Культурно-историческая типология личности

От сюжета – к герою.

Наиболее известные типологии личности находятся в зоне психоло­гического знания (И.П.Павлов, Г.Айзенк, К.Юнг, Э.Кречмер, Э.Фромм, К.Леонгард). Предлагаемые классификации чаще всего опираются на экс­периментальный "материал": психические заболевания, тип телосложения, скорость торможения-возбуждения, формы психической защиты и т.п.

Между тем художественную культуру можно рассматривать как фонд данных, позволяющих предложить культурно-историческую типоло­гию личности, соотносимую с психологическими типологиями. И это открывает путь к исследованию историко-психологических типов личности. Материалом для такой типологии должен служить прежде всего тип героя, закрепленный в культуре через построение определенного сюжета.

Самый архаический опыт культуры сохранился прежде всего в фольклоре и наиболее выражено - в волшебной сказке. Сказка принад­лежит сейчас детской субкультуре и до сих пор представляет мощную культурную модель, обеспечивающую социализацию личности в раннем возрасте. Исследователи перво­бытной культуры (Э.Тейлор, Д.Фрезер, Л.Леви-Брюль) выделяли в первую очередь синкретизм и текучесть мировосприятия у древнего человека: бы­тие представляет собой круговорот живого и мертвого, природного и со­циального, причем сами эти оппозиции весьма условны. Однако важен один момент, который и зафиксировала волшебная сказка: человек должен состояться, пройдя испытания. В.Я.Пропп в своих исследованиях доказал, что волшебная сказка восходит к обряду инициации[64]. Уходящий из родного дома в лес юноша переживает обряд умирания-воскрешения. Придя сыном женщины, юноша “поедается” богом племени (тотемом, священным животным) и рождается из него уже как представитель высшей породы. Уход из дома - это расставание с детством; попадание в лес - смерть через страдания, переход в животное состояние, затем вос­крешение в новом облике, превращение во взрослого со всеми вытекаю­щими правами и обязанностями. Такова огрубленная интерпретация об­ряда инициации, который в сказке возродился в борьбе и победе через ме­таморфозу героя. Основной сюжетной линией сказки явля­ется проверка героя на состоятельность. Еще нет устойчивых черт личности, нет характера и ин­дивидуальности, но есть результат деяния. Сказка даже не обращает вни­мания на неудачников. Герой - тот, кто совершил должное, выдержал проверку, например, став красавцем-женихом. Ребенок стремится стать взрослым, торопит время; сказка же задает модель осуще­ствления взросления, получая свое продолжение в "романе испытания ге­роя" (на избранность, талант, власть) в литературе нового времени. Са­ма сказка демонстрирует одноразовую проверку героя, дающую ему право включиться в круговорот бытия. Но она задает очень важную шкалу в оценке человека: "состоявшаяся личность - несостоявшаяся личность". В психологии к этой проблеме имеют отношение такие категории, как ком­плекс неполноценности, компенсация и сверхкомпенсация А.Адлера.

Культура античных государств (Древнего Египта, Греции и Рима) с наибольшей полнотой сохранилась в эпосе. Человек уже не мыслится как сегмент в круге превращений, а так или иначе выделяется как отдельная персона, столкнувшаяся с трагической проблемой смерти. Земная жизнь каждого уже понимается как отдельный путь. Забота о сохранении остан­ков, портретная живопись и скульптура — все это проявление внимания именно к индивидуальной судьбе (душа должна найти свое вместилище). Поэтому особенно важной становится проблема тождественности лично­сти. Не раствориться в круге бесконечных превращений, а сохранить свою определенность - вот что беспокоит теперь человека. Главное - остаться самим собой.

