Как науки

СТАНОВЛЕНИЕ НЕЙРОПСИХОЛОГИИ

Установление взгляда на головной мозг как на орган психической деятель­ности можно причислить к величайшим научным открытиям человечества. Доказательства того, что душевная деятельность является проявлением функ­циональной активности мозга и особенно коры больших полушарий, черпа­ются из различных источников: из сравнительной анатомии, эмбриологии, из физиологии, антропологии, клинических наблюдений, патологической анатомии и гистологии. Исторически первые попытки решить проблему со­отношения между душевными процессами и телом человека производились в рамках существующих до нашей эры философских и религиозных воззре­ний и на самом обобщенном уровне сводились к поиску органа, которому можно было бы приписать роль «вместилища» психики. В наиболее ранних взглядах в таком качестве выступало все тело, но позднее в Древнем Вавило­не, Египте, Китае, Индии и Греции начало разрабатываться представление о кровообращении как главном факторе телесной и психической жизни. Осо­бую роль сыграло древнегреческое учение о пневме как особом тончайшем веществе, циркулирующем по кровеносным сосудам и выполняющем функ­цию носителя психики.

Направленность мышления медиков того времени преимущественно на гуморальный носитель психики вовсе не означала, что игнорировались дру­гие органы, предположительно предназначавшиеся для выполнения душев­ных функций. В античной науке Востока и Греции в подобном контексте дол­гое время конкурировали между собой две теории — «сердцецентрическая» и «мозгоцентрическая».

Мысль о том, что мозг есть орган ощущения и мысли, принадлежит древ­негреческому врачу Алкмеону из Кротоны (6 в. до н. э.), который пришел к подобному выводу в результате хирургических операций и наблюдений за по­ведением больных. В частности, он утверждал, что ощущение возникает бла­годаря особому строению периферических чувствующих аппаратов, которые имеют прямую связь с мозгом. Ощущения, по Алкмеону, являются исходным пунктом всей познавательной работы: «Мозг доставляет (нам) ощущения слу­ха, зрения и обоняния, из последних же возникают память и представление (мнение), а из памяти и представления, достигших непоколебимой прочнос­ти, рождается знание...». Тем самым все психические процессы, возникаю­щие из ощущений, связывались с мозгом. Однако мозг в качестве органа, по­ражение которого обусловливает душевную болезнь, еще не рассматривался, и дифференцированный подход к его различным участкам не осмысливался.

Алкмеон был современником Пифагора — философа и основателя «союза», признававшего бессмертие души и ее переселения из тела в тело в конце фи­зической жизни. В рамках системы своих представлений о мироздании как воплощенном свойстве чисел пифагорейцы помещали разум в мозгу, а душу в сердце. Процесс познания становился процессом числового выражения по­знаваемого. «Сердцецентрических» взглядов на локализацию души придер­живался и Эмпедокл.

Вслед за Алкмеоном мозг как орган психики трактовался и Гиппократом (5 в. до н. э.), считавшим его большой губчатой железой. В соответствии с ранними взглядами Гиппократа, мысли приходят в голову при посредстве воз­духа, который поддерживает неразрывную связь организма с миром и прино­сит извне разум, а в мозгу выполняет психические функции. Позднее учение о единой стихии (воздухе) заменяется учением о четырех жидкостях (крови, слизи, черной и желтой желчи), сочетание которых определяет здоровье и психические качества человека. Чувства и страсти помещаются Гиппократом в сердце.

Как в античные времена, так и позднее решение вопроса о телесной лока­лизации души непосредственно зависело не только от анатомических знаний, но и от философско-психологических, а также религиозных представлений. Основатель идеалистического направления в философии, ученик Сократа — Платон — разделил бессмертную, божественную и невидимую душу на три части и определил для каждой из них свой орган. Умственную, господствую­щую часть он располагал в голове (потому что она ближе к божественным не­бесам), «гневливую», борющуюся за справедливость — в груди, а чувственную, низшую и общую с животными — в брюшной полости.

