Часть первая 2 страница. Ира (возмущенно). Я не понимаю

Ира (возмущенно). Я не понимаю! (Галине Дмитри­евне.) Почему вы все молчите и терпите? Это же возму­тительно!

Лавра. Тю-тю-тю-тю!..

Ирина. Вся страна воюет, люди гибнут на фронте, все должны быть собраны...

Лавра. Тю-тю-тю-тю!..

Ирина. А какой-то один морально разложившийся человек!..

Саввишна. Вот! Правда что!

Галина Дмитриевна (морщась). Ира, Ира!..

Ирина. А ты! А ты, мама! Ты за старшую в ваго­не — и не можешь!..

Лавра. Все-все-все! Все, маленькая моя! Все, созна­тельная моя! Во! (Достает из-под матраца железнодо­рожный знак, на котором написано: «Закрой поддувало».) Поняла?..

Люся смеется. Галина Дмитриевна шлепает ее.

Ирина. Идиотизм! С вами я вообще не желаю гово­рить!

Лавра. Ну давай переписываться.

Ирина. Но где надо, я все скажу!

Лавра. О, ты скажешь, не сомневаюсь!.. Только где это — где надо? Где оно, маленькая моя?.. Дурочка! Да­вишь вот мордочку и дави!

Ирина. Не ваше дело! Как вы — не буду!

Галина Дмитриевна. Вы перестанете или нет? Стыдно!

Лавра (вдруг с полным спокойствием). Да ладно! Поняла... Эх, скучно с вами!.. Ива! Эй, Ива плакучая!

Ива. Я не люблю, когда мне говорят «эй»!

Лавра. О, извините! (Обводит всех взглядом.) О! Полная обструкция! Интересно! (Видит старуху, кото­рая показалась наконец из уборной.) О! Кого я вижу! Явление Христа народу! Айседора! Сара Бернар! Как стул?..

Старуха (на ней длинный балахон, седые длинные волосы полузаплетены в косы). Я всем мешаю. Они мне не мешают, а я им мешаю. Я вообще могу сойти с этого поезда. (Тамаре.) Сейчас Йосина очередь... Йося!..

Тамара. Как же! Щас! (Скрывается в уборной.)

Лавра (громко смеется). Надо же! Моя свекруха! Видали? Ну, не цирк?..

Старуха. А вам вообще лучше молчать!..

Маша. Ну хватит, хватит, поорали, посмеялись, ко­гда дело делать будем?

Галина Дмитриевна. Правильно, Маша! Еще не завтракали!

Лавра. Вот уж чего в жизни не думала! Арбатская девочка была! Как птичка! Фартовая девочка!... На дамского мастера училась!..

Старуха. Вы не женщина, вы брандспойт.. Где мальчик?

Люся (в восторге). Брандспойт!

Маша. Да ладно, Лавра!.. Галина Дмитриевна, хлебушек!..

Лавра (смеется). Подохнуть! Как она меня только не обзовет! А с чего началось? Познакомилась я на одной вечериночке с Сенечкой. Ах, Сеня, молодой спец, кон­структор, кепи, краги, трубка, только вчера из Детройта, роговые очки!..

Старуха. У Сени было стопроцентное зрение. До вас.

Лавра. Да, очки для понта!.. И что? Не успел мой Сеня квартиру получить, не успела я к нему переехать, как повалили вот эти все народы! Мама из Житомира, папа из Житомира, брат Яша и еще какая-то тетя Хана! (Хохочет.) Тетя Хана!

Старуха. Ей смешно! Весь Житомир плачет, что этот талант, эта умница — наш Сеня — женился на этом трамвайном звонке!

Люся. Трамвайном звонке!

Лавра. Ну, я подохла тогда! Сенька, говорю, что это! Кто это такие, Сеня? Мы ведь не понимали в нациях-то! Хороший парень, и все!

Старуха. Это женщина? Это мать? Это подруга жизни? Холере она подруга!.. Йося! Он опять полез в это железо! Йося!..

Люся. Холере! (Заливается смехом.)

Галина Дмитриевна шлепает ее уже всерьез. Люся обижается. Ста­руха лезет под станки. Лавра отсмеивается. Галина Дмитриевна до­стает из наволочки буханки, режет хлеб на всех.

