Отечественная журналистика в период оттепели

Журналистика периода хрущевской “оттепели”. Разоблачение культа личности Сталина породило в нашей журналистике особый период, который называется “оттепелью” шестидесятых, а его участников – “шестидесятниками”. СМИ этого периода, особенно журналы, стали более терпимыми, человечными, тематика их публикаций приблизилась к реальной жизни. Стало возможным высказывать ранее не поощрявшиеся идеи. Публиковать произведения, показывающие не упрощенную идеологизированную схему жизни, а рисующие сложности и противоречия бытия, поднимающие проблемы нравственного выбора. Среди газет наиболее заметно эти тенденции прослеживаются в газетах “Правда” и “Известия”. Большую роль в этом процессе сыграли “толстые” журналы - прежде всего “Новый мир” во главе с А.Твардовским. В нем были напечатаны знаковые для эпохи произведения А.Солженицына, В.Дудинцева, А.Твардовского и других писателей. Их читали с большим интересом. Но эпоха относительного свободомыслия продолжалась недолго. Она была несовместима с волюнтаристскими реформаторскими идеями строительства коммунизма к 1980 г., ускоренными непродуманными экономическими преобразованиями в деревне, приведшими к продовольственному кризису в стране, другими спорными новациями. Еще при Хрущеве в прессе началась кампания критики новых литературных и художественных направления. После отстранения Хрущева от власти тенденции по сворачиванию “вольностей” в прессе усилились. А введение советских войск в Чехословакию для подавления антисоветских выступления привело к новому витку ужесточения контроля за СМИ.

«Новый мир» А. Т. Твардовского

Твардовский Александр Трифонович (1910 - 1971), поэт.

В 1939 был призван в ряды Красной Армии и участвовал в освобождении Западной Белоруссии. С началом войны с Финляндией уже в офицерском звании был в должности спецкорреспондента военной газеты. Во время Отечественной войны создал поэму "Василий Теркин" (1941 - 45) - яркое воплощение русского характера и общенародного патриотического чувства.

Многие годы Твардовский был главным редактором журнала "Новый мир", мужественно отстаивая право на публикацию каждого талантливого произведения, попадавшего в редакцию. Его помощь и поддержка сказались в творческих биографиях таких писателей, как Ф.Абрамов, В.Быков, Ч.Айтматов, С.Залыгин, Г.Троепольский, Б.Можаев, А.Солженицын и др.

Александр Трифонович Твардовский (1910—1971) — это многогранная творческая личность. Признанный при жизни, лауреат Сталинской премии (1941), автор «Страны Муравии», «Василия Теркина» — и первый публикатор, в качестве главного редактора «Нового мира», антисталинских произведений, ставших символами «оттепели» 60-х.

Противоречат ли эти две ипостаси друг другу? Отнюдь нет. Исследуя эту тему, мы видим, что и в литературном творчестве, и в редактировании (которое, отметим, также немыслимо без творческого подхода) Твардовский придерживался одних и тех же принципов. Никогда не сведенные в некий единый «манифест», они, однако, неоднократно сформулированы в письменных и устных высказываниях Александра Трифоновича — в том числе имеющих прямое отношение к редакторской работе — и вообще являются лейтмотивом его разносторонней деятельности, его жизни. Вкратце эти принципы можно свести к одному: стремление к правде.

Такое мировоззрение поэта, прозаика и будущего редактора сформировалось, с одной стороны, под влиянием обстоятельств личной, во многом трагической, судьбы, а с другой — благодаря раннему приобщению к миру книги, к великой русской литературе. В простой крестьянской семье Твардовских любили чтение, и в особой чести именно поэты: Пушкин, Кольцов, Некрасов. Таковы истоки поэзии Твардовского, которая, по словам С.Маршака, «до самых глубин лирична», «широко, настежь открыта окружающему миру и всему, чем этот мир богат», «чужда превыспренности и, поднимаясь до пафоса, не теряет связи с землей». «Связь с землей» у молодого поэта была, разумеется, прямая: природа и люди сельской Смоленщины, родных его мест, всегда одухотворяли его творчество.