Взгляды Алкмеона на мозг как основной орган психики в течение несколь­ких столетий рассматривались только как гипотеза. Два века спустя Аристо­тель, находившийся под сильным влиянием учения Гиппократа, вновь воз­вращается к идее неделимости души и начинает трактовать последнюю как способ организации живой материи, форму живого органического тела, а также состояние его активности. Аристотелю принадлежит учение об «общем чув­ствилище», просуществовавшее вплоть до XIX в. Суть его состоит в том, что для восприятия образов вещей необходимо, чтобы тело обладало двумя спе­циализированными устройствами: органами чувств и центральным органом, который одновременно выполняет и роль органа осязания. Тело как бы при­растает к этому органу и становится его инструментом. Хотя душа бестелесна, ее носителем является особое органическое вещество — пневма, которая вы­рабатывается в крови. Органом души у Аристотеля вновь становится сердце, а мозг рассматривается как железа, выделяющая слизь для охлаждения «тепло­ты сердца» и крови до нужной нормы.

В 3 в. до н. э. александрийскими врачами Герофилом и Эразистратом, про­изводившими вскрытие человеческих тел, были дифференцированы нервы, ранее не отличаемые от связок и сухожилий, а также обнаружены различия между чувствительными и двигательными волокнами. Кроме того, ими де­тально описан мозг и обращено внимание на кору с ее богатством извилин, отличавшую человека по умственным способностям от животных. Герофил считал, что «животная душа» (в отличие от «витальных духов», образуемых воздухом, поступающим из легких в сердце и разносимых по артериям) лока­лизуется в отдельных частях мозга, причем главное значение в этом отноше­нии придавалось мозговым желудочкам.

Схожих в отношении локализации души представлений придерживался и римский врач Гален (2 в. н. э.), также полагавший органами души мозг с его желудочками, сердце и печень. С каждым из них он связывал части психичес­ких функций, по описанию похожие на предложенные Платоном. Опираясь на гуморальную концепцию в возникновении различных психических свойств (темпераментов), Гален представлял нервную систему в виде ветвистого ствола, каждая из ветвей которого живет самостоятельной жизнью. Мышца приводит­ся в движение нервом посредством проносящейся по нему психической (ду­шевной) пневмы — своеобразной эфирной субстанции, подобной разогретому воздуху, — в учении Галена впервые появляются зачаточные представления о психическом факторе как возможном источнике движения. В 4 в. н. э. Немези-дий еще продолжал рассматривать передний желудочек мозга в качестве «вмес­тилища» восприятия и воображения, а средний и задний — как «вместилища» мышления и памяти. Подобные взгляды продержались до конца XVII — нача­ла XVIII вв., когда впервые стали искать материальный субстрат психических процессов в плотном веществе мозга, детально исследованном главой италь­янской анатомической школы Везалием еще в XVI в. Это позволило ученым того времени вновь вернуться к представлениям о неделимости психических процессов и предпринять попытки найти для них единый «мозговой орган».

Параллельно на этом же этапе становления науки фран­цузским философом и математиком Р. Декартом, зани­мавшимся физиологическими исследованиями, разра­батывается понятие о рефлексе (хотя сам термин еще отсутствует). По его схеме, взаимодействие организма с окружающими телами опосредуется нервной машиной, по сути автоматом, состоящим из мозга как центра и «не­рвных трубок», расходящихся от него. Внутри каждой из трубок находится натянутая нить, сокращающаяся, когда на ее периферический конец воздействует какой-то вне­шний предмет. Результатом этого становится открытие

Р. Декарт

клапанов, благоприятствующих перемещению «животных

духов» от мозга к мышцам, и сокращение последних. Душа соединена со всем телом, и особенно — с небольшой шишковидной железой, находящейся в се­редине мозга. Эта железа улавливает малейшие движения живых духов и даже иожет под воздействием впечатлений направлять их к мышцам. Таким обра зом, действия внешних предметов на окончания нервов признавались при­оритетными в качестве причины двигательных актов. Впервые источником возникновения психического стал стимул, вынесенный за пределы организма. В XVII в. экспериментальное изучение мышц и нервов, а также удаление отдельных участков мозга, равно как и вся неврологическая практика, значи­тельно продвинули представления о связи психических процессов с их воз­можным материальным носителем. Но только в конце XVIII —начале XIX вв., ознаменовавшихся развитием психологических представлений о разложимо­сти психических процессов на некие изначальные психические «способнос­ти», клиницисты и анатомы того времени начали искать мозговой субстрат этих «способностей». Уже в середине XVII в. английский анатом Т. Уиллис [Thomas Willis] указывал на роль «серой материи» коры и полосатого тела в качестве носителя животного «духа», в то время как «белая материя» мозга, по его мнению, обеспечивает доставку «духа» к другим частям тела, снабжая их ощущениями и движением. Ему же принадлежит и одно из первых мнений относительно объединительной роли мозолистого тела в работе двух полуша­рий. В 1779 г. немецкий анатом И. Мейер [I. Ch. Mayer] подтверждает гипотезу о том, что интеграция всех психических функций осуществляется мозолис­тым телом и мозжечком, а отдельные психические «способности» локализо­ваны в коре головного мозга, в белом веществе и в базальных областях мозга.

