Приемы исторической критики

На приемах его исторической критики легла печать общего миросозерцания Шлецера. Трудно сказать, свойством ли ума объясняются его историографические приемы или из свойств ума вышло его увлечение статистикой, которое имело влияние на его историографические приемы. Сочинение его написано историко-статистическим методом. В фактах его интересуют только размеры, цифры, количества. На явления экономической, хозяйственной жизни народа он смотрит не с методологическим интересом, не как на средство проникнуть в культурную жизнь народа, нет, он видит в них сущность исторического процесса. Вот почему народ, многочисленный независимо от степени своего развития, для него кажется важнее какого-нибудь маленького государства, которое достигало высокой степени культуры. Что такое Алкивиад перед Чингис ханом? Сельский староста, не более. Шлецер совершенно был лишен чувства нравственно-культурного развития. Качество жизни, проявление личного совершенства, внутренние силы духа, своеобразность склада общественного и напряженность исторического движения -- все это для него вещи малой цены. И мы ценим, количественные данные; в количествах выражаются отношения, потому они для методологии пособия, средства для понимания жизни, а для Шлецера они основания для ее оценки, сущность исторического процесса. Это своего рода теория экономического, лучше -- статистического материализма. Этим, между прочим, объясняется и интерес Шлецера к русской истории. Что могло приковать сухого немецкого статистика к истории страны, из которой он бежал с таким удовольствием? Причина тому была двоякая: 1) русская история была для него предметом его ученого честолюбия: открыть ученому миру богатство неведомых ему исторических памятников народа, начинавшего возбуждать общее любопытство. Единственная в своем роде историческая словесность во всем ученом свете. Но 2) -- и это главное -- история этого народа поражала Шлецера размерами сцены, на которой она разыгрывалась. Этот последний взгляд он выразил еще в своей ранней брошюре 1767 г. (еще петербургского времени) "Probe der rassischen Annale..." Но это воздержание понятно: Шлецер не был достаточно подготовлен к научному изучению истории России. Он сам признается, что неспособен написать сколько-нибудь хорошую историю России для серьезных читателей. Но он имел превосходную подготовку к историко-критической работе; вот почему все его внимание сосредоточилось на критическом изучении русской истории. Выше было замечено, с каким пренебрежением Шлецер относился к трудам туземных русских писателей, предшествовавших ему и ему современных. Из русских писателей, занимавшихся русской историей, замечает он в своем Nestor'e, не было ни одного ученого-историка. Все, что написано в этой области туземными любителями, по его взгляду, замечательно дурно, недостаточно и неверно. Только одному изданию отдает он справедливость -- это издание Русской Правды Мусина-Пушкина с товарищами¹¹⁹.

"Нестор"

План, основанный на его мнении о Несторе как основном и древнейшем источнике истории не только России, но и всего европейского Севера, изложен в одном из прибавлений, где он рассматривает вопрос о том, как надо далее вести изучение русской истории. Ее надо еще создать; чтобы поставить ее на достаточную высоту, понадобится лет 20. Это изучение должно начаться с Нестора; поэтому первым шагом в деле этого создания должно быть критическое издание Нестора. Над Нестором надо исполнить три главные операции. Они состоят в последовательном разрешении трех вопросов: 1) что в труде Нестора принадлежит действительно ему, а не его продолжателям и переписчикам. Это малая или низшая критика (критика текста); 2) что разумел Нестор под тем, что он написал (изучение археологии, языка и т. д.): лексическое, грамматическое и историческое истолкование Нестора; 3) правильна ли мысль Нестора, т. е. критическое изучение его самого¹²⁰; для этого надо принять в расчет степень образования и характер исторических воззрений Нестора. Шлецер, собственно, предпринял разрешение только первого вопроса: как восстановить действительный, подлинный текст Нестора; все другие вопросы могут быть решены только после решения этой начальной задачи. Для этого нужно собрать все списки, сравнить их, разбить летопись на главы или параграфы и, наконец, напечатать слово в слово. Очень трудный вопрос, как печатать? Что значит слово в слово? Значит ли это издать исправленный текст или каждый из списков порознь? Здесь Шлецер делает несколько ценных замечаний, которые важны для нас потому, что ими, очевидно, руководствовалась Археографическая комиссия при издании летописи¹²¹. В основание надо положить наиболее надежный, т. е. самый древний, список, а из остальных выбирать только варианты. Но такое сводное издание не есть еще конец. Путем сравнения надо выделить все прибавки, пояснения, восстановить все пропуски, исправить вое искажения: только над таким очищенным Нестором можно будет предпринять высшую критику. Этим планом руководился и сам Шлецер в своем сочинении. Это -- именно критическая очистка текста Нестора. У Шлецера за границей было под руками 12 печатных и 9 рукописных списков. Это скудный запас, но Шлецеру из-за границы трудно было доставать больше¹²². Прежде всего в черновой обработке он разбил текст Нестора на сегменты, т. е. на отдельные небольшие главы по содержанию. Все списки он распределил на три группы, или редакции, по степени их близости друг к другу. Каждый Сегмент он выписывал из трех рукописей, которые казались ему наиболее типичными для каждой редакции. К каждому сегменту он приписывал варианты из других, наиболее близких списков. В каждом сегменте он путем сличения восстанавливал подлинный, очищенный текст Нестора. Потом этот текст он переводил на немецкий и, наконец, к переводу прибавлял комментарий. Вот общий план его работы: сличение текста по спискам, восстановление подлинного чтения, точный перевод и комментарий¹²³.

Работе предпослано длинное введение в древнюю русскую историю, где он говорит о Несторе, о его летописи, о других временниках и сборниках и т. п.