В том, что семья жила обособленно от других крестьян, на хуторе, можно было бы увидеть некий залог будущей творческой независимости художника слова и главы лучшего в стране литературного журнала. Однако юный Твардовский стремился к коллективизму, к деятельному участию в современной ему жизни страны, в преобразовании деревни. Как большинство молодых людей того происхождения и той поры, его захватил пафос коллективизации, «ломки старого». Даже раскулачивание и ссылка родителей и братьев, видимо, были восприняты им тогда как «историческая неизбежность». Ведь он с детства стремился вырваться из семейной среды, публиковаться, получить образование — «состояться как личность», сказали бы мы теперь. Первое его стихотворение печатается, когда Твардовскому было всего 14 лет, в газете «Смоленская деревня». Посвящено оно, разумеется, деревенской нови («Новая изба»); в принципе, по нему можно уже предугадать дальнейший путь поэта, определить его талант и своеобразие.

Поставив цель избавиться от «бескультурья», он поступает в Смоленский педагогический институт, перечитывает «русских классиков и, по возможности, неклассиков». Среди тех, на кого ему хочется равняться, как Горький, так и Брюсов, а в качестве эталонных образцов поэзии — Пушкин и Шекспир, которыми он занимается «постоянно и всерьез — не в порядке подготовки к экзаменам».

Его главная тема — новая деревня — находит отражение в грамотных, ясных стихах. Ему абсолютно чужды все «измы», происходящие из тогда еще недавнего Серебряного века (хотя упомянутая нами «Новая изба» написана блоковским дольником). В плане содержания следует отметить черты, типичные и для последующего творчества Твардовского: живые, а не трафаретные характеры, внимание к деталям деревенского быта и природы, отсутствие характерных для той эпохи кровожадных призывов к уничтожению классовых врагов. Поэт свято верит, что коллективный труд — высшее благо, но и приверженцы труда единоличного подлежат у него не истреблению, а лишь закономерному оттеснению на обочину жизни. Легко заметить, что кулаки, попы и прочий, как тогда выражались, «чуждый элемент» для Александра Трифоновича не столько враги, сколько некие заблудшие души, которых можно только пожалеть. Эта позиция настолько противоречила генеральной линии партии, что поэта, писавшего исключительно о деревне и придерживавшегося канонических размеров стиха, обвиняли … в «эстетстве» и «барстве», откуда было недалеко и до клейма «враг народа» (тем более что сыном «врага народа» Твардовский уже был).

По странной прихоти судьбы, самое крупное произведение такого рода — «Страна Муравия» (1935), о крестьянине, который, после долгих мытарств, наконец осознает счастье колхозной жизни, — и сделало его официально признанным литератором. Обеспечив (весьма, конечно, относительную) защищенность от ражих критиков и чекистов.

В годы войны он создает знаменитейшую свою поэму «Василий Теркин», в которой вывел собирательный, но живой, без казенной лакировки, образ русского солдата. Так по-новому проявилась приверженность Твардовского жизненной правде. Дух произведения (и всего творчества его автора) хорошо выражен в следующем двустишии:

Вот стихи, а всё понятно,

Всё на русском языке.

Популярность «Теркина» в среде фронтовиков (остро почувствовавших бы любую фальшь в описании военных коллизий), пожалуй, предвосхитила ту, что выпала на долю редактируемого Александром Трифоновичем журнала. «Книга для бойца» была. По словам Бориса Пастернака, «чудом полного растворения поэта в стихии народного языка»; можно сказать, что «Новый мир» был схожим чудом соответствия народным поискам правды, отправной точкой которых оказалась смерть Сталина, а важнейшей вехой — ХХ съезд КПСС.