К числу наиболее известных относятся попытки круп­
нейшего австрийского анатома начала XIX в. Ф. Галля
[Franz Josef Gall] локализовать моральные и интеллекту­
альные качества человека в различных частях головного
мозга. В своих работах (1823 г.) он попытался представить
его кору в виде совокупности «органов» или многочислен­
ных психических способностей (смелости, честолюбия,
инстинкта продолжения рода и т. п.). К этому присоеди­
нилось предположение, что развитие отдельных участков
коры, борозд и мозга в целом якобы влияет на форму че-
Ф. Галль репа и поэтому исследование его поверхности позволяет

диагностировать индивидуальные особенности личности. Подобные представ­ления, не имея ничего общего с наукой, носили умозрительный и полуфанта­стический характер, но идеи Галля о роли коры и связи умственных функций с лобными долями являлись важными и прогрессивными для своего времени и оказали существенное влияние на медицинскую общественность.

Взгляды Галля в 1824 г. были серьезно оспорены французским ученым П. Флоуренсом [Marie-Jean-Pierre Flourens], занимавшимся хирургическим изъятием различных областей коры в основном у птиц и имевшем возмож­ность по их поведению судить о возникших последствиях. Эксперименты Флоуренса были важны для его времени, но его несколько механистические выводы о том, что «кора функционирует как единое целое», с позиции сегод­няшнего дня не могут рассматриваться как корректные из-за того, что прово­димые им операции касались мозга низших позвоночных, имевших лишь за­чатки элементарных психических процессов.

В первой половине XIX в. в публикациях Ж.-Б. Буйо [Jean-Baptiste Bouillaud] и М. Дакса [Marc Dax], выпол­ненных по результатам медицинских наблюдений, впер­вые привлекается внимание специалистов к возможнос­ти потери речи в результате локальных поражений мозга. В 1861 г. французский анатом и хирург П. Брока [Paul BrocaJ, выступая в Парижском антропологическом обще­стве, представил материалы изучения двух больных с по­терей речи, обратив внимание на ее связь с поражением нижней лобной извилины левого полушария. Вызвав го­рячую дискуссию, эти наблюдения стимулировали целую серию исследований по локализа­ции функций в коре головного мозга, в том числе связан­ных с раздражением отдельных участков мозга электри­чеством. В 1874 г. немецкий психиатр К. Вернике [Karl Wernicke] описывает 10 больных с нарушениями понима­ния обращенной речи, имеющих локализацию очага по­ражения в задних отделах верхней височной извилины также левого полушария.

Примером иного методического подхода явились опыты немецкого врача Э. Гитцига [Eduard Hitzig], работавшего в 60-х гг. XIX в. в военном госпитале и имевшем доступ к пациентам с травмами черепа. Раздражая мозг этих больных слабым электрическим током, он установил, что подобные воздействия, приложимые к задней части мозга, заставляли глаза двигаться. С 1870 г. Гитциг к работам привлекает своего кол­легу — Г. Фрича [Gustav Fritsch], совместно с которым ставит ряд аналогич­ных опытов на мозге живых собак и подтверждает возможность инициирова­ния определенных грубых движений при раздражении конкретных участков мозга.

Конец XIX века ознаменовывается и другими крупнейшими успехами локализационистов, полагавших, что ограниченный участок мозга может являть­ся «мозговым центром» какой-либо психической функции: было замечено, что поражения затылочных отделов мозга вызывают нарушения зрительного восприятия, а поражения теменной области — утерю способности правильно строить предметное действие. Позднее возникает мысль, что в коре головного мозга можно выделить «центр пись­ма», «центр счета» и др.

