Тема труда

В 1927 году под веселым и энер­гичным заголовком появился «Конь-огонь».

Книга написана в ответ на просьбу Госиздата сде­лать «производственную» книжку для детей.

Огненный конь, игрушка, обладать которой хотят ма­лыши всех времен и народов, особенно мальчики того возраста, когда фантазия работает неудержимо и лошад­ка из картона кажется воплощением желаний, создается на глазах у читателей.

Конечно, не технологический процесс производства игрушечной лошадки интересовал здесь поэта, главной целью было — дать «представление о коллективной при­роде труда», и поставленная задача выполнена с тактом. Именно в связи с этой книгой и книгой «Прочти и ка­тай в Париж и Китай» Маяковский говорил о работе над книгами для детей как о своем последнем увлечении.

Зачин сразу вводит малышей в предстоящий рассказ и характеризует его главного героя — маленького любо­знательного мальчика.

«Конь-огонь» написан в свободной форме, это рас­сказ-беседа, участники которой все время находятся в живом общении друг с другом. Повествовательные инто­нации, диалогическая речь, обилие просторечий отличает стихотворение.

Сын отцу твердил раз триста,

за покупкою гоня:

—Я расту кавалеристом.
Подавай, отец, коня! —

О чем же долго думать тут?

Игрушек в лавке много вам.

И в лавку сын с отцом идут

купить четвероногого.

В лавке им такой ответ:

—Лошадей сегодня нет.
Но, конечно, может мастер

сделать лошадь всякой масти.

Каждая встреча отца и сына с мастерами — само­стоятельный эпизод, и каждый такой эпизод — драма­тическая сценка, в каждом появляются новые лица.

Но два героя — ребенок, жаждущий получить игруш­ку, и отец, сливающийся с образом поэта, проходят че­рез всю книгу. Авторская речь вбирает интонации ребен­ка, и соединение серьезности и шутливости придает ей живость.

Переходы от одной сценки к другой совершаются с непринужденностью. Желание получить игрушку разго­рается, легко и естественно движется действие. Детский нетерпеливый характер выражен в энергичном ритме стиха и в прямой характеристике героя («К художнику, удал и быстр, вбегает наш кавалерист»).

Но вот последний эпизод — «сборка» игрушки. Повто­рение закрепляет в сознании детей-читателей авторский замысел. Подчеркнуто, как слаженно люди работали, чтобы такую лошадку сделать:

...щетинщик вделал хвостик,

кузнец вбивает гвоздик.

Быстра у столяра рука —

столяр колеса отстругал.

Художник кистью лазит,

лошадке глазки красит.

Нельзя не обратить внимание на сложившуюся ин­струментовку стиха. Выделяются, казалось бы, на первый взгляд невозможные в стихе сочетания звуков, домини­руют свистящие, шипящие, «рычащие», трещащие звуки. Они и составляют «грубую» фактуру «работающего» стиха.

Обороты живой народной речи — «быстра у столяра рука», шутливое — «щетинщик вделал хвостик», неожи­данное — «художник кистью лазит» — все органично здесь.

Игрушка хорошеет с каждым движением мастеров, и все в ней радует ребенка. Только что была «лошадка бедная, скучная и бледная», а теперь; «голубые глаза, в желтых яблоках бок...». Совершается чудо созидания — появляется творение рук человека.

И, конечно же, труд художника «вливается» в общий труд столяра, щетинщика, кузнеца. И уж не сам ли рас­сказчик, увлеченный своим рассказом, вместе с героем книги, восхищенным дивной игрушкой, восклицает:

что за лошадь, что за конь —

горячей, чем огонь!

Заметьте, не лошадь, конечно, но поэтичное — конь, конь-огонь!

Это поэтическая книжка о «коллективном характере труда».

И еще одно замечание: книжка сценична. «Конь-огонь» можно разыграть как пьесу-игру, пьесу-ди­алог, пьесу со своими действующими лицами — веду­щим, ребенком, жаждущим получить игрушку, мастера­ми-чудодеями... Все показано в движении, в действии. «Конь-огонь» кажется готовой основой для мультиплика­ционного фильма.

Книги Маяковского, обращенные к детям,— насто­ящее «открытие мира» труда. В слитности изображения «малого» мира детства и «большой» жизни и таится пле­нительная сила стиха Маяковского для детей.