Жажда бессмертия, охватившая героя, показывает, как старая тради­ция соединилась с новшеством: появляется как бы компенсация за подвиг. Героя эпоса ждет неувядаемая слава ("Жизнь коротка, а слава вечна", - го­ворили древние греки.) Герой состоялся (вот она, традиция), но через вы­полнение великого деяния, предусмотренного судьбой (он тождественен себе в деянии и славе, он выделен как персона навсегда). Однако рядом с эпосом уже возникает и другой вариант - идиллический. Герой про­должает себя через свой род (от дедов к внукам). Если слава фиксирует тождественность героя в рамках большой группы (нации, государства, армии), то честь и доброе имя укореняют личность в рамках семьи (малой группы), на хронологической оси, образующей род.

В настоящее время проблему тождественности личности чаще свя­зывают с юношеским возрастом (например, теория Э.Эриксона), но, види­мо, это более широкая возрастная проблема (например, вопрос "как быть самим собой" Ибсен рассматривает в применении ко всему жизненному пути главного героя пьесы "Пер Гюнт"). Античная культура активно и по­следовательно разрабатывала тему личности в оппозиции "самотождественность-несамотождественность". Если первобытная куль­тура через деяния стремилась приобщить человека к живым, то античная напрягала свои усилия, чтобы живого сделать бессмертным.

Судьба героя волшебной сказки подразумевала включение в "настоящую", взрослую, жизнь любого мужчины. Приобщение же этниче­ского героя к вечности - это удел избранных (Геракл за свой подвиг после гибели берется богами на бессмертный Олимп). Позднее античность и христианство уже идут по пути утверждения ценности каждого человека. Появление мудрецов-оригиналов (Пифагора, Диогена и, конечно же, Со­крата) предвещало появление "внутреннего человека", т.е. личности, у ко­торой есть автономный духовный мир. Первобытное сознание признавало человеком только родича, античное - свободного члена государства; все остальные - не люди. Христианство за каждым признало душу, а значит, и приобщение к вечности через вечное воздаяние за гробом (райское или ад­ское). "Свобода воли" подразумевает то, что М.М. Бахтин назвал идеологиче­ской инициативой, т.е. необходимость решать вставшие перед человеком конкретные задачи самому, и только самому. Это был путь формирования индивидуальности. Наиболее полно его представляет жанр жития. Оппо­зиция "грешник-праведник" создает шкалу, где каждому человеку есть место, но оно не гарантировано: весь жизненный путь личности оказыва­ется проверкой на праведность. Герой эпоса одинаков и "внутри" шкалы и "вне" ее: его самооценка соответствует его репутации. Величие праведника в его гиперкритичности к себе и в стремлении всеми силами избежать уда­ления Я-реального от Я-идеального. Наличие "внутреннего" суда (совести) и постоянная самоактуализация как идеал открыли в средневековье новый тип личности, который в совершенстве воплотился в титанах Возрождения. Человек всегда делил себе подобных на хороших и плохих, но понимание этих полюсов было разное. Именно средневековье укрепило социальную оценку именно внутренних качеств личности (меры высшей саморегуляции как силы совести): мотив стал оцениваться сильнее факта деяния.

Архаический эпос уже заложил основы понимания человека в рам­ках большой группы, и не случайно греко-римская символика продолжает жить в пластах гражданской культуры (ордер правительственных зданий, государственная геральдика, витийство официального языка, армейское воспитание в духе героев Плутарха). Позднеантичная идиллия и пастуше­ский роман показали мирное бытие человека в малой группе, где все свя­заны "естественными" узами любви, дружбы и соседства. Вертикаль власти и подчинения гражданской иерархии здесь превращается в горизонталь те­плого межличностного общения. "Внутренний человек" средневековья от­крыл путь к культивированию личной неповторимости, а это предвещало как взрыв творческой активности, так и разгул эгоизма. Мистическое само­погружение, самооправдание перед Богом не через церковь, а через веру, рост еретических учений — это лишь предвестники "средневекового роман­тизма". Позднее средневековье и Возрождение породили образы людей как великого подвига ("Давид" Микеланджело, "Дон-Кихот" Сервантеса, "Гамлет" Шекспира), так и великого и опасного эгоизма (гедонист и раз­вратник Дон-Жуан, ученый и чернокнижник Фауст).