х. Джексон

Одновременно в качестве контраргумента появляются исследования другого плана, указывающие на неполноту потери тех или иных психических функций при локальных поражениях мозга, обратимый характер их нарушений, на связь их масштабности с общей потерей массы мозга. Так, известный английский невролог X. Джексон
[John Hughlings Jackson), проанализировавший накоплен­ные к тому времени противоречия в исследованиях потери речи, на основе динамического подхода выдвигает идею о трехуровневой организации работы центральной нервной системы. По его представлениям, никакая психическая функция не является результатом деятельности ограни­ченной группы клеток мозга, а имеет сложную «вертикальную» организацию: первый низший уровень представлен стволовыми отделами мозга, средний уровень — двигательными и сенсорными отделами коры, а высший — его лобными отделами. Важнейшим выводом из этого несколько устаревшего к сегодняшнему дню, но опережавшего свое время взгляда, являлась невозмож­ность прямого отождествления локализации симптома с локализацией функ­ции. Он также высказал предположение, что патологические процессы в мозгу должны проявляться не только выпадением каких-то функций, но и активи­зацией других функций за счет высвободившейся активности нервных обра­зований этих уровней. Таким образом, оценивать расстройство надо не толь­ко по симптомам выпадения функций, но и по симптомам высвобождения и реципрокной (взаимно-антагонистичной) активизации.

В середине XIX в. широкое распространение в биологии и медицине полу­чает концепция основателя современной патологической анатомии, немец­кого ученого Р. Вирхова [Rudolf Virchow] о так называемой целлюлярной па­тологии — несколько одностороннем представлении о роли отдельных клеток в жизнедеятельности организма. Вирхов утверждал, что любой патологичес­кий процесс является суммой нарушений, происходящих в каждой клетке. Несмотря на известную механистичность, эти идеи, а также возросшая тех­ническая оснащенность подобных работ послужили толчком для различных исследований клеточной структуры мозга и мозговой коры. В частности, ав­стрийский невро- и гистопатолог Т. Мейнерт [Theodor Meynert] производит тонкое описание клеток коры (1867), приписывая им функцию носителя пси­хических процессов; киевский анатом В. А. Бец в 1874 г. в коре передней цен­тральной извилины обнаруживает гигантские пирамидные клетки, связывае­мые с исполнением моторной функции, а испанский гистолог и нейроанатом С. Рамон-и-Кохаль [Santiago RamonyCojal], опираясь на более ранние дости­жения, своими работами (1894) обосновывает нейронную теорию строения нервной системы и показывает высокую степень ее сложности и упорядочен­ности.

Дальнейшие годы характеризовались накоплением и детализацией клини-ко-анатомических наблюдений с выделением некоторых новых форм нару­шений высших психических функций, критикой и пересмотром ранее полу­ченных материалов, как со стороны локализационистов, так и их противников. Заметным явлением в первой трети XX в. становятся исследования (1929) американского психолога К. Лешли [Carl Spenser Lashley], проводившего опы­ты на крысах и обратившего внимание на работу мозга как целого. Итогом этих работ стала формулировка закона эквипотенциальное™, провозглашав­шего равноценность различных мозговых структур и коры больших полуша­рий во всех ее отделах. Постепенно в неврологии и психологии формируется направление, получившее название «ноэтической школы», считавшее, что при мозговых поражениях в первую очередь нарушается «символическая функ ция» или «абстрактная установка», в частности выражающаяся и в речевых расстройствах. Наиболее ярким ее представителем являлся К. Гольдштейн [Kurt Goldstein], попытавшийся разделить кору на «центральную» и «периферичес­кую» (1934-1948), механически связав с этими отделами общий психический фон, живущий по эквипотенциальным законам (это и есть «абстрактная ус­тановка»), и «средства» психической деятельности, приуроченные к конкрет­ным участкам мозга. Подобный теоретический подход по сути являлся раз­новидностью эквипотенциального взгляда на соотношения мозга и психики.

Однако попытки непосредственной локализации самых сложных психических функций в ограниченных участках мозга сопровождались получением такого обширного материала, что в 1934 г. немецкий психиатр К. Клейст [Karl Kleist], изучавший главным образом нарушения высших психических функций вследствие военных травм головного мозга, составляет локализационную
карту мозга, которая приурочивает отдельные, в том числе и социально обусловленные функции к деятельности конкретных участ­ков коры (вообще из попыток картирования полушарий
на основании различных принципов наибольшую известность получает цитоархитектоническая карта коры моз­га К. Бродмана [Korbinian Brodmann], построенная на основании гистологических исследований, проведенных еще в начале века и включавшая несколько десятков уча­стков, имеющих различное клеточное строение). Так или иначе, система взглядов на работу мозга того времени сво­дилась к представлению о нем как о собрании «органов»,
или «центров», в которых локализуются имеющие самостоятельный характер «способности».