Его замечание об увлечении работой над книгами для детей не для красного словца сказано. Мечтавший, чтобы его книги издавались «летучим дождем брошюр», Ма­яковский завоевывал здесь самую массовую и самую грудную из своих аудиторий.

«Кем быть?»

Н. Венгров, редактор и поэт, рассказывает, как заро­дился замысел «Кем быть?»:

«На столе в Госиздате лежала стопка новеньких кни­жек из-за границы,— ярких, многоцветной печати, на за­мечательной бумаге, в нарядных переплетах». (Это были новинки на английском, французском, немецком, япон­ском языках.) «Среди них выделялась немецкая книжка для дошкольников. Сытый, самодовольный лавочник, с заплывшими глазками, чавкающий губами, с красным в складку затылком,— вылезал из этих дешевеньких карти­нок. Кем быть, к чему готовиться в жизни, о чем мечтать ребенку — об этом многоцветно рассказала эта пошлая книжечка. Она учила этому ребенка бездарными стишка­ми и картинками... Безымянные стишки воспевали пре­лесть работы у банковской конторки: здесь резали купо­ны и смачно щелкали счеты. Кончался этот кодекс лавоч­ной морали картинкой без стихотворной подписи. Она говорила сама за себя. За столом сидел лавочник, вы­шедший в люди,— толстая золотая цепочка на жилете, крахмальный воротник, подпирающий морду, на столе — тугие пачки кредиток. Одна из них, распечатанная,— отодвинута в сторону... Маяковский перелистал еще раз книжку.

— Мм-да! — протянул он.— Густо, ничего не доба­вишь. Сделано, как им надо! — Он понял, почему я про­сил его зайти.— Кем быть по-советски — это надо сде­лать!..»'

Эта книжечка послужила трамплином, от которого от­толкнулся поэт, чтобы написать книжку о том, к чему се­бя готовить, чтобы в «жизни пригодиться». «Кем быть?»,

как и многие другие книги Маяковского для детей, воз­никла как полемическая книга, но на этот раз Маяковский отбросил свое излюбленное оружие — сатиру. «Кем быть?» — лирическая книга, и лирика оказалась не менее надежным оружием поэта.

«Кем быть?» с полным правом можно назвать поэмой о труде человека, и о мечтах ребенка, растущего в стране социализма.

Герой «Кем быть?» — мечтатель, и мечты его о буду­щей жизни сродни мыслям человека, мир которого, в противоположность маленькому и узкому мирку меща­нина, широк и наполнен трудом-творчеством.

«Кем быть?» была написана спустя год после Октя­брьской поэмы «Хорошо!» и по своему поэтическому на­строю созвучна ей.

Поэт разделяет мечты и чувства ребенка, и ребенок вместе с поэтом «творит, выдумывает, пробует», приме­риваясь к труду разных профессий.

В детской книге свои особенности, особый характер лирики. Лирические обращения к читателям, ласковые, шутливые и полушутливые интонации, отражающие отно­шение взрослого рассказчика к детям, проходят через всю книгу.

Хороши стружки —

Желтые игрушки,—

восклицает малыш, поработав рубанком.

Сделали вот столько стульев и столиков! —

говорит он, завершив работу.

Но эти строки принадлежат не только ему — поэт-рассказчик и сам вместе с героем радуется сработанным вещам.

Наиболее характерно, пожалуй, выражено слияние ав­торской и детской интонаций в изображении игры ребен­ка в «доктора». Непосредственность детской живой речи в этом эпизоде пленяет читателя взрослого и радует ма­ленького. Присутствие взрослого сказывается в чуть за­метном, приглушенном полушутливом тоне автора.

Детям я лечу болезни,—

где занятие полезней?

Я приеду к Пете,

я приеду к Поле.

--Здравствуйте, дети!

Кто у вас болен?

Как живете,

как животик?..

Маленький герой воображает себя столяром и плотником, доктором и инженером, архитектором и заводским рабочим, трамвайным кондуктором и шофером, летчиком и матросом. Каждая профессия кажется одна другой лучше, заманчивей.

Сменяется описание работ—сменяется и ритм стиха. Ритмический рисунок работы завода под стать ударам тяжелого молота, в каждой строке слышится дыхание мощного цеха:

Болты, лезьте

в дыры ровные,

части вместе

сбей огромные.

Там—дым,

здесь—гром.

Гро-

мим

весь

дом.

И вот

вылазит паровоз,

чтоб вас и нас

и нес и вез.