Так называемый реализм Возрождения носит характер "культурного взрыва" (термин Ю.М.Лотмана). Возрождение осуществило проверку тех моделей мира и человека, которые разрабатывались ранее. Культуры большой группы (эпос), малой (идиллия) и отдельного, "внутреннего" че­ловека выступили как равноправные, как носители тех критериев кото­рыми нужно было оценивать жизнь в целом. Если огрубить эти критерии, то они таковы: долг и мужество в контексте большой группы; любовь и приязнь - малой; свобода и творчество - в контексте отдельной личности

Как их совместить? Великими художниками Возрождения была предпри­нята такая попытка, но результаты оказались трагическими. Будучи коро­лем, Лир оказывается не в состоянии проявить теплоту в семейном обще­нии; став настоящим отцом, Лир не имеет сил быть королем. Борясь за ве­ликую социальную справедливость, Дон-Кихот проявляет слепоту в жи­тейском ходе дел (отчего "спасенные" им люди страдают еще сильнее и умоляют «рыцаря печального образа» не вмешиваться больше в их жизнь).

Культура нового времени, опираясь на опыт Возрождения, стала ре­шать вопрос взаимодействия трех уровней бытия (большая группа - малая группа - отдельная личность) в рамках трех великих художественных сти­лей: классицизма (ориентированного на эпическую традицию), сентимен­тализма (обратившегося к опыту идиллии) и романтизма (восходящего к средневековой системе "внутреннего человека" и титаническим образам Возрождения).

В абстрактном, лишенном бытовой конкретности пространстве дворца или храма (с ясно выраженной гражданской символикой), в замер­шем или неопределенно долго длящемся времени герой стремится решить проблемы, реализуя свои социальные роли наиболее высокого ранга (пра­витель, пророк, военачальник). В мире, где все подвержено разрушитель­ному действию страстей, эгоизма, примитивных желаний, только этот не­эгоистический герой может восстановить порядок и гармонию на основе разума, дисциплины, подавления любых эгоцентрически направленных процессов (вожделений, корысти, самосохранения). Классицистический тип личности демонстрирует и силу, и слабость. Чувство долга, ответст­венность, ориентация на понимание проблем в широком социальном кон­тексте, выносливость и упорство могут породить черствость, бездушие, формализм, оперирование бесполезными символами, удаление от живой действительности, властолюбие, насилие над природой, произвол. Коль скоро бытие в рамках большой группы - реальность, то этот культурный тип личности воспроизводится в системах "службы": в административном аппарате, в армии, в "активе" общественных организаций, среди полити­ков. Указанная двойственность характерна для исторического облика Пет­ра Великого ("Медный всадник" Пушкина), а при тенденции всеобщего огосударствления русской жизни она дает весьма неприглядные образцы: градоначальники города Глупова ("История одного города" Салтыкова-Щедрина), Каренин ("Анна Каренина" Толстого), жуткие персонажи "Чевенгура" Платонова. Линия гражданского служения как гуманистиче­ской деятельности выражена в русской культуре значительно слабее (сле­дователь Порфирий Петрович в "Преступлении и наказании" Достоев­ского, Суворов в лирике Державина, Екатерина II в "Капитанской дочке" Пушкина).

Сентиментальный герой - это человек природы и тесного, теплого круга близких людей. Если классицистический тип - мужской или муже­подобный (мудрый государственный деятель в расцвете сил), то сенти­ментальный тип ориентирован на женское доминирование, возвеличивает мать семейства, верную супругу, добродетельную хозяйку. Основной ход времени - природный, связанный со сменой времен года и поколений, быт конкретен и опоэтизирован. Позитивные чувства заботы, симпатии, люб­ви и дружбы объединяют людей в неформальный круг. Здесь восста­навливается единение людей с природой (хижина, дворянская усадьба, да­ча). Этическая красота переживается непосредственно как эмоциональная совместная жизнь. Сентиментальный тип богат непосредственным переживанием конкретного бытия как насыщенного красотой быта, мягок, добросердечен, чувствителен, альтруистичен, слит с 'природой, склонен к "натуральному" потреблению простой, но здоровой;жизни, уединяется в скромном, но тихом и уютном жилище. Такова Тать-|яна Ларина Пушкина, князь Мышкин Достоевского. При этом есть угроза [сузить свои интересы до тесного бытового круга, впасть в пре­краснодушие, стать пассивным элементом природного бытия (Манилов | Гоголя, Обломов Гончарова).