Эволюцию мировоззрения Твардовского после этого эпохального события можно проследить на примере поэм «За далью — даль», создававшейся в течение 50-х годов, и «По праву памяти», написанной в конце 60-х и не издававшейся вплоть до правления Горбачева. В ранней редакции первой из них Сталин зовется не иначе как «отец, любимый в семье». Годовщине его смерти посвящена целая скорбно-возвышенная глава. После исторического доклада Хрущева эта часть поэмы была решительно переработана, превратившись в своеобразное обличение вождя. Кроме того, в произведении появились главы под названием «Друг детства» — о судьбе незаконно репрессированного — и «Так это было», представляющая собой попытку объяснить происхождение сталинизма. В качестве его альтернативы, путеводной звезды для советского общества автор называет «правду партии», верность идеалам ленинского времени. Во второй поэме Твардовский обращается к теме собственной сосланной семьи, уже на примере личном, а не «друга детства», показывая горе человека, попавшего в сталинские жернова. Образ правителя-отца нации преображается (теперь это тиран, чей «загробный сон», в порядке некой метафизической мести за лживый постулат «Сын за отца не отвечает», покрыт «лихой бедой отцовской») и противопоставляется образу другого отца — Трифона Гордеевича Твардовского. Эти личные штрихи придают произведению особый пафос и эмоциональность. Так писать о культе личности в брежневские времена уже не дозволялось. В строках поэмы «Кто прячет прошлое ревниво, тот и с грядущим не в ладу» содержался прямой выпад в адрес постхрущевской государственной политики — замалчивания «неудобного» прошлого, сворачивания «оттепели». «По праву памяти» собственно, представляет собой страстный протест против такого положения вещей, этой тихой реабилитации сталинизма.

Отстаивая свое право на правду, Твардовский отстаивал и свой журнал в том виде, в каком он стал символом демократических перемен и обречен был погибнуть, коль скоро история повернулась вспять. Через три года после написания запрещенной поэму Александра Трифоновича не стало, а «Новый мир» печально прославился публикацией «нетленных» мемуаров Леонида Ильича.

Уяснив на примере знаковых для творчества Твардовского произведений этические и эстетические принципы, характер и жизненную позицию этого выдающегося человека, рассмотри теперь его деятельность как редактора.

Представление о ней, а точнее, о тех трудностях, с которыми приходилось сталкиваться, пребывая на этой должности в то время, можно получить по сатирической поэме «Теркин на том свете», созданной в 1963 году. Образ Теркина — фронтовика, народного героя — потребовался автору как резкая противоположность мертвящему бюрократизированному миру. Этот мир, «тот свет», — аллегория действительного положения в СССР вообще и в советской печати в частности, идеал замшелого цензора-ортодокса, от которых столько претерпел вольнолюбивый журнал Твардовского. Несмотря на то что Александр Трифонович был убежденным коммунистом, такие иронические строфы, как «Наш тот свет в загробном мире лучший и передовой», явно выглядит камушками в огород официальной пропаганды. Автор наполнил поэму теми реалиями и человеческими типажами, которые были ненавистны ему как личности и профессионалу. Нами особенно интересен портрет редактора «Гробгазеты».

Весь в поту статейки правит,

Водит носом взад-вперед;

То убавит,

То прибавит,

То свое словечко вставит,

То чужое зачеркнут (…)

Знать, в живых сидел в газете,

Дорожил большим постом.

Как привык на этом свете,

Так и мучится на том.

Обладая огромным опытом редактирования рукописей, дважды (1950—1954, 1958—1970) возглавляя «Новый мир», заведуя отделом поэзии «Литературной газеты», работая в Союзе писателей СССР с молодыми авторами — никогда Твардовский не был похож на такого «антиредактора». В этом смысле он многому научился у Горького, по отношению к которому сам был когда-то начинающим писателем. Характерен следующий эпизод их деловых взаимоотношений: Алексею Максимовичу не понравилась «Страна Муравия», которую он назвал «набором частушек» и «подражанием Некрасову». Молодой поэт записал в дневнике: «Подкосил дед, нужно признаться. Но уже и прошло два дня. Обдумал, обчувствовал. Переживем. И да обратится сие несчастье на пользу нам. Слов нет, теперь для меня более явственны сырые места. А что продолжает оставаться хорошим, то, видимо, по-настоящему хорошо. Испытание, так сказать. (…) Дед! Ты заострил лишь мое перо». Подобные мысли могла вызвать у способных авторов «Нового мира» или «Литературки» и редакторская правка самого Александра Трифоновича.