Разбирая текст Нестора таким образом до половины XI в., Шлецер в разных местах исследования высказывает свои суждения о начале нашей истории. Эти суждения легли в основание целого ряда общих сочинений по нашей истории, появившихся в XIX в.

Как Шлецер представляет себе начало нашей истории? Легко заметить источники этого взгляда. Это не результат научного исследования, а просто повторение взгляда Нестора, которое говорит то же самое и даже в сходных словах. Там, где взгляд Нестора мутился и требовал ученого комментария, Шлецер черпал пояснения у Байера, частью у Миллера. Трудно отыскать в изложении Шлецера даже новый аргумент в оправдание этой теории. А самая эта теория была создана для объяснения того памятника, который Шлецер называет летописью Нестора.

Итак, Шлецер, разбирая текст Нестора для объяснения Нестора, понемногу усвоил его взгляды и проверял его им же. Так сказался методологический недостаток всей школы Михаэлиса. Шлецер -- критик, а не историк во всем своем исследовании, ибо он, собственно, не двинулся ни на шаг вперед сравнительно с самим Нестором в понимании фактов. Это произошло оттого, что он имел дело не с историей, а с историческим памятником. Взор его никогда не проникал до фактов; ему нужны были факты только для объяснения памятника.

Заключение о А. Л. Шлецере

Шлецер оказал русской историографии две важные методологические услуги. 1) В самородную русскую критику Шлецер внес правила, многие, если не общепризнанные, и во всяком случае более надежные и полезные; 2) Шлецер высказал очень много догадок о том, как надо читать и исправлять текст, и сделал много поправок в тексте летописи. Но основная точка зрения была им недостаточно проверена. Он думал, что имеет дело с одним лицом -- с летописцем Нестором; кроме того, он видел в Несторе наиболее надежный источник для истории не только Руси, но и всего севера. Но ведь этого ничего нет. Перед Шлецером лежал не Нестор и не летописец, а ученая историческая диссертация, написанная в начале XII в., со всеми приемами диссертации. Нестор -- это отдельные разбрызганные капли, перемешанные с примесями совсем не летописного свойства. Выписка из Амартола стоит рядом с народной песней и с личным мнением составителя. Это был не летописец, и не баснописец, а ученый исследователь.

Таким образом, Шлецер не уяснил себе предварительно самого свойства своего памятника и прилагал к нему приемы, к нему не идущие¹²⁴.

КОММЕНТАРИИ

Восьмой том "Сочинений" В. О. Ключевского содержит статья и речи, написанные им в 1890--1905 гг. Это было время распространения марксизма в России, ознаменованное появлением гениальных трудов В. И. Ленина, которые представляли собою новый этап в развитии исторического материализма, давали ключ к пониманию основных моментов русского исторического процесса.

Буржуазная наука в период империализма переживала состояние кризиса, который отразился и на творчестве В. О. Ключевского Он постепенно отходит от позиций буржуазного экономизма воскрешая некоторые уже безнадежно устаревшие построения более официальной историографии.

Том открывается большим исследованием "Состав представительства на земских соборах древней Руси" (1890--1892 гг.) Эта работа Ключевского долгое время являлась крупнейшим обобщающим трудом но истории соборов XVI в. Широкое привлечение источников, источниковедческий анализ, прекрасная осведомленность в истории государственных учреждений, яркость изложения конкретного материала отличают статью Ключевского, которая оказала заметное влияние на последующую историографию вопроса Вместе с тем работа В. О. Ключевского свидетельствовала о том, что историк в ряде общих вопросов истории России XVI в возвращался назад, к представлениям "государственной" школы Не случайно и сам его труд был посвящен виднейшему представителю этой школы Б. Н. Чичерину.

Свое исследование Ключевский начинает с резкого противопоставления земских соборов сословно-представительным учреждениям Запада, вступая тем самым в полемику с В. Н. Латкиным и другими учеными, говорившими о чертах сходства между этими учреждениями. "На земских соборах, -- пишет Ключевский, -- не бывало и помину о политических правах, еще менее допускалось их вмешательство в государственное управление, характер их всегда оставался чисто совещательным; созывались они, когда находило то нужным правительство; на них не видим ни инструкций данных представителям от избирателей, ни обширного изложения общественных нужд, ни той законодательной деятельности, которой отличались западные представительные собрания... Вообще земские соборы являются крайне скудными и бесцветными даже в сравнении с французскими генеральными штатами, которые из западноевропейских представительных учреждений имели наименьшую силу" {См. выше, стр. 9.}.

Вслед за Б. Н. Чичериным В. О. Ключевский связывал происхождение земских соборов не с социально-экономической жизнью общества, ростом дворянства и городов, заявлявших свои политические требования, а с нуждами государства. Соборное представительство, по мнению Ключевского, "выросло из начала государственной ответственности, положенного в основание сложного здания местного управления" {Там же, стр. 104 (ср. стр. 101--102).}. Развивая свою антитезу России Западу, Ключевский писал, что "земское представительство возникло у нас из потребностей государства, а не из усилий общества, явилось по призыву правительства, а не выработалось из жизни народа, наложено было на государственный порядок действием сверху, механически, а не выросло органически, как плод внутреннего развития общества" {См. там же, стр. 71.}. Земский собор, -- резюмировал Ключевский, -- "родился не из политической борьбы, а из административной нужды" {Там же, стр. 110.}.

Работа В. О. Ключевского писалась в обстановке политической реакции, в годы осуществления земской контрреформы 1890 г., которая фактически упраздняла даже элементы самостоятельности земских учреждений, подчинив их правительственным чиновникам. В таких условиях работа Ключевского, утверждавшего решающую роль государства в создании земских соборов, приобретала особый политический смысл, ибо она как бы исторически обосновывала незыблемость существовавших порядков. Не обострение классовой борьбы, не усиление дворянства и рост городов, оказывается, породили земские соборы, а всего лишь "административная нужда".