Маша. Ну ладно, ладно, за дело, правда что!.. (Поет.) «Эх, хорошо кровать убрата, на ней некому сидеть!» (У двери.) Хоть стал бы на полчасика. Когда не надо, так ползет... Вовик, не подкладывай много, го­ворю!..

Володя. Мам! Я, знаешь, подумал: приедем, я тоже работать, а?

Маша (вздохнула). Похоже, придется. Ну погоди еще, дай доехать!

Юрка. Работать он! Девочка Вова!.. (Шепотом.) Шляпа! На фронт надо бежать, понял? Мы их — кх! Кх!..

Маша. Давайте, давайте, бабоньки, кормиться по­ра!.. Сань! Да ты пошевелишься когда?.. (Нике.) Ну, а ты чего, дедушка бука? Гляди веселей! (Тормошит Ни­ку.) Сейчас есть будем!.. Где подружка-то твоя? О, за­грустила!

Обиженная Люся напевает, сочиняет песенку.

Люся. Окно заморосило... окно заморосило...

Нина. Ирисочек бы! Хоть сто грамм!..

Саввишна. Томочка, вот носки теплые надень, вы­сохли!

Лавра. Теть Галь! А правда, что слышно-то? Где мы?

Люся. Мы едем в шинелях, мы едем в шинелях... на опасный бой...

Поднимает голову и садится, озираясь, Катя.

Маша. О! Вот и Катюшка наша оживела! Ну как, совушка ночная? Поспала?.. Есть пора, прибирайся.

Катя молча кивает.

Люся (поет). Окно заморосило, окно заморосило, мы едем в шинелях на опасный бой... Окно заморосило, и осень наступила, мы едем в шинелях на опасный бой...

Галина Дмитриевна режет хлеб. Маша раздает. Лавра изучает кар­ту. Саввишна натягивает Тамаре носки. Юрка жестами переговари­вается с соседним вагоном. Лена прилаживает у печки пеленки. Люся поет. Ива возле Кати, присела.

Лавра (изучая карту). И Крым... Как же Крым-то?.. Алупка, Воронцовский парк... (Поет.) «Утомленное солнце нежно с морем прощалось...»

Старуха. Йося, отнеси своей маме этот несчастный паек.

Ива (Кате). Я давно хочу сказать: вы зря так. Не спите и вообще. Понимаете, от человека от самого зави­сит... Все зависит от нас самих...

Люся (поет, все более воодушевляясь). Окно замо­росило, и осень наступила, и я с тобой простился на год или на два, окно заморосило, и осень наступила, но все остались нежности и нежные слова...

Ива. Вот я. Я привыкла верить в себя... Хотеть — значит мочь... У вас сын...

Лавра (Оське). Ешь, ешь сам, я не хочу.

Люся. Но все остались нежности и нежные слова...

Ива. У меня всегда был принцип: не участвовать в том, что не нравится. Но это утопия. В чем-то можно, но в чем-то, понимаете... Живешь — и уже участвуешь. Вот война. Разве мы хотели в ней участвовать?.. Понимае­те?..

Катя кивает.

Саввишна (кричит). Сало! Сала кусок! Вот такой кусок еще был! Во! (Глядит на Юрку.)

Маша. Да тише! Во горло-то!..

Юрка. Да чего все на меня-то?

Саввишна. Да где ж оно есть? Где?

Тамара. Мама! Да вот оно!

Нина (внезапно истошно, показывая наружу). Ой! Ой! Батюшки! Ой! Идут!.. В касках! (Падает ничком.)

Общий испуг. Кто бросается на пол, кто пригибается.

Лена. Дождалися! (Хватает ребенка с нар.)

Галина Дмитриевна (почти отбросив Люсю от окна). Тихо! Без паники! Маша!

Маша (у двери). Чего ты увидела? (Галине Дмитри­евне.) Вроде нет ничего.

Нина. Да идут, идут! Прям на нас!..

Маша. Примерещилось тебе. Наши, может?.. На­ши-то тоже в касках! (Кричит в соседний вагон.) Анют! Анюта!.. Ничего не видали?.. Да так!.. Ладно! Нет, ни­чего!