Интересно, что, придерживаясь во все правды и «близости к жизни», Твардовский в работе с писателями старался не прибегать без крайней необходимости к литературоведческой и филологической терминологии, стремясь к образности и — благодаря ей — предельной доходчивости своих рекомендаций:

— Попробуйте раздуть горн на этой главке, в ней уже есть жар, подбавьте, только не увлекайтесь…

-Здесь вы попали на жилу, может быть, случайно, но это уже не важно, а дальше соскочили, и пошел одни мох с болотом.

-Все шло хорошо, а тут вас стало относить, и все дальше и дальше, и сюжет остановился. Выгребайте и оставьте в покое все, что вам не удалось, не мучьте вымученное…

-Смело захватывайте территорию, продвигайтесь вперед, но не забывайте выставлять комендантские посты. Вы понимаете меня? Если вы будете рассчитывать на заведомую черновизну, потом, мол, все выправлю, тогда попрет одна ерунда, и нечего вам будет поправлять…

Кредо Твардовского — не «исправления ради исправлений», а поиск и шлифовка талантов. В условиях советской действительности это означало, даже во времена «оттепели», еще и борьбу с цензурой и ортодоксальной критикой, то есть отстаивание самого права на публикацию этих талантов. Мужество Александра Трифоновича стало залогом того, что «Новый мир» стал одним из главнейших символов либеральной эпохи второй половины 50-х — начала 60-х, подарившим свет ряд выдающихся произведений, которые произвели сдвиг в общественном сознании. Такое положение сложилось, надо отметить, не по причине «диссидентских убеждений» редактора, а исключительно потому, что он неуклонно следовал правде. Литература, по его мнению, должна «совершенно правдиво описывать жизнь». (Но таким образом она априори шла вразрез с официальной пропагандой, то есть становилась «антисоветской».) Он требовал от художественных текстов того, что не хотели в них видеть редакторы бесчисленных советских «Гробгазет»: новизну, актуальность, и при внимании к форме — глубину содержания. «Если нечего сказать, — считал Твардовский, — вообще незачем браться за перо. Он не любил «холод литературщины»: «Литература не может происходить из самой же литературы», то есть должна быть основана на подлинной жизни. Любому автору, начинающему или опытному, он мог посоветовать то же, что самому себе:

Найти себя в себе самом

И не терять из виду…

Все это усугубляло проблемы редактора «Нового мира». Будучи «гораздо ортодоксальнее своего аппарата» (по воспоминаниям его бессменной сотрудницы Наталии Бианки), он публиковал далеко не ортодоксальные вещи. Его первое снятие со своего поста, в 1954 году, последовало за изданием таких статей, как «Об искренности и критике» Владимира Померанцева и «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» Федора Абрамова. В последующем Александр Трифонович «пробил» на свои страницы неординарные произведения «Районные будни» В. Овечкина, «Неделя как неделя» Н.Баранской, «Семеро в одном доме» В.Семина… Вообще впечатляет список авторов «твардовского» журнала, каким не смог бы похвастаться ни один другой советский «печатный орган»: Василь Быков, Сергей Залыгин, Валентин Катаев, Александр Яшин, Ольга Берггольц, Маргарита Алигер, Виктор Тендряков, Чингиз Айтматов, Расул Гамзатов, Фазиль Искандер, Борис Можаев, Юрий Трифонов, Василий Белов и многие другие — цвет нашей литературы того и последующего (вплоть до нынешнего) времени.

Особая тема — сотрудничество «Нового мира» и Александра Исаевича Солженицына. Именно в этом журнале вышла легендарная повесть «Один день Ивана Денисовича» (1962, № 11)- достовернейшая картина быта сталинского лагеря. Перипетии борьбы главного редактора «НМ» с цензурно-бюрократическими препонами ярко отражены в книге «Бодался теленок с дубом».