Эта общая концепция В. О. Ключевского проводилась им и при конкретном разборе сведений о земских соборах 1550, 1566 и 1598 гг. Так, говоря о соборе 1566 г., Ключевский считает, что он был "совещанием правительства со своими собственными агентами" {Там же, стр. 49.}. Таким образом, Ключевский замаскированно становился на позиции тех, кто доказывал, что Россия никогда не имела представительных учреждений.

Впрочем, Ключевский уже отмечал присутствие на соборе 1598 г. выборных представителей местных дворянских обществ {Там же, стр. 64--66.}.

Концепция Ключевского вызвала возражение еще при его жизни. С. Авалиани в особом исследовании о земских соборах опроверг многие его тезисы. Советская историческая наука продвинула вперед дело изучения земских соборов XVI в. С. В. Юшков отмечал, что земские соборы XVI--XVII вв. являлись сословно-представительными учреждениями {См. С. В. Юшков, К вопросу о сословно-представительной монархии в России, "Советское государство и право", 1950, No 10, стр. 40 и след.}, игравшими видную роль в политической жизни Русского государства. M. H. Тихомиров отметил и то, что сведения В. О. Ключевского о действительно состоявшихся земских соборах XVI в. очень неполны {См. М. Н. Тихомиров, Сословно-представительные учреждения (земские соборы) в России XVI в., "Вопросы истории". 1958, No 5, стр. 2--22.}. Это подтвердилось новыми находками материалов о соборных заседаниях 1549, 1575, 1580 гг. и др., которые не были известны Ключевскому {См. С. О. Шмидт, Продолжение хронографа редакции 1512 г., "Исторический архив", т. VII, М.--Л. 1951, стр. 295. В. И. Корецкий. Земский собор 1575 г. и поставление Симеона Бекбулатовича "великим князем всея Руси", "Исторический архив", 1959, No 2, стр. 148--156. См. также В. Н. Автократов, Речь Ивана Грозного 1550 года как политический памфлет конца XVII века ("Труды Отдела древнерусской литературы", т. XI. М.--Л. 1955, стр. 255--259).}.

Если общая концепция Ключевского о характере земских соборов в России XVI--XVII вв. даже для своего времени была шагом назад, то многие его конкретные наблюдения, несомненно, интересны. Мысль о связи "соборного представительства с устройством древнерусских земских миров и общественных классов" {См. выше, стр. 15.} заслуживает внимания. Ключевский показал, как дворянский участник соборных заседаний был по существу "естественным представителем на соборе уездной дворянской корпорации" {Там же, стр. 35.}.

Исследование В. О. Ключевского о земских соборах в дальнейшем было широко использовано автором при подготовке к печати окончательного варианта "Курса русской истории" {См. В. О. Ключевский, Сочинения, т. II, М. 1957, стр. 373--398; т. III, М. 1957, стр. 289--291, 300--318.}.

В статье "Петр Великий среди своих сотрудников" В. О. Ключевский, очерчивая яркий образ этого деятеля XVIII в., стремился показать, что Петр I будто бы в своей деятельности как правитель проявил новые черты: "это -- неослабное чувство долга и вечно напряженная мысль об общем благе отечества, в служении которому и состоит этот долг" {См. выше, стр. 315.}.

Установление самодержавия в России, конечно, привело к некоторому изменению в формулировках идеологического оправдания самодержавия; в частности, понятие "общего блага", столь характерное для "просвещенного абсолютизма", проповедовалось не одними российскими самодержцами. Однако под этим "общим благом" понимались узкие классовые интересы, в первую очередь дворянства. Личные высокие качества Петра I вызвали стремление дворянской и буржуазной историографии резко противопоставлять деятельность Петра I его предшественникам. Не избежал этого и В. О. Ключевский, нарисовавший явно идеалистический образ царя, будто бы подчинявшего все свои помыслы служению государству.

В восьмом томе впервые публикуется речь, произнесенная В. О. Ключевским на торжественном заседании в Московском университете 26 мая 1899 г., посвященном столетию со дня рождения А. С. Пушкина {См. статью "Памяти А. С. Пушкина", стр. 306--313.}. В ней В. О. Ключевский подчеркнул не только глубоко национальный характер творчества А. С. Пушкина, но и его значение в развитии мировой культуры, связывая деятельность гениального поэта с развитием русской культуры XVIII в. "Целый век нашей истории работал, -- пишет Ключевский, -- чтобы сделать русскую жизнь способной к такому проявлению русского художественного гения" {Там же, стр. 309.}. И в своей речи В. О. Ключевский вновь особенно подчеркивает то, что толчок к развитию русской культуры целиком и полностью принадлежал инициативе одного лица -- Петра I, который своими реформами, всей своей государственной деятельностью добился того, что Россия впервые почувствовала "свою столь нежданно и быстро создавшуюся международную и политическую мощь". Россия будто бы откликнулась на "призыв, раздавшийся с престола", и выдвинула таких деятелей культуры, как М. В. Ломоносов и А. С. Пушкин {См. выше, стр. 307, 308.}.

Исследования, посвященные культуре XVIII в., занимают у В. О. Ключевского специальный раздел в его научном творчестве. Среди них прежде всего выделяются две статьи, посвященные крупному дворянскому историку XVIII в. -- И. Н. Болтину. В них Ключевский пытается проследить последовательное развитие русской исторической науки, начиная с первой половины XVIII в. Продолжая начатые С. М. Соловьевым исследования о научной деятельности Болтина, Ключевский верно отметил роль последнего в развитии русского исторического знания, стремление Болтина отразить своеобразие русской истории одновременно с применением сравнительного метода при рассмотрении истории России и истории Западной Европы. "Его патриотическая оборона русской жизни превращалась в спокойной сравнительное изучение русской истории, а такое изучение побуждало искать законов местной народной истории и тем приучало понимать закономерность общего исторического процесса" {Там же, стр. 156.}, -- в таких словах писал В. О. Ключевский о И. Н. Болтине. Необходимо отметить, что В. О. Ключевский идеализировал взгляды И. Н. Болтина, совершенно опуская из вида его апологетику самодержавного строя России.