Галина Дмитриевна (резко). Чтоб даже думать не смели на эту тему! Не может их здесь быть!

Саввишна. Ох! Этак ведь родимчик случится! (Та­маре.) Не бойся, доченька! Ненормальных набили полон вагон!

Юрка. Ну, муттер! Ну ты совсем! («Стреляет».) Кх! Кх!

Нина. Воздуху! Камфарьи!.. Умру я! Не доехать мне!.. Ваня на фронт ушел, Костя, брат, ушел, и я по­мру!.. На кого ж вы останетесь-то, Санечка?

Саня. Обожди, ма! Ты что?.. (Дает лекарство.)

Нина (причитает). Только жить стали, из нужды выбилися, дети подросли! За обед ввосьмером садилися — всех разогнал, проклятый! Да за что ж это нам, за какие грехи, господи!.. Убьет ведь его, знаю я! Не может он этого! Тихий он у меня, вон Саня-то вся в него! Он пауч­ка-то не задавит! Муху вот так словит да в форточку от­пустит! (Плачет.)

Юрка. Во темнота-то! Да он их там — кх! Кх!

Маша. Нина, Нина! Да знаю я твоего Ивана!.. Он тихий, да умелый!

Нина. Что ж они все-то пошли? Драчуны бы шли, воины, а то и хилые туда, и в очках, и старики! Солдатов, что ль, мало?

Юрка. Ну что лепит! Это ополчение! Не понимаешь?

Нина. Убили! Убили...

Катя. Замолчи!

Она так это кричит, что все пугаются и сама она тоже. И тут внезапно тормозит поезд.

Что-то валится, кто-то падает. Новый испуг.

Голоса. О черт!..

— О господи!..

— Тихо!

Долгая пауза.

Галина Дмитриевна. Не выходить никому без команды!

Кто осторожно глядит в оконца, кто в дверь.

Маша. Глядите, воронка!..

Ива. Фугаска!

Лавра. Похоже, недавно!..

Маша (кричит в соседний вагон). Анюта, чего там?

Галина Дмитриевна. Есенюк вышел! Есенюк! Тихо!

Маша. А березки-то посекло!..

Лавра. А вон с корнями прямо!..

Маша. Ох ты господи, сколько земли проехали, од­но-то горе кругом!..

Галина Дмитриевна. Есенюк машет: выходить можно!

Юрка. Ура! (Спрыгивает первым.)

Общее облегчение, воодушевление.

Маша. Все! Постоим, значит! (Нине.) А ты — «идут»!.. Вовик, кирпичики!.. Ребята, по дрова! Вон ов­ражек, может, вода есть? Где ведро? (Кате.) Ну ты, чу­мовая, сходи по воду-то, сможешь? Давай, давай! Раз­вейся!..

Галина Дмитриевна. Осторожней, может, не­долго простоим?

Маша. Э-э, стал — так теперь на полдня!

Галина Дмитриевна. Не разбредаться!.. Де­ти!.. Люся!..

Лена. Вот так-то едем! Спасаемся! Эх!..

Начинается суматоха. Все хотят выйти, размяться. Кроме того, надо добывать воду, топливо, и женщины делаются сразу едины, дружны, энергичны в этом добывании. Дети тоже привычно сыплются на землю.

Юрка заигрывает с Ирой.

Старуха. Йося! Куда ты?!

Лавра. Ладно, Айседора! Пусть побегает!.. Брр!.. Холодно! Дайте платок!

Старуха. Дайте, подайте! Ударьте сами немножко пальцем по пальцу!

Нина (плаксиво). Юрик! И мне хочется! На землю!

Саввишна (бормочет). На землю! В землю! Все там будем!

Галина Дмитриевна (смотрит в окно). О! Все высыпали как горох! Эх, спина ты моя, спина! Что ж ты, спина, поправляться-то будешь?

Голос Юрки: «Кх! Кх!» Голос Люси: «Дурак! Отвернись!»

Просыпается и садится человек на тамбуре. Он грязен, худ, небрит. Но в глазах его сияет сама доброта.

За пазухой у него щенок.

Голос Лавры: «Кому чулки новые? Меняю на «Беломор»!..»