Твардовский поощрял издание честной мемуаристики, практически не публиковавшейся при Сталине. Так, он напечатал мемуары И. Эренбурга «Люди, годы, жизнь», А.Горбатова, генерала армии, «годы войны», а также очерки Л.Любимова «На чужбине» и «Записки дипломата» И.Майского. В 1968 году началась публикация автобиографической книги революционерки Е.Драбкиной «Зимний перевал», прерванная после выхода первой части и возобновленная лишь через 20 лет.

Кроме художественной и мемуарной литературы, в журнале были хорошо представлены публицистика и наука: очерки В.Овечкина, Е.Дороша и Г.Троепослького, исторические эссе С.Утченко являлись украшением этого раздела «Нового мира». Огромное значение имела литературная критика: И.Виноградов, А.Лебедев, В.Лакшин, Ю.Буртин, А.Синявский, М.Щеглов, И.Соловьев и Ст.Рассадин, поддерживая идеи самого Твардовского, боролись с официозной, лживой беллетристикой. (Например, когда писатель Б.Дьяков опубликовал, в пику «Ивану Денисовичу», собственную, «идеологически выдержанную» повесть о лагерях, на него, по образному выражению Солженицына, «свалился камень лакшинской рецензии»).

Такой подбор авторов, вообще редакторская деятельность Александра Трифоновича дали повод Корнею Чуковскому сказать, что «его деятельности» в «Новом мире» нет параллели, кроме разве что Некрасова. Но тому было гораздо легче!«

Нападки властей предержащих и проправительственной критики были беспрерывны: по словам Ю.Трифонова, всегда чувствовалось «давление страшного атмосферного столба». «Новый мир» бичевался консервативной печатью, такой, как журнал «Октябрь», газеты «Литература и жизнь», «Советская Россия», «Социалистическая индустрия» и ряд других изданий. Чиновники Главлита, воплощавшие худший вариант редакторства, с особым пристрастием изучали материалы, поступающие к Твардовскому, норовя запретить любой текст, содержащий хотя бы тень неблагонадежности. Из-за этого иные номера опального журнала выходили с двух-трехмесячным опозданием.

И после смещения Хрущева (осень 1964-го) началось окончательное «закручивание гаек». В январе 1966 года состоялся печально известный процесс по делу А.Синявского и Ю.Даниэля, диссидентствующих писателей-авангардистов. В марте началась газетно-журнальная кампания против одной из публикаций «Нового мира» — статья Ю.Кардина «Легенды и факты», разоблачающей некоторые пропагандистские мифы о войне (вспомним контраст между народной правдой «Василия Теркина» и сусально-официальной велеречивостью). Легальным термином верноподданной критики стало выражение «твардовская ересь». Дошло до того, что в 1968 году писатель А.Первенцев заявил: «Прежде чем вводить танки в Чехословакию, надо было ввести их в редакцию «Нового мира»…

В качестве таких «танков» началось насильственное внедрение в редколлегию деятелей совершенно противоположного Твардовскому склада. Это сопровождалось мощной «артподготовкой» в партийной печати, как, например, «письмо одиннадцати литераторов» в «Огоньке» и поток статей, шельмующих как постоянных авторов «НМ» (И.Эренбурга, Е.Дороша), так и самого Александра Трифоновича. На заседании Союза писателей в начале 1970 года высказано вздорное предложение объединить диаметрально противоположные по своей направленности журналы — «Новый мир» и «Октябрь» — в некое «среднее» издание, и глашатая этой милой сердцу бюрократии идеи А.Овчаренко, без согласия Твардовского, ввели в редколлегию первого. «Вызывающим, беспрецедентным было не только насильственное, против воли главного редактора, освобождение многих его сотрудников, но и назначение людей, с которыми Твардовский заведомо не согласился бы работать» (В.Лакшин). 24 февраля 1970 года была окончательно принята отставка Александра Трифоновича.

