Опыт рассмотрения

Попробуем вернуться к теме происхождения слуха о "царстве пресвитера Иоанна". Поскольку у нас нет никаких прямых сведений, пойдем путем рассуждений. Кому этот слух был выгоден? Кто его мог пустить и распространить? Кого желали обмануть и зачем?

Естественно, что текстов, содержащих ответы на эти вопросы, мы не найдем. В середине века люди были отнюдь не глупы и компрометирующих себя документов не оставляли. Остается применить способ криминалистики - cui bono (кому от этого польза. - Лат.).

Вспомним, что в Германию слух о пресвитере Иоанне пришел из Сирии, от тамошних христиан. Следовательно, можно сразу исключить всю Западную Европу, так как морочили именно ее. Отпадает и весь мусульманский мир, потому что арабам и сельджукам не было никакого смысла провоцировать новые вторжения франков, подкрепляя их надеждами на помощь с Востока. В странах православных рассказ о восточно-христианском царстве не вызывал энтузиазма, хотя бы потому, что несториане были врагами Византии и союзниками арабских халифов. Византийские политики могли взять на учет действительность, как бы она ни была неприятна, но выдумывать кошмары им было незачем. Центральная Азия тоже исключается, ибо там никому и в голову не могло прийти, что кара-киданьское ханство может оказаться гегемоном ближневосточной политики. Остаются только сама Сирия и Иерусалимское королевство.

В 30-х годах XII в. Иерусалимское королевство находилось в таком цветущем состоянии, с которым не могло сравниться ни одно из государств в Европе. Свободная торговля обогащала не только итальянские города, Пизу, Геную, Венецию, но и опору иерусалимского короля - рыцарские ордена иоаннитов и тамплиеров, равно как и антиохийского и эдесского князей.

Постоянная война с мусульманами и греками воспринималась франкскими и нормандскими феодалами как нормальное состояние, вне коего им не было бы места в жизни. Война, особенно малая и постоянная, была их стихией. Конечно, эта война не могла принести решительную победу над исламом, но рыцари к этому не стремились, потому что каждому из них полная победа не принесла бы ничего, кроме небольшой военной добычи. Доходы от пограничной торговли были куда больше.

За пятьдесят лет, истекших после первого крестового похода, рыцари привыкли общаться с мусульманами и стали видеть в них людей, достойных восхищения и подражания. Далекая родина стала представляться им дикой, провинциальной страной, а безграмотные нормандские или франкские бароны - мужланами, докучными и туповатыми. В сравнении с арабскими эмирами - поэтами и воинами - так оно и было [†84].

А в Европе от своего восточного форпоста ждали совсем другого. Французам и немцам казалось, что стоит еще чуть-чуть поднажать - и вся Персия, весь Египет падут под копыта рыцарских коней. Но в 1144 г. грянул гром - турки взяли Эдессу. Святая земля оказалась под угрозой. Надо было идти на выручку. Бернард Клервосский уговорил Людовика VII французского и Конрада III немецкого возложить на себя крест, и второй крестовый поход начал медленно подготавливаться.

Рыцари и бароны в Иерусалиме и Антиохии великолепно понимали, что турки - враги, но не без оснований сомневались в том, что французы и немцы - друзья. Власть принадлежит тому, кто имеет силу, а если бы французские и немецкие войска появились на берегах Иордана и Оронта, то иерусалимскис и антиохийские бароны были бы вынуждены стать послушными слугами. Этого им хотелось меньше всего.

Однако и отказываться от помощи для отражения турок было нецелесообразно. И самый лучший выход для Иерусалимского королевства был в том, чтобы направить крестоносные войска не в Палестину, а непосредственно на Месопотамию, туда, откуда грозила опасность. Но чем можно было соблазнить французского и немецкого королей сменить легкий поход по богатой стране на тяжелую войну в выжженных солнцем пустынях? И вот тогда попал в Европу слух о войске царя-первосвященника, якобы стоявшего на берегу Тигра. Любой полководец понимает, что идти на соединение с союзником и противника в клещи - залог полной и легкой победы. Автор выдумки, талантливо составленной и удачно распространенной, был заинтересован в том, чтобы крестоносные короли миновали Палестину, и принял к тому меры, применив дезинформацию. Не мог же он предвидеть, что два года спустя наступление двух сильнейших монархов католического мира захлебнется еще в Малой Азии (1147 г.) и жалкие остатки рыцарских ополчении будут просить у иерусалимских феодалов пищи и пристанища, а не диктовать им свою волю. Вот объяснение, которое можно предложить как наиболее вероятное, хотя нет уверенности в том, что оно единственно правильное. Но там, где не может быть прямых доказательств, можно либо уклониться от ответа на вопрос, либо сделать вывод по косвенным соображениям. Мы полагаем, что второе честнее.