В другой работе, посвященной истории XVIII в., -- "Недоросль Фонвизина" -- В. О. Ключевский основное внимание уделил уровню образования в среде дворянского общества того времени, используя в качестве примера собирательные образы комедии Д. И. Фонвизина. В этом произведении В. О. Ключевский справедливо увидел прекрасный источник по истории XVIII в. Верно признавая комедию бесподобным зеркалом русской действительности, В. О. Ключевский отметил, что духовные запросы в среде дворянского общества находились на крайне низком уровне и идеи просвещения очень туго усваивались им. Ключевский пытался объяснить это обстоятельство слабостью общественного сознания в среде дворянства, его нежеланием откликаться на предначертания правительства, направленные к тому, чтобы дворянство на себе самом показало "другим классам общества, какие средства дает для общежития образование, когда становится такой же потребностью в духовном обиходе, какую составляет питание в обиходе физическом" {Там же, стр. 285.}.

Давая яркие картины дворянского воспитания XVIII в., Ключевский тем не менее не захотел разобраться в том, что вся система образования XVIII в., как и позднее, строилась в царской России на сугубо классовой основе. Молодое поколение дворянства получало воспитание в направлении, отвечающем нуждам своего класса, но отнюдь не "общественного сознания".

В явной связи с этюдом о "Недоросле" находится и статья Ключевского "Воспоминание о Н. И. Новикове и его времени". Следуя установившемуся в буржуазной историографии взгляду на Н. И. Новикова как книгоиздателя, Ключевский связывал эту сторону деятельности Новикова с состоянием просвещения в России во второй половине XVIII в. В. О. Ключевский видел в Новикове редкий тип передового русского дворянина, посвятившего свой организаторский талант распространению в России просвещения путем издания сатирических журналов и книгоиздательства {См. выше, стр. 249, 251.}. Однако Ключевский оставил в стороне деятельность Новикова как русского просветителя XVIII в., вовсе не ограничивавшегося только книгоиздательской деятельностью. Ведь Н. И. Новикову принадлежал целый ряд полемических статей и философских произведений, в которых была заложена прежде всего антикрепостническая, антидворянская идея.

Ряд статей и этюдов В. О. Ключевский посвятил деятелям культуры и науки XIX в. Среди них -- воспоминания об его учителях по Московскому университету С. М. Соловьеве и Ф. И. Буслаеве, статьи и наброски, посвященные Т. Н. Грановскому, М. Ю. Лермонтову, А. С. Пушкину и др. В. О. Ключевский в публикуемых в настоящем томе воспоминаниях о С. М. Соловьеве характеризует своего учителя как выдающегося педагога, уделявшего много внимания университетскому преподаванию. Большой интерес представляет высказывание Ключевского о замысле основного труда С. М. Соловьева -- "История России с древнейших времен". Ключевский считал, что основная идея Соловьева заключалась в том, чтобы написать историю России за "120 лет нашей новой истории с последней четверти XVII до последних лет XVIII в." Первые 12 томов труда -- "только пространное введение в это обширное повествование о петровской реформе" {Там же, стр. 359.}. Ключевский очень сожалел, что Соловьев не успел завершить работы над своим трудом и не показал путь, пройденный Россией "между началом и концом XVIII в." {Там же, стр. 367.}

Пробел в монографическом изучении России XVIII в. В. О. Ключевский пытался в какой-то мере завершить сам, сделав это в IV и V частях своего "Курса русской истории". Для характеристики взглядов Ключевского на историю России XVIII в. важно отметить, что в данное вопросе он существенно отошел от точки зрения Соловьева. Говоря о дальнейшей судьбе реформ Петра I (после его смерти и до 1770-х годов), как это показано в "Истории России" Соловьева, Ключевский писал: "...мысль о реформе, как связующая основа в ткани, проходит в повествовании из года в год, из тома в том. Читая эти 11 томов, иногда как будто забываешь, что постепенно удаляешься от времени Петра" {Там же, стр. 365--366.}. Действительно, С. М. Соловьев видел в буржуазных реформах 60-х годов непосредственное продолжение и развитие реформ Петра I, против чего уже возражали В. Г. Белинский и другие революционные демократы {См. "Очерки истории исторической науки в СССР", т. I, M. 1955, стр. 358.}. В. О. Ключевский в своем "Курсе русской истории", пытаясь проследить судьбы реформ Петра I после его смерти, видел в "начале дворяновластия", реакцию против этих реформ {Об этом cм. В. О. Ключевский, Сочинения, т. IV, М. 1958, стр. 345.}, считал, что "редко когда идея исторической закономерности подвергалась такому искушению, как в последней его четверти" (XVIII в.) {См. выше, стр. 367.}. В. О. Ключевский не связывал установление "дворяновлаетия" в России с развитием феодализма, хотя уже в работе о земских соборах сам же показал, что дворянство делается силой задолго до XVIII в. Но, несмотря на отрицание классовой основы самодержавия, стремление В. О. Ключевского уловить новые явления в историческом развитии России XVIII в. сохраняет историографический интерес.

Воспоминания В. О. Ключевского о знаменитом русском филологе Ф. И. Буслаеве, под руководством которого он занимался 6 Московском университете, просто и вместе с тем очень четко вскрывают значение Буслаева как крупнейшего ученого, поставившего в неразрывную связь развитие письменности и литературы на Руси с языком народа, с памятниками народного творчества. "Так рост языка приводился в органическую связь с развитием народного быта, а письменная литература -- в генетическую зависимость от устной народной словесности", -- писал Ключевский в своих набросках к статье о Ф. И. Буслаеве {См. ниже, стр. 475.}.