Вероятно, тяжелейшая многолетняя борьба за «Новый мир» и разрушила здоровье его главного редактора, который умен менее чем через два года после отставки — 18 декабря 1971 года — явно безвременно, в 61-летнем возрасте.

Таким образом, в его лице мы видим яркий пример судьбы в советские годы принципиального интеллигента вообще и редактора в частности. Мы видим образец подлинно творческой редакторской деятельности, заключающейся в поддержке талантливой и честной литературы, не в цензуре, но в заботе, в бережном отделении зерна от плевел. В этом роде опыт Твардовского-редактора стоит в ряду с подобным опытом других выдающихся русских писателей — Пушкина, Некрасова, Толстого, Короленко, Горького, — стремившихся, каждый по-своему, послужить на благо отечественной словесности. Результатом благородного этого служения стала замечательная литература. Такой подход к своему делу, который исповедовал Александр Трифонович Твардовский, должен стать образцом для всех последующих поколений русских редакторов.

ВСЕ О ЦЕНЗУРЕ!

В 1796— 1801 закрываются «вольные» типографии, запрещается ввoз в Россию иностр. книг любого содержания, для контроля над этим учреждены цензурные комитеты в Петербурге, Москве и др. городах.

В 1804 выходит в свет первый цензурный устав. Наблюдение в предварит, порядке было передано ун-там, при к-рых созданы цензурные комитеты из университетских профессоров. Однако на практике довольно либеральные пункты и статьи устава применялись своевольно, что привело к уничтожению ряда изданий.

В 1826 выходит новый жёсткий цензурный устав, подготовленный А. С. Шишковым и прозванный современниками «чугунным», но в действие он не был введён. Цензурным уставом 1828 создаются Гл. управление цензуры при Мин-ве нар. просвещения и сеть подчинявшихся ему местных цензурных комитетов. Начинается жесточайшая в истории России полоса цензурных преследований и ограничений. За действиями Ц. и печатью наблюдали III отделение и сам император Николай I. Закрывается ряд журналов («Моск. телеграф» Н. А. Полевого. «Телескоп» Н. И. Надеждина за публикацию знаменитого «Философического письма» П. Я. Чаадаева и др.). Личной Ц. царя подвергаются соч. А. С. Пушкина, конфисковываются и уничтожаются книги ряда др. рус. писателей. Период 1848—55 вошёл в историю России как «эпоха цензурного террора», связанная с революц. событиями 1848—49 в Зап. Европе. Созданный негласный тайный «Комитет 2-го апреля 1848» — сверхцензурное учреждение для наблюдения за действиями самих цензоров (во главе его последовательно стояли Д. Н. Бутурлин, Н. Н. Анненков. М. А. Корф) — ввёл наряду с уже существовавшей предварительной Ц. карательную. В результате действий этого комитета М. Е. Салтыков-Щедрин и И. С. Тургенев были высланы из Петербурга в административном порядке. Полностью запрещалось касаться в печати любых полит. вопросов; исключительно в официально утвержденном духе — по формуле «православие, самодержавие, народность» — могли обсуждаться вопросы истории, лит-ры, фольклора, этнографии и т. д. Ответом на это ужесточение стало создание в 1853 в Лондоне Вольной русской типографии А. И. Герцена.