К. Бродман

Физиологическое направление в изучении локализации высших психичес­ких функций начало зарождаться с середины XIX в. и наибольшее развитие получило в России. И. М. Сеченов, опубликовав «Рефлек­сы головного мозга» (1863), высказал предположение о роли чувствительного возбуждения при мышечных сокра­щениях в формировании двигательных актов, а также о роли слуховых, мимических и зрительных ощущений в речевой деятельности. Он выступил против анатомичес­кого локализационизма, предложив заменить его меха­низмом «функциональной системы» — одного из основ­ных понятий современной психо- и нейрофизиологии.

Среди зарубежных исследований первой половины XX в., способствующих пониманию роли мозга в психи­ческих процессах, наибольшую известность получили работы (1897—1900) английского физиолога Ч. Шеррингтона [Charles Scott Sher-rington] no анализу интегративных принципов деятельности нервной системы и его учение о нейронных контактах — синапсах. Свойства изучаемого пове­ления впервые были отнесены на счет свойств соединения между нейронами, а не их проводниковой части. Ему же принадлежат одни из наиболее ранних опытов по установлению связей между раздражаемыми слабым электротоком зонами моторной коры и реакция­ми строго определенных мышц на противоположной стороне тела (1903—1917). Позднее развитие подобных методических принципов, приложимых к экспериментам по исследованию функциональной организации коры, было продолжено (1945— 1959) канадским нейрохирургом В. Пенфилдом [Wilder Graves Penfield].

Существенный вклад в психофи­зиологические исследования по про­блеме локализации функций был

И. П. Павлов

внесен И. П. Павловым, разработавшим учение о динами­
ческой локализации функций, об образовании в коре го­
ловного мозга «динамических стереотипов», о мозговой
изменчивости в пространственной приуроченности воз­
будительных и тормозных процессов. В его работах
формулируются и обосновываются
представления о первой и второй сиг­
нальных системах, выдвигается и раз­
рабатывается понятие об анализато­
рах, о их ядерной и периферических частях. Не меньшее
значение имеют и исследования морфологии мозга и его
рефлекторного функционирования, проведенные в начале
века организатором и первым директором двух круп­
нейших научных учреждений — Психоневрологического
института и Института по изучению мозга (1908-1918)
В. М. Бехтеревым.

Л. С. Выготский

Первые нейропсихологические исследования в нашей стране начали проводиться в 20-х гг. Л. С. Выготским. На основании изучения различных форм психической дея­тельности он сформулировал основные положения о раз­витии высших психических функций и смысловом сис­темном строении сознания. Опираясь на разработанные теоретические положения, Л. С. Выготский отследил и проанализировал изменения, возникающие в высших психических функциях при локальных поражениях моз­га, особенности этих системных нарушений у ребенка и взрослого. В результате этих исследований им были най­дены и описаны принципы динамической локализации функций, отличающие работу мозга человека от работы мозга животных.

Дальнейшее развитие представлений о системном строении высших психи­ческих функций в коре головного мозга получило развитие в трудах А. Р. Лурия и его учеников, превративших этот раздел отечественной нейропсихологии в стройную систему теоретических воззрений. Ими накоплен и систематизи­рован огромный фактический материал о роли лобных долей и других мозго структур в организации психических процессов, обобщены многочисленные предшествующие исследо­вания и продолжено изучение нарушений отдельных психических функций — памяти, речи, интеллектуальных процессов, произвольных движений и действий при локальных поражениях мозга, проанализированы осо­бенности их восстановления. Ассимиляция опыта отечественных и зарубежных авторов в области разработ­ки нейропсихологических исследовательских приемов позволила А. Р. Лурия создать комплекс методов клиниче­ского исследования лиц с поражениями мозга. Одним из результатов теоретического обобщения клинического опыта стала сформу­лированная им концепция трехблочного строения функциональной органи­зации мозга. Большое место в творчестве А. Р. Лурии занимали вопросы ней-ролингвистики, разрабатываемые в неразрывной связи с проблемами афазиологии. Указанные многочисленные исследования в области нейропси­хологии создали предпосылки для выделения этой науки в самостоятельную дисциплину.