В заключительных строчках эпизода возникает новый ритм—медленно выезжает тяжелый паровоз, слышится перестук его колес.

А вот другой ритм, он передает захватывающую дух быструю езду на машине по гладкому асфальту:

Фырчит машина скорая,

летит, скользя,

хороший шофер я —

сдержать нельзя.

Только скажите,

вам куда надо,

без рельсы жителей

доставлю на дом.

Ритмичный перебой — загудела машина:

Е-

дем,

ду­д-

им:

«С пу-

­ ти

уй­-

ди!»

Отметим еще и доминирующий в этом отрывке звук «у», находящийся каждый раз под сильным ударом («ду-дим, с пу-ти уй-ди»).

Легко можно себе представить эти строки, сопровож­дающими живую игру ребенка.

Цепь сменяющихся картинок-миниатюр перебивается повторяющимися строками (рефреном), сходными по построению. Рефрен запоминается, радует знакомым ритмом:

Столяру хорошо,

а инженеру —

лучше,

я бы строить дом пошел

пусть меня научат.

Или:

Инженеру хорошо, а доктору —

лучше,

я б детей лечить пошел,

пусть меня научат.

Книги на тему о труде человека в стране социализма наполнены энергией творчества.

«Маяковский любил это свое детище,— вспоминает Н. Венгров.— В новом издании он еще раз проверил каж­дую строку.

— Как живете? Как животик? — здоровался Маяков­ский при встрече».

Все после­октябрьские годы жизни поэта озна­менованы работой для детей. В ран­нем периоде его творчества детских стихов нет. Время побуждало поэта писать для подраста­ющего поколения, и мелодии детства сливаются в его детских книгах с мелодиями революций. Сочинять для детей стало частью его художнического дела. Не так уж много написано им для детей, но то, что создано,— зна­чительно и живо.

Он дал мощный толчок развитию совет­ской детской поэзии. И этот толчок ощущается поныне. Появление Маяковского в детской литературе стало событием. Уж очень необычны были его детские книги, не сразу и не всеми были они приняты безоговорочно. Многие встретили их в штыки. Но была и поддержка педагогов, литераторов, деятелей культуры. Борьба вок­руг его детских стихов была острой, споры — горячими. Рассматривая детские стихи Маяковского в тесной связи со всем его творчеством (верный путь к понима­нию этой части его литературного наследия), необходи­мо осознать и особенности, своеобычность их.

Что-то изначально заложено в них. Это «что-то» от­ражено и в чертах характера лирического героя Ма­яковского-поэта, который находится в постоянном тес­ном контакте с героем-ребенком. Связи поэта с его маленьким героем так или иначе проявляются в каждой книге Маяковского для детей. Иной раз Маяковский и под собственным именем вступает в разговор с ре­бенком.

Интонации речи ребенка и речи поэта переплетаются, порой голоса сливаются, образуя слышимое многоголо­сие. Встречается прямая речь ребенка, в которой про­является характер любознательный и деятельный, и пря- мая речь поэта, отмеченная мужественной и мягкой ли­ричностью («Дети, будьте как маяк...»), и диалог поэта с читателем, например, в заключительной, двенадцатой главе «Прочти и катай в Париж и Китай», в котором светится огонек взаимного доверия, и так естественно проявление товарищеской требовательности со стороны младшего к старшему. (Дети: «Это странно, страшно даже. Маяковский, ждем ответа». Поэт: «А я ему: — Потому, что земля кругла, нет на ней угла — вроде мячика в руке у мальчика».) Прямая речь начинает и завершает книгу о зверятах. (Начало: «Льва показываю я, посмотрите — нате...» Конец: «...Видел всех. Пора домой. До свиданья, зверики».)

В другом случае поэт прерывает посредине свой рас­сказ о плохом поступке малыша и, вполне серьезно осуждая его, говорит осторожно, даже ласково, прояв­ляя при том власть, данную ему ролью создателя книги:

... я такого

не хочу даже

вставить в книжку.

У Маяковского взрослый всегда рядом с маленьким. Взрослый — опора, защита, он ведет ребенка по жизни, он в ответе за него. Слышится этот мотив и в строчках о «звериках». Теплом овеяны очеловеченные образы зве­рят, рядом взрослый и малыш:

... Лама дочь

и лама мама...

... Маленький пеликан и пеликан-великан...

Спон, слониха и слонишка...