Статья о Т. Н. Грановском, написанная Ключевским к пятидесятилетию со дня его смерти, в момент подъема революции 1905 г., отражала скорее политические взгляды автора, нежели оценку научной деятельности Т. Н. Грановского. В. О. Ключевский, близкий в то время к партии кадетов, противопоставлял в этой статье преобразовательную деятельность Петра I деятельности самодержцев России вплоть до конца XIX в., которые "обманули надежды" людей "меры и порядка" {См. выше, стр. 394, 395.}.

Наконец, в статье "Грусть" В. О. Ключевский попытался в плане излюбленного им психологического анализа рассмотреть творчество М. Ю. Лермонтова. Он верно связал противоречивость творчества Лермонтова с условиями дворянского быта и среды, вызывавшими у поэта горькую досаду и чувство ненависти и презрения к окружавшему его обществу. Но далее В. О. Ключевский, игнорировавший развитие демократической направленности общественной мысли, пытался доказать, что М. Ю. Лермонтов превратился в "певца личной грусти", сугубого индивидуалиста, в конце своего короткого жизненного пути подошедшего к примирению с "грустной действительностью", проникнутого христианским чувством смирения {См. там же, стр. 113, 120, 124, 128, 131, 132.}. Это мнение резко противоречит тому огромному общественно-политическому звучанию, какое в действительности имели произведения великого русского поэта.

Большой интерес представляют публикуемые в настоящем томе обстоятельные отзывы В. О. Ключевского на исследования П. Н. Милюкова, Н. Д. Чечулина и Н. А. Рожкова.

Несмотря на то что в 1890--1900 гг. В. О. Ключевский не создал ни одной монографической работы, посвященной социальным или экономическим вопросам истории России, он продолжал интересоваться этими вопросами и в своих отзывах выдвигал интересные положения, не утерявшие своего значения до настоящего времени и важные для освещения его личных взглядов.

В трактовке реформ Петра I, их причин и характера осуществления, В. О. Ключевский был близок к взглядам П. Н. Милюкова, которые тот высказал в исследовании -- "Государственное хозяйство России в первую четверть XVIII в. и реформы Петра I". И сам Ключевский в своем "Курсе русской истории" { В. О. Ключевский, Сочинения, т. IV, стр. 360, 361.} смотрел на совершавшиеся изменения в социально-экономической жизни страны в начале XVIII столетия главным образом сквозь призму правительственных преобразований. Тем не менее и Ключевский вынужден был признать крайний схематизм построений Милюкова, ядовито отметив, что многие выводы последнего получились в результате излишнего доверия к денежным документам XVIII в. В. О. Ключевский ставил государственные преобразования во взаимосвязь с состоянием народного хозяйства, упрекая Милюкова в том, что тот "в своем исследовании строго держится в кругу явлений государственного хозяйства, в трафарете финансовой росписи;.. а такую близкую к государственному хозяйству область, как хозяйство народное, оставляет в тени" {См. выше, стр. 182.}.

В отзыве на исследование Н. Д. Чечулина "Города Московского государства в XVI в." Ключевский, давая целый ряд интересных соображений о критике писцовых книг как основного вида источников, использованных Чечулиным, высказывал ценные соображения относительно значения городов "как факторов общественной жизни". Так, В. О. Ключевский пишет о необходимости изучения состава городского населения в тесной связи с уездным, требует прежде всего учитывать посадское население в городах, а также не обходить молчанием иных поселений, "не носивших звания городов, но с посадским характером" {Там же, стр. 201--203.}.

В том же плане В. О. Ключевский построил свой отзыв о другом труде социально-экономического характера -- "Сельское хозяйство Московской Руси в XVI в." Н. А. Рожкова. В своем отзыве р. О. Ключевский ставил в большую заслугу автору постановку вопроса о сельскохозяйственном кризисе во второй половине XVI в. Однако Ключевский не соглашался с мнением Рожкова, что этот кризис был вызван системой землевладения и хозяйства, ростом поместного и крупного монастырского земледелия. Он считал нужным ставить вопрос более широко: "Условия, создавшие этот кризис, не ограничивались сферой сельского хозяйства, произвели общий и один из самых крутых переломов, когда-либо испытанных русским народным трудом, и когда вопрос будет обследован возможно разностороннее, тогда, может быть, и самый процесс получит иное освещение и иную оценку" {Там же, стр. 386.}. Следует отметить, что вопрос о причинах сельскохозяйственного кризиса второй половины XVI в. до настоящего времени не получил окончательного разрешения. В частности, причины этого кризиса по-разному объяснены в трудах Б. Д. Грекова и M. H. Тихомирова {О историографии вопроса см. Б. Д. Греков, Крестьяне на Руси, кн. 2, М. 1954, стр. 233--242.}

Восьмой том "Сочинений" В. О. Ключевского завершается лекциями по русской историографии, читанными историком в конце 80-х -- начале 900-х годов в Московском университете. "Лекция" представляют собою основную часть специального курса, который читался Ключевским как непосредственное продолжение его курса по источниковедению {Курс лекций Ключевского по источниковедению см. в кн.: В. О. Ключевский, Сочинения, т. VI, М. 1959.}. Полностью сохранились и воспроизводятся в настоящем издании девять лекций по историографии XVIII в. Вводная лекция к курсу, разделы по историографии летописного периода, XVII в. и о В. Н. Татищеве сохранились только в набросках, которые в настоящем издании не публикуются.