П. К. Анохин

Существенное влияние на понимание отношений меж­ду психическими функциями и мозгом оказали экспери­ментальные и теоретические работы Н. А. Бернштейна
(с 20-х гг.) по биомеханике и физио­логии организации движений, содержащие одну из первых четких форму­лировок принципа обратной связи, П. К. Анохина по общей теории функциональных систем, афферентного синтеза и связанного с ними понятия акцептора действия. Большой цикл экспериментальных работ, посвященных изучению роли билатерального мозгового регулирования в психической деятельности, был выполнен под руководством Б. Г. Ананьева. Начатые с изучения функции парных рецепторов, эти работы привели
к формулированию ряда важных положений относительно роли парной
работы больших полушарий в пространственной ориентации, а затем и в общих процессах управления жизнедеятельностью и поведением живого организма.
Б. Г. Ананьевым выдвинуто важное теоретическое положение о том, что большие полушария представляют со­бой особый горизонтальный контур системы мозгового регулирования, существующий наряду с вертикальным, иерархически организованным контуром мозгового уп­равления. Им же разработаны концепции теории ощущений и генеза функциональной структуры анализаторной системы человека.

Н. П. Бехтеревой на протяжении многих лет предпринимались работы по изучению роли подкорковых образований в реализации различных психичес­ких процессов. Применение метода долгосрочно и краткосрочно импланти­рованных электродов для диагностики и лечения больных позволило с помо­щью непосредственного контакта с мозгом человека получить новые данные о его функциональной организации. Важнейшим выводом, полученным на основании всей совокупности проведенных Н. П. Бехтеревой и ее сотрудни­ками исследований, было то, что нейрофизиологическое обеспечение пси­хических процессов имеет системное строение, реализуемое через корково-подкорковую структурно-функциональную систему, включающую в себя звенья разной степени жесткости. Часть из этих звеньев работает независимо от внешней среды (в пределах данного психического процесса), другие — гиб­кие, — напротив, необходимы лишь в каких-то определенных условиях. Та­ким сочетанием достигаются высокая экономичность и исключительная пла­стичность мозговых процессов, адекватная условиям их протекания.

Значительный вклад в современные нейропсихологические представления внесен учениками А. Р. Лурия — Е. Д. Хомской, Т. В. Ахутиной, Л. С. Цветковой. Относи­тельно самостоятельное научное направление — детская нейропсихология — начало складываться благодаря сис­тематическим нейропсихологическим исследованиям де­тей Э. Г. Симерницкой, показавшей, что на разных этапах онтогенеза поражения одного и того же участка мозга Е. Д. Хомская проявляются неодинаково. Существенную роль в становлении отечественной ней­ропсихологии сыграли такие выдающиеся ученые и орга­низаторы ленинградской нейропсихологической школы, как Н. Н. Трауготт и И. М. Тонконогий. Совершенствова­ние современного нейропсихологического методического арсенала связано с именами Л. И. Вассермана и Я. А. Ме-ерсона. Благодаря сотрудничеству со специалистами в об­ласти сенсорных систем и математического моделиро­вания, теории информации и распознавания образов понятийный аппарат нейропсихологии был обогащен но­выми представлениями о мозге как о системе, воспринимающей, хранящей и перерабатывающей информацию. В его состав были вве­дены новые, ставшие ныне классическими, понятия, такие как оперативная память, фильтрация сообщений, помехоустойчивость, статистическое коди­рование информации, принятие решений и ряд других.

Неизменно велик научный интерес к нейропсихологической тематике и среди современных западных медиков, физиологов, психологов и педагогов, что подтверждается наличием специальных отделений, факультетов и обществ в различных исследовательских и учебных заведениях Европы и Америки. Среди зарубежных исследований, переведенных на русский язык, заслужен ной популярностью пользуются работы X. Дельгадо [Jose M. R. Delgado], Дж. Миллера [Georg A. Miller], Ю. Галантера [Eugen H. Galanter], К. Прибрама [Karl H. Pribram], Э. Голдберга [Elkhonon Goldberg] и др.

К сегодняшнему дню благодаря усилиям отечественных и зарубежных уче­ных, сделавших предметом своих исследований столь сложную и неодноз­начную проблему материальных основ психики, можно очертить область ней­ропсихологии как специальной теоретической и прикладной дисциплины.

Дата добавления: 2014-01-03