И, наконец, в совсем не детском «Атлантическом, оке­ане», с чуть заметной иронией: «трудовая китиха», «ра­бочий кит» и «дошкольный китенок».

Перечитывая детские стихи Маяковского, порой ка­жется, что только для того и написаны они, чтобы вы­разить духовную связь поэта и ребенка.

Поэт шагает с ребенком по улицам Москвы; выбирает с ним вместе будущую профессию, разделяет с ним радость создания чудо-лошади; путешествует с ним по разным странам света. Маленький спутник вызывает у поэта поток новых чувств и мыслей, образов и ритмов. Сам маленький герой Маяковского отмечен определен­ными чертами формирующегося человека нового вре­мени: он активен, любопытен и горяч в нетерпеливом желании узнавать, понимать, действовать, жить.

С полным правом можно говорить о сильной лири­ческой струе в стихах Маяковского для детей.

Дети у Маяковского в подавляющем числе случа­ев — мальчики. Они, видимо, были ближе, понятнее ему. С ними он разговаривает, как старший друг, мягко и уважительно.

По ступеням детства идет Маяковский в своей работе для детей. И обращение поэта к читателю соответству­ющее: «Собирайтесь, ребятишки, наберите в руки книж­ки...» — это к малышам. «Товарищ, пионерских дел не забывай за птичьими» — это к детям пионерского воз­раста. «Товарищу подростку» — к тем, кто стоит на по­роге юношества.

Представление поэта о возрастных особенностях чи­тателя выражено в соответствии возрастному назначению художественных элементов стиха.

Зрительный образ у Маяковского — плоть стиха. Иллюстри­ровать Маяковского трудно, потому что он будто сам себя иллюстрирует, рисует словом. Сказавшееся и в детских книгах это свойство мироощущения и стиля поэта близко детскому мироощущению, образному мышлению ребенка. Живописность, предметность, наглядность — непременные черты стиха Маяковского для детей, ви­доизменяющиеся в произведениях для разных возрастов.

Для малышей — предельная простота и лаконичность изображения под стать детскому рисунку:

Телега,

лошадь

и мужик рядом.

(«Гуляем»).

Для детей постарше — рисунок посложнее:

Качает пароход вода.

Лебедка тянет лапу —

подняла лапой чемодан,

а мы идем по трапу.

Здесь указана и точка зрения художника, с которой он смотрит на лебедку («...а мы идем по трапу»), И в другом месте подчеркнута перспектива:

Издали —

как будто горки,

ближе — будто горы тыщей,—

вот какие

в Нью-Йорке стоэтажные домища.

Поэт ведет малыша от конкретного к обобщению, от знакомого и близкого к выводам. Мораль, которая пре­подносится в обобщениях-выводах в каждом из стихо­творений Маяковского для детей, никогда не является чужеродным привеском, но самым естественным путем вытекает из глубоко заложенных в произведении соци­альных идей.

О возмужании и нравственном становлении личности с самых ранних лет говорят книги Маяковского для де­тей. В заключение первой же своей детской книжки Маяковский ясно выражает политический и нравственный смысл показанного, открывая ребенку видимые дали.

Подается мораль прямо, четко, отлита в речениях пословичного типа. Сдержанная нежность чувства поэта к детям окрашивает концовки, смягчая пафос высоких понятий поучения:

Сказка сказкою,

а вы вот

сделайте из сказки вывод.

Полюбите, дети, труд — как написано тут.

Защищайте

всех, кто слаб, от буржуевых лап.

Вот и вырастете—

истыми силачами-коммунистами.

Поэт легко переходил от «низкого», будничного, к высокому. Нити тянутся от земли к небу... Но в стихах для детей постарше характерна и об­ратная связь: от огромного мира, от всеохватного, к то­му малому, что его составляет,— от «взрослого» к «дет­скому». Детские стихи Маяковского наполнены «взрос­лыми» заботами.

Маяковский ставил.перед собой и задачи мировоз­зренческого порядка. Своими книгами он стремился спо­собствовать формированию самого мышления ребенка в новом направлении («Нужно ознакомить детей с новыми понятиями, с новым подходом к вещам») — задача по­истине огромного значения.

Его детские книги содержат некоторые элементарные сведения, доступные на первых ступенях познания, азы энциклопедических знаний: преподносятся они в таких легких и свободных поэтических формах, в таких лирич­ных и веселых стихах, что не могут не быть воспринятыми ребенком.