Курс лекций Ключевского находится в тесной связи с его исследованиями по историографии XVIII в., в частности со статьями о Н. И. Новикове и И. Н. Болтине. В курсе В. О. Ключевский широко использовал как труды самих историков XVIII в., так и специальные исследования С. М. Соловьева, Пекарского и др. Ему удалось дать ряд интересных характеристик русских и немецких ученых XVIII в., занимавшихся историей России. Вместе с тем "Лекции" не свободны от целого ряда серьезных недочетов. Односторонней являлась оценка историографического наследия М. В. Ломоносова, труды которого сыграли крупную роль в изучении древней русской истории, в борьбе, с норманистическими построениями Байера, и Миллера {См. Б. Д. Греков, Ломоносов-историк, "Историк-марксист", 1940, No 11, стр. 18--34; M. H. Тихомиров, Русская историография XVIII в., "Вопросы истории", 1948, No 2, стр. 94--99; "Очерки истории исторической науки в СССР", т. I, стр. 193--204.}. Вывод Ключевского о том, что "Древняя Российская история" Ломоносова не оказала большого влияния "на ход историографии" {См. выше, стр. 409.}, не соответствует действительному положению вещей.

Тем не менее публикуемый курс В. О. Ключевского при всем его конспективном характере представляет научный интерес, как один из первых опытов освещения истории русской исторической науки XVIII в.

-----

Кроме издаваемых в "Сочинениях", а также опубликованных в других сборниках и журналах статей, рецензий и речей В. О. Ключевского, значительное число подобных материалов (большей частью незавершенных автором) сохранилось в рукописном виде {Основная их часть хранится в фонде Ключевского Рукописного собрания Института истории АН СССР, папка 25 (в дальнейшем при указании материалов, место хранения которых специально не оговаривается, следует иметь в виду, что они находятся в этой папке).}. К их числу относятся две студенческие работы Ключевского, написанные в 1862--1863 гг.: "Сочинения Дюрана, епископа Мендского о католическом богослужении" (2 п. л.) и "Сравнительный очерк народно-религиозных воззрений" (около 0,5 п. л.). Последняя работа, написанная в семинаре Ф. И. Буслаева, весьма интересна для изучения вопроса о формировании исторических взглядов Ключевского. Ключевский в ней подчеркивает, что человек "в естественном состоянии... находится под постоянным, неотразимым и непосредственным влиянием природы, которая могущественно действует на всю его жизнь" и, в частности, ее явления определяют "все содержание религиозных верований". Это утверждение вызвало возражения Буслаева, который на полях написал, что "главное -- в зависимости от условий и обычаев самой жизни народа". "Быт иногда сильнее природы оказывает действие на образование мифов, ибо через условия быта природа входит в мифологию".

К 1865 г. относится незавершенная работа Ключевского "О церковных земельных имуществах в древней Руси" (около 2 п. л.). Этой теме позднее автор посвятил ряд работ и уделил значительное внимание в "Курсе русской истории". Очевидно, в связи с первоначальным планом изучения "житий святых" как источника по истории землевладения и хозяйства, в конце 60-х годов XIX в. написано Ключевским исследование об участии монастырей в колонизации Северо-Восточной Руси, также оставшееся незаконченным, но давшее позднее материал автору для "Курса".

В 70-х годах XIX в. Ключевский пишет ряд рецензий на вышедшие тогда большие исторические труды. В "Заметках о ереси жидовствующих" (1870 г., около 1 п. л.), написанных в связи с выходом в свет "Истории русской церкви" Макария (т. VI), Ключевский говорит о необходимости изучать ересь как определенное движение, в глубине которого действовали "практические мотивы, направленные против всего строя русской церковной жизни XV в." {Подробнее об этих заметках см. в книге Н. А. Казаковой и Я. С. Лурье, "Антифеодальные еретические движения на Руси XIV -- начала XVI в.", М.-Л. 1955, стр. 7, 9.}

Резкой критике подвергает он труды ученых-славянофилов и представителей официального направления. Им были написаны: в 1872 г. рецензия на книгу М. П. Погодина "Древняя русская история домонгольского ига", т. I--III (около 0,5 п. л.); рецензия на "Русскую историю", т. 1, К. Н. Бестужева-Рюмина (около 0,5 п. л.); в 1879 г. набросок рецензии на "Лекции по истории русского законодательства" И. Д. Беляева под заглавием "Русский историк-юрист недавнего прошлого" (Государственная библиотека им. В. И. Ленина [далее -- ГБЛ], папка 14, дело 16); наброски рецензии на книгу И. Е. Забелина "История русской жизни", т. II (ГБЛ, папка 12, дело 2, около 0,5 п. л.). К этого же рода полемическим материалам относится письмо (начало 70-х годов XIX в.)) в газету о роли Москвы в русской истории (0,4 п. л.). В этом письме Ключевский саркастически высмеивает славянофильское представление о том, что Москва была "городом нравственного мнения".

В связи с выходом в свет в 1876 г. книг Д. Иловайского "Розыскания о начале Руси" и "История России", т. I, Ключевский начал полемическую статью по варяжскому вопросу, к которой он вернулся в 90-х годах XIX в. (0,75 п. л.).

В этой работе Ключевский подвергает критике норманскую теорию Погодина и роксоаланскую гипотезу Иловайского, а в 90-х годах коснулся также возникновения "варяжского вопроса" в историографии XVIII в.

Вероятно, в связи с работой над "Курсом русской истории" Ключевский написал в конце 70-х годов небольшой труд "О племенном составе славян восточных" (около 0,8 п. л.; ГБЛ, папка 15, дело 20), в котором исходил из тезиса С. М. Соловьева о том, что "История России есть история страны, которая колонизуется".