Романтический тип личности имеет акцент на внутренней автоно­мии и независимости человека. В этом отношении человек выступает в наиболее изолированном виде: границы личности представляются неким барьером, охраняющим ее от нежелательного влияния извне. В положи­тельном варианте - это обеспечение свободного творческого процесса, за­трагивающего интуицию, сознательные и бессознательные процессы, игру чувств и фантазии. Необычные идеи, сны, фантастика, проницательность безумия, озарения и предвидения, взлет художественной продуктивности и вдохновение - вот зона романтизма. Психология творчества имеет свой культурный эквивалент именно в романтизме, но оборотной стороной это­го же явления будет эгоцентризм, эгоизм, отчужденность, отклоняющееся поведение (психическая патология, уголовщина, эпатирующие действия), гордыня и властолюбие, эстетика зла и безобразного. Время романтика отчетливо субъективизировано: оно сжимается или растягивается в соот­ветствии с характером протекания душевных процессов героя; реальность, воспоминания и фантазии создают причудливую ленту развертывания со­бытий. Реальное пространство чаще всего неуютно для героя, который стремится из него вырваться. Отрицательные частицы и приставки "не" и "ни" постоянно фигурируют в роли романтика: неземной, неуловимый, невозвратимый, нездешний ("Ворон" Эдгара По, "Демон" Лермонтова и Врубеля, Фантомас, Бэтмен и герои триллеров). Близкими к романтизму социальными типами являются люди богемы (актеры, художники, писатели, работники кино и театра), уголовники, люди, занимающие маргинальную (промежуточную) позицию в жизни: незаконнорожденные дети, имми­гранты, жертвы расизма и националистических предрассудков, больные и калеки. Очень часто романтическая гипертрофия внутреннего мира связа­на с переживанием комплекса неполноценности, что нередко определяется объективной социальной дискриминацией личности. К романтическому типу тяготеет юношеский возраст, когда впервые так полно перед человеком раскрывается неповторимость его личности, а он еще не нашел адек­ватного языка общения с окружающими. В уголовном мире переживание избранности, нежелание слиться с "толпой", живущей низменными, про­заическими интересами, являются формой психологической защиты лю­дей, вытесненных из нормальной среды.

Теперь можно обратиться к реалистическому типу личности. Куль­тура реализма часто связывается с фотографичностью, приземленностью, прозаичностью, подражательством и т.п. В таком подходе есть свой резон, потому что реализм не стремится к броскости и не демонстрирует собст­венного "акцента" так, как это делают другие стили. Реализм богаче имен­но потому, что он использует все три описанных стиля, но в той степени, в какой реалистическое описание адекватно предмету изображения. Именно реализм (прежде всего в прозе, а особенно в новелле и романе) показал богатство бытия, когда каждая из его сфер (национальная - семейная -личная) проверяется на состоятельность через сопоставления с осталь­ными двумя. Реализм - гибкая система, в которой социальные действия проверяются на человечность; индивидуальное поведение — на гуманность и внеличностные ценности; жизнь семьи, любовь, дружба - на открытость как в большой мир, так и в мир автономной личности. Если реалистиче­ская личность впадает в прагматизм, она ограничивает себя сухим приспо­собленчеством. Плодотворная же актуализация реалистической личности заключается в том, что ценится и общий смысл жизни всех, и теплота близкого круга, и автономия любого человека как индивидуальность. Творческое начало реалистической личности в том и состоит, чтобы каж­дый раз найти меру, которая бы обеспечивала баланс всех трех начал. Су­ществует немало психологических техник, обеспечивающих развитие лич­ности: снятие отрицательного действия защитных механизмов (Фрейд и его школа), компенсация и сверхкомпенсация (Адлер), самоактуализация личности (Маслоу), успешное преодоление возрастных кризисов (Эриксон) и т.п. И все они ориентированы на укрепление личностных начал реа­листического типа.