О том, что детские книги Маяковского познавательны, едва ли не первый отметил Маршак. Писал об этом качестве стихов Маяковского и поэт Сергей Городецкий в статье «Детская» Маяковского» (1940)[1].

И действительно, сколько конкретных знаний из гео­графии, из сферы производства, профессиональной де­ятельности человека, а также (в отличие от традиционных познавательных книг) из социальной жизни и политиче­ской области заключены в его книгах про путешествия: «Прочти и катай в Париж и Китай», «Эта книжечка моя про моря и про маяк», в книгах «Конь-огонь», «Гуляем», «Что такое хорошо и что такое плохо».

Стихи Маяковского для детей отличает жанровое и тематическое разнообразие. Сказка на современную те­му и книжка-беседа по картинкам о том, что ребенок видит у себя дома, и о том, что происходит в чужих краях;

сатира и лирическая первомайская песенка;

ост­рый газетный фельетон, затрагивающий болезни пионер­ской работы, и пионерский марш — игра на оборонную тему;

доверительные стихи-беседы, где поэт один на один с ребенком,

и «Песня-молния»,

речь-монолог, об­ращенная не к отдельному читателю, но к большой аудитории, ко всей пионерии, содержащая призыв ко всем детям мира.

Есть одна тема центральная, которая так или иначе проходит через все произведения Маяковского для де­тей,— тема труда: от первой детской сказки, в которой понятие об отношении человека к труду связывается с понятиями нравственности и социальной справедливости, до стихотворения о выборе профессии («Кем быть?»), вылившегося в поэму о труде — созидании.

В сказке — Сима тонкий:

Хоть ручонки и тонки,

Трудится вперегонки...

Его детские книги содержат некоторые элементарные сведения, доступные на первых ступенях познания, азы энциклопедических знаний: преподносятся они в таких легких и свободных поэтических формах, в таких лирич­ных и веселых стихах, что не могут не быть воспринятыми ребенком.

Маяковский пришел в поэзию для ма­леньких детей и, по известному афоризму С. Маршака, написал четырнадцать стихотворений, решив ими столько же сложнейших задач детской литературы.

Маяковскому принадлежит не постановка этих за­дач — она-то как раз была свойственна советской ли­тературе для детей в целом,— а чрезвычайно своеобразное, глубоко личностное, «маяковское» их решение. Разногласия между Маяковским и его коллегами по поэтическому цеху — советскими поэтами, писавшими для детей одновременно с Маяковским,— лежали не только в области свободных и классических размеров, «лесенок», «столбиков», мужских, женских, составных и каламбурных рифм, аллитераций, ассонансов и других, впрочем, весьма серьезных вещей, но и в отношении к самой литературной проблеме детства. Прежде всего — к идее детства, обладающего самостоятельной цен­ностью, самодовлеющего.

Эту проблему Маяковский решил неожиданным, но чрезвычайно характерным образом: каждой буковкой своих стихов Маяковский уговаривал детей поскорее покинуть «страну детства» и перейти в подданство великой «страны взрослых». Детство в качестве осо­бого, условно замкнутого и самодостаточного мира как будто не интересовало Маяковского, и он не уставал призывать своих маленьких читателей поскорее пробе­жать этот возраст, как пробегают второпях опасный или скучный участок пути. Главное время в его сти­хах для детей — будущее взрослое.

Даже историю картонной лошадки Маяковский рас­сказывает не просто так, а потому, что «сын отцу твер­дил раз триста, за конем его гоня: «Я расту кавале­ристом...» Даже на прогулке, где чем бы, казалось, и заниматься, как не гулять, поэт показывает малышу (а герой стихотворения «Гуляем» — совсем еще кро­шечный ребенок) на комсомольца и говорит: вырас­тешь — будь таким; показывает на рабочего и говорит: вырастешь — будешь таким. Одно из наиболее популяр­ных детских стихотворений Маяковского так и названо: «Кем быть?» — то есть кем быть не сейчас, а потом, когда вырастем и станем взрослыми.

У меня растут года,

будет и семнадцать.

Где работать мне тогда,

чем заниматься?

В этих строчках, написанных они от имени шести-, восьми- или десятилетнего ребенка, а речь ведется так, словно выбор профессии — уже сегодняшняя неотложная необхо­димость. Этот «перенос» во взрослое будущее, которое мыслится более конкретным, нежели нынеш­няя детская реальность,— черта чрезвычайно характер­ная для стихотворений Маяковского, адресованных детям.