А теперь в связи с наблюдениями, уже сделанными нами на широком историческом фоне, задумаемся над тем, откуда взялась легенда об исключительной свирепости и жестокости монгольских воинов XIII в. Как мы могли убедиться, она не соответствует действительности, ибо хотя монголов нельзя назвать добродушными, но крестоносцы, мамлюки, хорезмийцы и чжурчжэни отнюдь не уступали им в жестокости. Однако такая легенда бытовала уже в XIII в.. и, следовательно, есть возможность заняться поисками если не самого автора, то хотя бы среды, где она возникла, и целей, которые она преследовала.

Китайские историки к тому не причастны. Они сухо и беспристрастно сообщали о чудесах героизма и свирепости равно чжурчжэней и монголов, не высказывая симпатий ни к тем, ни к другим. Война на Дальнем Востоке всегда воспринималась настолько серьезно, что принятие пощады пленным рассматривалось как государственная измена [†85]. На фоне бесконечных войн с хуннами, тюрками, киданями, тангутами и чжурчжэнями монгольская тактика не казалась китайским летописцам чем-то особенным, выходящим из общего ряда событий и обычаев войны. Кроме того, самые жестокие бои монголы выдержали не с сунцами, а с чжурчжэнями, которые только что сами показали китайцам, что такое расправа над мирным населением. Поэтому, несмотря на всеобщую в Китае ненависть к кочевникам, китайцам даже в голову не приходило, что можно поносить нового врага лишь за то, что он одержал больше побед, чем прежний.

На Ближнем Востоке о монголах много писали армяне, но они им сочувствовали как союзникам и потому сохраняли лояльный тон. Русские летописцы относились к монголам отрицательно, но их сочинения не имели в XIII в. широкого резонанса в Западной Европе, и потому занимающая нас сейчас легенда исходила не из русских уст. Кроме того, активизация антитатарских настроений на Руси имела место в XIV в., после перехода ханов Золотой Орды в ислам, и даже не сразу, а тогда, когда Мамай стал блокироваться с католиками против православной Москвы. В XIII же веке существовал военный союз Орды с Русью, и поводов к взаимному ожесточению было гораздо меньше.

Наиболее враждебно к монголам были настроены мусульмане - как в покоренном Иране, так и в победоносном Египте. Мусульман в монголах раздражало все: покровительство ильханов несторианству, разорение мечетей, запрещение ритуальных омовений, и, наконец, сказалась традиционная вражда оседлого земледельца к кочевому скотоводу. Каины рассердились, что Авели дали им сдачи. Однако остается странным, почему западные европейцы усвоили точку зрения своих злейших врагов; ведь Германии, Италии и Франции монголы (после смерти Гуюка) не собирались делать ничего плохого. А именно Западная Европа была местом, где монголов возненавидели больше всего.

Когда монгольские кони дошли до лазурной Адриатики, император Священной Римской империи и король Сицилийский Фридрих II высказался, что неплохо было бы использовать их как союзников в борьбе с папским престолом, но монголы в 1241 г. ушли, и затея императора забылась. Однако важен нюанс политической настроенности: антипатия к монголам возникла не в среде гибеллинов. Христианнейший король Европы Людовик IX Святой посылал посольство к Эльчидай-нойону, и в дальнейшем французская корона пыталась наладить связь с ильханами - значит, дело не во французах. Папский престол был всецело поглощен борьбой за существование. В середине XIII в. он уцелел лишь благодаря помощи Карла Анжуйского и затем оказался в зависимости от французской короны; следовательно, говорить о самостоятельных решениях пап в конце XIII в. вряд ли можно. Если даже они принимали в это время ту или иную политическую линию, то, значит, она была им кем-то подсказана, а исключив Германию и Францию, равно как и Англию, Арагон и Кастилию, которых монгольская проблема не интересовала, мы натыкаемся на последнее влиятельное католическое государство - Иерусалимское королевство, где власть делили тамплиеры и иоанниты. Именно этим паладинам Гроба Господня было крайне необходимо объяснить христианскому миру (т.е. католической Европе), почему они способствовали поражению несторианского полководца Кит-Буки и тем самым обрекли на гибель от мамлюкских сабель свои собственные крепости - плацдарм христианской агрессии на Ближнем Востоке. Каждый нормальный европейский политик после 1260 г. мог и даже должен был спросить у них: зачем они совершили свое предательство? И вот был выдуман ответ: монголы-де - исчадия ада, гораздо хуже мусульман и вообще кого угодно.