Маша. Галина Дмитриевна, на вас-то варить?

Галина Дмитриевна. Пожалуйста, Маша. Ты уж прости!

Маша. Да чего там!

Голоса, перекличка, кто возвращается за чайником, кто несет кирпичики, дрова. Володя набирает

на совок жар из печи, и вот уже тянет дымком и слышен треск костра. Появляется белокурая

тоненькая Лариса, заглядывает в вагон.

Лариса. Здравствуйте! А где Володя?.. А, вон! Володя!

Саввишна (натыкается на нее). И, уж тут как тут! Ну-ка!.. Томочка, луковку мне подай!.. И чего сюда ша­таются! Есть свой вагон, и сидели бы!..

Лариса. Я вам, по-моему, не помешала, а если по­мешала, извините.

Саввишна. По-твоему, по-моему! Черт бы вас всех не видал, прости господи!.. Во! Уж Паша идет, а у меня еще и не готово ему!

Галина Дмитриевна. Лариса! А Федор Карлыч? Придет?

Лариса. Не знаю. Наверное... Володь! Я здесь!

Саввишна. Карлыч! Марлыч! Черти не нашего бога! О господи!.. (Уходит.)

Лариса убегает. Сбоку, со стороны тамбура, — гомон женских голосов и голос Есенюка.

Голос Есенюка: «Все, товарищи женщины, будет! Все, родненькие мои! Дайте вдох-выдох сделать!»

Есенюк (выходит пятясь; молодой, здоровый, горя­чий. Фуражка на затылке, ворот гимнастерки с вохровскими петличками расстегнут, на боку кобура, под мыш­кой тушка курицы). Фу! Ну народ! Покушать-то дайте! Всю ночь не евши! Все, говорю, будет!.. Тома! Мамань! Как оно тут?.. Стоп! (Видит человека в тамбуре.) Кто такой? В чем дело? (Курица мешает ему.) Документы!..

Люся. У него собачка.

Есенюк. А тебе везде надо, ну-ка отсюда!.. В чем дело, гражданин? (С важностью.) Это эшелон особого назначения. Ну-ка, давай!..

Человек смотрит испуганно, показывает больную ногу, самодельный костыль.

Люся. У него нога.

Есенюк (Люсе). Кому сказано?.. Ну! Языка, что ли, нету? Документы! С собаками еще, понимаешь!.. Вы­ходи! Выходи на землю!..

Тамара (из вагона). Паша! Чего там?..

Есенюк. Сейчас, родненькие мои, айн момент! (Че­ловеку, который пытается что-то объяснить азбукой глу­хонемых.) Немой, что ли? Глухонемой?.. Документы!

Люся. Ой! Глухонемой! Ника! Сюда! Оська!

Есенюк (детям). Геть отсюдова, кому сказано!.. Это мы знаем! Глухо! Немой! Шпиён на шпиёне кругом! Недавно еще случай был: один коровью чучелу надел, с копытами, в коровьей чучеле, понимаешь, бегал, фотогра­фировал все!.. (Вдруг громко, хватаясь за кобуру.) А ну! Хенде хох! Документы!

Тамара. Паш! Да кто там?

Есенюк. Счас, Томочка, счас!.. (Берет у перепуган­ного Глухонемого документы.) Так... Пара-ди-жевский. Поляк, что ли? Есенюка, родненькие мои, не обманешь, Есенюк шесть лет в бюро пропусков, как один день... Гляди, с одного года со мной, а не скажешь... У Есенюка мышь не проскочит, понял? Что ж ты так обтрепался-то? Вас тоже организованно должны... Та-ак. Вроде все в порядке, инвалид... Ладно, до станции довезем, там раз­беремся!.. (Тамаре и Галине Дмитриевне.) Инвалид тут пристал, до станции пусть доедет. (Кричит Глухонемому, пряча его документы к себе.) Это се-бе по-ка бе-ру, по-нял? Не боись! У меня как в аптеке!.. И чтоб никуда отсюдова! (Ребятам и Ирине, которая появилась с букетом осенних листьев.) А вы поглядывайте! Ясно? (Ирине.) Шпиён на шпиёне кругом!.. (Идет к вагону.)