Если Маяковский похвалит за что-нибудь малыша, го похвала соизмеряется с пользой, которую одобрен­ный поступок принесет потом, со временем:

Храбрый мальчик,

хорошо,

в жизни пригодится.

То есть пригодится в будущей, взрослой жизни, потому и хорошо. Если же отмечается «хорошесть» малыша именно как малыша, а не будущего взрослого, то делается это иронически:

Он

хотя и маленький,

но вполне хороший.

«Расти», «вырастать» — самые актуальные слова в детских стихах Маяковского. Смысл сказки о Пете и Симе выражен так:

Вот и вырастете —

истыми

силачами-коммунистами.

В черновике сказки было еще место, не вошедшее в окончательный текст:

Подрасти б чуть-чуть для меры

и годится

в пионеры.

В других вещах для детей — тоже самое:

Вырастет

из сына

свин, если сын —

свиненок.

(«Что такое хорошо и что такое плохо?»)

Когда подрастете,

станете с усами,

на бога не надейтесь,

работайте сами. («Гуляем»)

Рабочий — тот,

кто работать охочий.

(...) Подрастешь —

будь таким.

(«Гуляем»)

Словом,

вырос этот Влас —

настоящий лоботряс.

(«История Власа — лентяя и лоботряса»)

— Я расту кавалеристом!

(«Конь-огонь»)

У меня растут года...

(«Кем быть?»)

Растем от года к году мы...

(«Песня-молния»)

Будущее время — самая важная глагольная форма и этих стихах: «Буду делать хорошо», «Дети, будьте как маяк!», «Дети, не будьте такими, как Влас!», «Возь­мем винтовки новые», «Мы будем санитарами», «Будет и семнадцать», «Заживут ребята в нем», «Я приеду к Пете, я приеду к Оле», «Открою полюс Южный»,— и так далее, и тому подобное. Вот именно — подобное, потому что, какие бы глагольные формы ни использовал Маяковский, составляя моральные заповеди для детей, в его глаголах всегда ощутима бурная экспрес­сия будущего времени.

Стихи Маяковского для детей — непрерывный и страстный разговор о будущем.

Стремление к всеохватности (вместе с порывом в будущее) — другое несомненно лирическое свойство всех произведений Маяковского. Небо и земля, рай и ад — вот обычная сценическая площадка, где поэт разворачивает действие. От маленькой квартирки в две­надцать квадратных аршин до Вселенной — вот его диапазон. У него если война — то непременно глобальная, революция — мировая, социализм — во вселенском мас­штабе.

Эта особенность поэтического мышления Маяковкого своеобразно преломилась в его детских стихах: поэт хотел рассказать детям обо всем самом важном. Он брал крупномасштабные темы и стремился осветить их полностью, до конца, «до донца».

Каждый художник стремится раскрыть свой предмет с наибольшей полнотой, но делают они это по­казному, каждый по-своему. Глядя на мир как бы с огромной высоты, Маяковский видел его широко и обобщенно. Он пренебрегал подробностями, которые пока­ялись бы его предшественникам и современникам Маршаку и Чуковскому (тоже весьма несхожим поэтам) самостоятельной, требующей развития темой.

У Маяковского в «Кем быть?» есть сценка: ребенок представляет себя взрослым врачом, идет игра «в доктора». Кроме этой профессии Маяковский предлагает на выбор другие: столяра и плотника, инженера, рабочего, трамвайного кондуктора, шофера, летчика, мат­роса,— и оказывается, что все они — хороши. О докторе есть стихотворная сказка у Чуковского. Есть у него и прозаическая сказка о том же докторе, которая имеет продолжения. Образ доброго Айболита переходит и в другие стихотворные сказки. Здесь тоже есть стремление

(с.76)

представлена целиком — «вроде мячика в руке у маль­чика» — с помощью двенадцати эпизодов-главок.

«Гуляем» — весь город. Улицы. Площади. Дома. Жи-потные. Население — все социальные пласты. Тоже две­надцать эпизодов.

«Что ни страница — то слон, то львица» — все звери. Понятие «все звери» представлено девятью обитателями зоопарка.

«Конь-огонь» — все производственные процессы. Всего восемь эпизодов.