В связи с подготовкой реформ, в сер. 1850-х гг., дозволяется обсуждение в печати проектов освобождения крестьян, оживляются обществ, жизнь, книгоиздательство и журналистика. В 1855 «Бутурлинский комитет» упраздняется, начинается подготовка нового цензурного устава, для чего создаётся ряд комиссий, действовавших крайне медлительно. В 1865 вышел высочайший указ «о даровании нек-рых облегчений и удобств отеч. печати», выработаны «Временные правила о Ц. и печати», к-рые просуществовали более 40 лет. Создаётся Гл. управление по делам печати при Мин-ве внутр. дел, к-рое ведало также кн. торговлей, б-ками. типографиями. От предварительной Ц. освобождались периодич. издания в обеих столицах, а также все оригинальные сочинения объёмом не менее 10 печатных листов и все переводные объёмом не менее 20 листов. Для отд. изданий, освобождённых от Ц., предусматривалось, «в случае нарушения в них законов», преследование исключительно по суду. Для повременных изданий «в случае замеченного в них вредного направления» устанавливалось т. и. «правило 3 предостережений» в адм. порядке: в случае получения их в течение 1-го года такое издание закрывалось навсегда (так «погибли» «Современник» и «Отеч. записки»). Однако уже в 1872 суд. порядок был заменён административным: книга могла быть запрещена по решению «Комитета 4 министров». В 1865—1905 конфисковано и уничтожено 218 книг, закрыто ок. 30 периодич. изданий. Помимо «общей» Ц., подчинявшейся Мин-ву внутр.дел. создаётся т. н. «биб-лиотечно-педагогическая» Ц., к-рую осуществлял Особый отдел Учёного комитета Мин-ва нар. просвещения. Им периодически издавался примерный каталог книг, допущенных в ученические и бесплатные нар. библиотеки-читальни. Не получившие такого грифа издания исключались из состава массовых б-к. Помимо этого издавался особый указатель книг, не допущенных в обществ. публ. б-ки.

Резкое изменение положения печатного слова произошло в 1906. когда вышли «Временные правила о печати», освободившие все без исключения книги и периодич. издания от предварительной Ц. Первые могли быть конфискованы исключительно в суд. порядке, для вторых была предусмотрена система штрафов, налагаемых администрацией. В 1906—16 конфисковано ок. 1000 книг, но большинство их, особенно изданных в годы Рев-ции 1905—07, успело тем не менее получить распространение до возбуждения уголовного преследования. Новыми условиями воспользовались все полит, партии, развернувшие широкую издат. деятельность. С началом 1-й мировой войны 1914—18 вводится военная Ц., но только для газет, передававших сообщения с театра воен. действий.

С марта по окт. 1917 в России была отменена Ц. — и предварительная, и карательная (кроме военной), осуществлена практически полная свобода печати. 10 нояб. (по новому стилю) 1917 вышел «Декрет о печати», подписанный В. И. Лениным, к-рый объявлял вне закона «контрреволюц. печать разных оттенков». Началась национализация типографий, были закрыты наиб, оппозиционные органы прессы, но до марта— апр. 1918 продолжали выходить, меняя названия, многие кадетские и иные небольшевистские органы печати. В июле 1918 все они (в т. ч. и эсеровские, анархистские и др.) были закрыты окончательно. В янв. 1918 учреждён «Революц. трибунал печати», ведению к-рого «подлежали преступления и проступки против народа, совершаемые путём использования печати». В 1918 при Реввоенсовете была создана «военная цензура», и каждое изд-во и орган прессы должны были в предварит, порядке представлять все материалы, получая её гриф.

В кон. 1919 был создан Полит, отдел при Госиздате РСФСР, на к-рый возлагался предварит, контроль за всей выходящей в стране печатной продукцией, но изд-ва далеко не всегда представляли подготовленные к печати рукописи в этот отдел. Период до 1920 отличался открыто репрессивной политикой гос-ва. хотя предварительная Ц. формально отсутствовала, если не считать военной Ц.

Поиски универсального механизма контроля за всей без исключения печатной продукцией завершились к июню 1922, когда Совнарком издал «Положение о Главном управлении по делам лит-ры и изд-в (Главлите)». созданном «в целях объединения всех видов цензуры печатных произведений». До нояб. 1933 Главлит и его местные органы формально подчинялись Наркомпросу и губернским (затем областным) отделам народного образования. На них были возложены следующие обязанности: «а) предварительный просмотр всех предназначенных к опубликованию произведений: б) составление списков произведений, запрещённых к обращению, содержащих агитацию против сов. власти; разглашающих воен. тайну Республики: возбуждающих обществ, мнение: возбуждающих нац. и религ. Фанатизм; имеющих порнографический характер». Тогда же вышла «Инструкция Главлита его местным органам», к-рая уточнила нек-рые пункты положения, в т. ч. о недопущении к печати статей, имеющих явно враждебный к компартии и сов. власти характер, через к-рые проводится враждебная нам идеология в осн. вопросах (общественность, религия экономика, иск-во и т. д.); об изъятии из статей наиболее острых мест (фактов цифр, характеристик), компрометирующих сов. власть и компартию. Организатором и первым руководителем Главлита (до 1933) был П. И. Лебедев-Полянский, резко конфронтировавший с А. В Луначарским, к-рый нередко брал под защиту преследуемых Главлитом писателей (Е. И. Замятина, Б. А. Пильняка и др.).

