатыванию глаз и грустным вздохам. «Ты просто ничего не понимаешь!» — вот что эти вздохи означали.

К моменту нашего переезда в Миссури я вконец озверел. Мне было даже стыдно вспоминать, каким суетливым, мелочным, отвратно раболепным я сделался. Так что романтики во мне не осталось. Не осталось даже доброты.

— Также мне нужен список людей, способных причинить Эми вред. Список тех, кто мог иметь что-либо против нее.

— Я должен заявить, что Эми не так давно хотела купить пистолет.

— Копы знают?

— Да.

— А вы знали?

— Не знал, пока парень, к которому она обратилась, не рассказал мне.

Пару секунд адвокат размышлял.

— Держу пари, полицейские выдвинули версию, что пистолет ей понадобился для самозащиты от вас, — проговорил он. — Она чувствовала себя одинокой, боялась. Хотела довериться вам, но опасалась, что события пойдут в неверном направлении. Поэтому решила обзавестись оружием на случай, если подтвердятся худшие опасения.

— Ух ты! Умеете.

— Мой отец был копом, — пояснил он. — Но мне нравится идея с пистолетом, нужно только найти какой-то объект, помимо вас. Кого-нибудь из ближайшего окружения. Если она постоянно ссорилась с соседом из-за лающей собаки или намеревалась дать отпор приставучему парню, это будет то, что мне нужно. Вы слышали о Томми О'Хара?

— О, точно! Он в последнее время насколько раз пытался дозвониться до Эми!

— В две тысячи пятом он обвинялся в изнасиловании Эми.

От удивления я открыл рот, но не смог издать ни звука.

— У них был легкий флирт. После ужина в его квартире у них что-то не заладилось, он изнасиловал ее. Так утверждают мои источники.

— А когда именно в две тысячи пятом?

— Май.

Май приходился на тот промежуток времени, когда я потерял Эми, — между нашей новогодней встречей и случайным столкновением на Седьмой авеню.

Болт поправил галстук, покрутил обручальное кольцо с бриллиантами. При этом он оценивающе глядел на меня.

— Она не рассказала вам.

— Я никогда об этом не слышал. Ни от кого. И тем более от Эми.

— Не удивляйтесь, для большинства женщин изнасилование — клеймо. Позор.

— Уму непостижимо…

— Я стараюсь перед встречей с новым клиентом собрать как можно больше информации, — кивнул он. — Итак, следует заявить, что ваш случай крайне серьезный. И что вы очень нуждаетесь в моих услугах.

— А этот парень может попасть под подозрение?

— Почему бы и нет? — чересчур бодро ответил Таннер Болт. — Он здорово испортил свою репутацию в случае с вашей женой.

— Он сидел в тюрьме?

— Эми сняла обвинение. Как я догадываюсь, не захотела давать показания в суде. Если мы с вами решим работать вместе, то я обязательно его проверю. А пока, как говорится, суд да дело, подумайте, кто бы мог проявлять повышенный интерес к вашей жене. Лучше, чтобы этот парень все-таки был из Карфагена. Так правдоподобнее. А теперь… — Болт закинул ногу за ногу и показал ряд нижних зубов — кривых и желтых по сравнению с совершенными верхними. — Теперь, Ник, переходим к более серьезной части. Я вынужден полагаться на вашу честность, у нас просто нет иного выбора. Расскажите о вашем браке, и чтоб без утайки. Если я буду знать самое худшее, я буду знать, к чему готовиться. Но если вдруг окажется, что я чего-то не знаю, мы обгадимся. И из нас двоих больше обгадитесь вы, потому что я попросту улечу на моем «Таурусе Джи-четыре».

Я глубоко вдохнул и посмотрел ему прямо в глаза:

— Я изменял Эми. И сейчас изменяю.

— Со многими женщинами или с одной?

— Нет, не со многими. Я раньше никогда не изменял.

— Значит, с одной? — спросил Болт, глядя в сторону.

Он перевел взгляд на акварель с парусником, в то время как пальцы крутили обручальное кольцо. Я представил, как он после нашей встречи будет звонить своей жене и рассказывать: «С одной! Всего лишь с одной! Хоть бы раз, один-единственный раз мне достался порядочный клиент, а не полный говнюк!»

— Да, всего лишь с одной девочкой, и она очень…

— Никогда не говорите «девочка»! — возмутился Таннер. — Женщина. Одна женщина, следует вам затвердить. Итак, что вы собирались мне рассказать?

И я выложил всю подноготную.

— Знаете, Ник, в вашей истории плохого для нас больше, чем хорошего. Как долго?

— Чуть больше года.

— Вы общались с ней после того, как Эми пропала?

— Да. По запасному телефону. И лично один раз. Нет, два. Но…

— Лично?

— Нас никто не видел. Могу присягнуть. Только моя сестра.

Адвокат вздохнул и снова посмотрел на парусник.

— И что говорит эта… Как ее, кстати, зовут?

— Энди.

— Как она относится ко всем этим событиям?

— Она держалась молодцом… Пока не стала известно о беременности. Сейчас мне кажется, что она немного… на взводе. Она здорово на взводе. Она… э-э-э… нуждается — не вполне правильное слово.

— Говорите прямо, Ник. В чем она нуждается?

— В утешении. Требует его. Она правда очень милая девочка, но очень юная. И это усложняет, конечно…

Таннер Болт подошел к мини-бару и достал бутылочку «Кламато». Его мини-бар был весь забит «Кламато». Скрутив крышку, он осушил бутылку в три глотка, а потом протер губы льняной салфеткой.