От 80--90-х годов сохранился ряд отзывов Ключевского, в том числе на диссертации Н. Кедрова "Духовный регламент в связи с преобразовательной деятельностью Петра Великого" (1883, около 0,3 п. л.), В. Е. Якушкина "Очерки по истории русской поземельной политики в XVIII--XIX вв." (1890, 0,1 п. л.; ГБЛ, папка 14, дело 18), М. К. Любавского "Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства" (1894, 0,2 п. л.; ГБЛ, папка 14, дело 27), А. Прозоровского "Сильвестр Медведев" (1897, 0,4 п. л.; ГБЛ, папка 14, дело 23), H. H. Фирсова "Русские торгово-промышленные компании в 1 половине XVIII ст." (1897, 0,1 п. л.). Все эти отзывы сохранились, как правило, не в законченном, а черновом виде. Тот же характер имеют и наброски речей, произнес сенных Ключевским в связи с юбилейными датами, похоронами и т. п., например речь памяти И. С. Аксакова (1886, 0,2 п. л.), речь при закрытии Высших женских курсов (1888, 0,1 п, л.), речь памяти А. Н. Оленина (1893, 0,25 п. л.; ГБЛ, папка 13, дело 14), наброски речи о деятельности Стефана Пермского (1896, 0,25 п. л.), памяти П. И. Шафарика (1896, 0,1 п. л.; ГБЛ, папка 15, дело 2), памяти К. Н. Бестужева-Рюмина (1897, 0,2 п. л.; ГБЛ, папка 14, дело 6), памяти А. Н. Зерцалова (1897, 0,1 п. л.), памяти А. С. Павлова (1898; ГБЛ, папка 15, дело 4), речь на чествовании В. И. Герье (1898, 0,1 п. л.; ГБЛ, папка 15, дело 3), речь на столетнем юбилее Общества истории и древностей российских (1904, 0,7 п. л.), набросок речи, посвященной 150-летию Московского университета (1905, 0,1 п. л.).

В фонде Ключевского в ГБЛ сохранились также рукописи неизданных статей и рецензий, а также ряда статей, опубликованных Ключевским, но не вошедших в настоящее издание: "Рукописная библиотека В. М. Ундольского" (1870; ГБЛ, папка 14), рецензия на Т. Ф. Бернгарди (1876, ГБЛ, папка 14, дело 12), копия отчета "Докторский диспут Субботина" (1874; ГБЛ, папка 14, дело 13), рецензия на книгу Д. Д. Солнцева (1876; ГБЛ, папка 14, дело 14), наброски статьи о Н. Гоголе (1892, 0,25 п. л.), "Новооткрытый памятник по истории раскола" (1896, 0,5 п. л.; ГБЛ, папка 13, дело 22), "О хлебной мере в древней Руси" (1884; ГБЛ, папка 13, дело 6), "Добрые люди Древней Руси" (1892; ГБЛ, папка 13, дело 12), "Значение Сергия Радонежского для истории русского народа и государства" (1892; ГБЛ, папка 15, дело 1), "Два воспитания" (1893; ГБЛ, папка 13, дело 13), "М. С. Корелин" (1899; ГБЛ, папка 14, дело 7), "Смена" (1899; ГБЛ, папка 14, дело 8), "О судебнике царя Федора" (1900; ГБЛ, папка 14, дело 9), отзывы на сочинения студентов Московской духовной академии и др.

В Институте истории АН СССР хранятся материалы и дополнения Ключевского к книге П. Кирхмана "История общественного и частного быта", М. 1867 (папка 25); в папке 24 находятся рукописи и корректуры следующих опубликованных в разных изданиях работ Ключевского: "Докторский диспут г. Субботина" (1874), корректура статьи "Содействие церкви успехам русского гражданского права и порядка" (1888), наборный экземпляр статьи "Значение Сергия Радонежского для русского народа и государства" (1892), наброски речи, посвященной памяти Александра III (1894), наброски статьи "М. С. Корелин" (1899).

* * *

При подготовке текста работ В. О. Ключевского и комментариев соблюдались правила, указанные в первом томе.

Текст восьмого тома Сочинений В. О. Ключевского подготовили к печати и комментировали В. А. Александров и А. А. Зимин. В подготовке к печати текста лекций по русской историографии В. О. Ключевского и комментариев к ним принимала участие Р. А. Киреева.

Том выходит под общим наблюдением академика M. H. Тихомирова.

ЛЕКЦИИ ПО РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Курс лекций В. О. Ключевского по историографии печатается впервые. Рукопись хранится в ГБЛ, в Рукописном отделе, ф. 131, д. 12, ед. хр. 1 (три сшитые тетради на 76 л.). Рукопись представляет собой студенческую запись, которая впоследствии проверялась самим В. О. Ключевским. Названия разделов лекций частично сохранились в тексте лекций, частично добавляются при публикации, проведена необходимая археографическая обработка и унификация.

¹ "Доклад Блюментроста 22 янв. 1724. П. Пекарский, История императорской Академии наук [далее -- Пекарский ], т. 1, СПб. 1870, стр. XXX; Первое торж. заседание 27 дек. 1725 (там же, стр. XXXVII)".

² Пекарский, т. 1, стр. 184.

3 С. М. Соловьев, История России с древнейших времен [далее--Соловьев], т. 20, M 1870, стр 239--240.

⁴ См. Comrnentarii Academiae scientiarum imperialis petropo-litanaae [далее -- Comm.], t. IV, p. 275--311 Русский перевод -- СПб. 1767, под заглавием "О варягах".

⁵ В. Н. Татищев, История российская с самых древнейших времен [далее -- Татищев], кн. 1, ч. 2, М. 1769, стр. 393.

⁶ [Далее зачеркнуто:] "Борьба эта начинается уже в царствование Елизаветы Петровны".

⁷ Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 418.

⁸ Пекарский, т. 1, стр. 319.