В 1920-х гг. складывается механизм тотального полит, и идеологич. контроля. Главлит и его местные органы состояли из трёх отделов: русского, иностранного и инспекторского (на него возлагалась обязанность наблюдения за типографиями, словолитными пр-тиями, б-ками и даже фотографиями). Предварит, контролю постепенно стали подвергаться все без исключения виды печатной продукции, вплоть до афиш, этикеток и пр. В 1925 при Главлите было создано Гл. управление по наблюдению за зрелищами, контролировавшее все виды театрального иск-ва, кинематограф, лекции, доклады и т. п. Особое внимание отводилось контролю за поступлением иностр. печатной продукции, в т. ч. эмигрантской русской. К кон. 1920-х гг. практически запрещалось поступление в Россию любой книги, изданной за рубежом на рус. яз. Зарубежная печатная продукция подвергалась особенно тщательному просмотру, после чего подавляющее большинство изданий следовало в спецхраны крупнейших б-к (их фонды достигали порой 50—700 тыс. экз.). Главлит вёл планомерную и целенаправленную работу по сокращению числа частных и кооп. изд-в, открытых в годы нэпа. К 1929 все они за редким исключением были закрыты.

Система тотальной Ц. постепенно ужесточалась и расширялась. В итоге складывался следующий, восходящий снизу вверх иерархич. ряд: 1) т. н. авторская «самоцензура»; 2) редакторский контроль (в изд-вах и органах печати) — со временем он подменил собой деятельность собственно цензурных главлитовских инстанций: на долю последних оставался преимущественно контроль за соблюдением воен. тайны; 3) предварит, контроль органов Главлита; 4) последующий контроль — на уровне вёрсток и порой даже уже вышедших в свет изданий; 5) последующий контроль органов ГПУ, ОГПУ, НКВД, КГБ — на уровне опубл. произведений; 6) контроль идеологич. отделов ЦК и обкомов партии — как правило, в порядке последующего, но порой и предварительного (органы Главлита в «сомнительных» случаях посылали рукописи и вёрстки произведений в отделы ропаганды и агитации парт. инстанций).

В 1933 утверждено положение об «Уполномоченном Совета Нар. Комиссаров по охране воен. тайн в печати и начальнике Главлита», к-рый был выведен из подчинения Наркомпросу. В марте 1953 Главлит и подчинённые ему цензурные инстанции были переданы в ведение Мин-ва внутр. дел. но в окт. 1953 были снова переданы непосредственно в подчинение Совета Министров. С авг. 1963 по авг. 1966 Главлит находился в структуре Гос. комитета по печати при Совете Министров СССР, а затем снова был передан в непосредственное подчинение последнего под названием «Гл. управление по охране гос. и воен. тайн в печати».

В период «хрущёвской оттепели» (1954—64) цензурный надзор несколько смягчился, хотя принципиально остался тем же. С объявлением в 1985 «перестройки и гласности» мн. органы прессы явочным порядком стали игнорировать инстанции цензурного надзора. В 1990 вышел в свет «Закон о печати и др. средствах массовой информации СССР», а через год — такой же закон Рос. Федерации, к-рый отменил предварительную Ц. и расформировал органы Главлита, запретил «незаконное принуждение к распространению, или отказу от распространения информации» и предусмотрел исключительно суд. характер рассмотрения дел, касающихся печати.

Дата добавления: 2015-06-28