— Вам придется порвать с ней раз и навсегда. Никаких отношений с Энди. — А когда я открыл рот, он выставил вперед ладонь, понуждая замолчать. — Немедленно.

— Я не могу порвать с ней вот так сразу. Ни с того ни с сего.

— Это не обсуждается, Ник. Вы должны выполнять мои распоряжения, уж коли я взялся за ваше дело. Вы не можете крутить романы в ситуации, когда ваша беременная жена пропала без вести. Это верный путь за гребаную решетку. Сейчас нужно подумать, как не настроить Энди против нас. Нельзя, чтобы она попыталась отомстить или выступила на публике с нежными воспоминаниями. Убедите эту женщину в необходимости разрыва — пусть она поймет, что должна заботиться о вашей безопасности. У вас есть опыт расставаний с женщинами?

Я открыл рот, но он и не ждал ответа.

— Мы отрепетируем ваш разговор с ней. Это как будто вы готовитесь к экзамену. Годится? Итак, если вы готовы заключить со мной контракт, я полечу в Миссури, разобью там лагерь и мы начнем работать по-настоящему. Вас устраивает?

— Устраивает…

В Карфаген я вернулся после обеда. Удивительное дело — как только Таннер Болт сбросил Энди со счетов, как только стало ясно, что мы не можем оставаться вместе, я без проблем свыкся с этой мыслью, слишком мало печалился. Летел два часа, и за это время любимая Энди стала просто Энди. Наши взаимоотношения моментально поблекли, переместились в прошлое. Как странно, что я разрушил свой брак из-за этой соплюхи, с которой у меня ничего общего, кроме любви к веселым шуткам и холодному пиву после секса.

«Естественно, ты рад покончить с этим, — сказала бы Го. — Дальше было бы только хуже».

Но нашлась и более важная причина. Образ Эми занимал все больше места в моем разуме. Да, она пропала, но тем не менее я думал о ней чаще, чем когда-либо прежде. Я влюбился в Эми потому, что чувствовал себя рядом с ней настоящим Ником. Любовь к ней превращала меня в сверхчеловека, позволяла почувствовать себя по-настоящему живым. Даже в самое легкое дело она вкладывалась по максимуму, потому что ее мозг трудился без остановки, а мне приходилось лезть вон из кожи, чтобы не отставать. Я мог целый час убить на сочинение рядового электронного письма для нее. Чтобы поддерживать разговор на интересные для нее темы, я рылся в Интернете: поэты «Озерной школы», дуэльный кодекс, Французская революция. Ее кругозор оказался столь широким, что я набирался ума, общаясь с ней. Становился более собранным, более активным, более живым; казалось, во мне гудит электричество. Любовь к Эми я бы уподобил наркотику, или алкоголю, или порно. Никаких пологих участков кривой. Снова и снова надо увеличивать дозу, чтобы достичь того же результата.

Эми заставила меня поверить в свою исключительность, в то, что я могу сравняться с ней. Это нас роднило и окрыляло, но в этом таился роковой подвох. Все потому, что я не соответствовал завышенным требованиям. Мне захотелось простоты и усредненности, и я, хоть и ненавидел себя за это, невольно мучил Эми. В конечном итоге я превратил ее в колючее хрупкое существо. Я притворялся человеком одного типа, но внезапно осознал, что отношусь к совершенно другому. Хуже всего, что я убедил себя: в наших бедах виновата только она. За несколько лет я из себя сделал то же самое, чем была, по моей глубокой убежденности, Эми, — уверенный в своей правоте клубок ненависти.

На обратном пути я столько раз перечитал в самолете загадку номер четыре, что запомнил ее. Хотелось помучить себя. Неудивительно, что эти записки так отличаются от прежних: моя беременная жена хочет начать все сначала, вернуть нашим отношениям былое яркое счастье. Легко было представить, как она бегает по городу, оставляя для меня милые письма, старается, будто школьница, чтобы я прошел охоту за сокровищами до конца и нашел там новость: у нас будет ребенок. Дерево. Наверняка она приготовила колыбель в старинном стиле. Я хорошо знал свою жену. Точно, подарок — антикварная колыбель. Хотя тема у этой подсказки была странной для беременной женщины.

Представь меня. Я девочка плохая,

И наказанье ждет меня, я знаю.

У тайника героев пятой годовщины

Прости меня, коль угадаешь нынче.

Прекрасный отдых в полдень яркий,

Коктейли, и от шуток даже жарко.

Спеши туда, сдержав в груди томленье,

Сюрприз отыщешь всем на удивленье.

Почти у самого дома я сообразил наконец. Тайник героев пятой годовщины. Эти герои — нечто сделанное из дерева. Наказание — отправить в дровяной сарай. Именно такой сарай стоял за домом моей сестры — склад для ржавых лопат и газонокосилок. Ветхая дворовая постройка, будто взятая из фильма ужасов, в котором одного за другим убивают туристов. Го даже близко не подходила к обветшалому и заросшему паутиной строению и частенько говорила, что его давно пора сжечь. Мы шутили: лучшего места, чтобы спрятать труп, не найти.

Быть того не может.

Я ехал через город с окаменевшим лицом и холодными руками. Автомобиль Го стоял на дорожке, но я скользнул мимо ярко освещенного окна гостиной и вниз по пологому склону, выскочив из поля зрения сестры, да и кого бы то ни было тоже. Остался в полном уединении.

На дальнем краю двора, ближе к лесу, стоял сарай.

Я открыл дверь…

«Нет-нет-нет-нет-нет…»

Дата добавления: 2015-06-28