Люся. Я боюсь.

Оська. Он не слышит.

Ника. А может, слышит?

Глухонемой улыбается, манит детей к себе.

Ирина. Не ходите. Будьте бдительны. (Уходит.)

Есенюк (у вагона). Ну? Как вы тута, родненькие? На-ко, прибери! (Отдает Тамаре курицу.)

Галина Дмитриевна. Паша, ну что? Что слыш­но?..

Тамара. Что ж ты, как ночью ушел, и все? Стоя­ли же!

Есенюк. Родненькая, так эшелон на мне, все на мне!

Галина Дмитриевна. Тамара, подожди ты, ей-богу!

Тамара. Знаю я, какой эшелон...

Есенюк. Тю! Ну гляньте на нее! Да ты что! В седь­мом вагоне этот... коклиш, в первом опять скандалют меж собой, во втором Пробкина, которая четверо детей, как на грех, руку себе ошпарила! Ну?..

Галина Дмитриевна. А сводку не слышал, Па­ша? Ничего ведь не знаем.

Нина. Пашенька! Помоги мне на землю! Так хо­чется!

Тамара. И поговорить не дадут! (Нине.) Хоть чего-то, а все ей хочется!.. Ты спал-то где, в четвертом?..

Есенюк. Вот жена! Да где я спал! Не евши всю ночь крутишься... Тут вообще неизвестно чего будет... (Тихо, Галине Дмитриевне.) Вон слух есть, Суходольскую вроде бомбили!..

Галина Дмитриевна (тоже тихо). Суходольскую? Не может быть!

Есенюк. Вот то-то, что может! По всей дороге составы стоят, с ранеными поездов пропустить не могут!.. (Нине.) Иди, сниму!

Тамара. Ты мне не заговаривай! Я сейчас видела, из четвертого ты вышел! Где Верка Золотухина!

Есенюк. Опять ты двадцать пять! Что ты с этой Вер­кой?!

Галина Дмитриевна. Тамар, ну действительно!

Есенюк взял Нину на руки. Тамара глядит ревниво. Сбоку появляется Катя с ведром.

Есенюк. Ну вот скажите ей!.. Совсем уж!.. (Ни­не.) Э! Что ж ты как перышко! (Галине Дмитриевне.) По всему пути! Это что будет, если он... (Показывает вверх.)

Галина Дмитриевна. Сводку, сводку, Паша, на­до узнать!

Нина. Совсем высохла я, Пашенька!.. Спасибо те­бе, хоть на последней травке полежать.

Есенюк. Ну-ну, родненькая, на последней! (Опус­кает Нину, та задерживает свою руку у него на шее.) Вот тут давай, да не простынь.

Нина. Спасибо, Пашенька! Горячий ты какой, прям мокрый...

Есенюк. С вами упреешь!

Тамара. Идешь ты или нет?

Есенюк. Да иду, иду! Чего ты капризы капризни­чаешь? Тут жрать охота, не евши всю ночь!

Тамара. Заладил! Знаю я твою ночь! (Ушла в ва­гон.)

Есенюк. Да это что ж, а? Ей-богу! Ну?.. Тома!.. (Лезет за ней. Галине Дмитриевне.) Сейчас я!..

Нина. Кать! Катя! Хорошая водичка? Ой, как хочет­ся водички хорошей!

Катя подносит ей ведро. Нина пьет через край. Катя садится на зем­лю. Юрка что-то ест, предлагает Ирине.

Ирина. Ты отстанешь или нет?

Юрка. Да поешь, вкусно!

Галина Дмитриевна. Ира! Помоги Маше, она все время для нас все делает!

Ирина. Ну я иду, ты не видишь?

Есенюк появляется в дверях.

Есенюк. Черт, на козе не подъедешь!.. (Кричит.) Маманя! Скоро?.. (Галине Дмитриевне.) Насчет Ленинграда машинист говорил — тоже плохо.

Галина Дмитриевна. Да... У меня там сестра...

Есенюк. Ничего. Наше дело — доехать. Доедем!.. Ага! Вон Карлыч бежит! Карлыч, сюда!