Типология личности на культурно-исторической основе позволяет рассмотреть проблемы душевной жизни современного человека в самых разных аспектах: возрастном, половом, профессиональном, национальном, социальном. Обладая богатым фондом ярких образов литературных ге­роев, эта типология может быть использована при построении историко-психологической системы типов личности. Связь исторической психологии с гуманитарными науками очевидна, поэтому ее успех во многом зависит от того, как ею будут использованы их достижения. На практическом уровне это значит, что исторический психолог должен обладать обширными знаниями по истории мировой культуры и особенно тщательно осмыслить так называемые мировые образы – внутренний и внешний облик героев классических произведений.

Вопросы для обсуждения:

Какова роль конфликта и сюжета в организации текста?

В чем выражается связь героя и сюжета?

Как сюжеты помогают восстанавливать структуру личности прошлых эпох?

Каковы основания культурно-исторической типологии личности?

[1] Аллахвердов В.М. Сознание как парадокс. СПб., 2000.

[2] О позитивном и негативном выборе как механизмах сознания см.: Аллахвердов В. М. Опыт теоретической психологии. СПб., 1993. С. 26-95.

[3] Поршнев Б.Ф. Конструггестия и история. С. 7-15.

[4] Выготский Л.С. Лурия А.Р. Этюды по истории поведения. М., 1993. С. 82-89.

[5] Медриш Д. Н. Литература и фольклорная традиция. С. 64-117.

[6] Jaynes G. The Origin of Consciousness in the Breakdown of the Bicameral Mind. Boston. 1982. Краткий анализ теории Джейниса дан в книге В.А. Шкуратова «Историческая психология» (Ростов-на Дону, 1997. С.230-237)

[7] Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 52-112.

[8] О проблеме возраста в волшебной сказке см: Медриш Д.Н. Литература и фольклорная традиция. Саратов, 1980. С. 251-252.

[9] Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. Архангельск, 1983. С. 144-145.

[10] Софокл. Трагедии. М., 1988. С. 226.

[11] Ярхо В. Софокл и его трагедии //Софокл. Трагедии. М., 1988. С. 14.

[12] См.: Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 447-483.

[13] Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. С. 295-296

[14]Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография. М., 1973. С. 185

[15] Дюби Ж. Европа в Средние века. Смоленск, 1994, С. 72

[16] Вельфлин Г. Ватиканские фрески Рафаэля. //Искусство. Книга для чтения. Живопись. Скульптура. Графика. Архитектура. М., «Просвещение», 1969. С. 116

[17] Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии. М., «Юристъ», 1996. С. 48

[18] Эстетика Ренессанса в 2-х томах. Т. 2. М., «Искусство»,1981. С.503

[19] Боккаччо Д. Декамерон. М., 1989, С.308

[20] Шекспир У. Избранные произведения. Л., 1975. С. 152.

[21] Там же. С. 229.

[22] Там же. С. 224.

[23] Диккенс Ч. Собр. соч. в 30-ти т. Т. 23. М., 1960. С. 221—225.

[24] В Англии готика фактически никогда не выходила из моды. Элементы готической архитектуры, видимо, сохранились для того, чтобы закрепить традиционное представление о «доброй старой Англии». В России же неоготика играла своеобразную роль: неоготическое здание приносило с собой как бы исторические воспоминания, древность, наполняло пространство временем. «Распространение неоготики в архитектуре “дворянских гнезд” было не только модой... В этом явлении можно увидеть и определенныи идейный подтекст, желание подчеркнуть привилегированнсть аристократии, противопоставить древность и знатность рода (истинную или мнимую) тем общественным силам, которые рождал XIX век» (Пунин А. Л. Архитектура Петербурга середины XIX века. Л., 1990. С. 38).