Мы уже видели, с каким легковерием приняла средневековая Европа сказку о "царстве пресвитера Иоанна". А тут интерпретация событий выглядела для обывателя еще более заслуживающей доверия. Польские и венгерские беженцы в 1241-1242 гг. наверняка рассказывали ужасы о судьбах своих стран; русские эмиссары Михаила Черниговского и Даниила Галицкого подливали масла в огонь, а те, кто мог рассказать обратное, например византийцы и киликийские армяне, сами рассматривались в Западной Европе как схизматики и враги "христианства".

Конечно, критически мыслящий и широко информированный беспристрастный историк должен был бы сравнить разгром Багдада или Дамаска с разрушениями, которые крестоносцы совершили в Константинополе, но если бы он даже и проделал такую работу, то никто его бы не поддержал в ее распространении: выслушивать горькую правду о себе в средние века не любили. Кроме того, всем католическим рыцарям было ясно без всяких доказательств, что когда они побеждают нечестивых агарян и греческих схизматиков, то это не злодеяние, а подвиг; делиться же заслугами с монголами, будь они трижды христиане, рыцари даже и помыслить не могли. Поэтому для широкого употребления выбиралась та часть информации, которая укрепляла западный мир в сознании своего превосходства, и вторая сознательная ложь тамплиеров имела успех.

Но тут я слышу протест читателя: "Не может быть! Это авторский домысел! Почему мы не должны верить хорошо осведомленным современникам тамплиерам, а должны верить историку XX в.?" Хорошо, читатель, давай разберемся самым обычным способом - сопоставлением фактов.

В 1287 г. ильхан Аргун в поисках союзников против мамлюков послал несторианского клирика уйгура Сауму в Западную Европу, поручив ему подговорить католических королей на новый крестовый поход. Саума посетил Византию, Неаполь, Рим, Париж и Бордо - домен английского короля. Везде он был принят как почетный, желанный гость. Его водили по храмам и могилам святых, как теперь водят послов по Лувру или Эрмитажу. Филипп IV и Эдуард I, на словах обещая помощь и союз с монголами, пригласили несторианина в церковь, а английский король принял из его рук причастие. Даже папа Николай IV позволил Сауме совершить евхаристию и дал ему в вербное воскресенье причастие из своих рук [†86].

Это было весной 1288 г., а 27 апреля 1289 г. пал Триполис и началась эвакуация европейцев из Палестины [*137]. Тогда же был послан тем же папой в Китай Монтекорвино, и мы уже видели зачем. Совпадение дат говорит само за себя.

Странно было бы полагать, что уцелевшие крестоносцы приняли вину за поражение на себя. Осуждать папу и королей в их положении было бы крайне неостроумно, да и небезопасно. И вот создалась вторая сказка, не менее фантастичная, чем первая, - о попе Иоанне. За два десятилетия (1289-1307), пока тамплиеры гуляли в Европе, она стала привычной и общедоступной версией, в которой перестали сомневаться все.

Но удивительно не столько это, сколько то, что и 700 лет спустя легенда о монгольской исключительности близка интеллекту европейского обывателя, несмотря на то что большинство средневековых представлений пересмотрены, отброшены и ныне воспринимаются как курьезы. Мы улыбаемся, читая о псоглавцах или амазонках, но ведь наивная монголофобия - вымысел того же порядка. И даже еще хуже, ибо искаженное знание о постороннем предмете подменяется отношением к нему, т.е. из сферы науки вопрос переходит в область эмоций, вследствие чего трезвый подход становится невозможным.

Дата добавления: 2015-06-28