Появляется Федор Карлыч, существо нелепое, смешное, совсем не похожее на аккуратного доктора. Он

в шляпе, в меховой безру­кавке, замотан шарфом, все время что-то жует. Видит Глухонемого и детей.

Федор Карлыч. Здрасте, детки, здрасте!.. Ска­жите «а» (Смеется.) Все дело в великом противостоянии Марса, я говорил! А это-с кто?.. Иду, товарищ Есе­нюк, иду!.. (Глухонемому.) Что с ногой? Ай-яй-яй! Ка­кая грязь!

Люся. Доктор, доктор, он не слышит ничего, не го­ворит...

Ника. Глухонемой.

Оська. Шпион.

Федор Карлыч. Шпион?..

Ирина. Да, возможно, это шпион.

Есенюк. Карлыч! Сюда! Это инвалид пристал! Я проверил!

Федор Карлыч (Ирине). Шпион. (Вглядывается в инвалида.) Ай-яй-яй! Кругом шпионы, ох ты боже мой! Мне тоже один человек сказал: вы немец? Значит, шпи­он. Потенциальный! А? Потенциальный!.. (Смеется.) А наша семья живет в Лефортове со времен царя Петра Великого. Но я не в обиде, нет, нет!.. (Глухонемому.) А ну-с, скажите «а»? (Говорит с Глухонемым на пальцах, на его азбуке, тот радостно отвечает.)

Есенюк. Карлыч! Он до станции, там сдадим куда надо! Том! Да иди сюда! Вот человек тебе скажет! Ох, капризы!.. (Скрывается в вагоне.)

Федор Карлыч (детям). Не бойтесь, это не шпион. (Инвалиду.) Да-да, посмотрю вас, голубчик, посмотрю. Перевязочку надо, перевязочку. А из чего перевязочку?..

Люся. Он не шпион! Я знала! (Лезет в тамбур.) Не бойтесь! Ой, какой щеночек!

Галина Дмитриевна. Здравствуйте, Федор Карлыч! Как вы?

Федор Карлыч. Ничего, ничего, спасибо. Доброе утро, доброе утро. Я сейчас... Товарищ Есенюк, вы до­ставайте мне медикаменты где хотите, я так не могу... (Тянет носом.) Ай-яй-яй! Блинчики! Оладышки! Ах!.. (Нине.) А вы что это, голубушка? Вам нельзя, сыро-с, сыро-с...

Нина. Так хочется, доктор!

Федор Карлыч. Ну, дорогуша, мне много чего хо­чется, а вот! Все! Увы! (Достает из кармана и грызет морковку.) Великое, так сказать, противостояние... (Ка­те.) А как вы, голубушка? Как наши дела?.. Когда мы улыбнемся?.. Очень мы себя плохо ведем, очень... Нель­зя так! Такая молодая, интересная женщина.

Галина Дмитриевна. Я вот скоро... Ремень на­до взять да ремнем эту интересную женщину!.. (Тихо.) Прямо не знаю, как тут быть. Понимаете, она совсем не может без него! Вот вам Война и Мир, Мир и Война!..

Федор Карлыч. Да, да, я понимаю...

Галина Дмитриевна. Доктор, а меня вы посмо­трите? Чего-то я совсем...

Федор Карлыч. Непременно, непременно... Расти­рали на ночь?

Появляются Лариса и Володя. Веселые, легкие, они идут сме­ясь, несут охапки хвороста.

Лариса. А помнишь, как Чарли пароход на воду спустил?..

Володя. А! Подметал-то?

Лариса. Подметал, подметал, колышек вынул.

Володя. И пароход — у-у! Пошел!

Хохочут.

Федор Карлыч. Лариса!.. (Останавливает ее.) Почему ты опять здесь? Ты же прекрасно знаешь: опасно уходить от своего вагона.

Лариса (громко). Дедушка, ну что такого? Я не по­нимаю!

Федор Карлыч. Понимаю не понимаю — не за­ставляй меня приказывать!

Лариса. Я не понимаю приказов, которых я не по­нимаю...

Федор Карлыч. Иди, пожалуйста, в свой вагон и больше...

Лариса. Сам — так ходишь!