[25] Липс Ю. Происхождение вещей. С. 17.

[26] Психология Уильма Джемса. СПб., 1911. С. 147—148.

[27] Бальзак О. Отец Горио. Гобсек. Л., 1974. С. 270.

[28] Там.же. С. 271.

[29] Фромм Э. Некрофилы и Адольф Гитлер // Вопросы философии. 1991, №9. - С. 75, 103.

[30] Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. - М., 1996. - С. 105

[31] Conde de Torrento. Historia del levanta miento, querra y revjlucion de Espaca. – Madrid, 1835, t. III, p. 85.

[32] Ларионов А.Н. История Института инжене­ров путей сообщения императора Алексан­дра I за первое столетие его су­ществования, 1810–1910. – СПб., 1910. – С. 8.

[33] Шибутани Т. Социаль­ная психология. – М., 1969. – С. 204.

[34] Журнал путей сообщения. – 1826. – Кн.1. – С. 3–54.

[35] Боголюбов А.Н. Августин Августинович Бетанкур. – М., 1969. – С. 5. (Далее в тексте ссылка на эту книгу будет указываться в скобках под буквой “Б” и с обозначением но­мера страницы.)

[36] Вестник Европы. – 1821. – Ч. СXVI. – № 4. – С. 285–287.

[37] Ларионов А.М. Указ. соч. – С.7- 8.

[38] Вигель Ф.Ф. Воспоминания. Ч.5. – М., 1865. – С. 16. Далее в тексте ссылки на “Записки” Вигеля будут указываться в скобках под буквой “В” с указанием номеров тома и стра­ницы. Например, указание на данную цитату обозна­чалось бы: (В, V, 16).

[39] Дмитриенко М. Веласкес. – М., 1965. – с. 235.

[40] Ратимов О. Былые небы­лицы. – М., 1994. – С. 132.

[41] Алексеев М.П. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. – Л, 1984. – С. 165.

[42] Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 16-ти тт. – М., Л., 1937–1939. – Т.16. – С. 210

[43] Дельвиг А.И. Мои воспоминания. – М., 1912. – Т. I. – С. 87.

[44] Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. Т. 10.М., 1965. С. 373.

[45] Подробно ситуация описана в книге Н.Эйдельмана “Пушкин: ис­тория и современ­ность в художественном сознании поэта”. (М., 1984. С. 209–215).

[46] Эйдельман Н. Грань веков. – М., 1982. – С. 344.

[47] Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). – СПб., 1994. – С. 368

[48] См. Эриксон Э. Идентичность: кризис юности. – М., 1996.

[49] Дневники В.А.Жуковского. – СПб., 1901. – С. 50.

[50] Шумилкин С.М. Нижегородская ярмарка // Архитектурное наследство. – 1981. – № 29. – С. 82

[51] Маслоу А. Самоактуализация // Психология личности. – М., 1982. – С. 113.

[52] Чеканова О.А., Ротач А.Л. Ук. соч. – С. 197.

[53] Жидков С.М. Ин­ститут инженеров путей сообщения императора Александра I: Исто­риче­ский очерк. – СПб., 1899. – С. 8.

[54] Дельвиг А.И.Мои воспоминания. С. 63

[55] Тыженко Т.Е. Василий Стасов. Л., 1990. – С.164.

[56] Борев Ю. Краткий курс истории ХХ века в анекдотах, байках, легендах, частушках, мемуарах, преданиях и т.д. М., 1995, С.178

[57] Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, С.150-160

[58] См.: Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М., 1970. С. 280-289

[59] Дюби Ж. Европа в Средние века. Смоленск, 1994, С. 72

[60] Боккаччо Д. Декамерон. М., 1989, С.308

[61] См.: Тодоров Ц. Поэтика//Структурализм «за» и «против». М., 1975. С. 56-57

[62] Художественная проза Киевской Руси XI-XIII вв. М., 1957. С. 84-85

[63] Рассел Б. Почему я не христианин. М., 1987. С. 142

[64] Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 52-112

Дата добавления: 2014-01-03