От шести до двенадцати эпизодов (то есть — до шести пар) — вот число, на которое интуитивно ориентировался Маяковский, подбирая доводы, достаточ­ные для того, чтобы убедить читателя. Конечно, ника­ких подсчетов поэт не вел, количество их набиралось не по счету, а по ощущению достаточности, доказан­ности, исчерпанности. Тем не менее, ясно видимая «кучность», определенная стабильность числового ре­зультата весьма выразительна, особенно, если вернуться к «Сказке о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» с ее шестью главами-эпизодами, стремящимися почерпать тему великого всемирного противостояния голодных и сытых, пролетариата и буржуазии.

Всеохватность, всемерность, всемирность — вот как следовало бы назвать эту особенность детских стихов Маяковского. Или, сближая ее с очень похожим свойством детского мышления,— энциклопедичность.

Стихи Маяковского сравнимы со специализированными энциклопедиями и справоч­никами. «Кем быть?» — справочник типа «Куда пойти учиться»; «Что такое хорошо и что такое плохо?» — краткий словарь по этике; «Прочти и катай в Париж и Китай»

--бедекер для дошкольников; «Что ни страница,--то слон, то львица» --путеводитель по зоопарку. «Гуляем» — весь город. Улицы. Площади. Дома. Животные. Население — все социальные пласты. Тоже две­надцать эпизодов.

(с79)

Политический характер произведений Маяковского для детей совершенно справедливо расценивается как черта новаторская, небывалая. Действительно, дореволюционная поэзия для детей старательно обходила тот круг тем и вопросов, которые мы называем политичес­кими. В ту пору нельзя было и помыслить о том, чтобы в детском стихотворении коснуться политики. Считалось, будто это нарушит сразу два строгих закона: искус­ства и педагогики. Авторитетные и вполне либеральные педагоги стояли на том, что «с педагогической точки зрения является нежелательным вносить в детскую книгу и мотивы гражданской скорби или политической борьбы...

Маяковский проложил новые пути в поэзии для ма­леньких; поднимая проблемы злободневные, он видел за ними проблемы общечеловеческие. Он открывал поэзию в буднях, и это обусловило разнообразие тем, жанров, образов, богатство языка, интонации и ритмов.

Он удивительно соединил и в стихах для самых ма­леньких сиюминутное с вечным и донес свои подлинные крупномасштабные мысли и переживания до детского понимания и детского сердца.

Прочные нити связывают детские стихи Маяковского все с новыми и новыми поколениями детей. Можно привести множество примеров того, как «работают» его стихи сейчас.

Они издаются многотысячными тиражами (хотя, ого­ворюсь, меньше, чем следовало бы, и избирательно, некоторые не переиздаются по двадцать или тридцать лет, трудно купить его детские книги, не до каждого они доходят), они иллюстрируются новыми художниками, и, следовательно, прочитываются по-новому; они переве­дены на все языки народов СССР, а также на языки народов мира: албанский, болгарский, венгерский, ки­тайский, немецкий, польский, румынский, словацкий, чешский, английский, французский...

Их изучают в педучилищах и пединститутах. Они жи­вут в практике работы в детских садах и в начальных классах школы...

Стихи Маяковского, адресованные детям—это большая поэзия, и звучат они поразительно современно. Они будто обновляются с течением времени.

«Бывают портреты, на которых глаза нарисованы так, что встречаются с глазами зрителя, откуда бы он ни смотрел. Об одном из таких портретов говорил Гоголь в своей знаменитой повести.

Этим же свойством обладают лучшие стихи Маяков­ского. Они обращаются к нашему времени, как обра­щались к своему.

Поколение сменяется поколением, и каждое из них чувствует на себе как бы устремленный в упор, внима­тельный и пристальный взгляд поэта, то дружественный, то обличающий.

И это потому, что в любой строке, написанной Ма­яковским, он жил полной жизнью, не щадя ни сердца, ни голоса, ни труда. Он встает во весь рост и в большой поэме исторического охвата, и в коротком злободневном фельетоне, и в полусерьезном, полушутливом разговоре с детьми»[2].

Слова эти написал С. Я. Маршак более тридцати лет назад в статье, озаглавленной «Надпись на памятнике (1930—1955)». Они звучат в полную силу и поныне.

[1] Городецкий С. Жизнь неукротимая.—М.: Современник, 1984

[2] Маршак С. Собр. соч.: В 4 т. Т.4.—М.: Гослитиздат, 1961.—С.11

Дата добавления: 2015-06-28