Галина Дмитриевна. Федор Карлыч, ну что вы? Лариса у нас как своя, ее никто не обидит, не бойтесь.

Володя и Лариса смеются между собой.

Федор Карлыч. Да? Но к чему лезть на рожон? Понимаете, быть немцем сегодня...

Галина Дмитриевна. Ну зачем вы опять об этом? Какой-то дурак сказал, а вы... Мы вас всю жизнь знаем, вы всех наших детей лечили... При чем тут — нем­цем?

Федор Карлыч. Боже, боже! Дорогая моя! Да разве я обижен? (Смеется.) Великое противостояние! Я не о вас. Но могут найтись люди — ткнут в девочку паль­цем: а, немцы!..

Лариса (услышала). Мы — немцы? (Смеется, Воло­де.) Слышал? Ты что, дедушка? Я — комсомолка!

Федор Карлыч. Ай-яй-яй! Любит молодежь устро­ить митинг!

Галина Дмитриевна. Ну действительно, какие вы немцы!

Федор Карлыч. Но мы — немцы, немцы...

Нина (вдруг). Да это хорошо, что вы в нашем эше­лоне-то! Он-то (показывает вверх) разведал уже небось, что вы едете, вот и не бомбит, своих-то!

Пауза.

Галина Дмитриевна. Нина! Да что ты гово­ришь-то всегда!

Нина. А чего ж! Зачем ему своих-то?

Лариса. «Своих»?! (Возмущена, убегает.)

Володя (Нине). Ну!.. (Бежит.) Лариса! Лариса!..

Федор Карлыч (с жалкой улыбкой). Может быть, может быть... Это не приходило мне в голову... (Он не знает, как справиться с оскорблением.)

Галина Дмитриевна. Федор Карлыч! Ну не об­ращайте внимания! Доктор!.. Ох, Нина!

Нина. Да чего я-то?

Федор Карлыч. Пустяки, пустяки, я не обижен...

Появляются Есенюк с Тамарой, и вылетает Саввишна со сковородкой и чайником.

Саввишна. Бегу, бегу, Пашенька! Готово! Ой! (Карлычу.) Да что ж вы под ногами-то все крутитесь!.. Паш! Чего они в своем вагоне-то не сидят? Все ходют, ходют, вынюхивают, что ль, чего?.. Ой, бери, горячо!..

Есенюк. Ну-ну, потише, потише!

Галина Дмитриевна. Черт! Ну бабы! Что вы мелете, Саввишна? Постыдитесь! Вот завтра заболеете!..

Саввишна. Чего? Нам стыдиться нечего, не воруем! А болеть тоже бог миловал! Это которые работать не привыкши, все болеют, пока на их другие работают!.. А мы-то!..

Есенюк. Ну, вы правда что, мам!.. Карлыч, ты...

Федор Карлыч. Я не обижен, нисколько не оби­жен...

Саввишна. Вот и стыдят меня и стыдят!..

Нина. Ой, пахнет вкусно!..

Есенюк (вдруг насторожившись). Тихо!

Все замирают в ужасе — на эшелон внезапно падает рев и тут же тень летящего на бреющем самолета. Секунда оцепенения. «По вагонам!» — кричит Есенюк. Затем дает новую команду: «Рассыпайсь!» Но лязгает сцепление, паровоз гудит, и Есенюк снова кричит: «По вагонам!» Все бросаются по местам. Глухонемой прикрывает собой детей, на тамбур цепляется Федор Карлыч. Есенюк убегает вдоль поезда, Тамара зовет его назад. Галина Дмитриевна командует. Маша тащит за собой Катю, а потом вместе с Ивой и Леной швыряют в вагон кастрюли,

чайники, горячие кирпичи.

А самолет делает новый заход, и теперь к его все заглушающему реву прибавляется четкий звук крупнокалиберного пулемета. Стонет гудок. «Ложись!» — кричит Есенюк, и все валятся где попало, пряча головы, прикрывая детей. Одна Лавра осталась стоять во весь рост и трясет кулаками, поднятыми вверх. Она

кричит исступленно.

Лавра. Что же ты делаешь, сволочь! Тут дети, сво­лочь! Ты видишь, сволочь?.. Сволочи!..

Дата добавления: 2015-06-28