⁹ [Comm., t. IV, p. 275. В русском переводе: "От начала руссы, или россияны владетелей варягов имели. Выгнавши ж оных, Гостомысл от славянского поколенья, правил владением, и ради междусобных мятежей ослабевшим, и от силы варягов устесненным. По его совету россияне владетельский дом от варягов опять возвратили, то-есть: Рурика и братьев". Байер. О варягах, СПб. 1767, стр. 1.]

¹⁰ "Происхождение сказки от ошибочной догадки Викентия Кадлубка (XIII в.), смешавшего Люблин с Юлином городом (Юлий Цезарь и сестра его Юлия за Лешком -- Lestco Stomachum haec movere possunt, cum viscerum omnium doloribus, donee illatum cruda êjecta fuerint. Comm. V. IV, p. 277".

¹¹ Comm., t. IV, p. 280; Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 410 и след.

¹² Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 397.

¹³ "Напр. Comm., t. IV, p. 285, о Святославе, сканд. sven видит Σφενδωσλάβος.

¹⁴ О значении этого слова, см. Comm., t. IV, p. 295; Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 409.

¹⁶ Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 410.

¹⁶ Comm., t. IV, p. 297; Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 411.

¹⁷ "Тогда это не было бесчестным ремеслом".

¹⁸ Comm., t. IV, p. 301 и 304; Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 413 и 418.

¹⁹ Выписка: Comm., t. IV, p. 303--304, Татищев, кн. 1, ч. 2, стр. 418.

²⁰ "Главные статьи Байера в Comrnentarii Academiae scientiarum imperialis petropolitanaae, t. I--IX, СПб. 1726-1739. Смотри подробнее у П. Пекарского "История Академии", т. 1, стр. 180--196",

²¹ "О Миллере у Пекарского. История Академии, т. I, стр. 308--430. О нем же статья С. М. Соловьева в "Современнике" 1854, том 47 (No 10, стр. 115--150)".

²² Sammlung russischer Geschichte, St.-Pb., 1732--1765.

²³ ((Летопись Феодосия, стр. 319)).

²⁴ [На полях:] "Акты, собранные Миллером в сибирских архивах, до сих пор печатаются в Дополнениях к актам историческим".

²⁵ Пекарский, т. 1, стр. 338.

²⁶ "Фишер академик, 1697--1771, по материалам Миллера составил] Sibirische Geschichte, Spb. 1768, 2 Bd. Русский перевод СПб. 1774".

²⁷ [Последние три фразы были позднее зачеркнуты Ключевским.]

²⁸ "Пекарский, т. 1, стр. 359 и 405. Шумахер о Миллере: "громкий голос и присутствие духа, очень близкие к нахальству".

²⁹ Пекарский, т. 1, стр. LXVI1.

³⁰ Там же, стр. 343. "Это было в 1746 г."

³¹ Там же, стр. 360.

³² Соловьев, т. 23, СПб. 1873, стр. 331.

³³ Пекарский, т. 1, стр. 361 и 380.

³⁴ Там же, стр. 361.

³⁵ [Далее зачеркнуто:] "Сказал мало нового, он изложил только взгляды и доказательства Байера".

³⁶ М. О. Коялович, История русского самосознания [далее -- Коялович], СПб. 1884, стр. 109--110.

³⁷ [Далее зачеркнуто:] "возражения со стороны академиков".

³⁸ Соловьев, т. 23, стр. 330--331.

³⁹ Коялович, стр. 110.

⁴⁰ "Лаврентьевская летопись, стр. 19; ср. стр. 28. "И от тех Варяг прозвася Руская земля, новугородьци, ти суть людье новгородьци от рода варяжьска, прежде бо беша словени". Русская летопись по Никонову списку, ч. 1, 1767, стр. 15. "И от тех варягов находников прозвашась Русь, и оттоле словет Руская земля, иже суть навгородстии людие и до нынешняго дне. Преже бо нарицахусь словене, а ныне Русь от тех варяг прозвашась; сице бо Варяги звахуся Русью".

⁴¹ Коялович, стр. 111.

⁴² Соловьев, т. 23, стр. 332.

⁴³ Ср. Пекарский, т. 1, стр. 380.

⁴⁴ Там же, стр. 57.

⁴⁵ Там же.

⁴⁶ "Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие". С 1758 г. изменяется название журнала: "Сочинения и переводы к пользе и увеселений служащие [далее -- Сочинения и переводы], т. 1--20, СПб. 1755--1764, продолжение их: Новые ежемесячные сочинения, издавались Академией с 1786 по 1796 г.

⁴⁷ Пекарский, т. 1, стр. 409.

⁴⁸ Там же, стр. 380.

⁴⁹ Опыт новейшей истории о России. Сочинения и переводы, СПб. 1761, генварь, стр. 3--63; февраль, стр. 99--154; март, стр. 195--244.

⁵⁰ "Миллер первым познакомил Западную Европу с историей России посредством своей Sammlung russischer Geschichte, 9 Bd. Spb. 1732--1765. Он издал также много памятников и сочинений русских ученых: Историю российскую В. Н. Татищева 4 тома, М. 1768--84; Судебник царя Иоанна, [изд.] Татищева, М. 1768; Степенную книгу, 2 ч., М. 1771--75; Географический лексикон Российского государства... Ф. Полунина, М. 1773; Письма Петра Великого, писанные к... Б. П. Шереметеву, M. J774; Описание земли Камчатки С. П. Крашенинникова, т. 1--2, СПб. 1755".

⁵¹ "Ломоносов предпринял вторую попытку полного и связного изложения русской истории. Эта попытка была смелее татищевской, но гораздо неудачнее.

Одна из самых бурных и поучительных русских жизней XVIII в. А. Галахов, История русской словесности, древней и новой, т. I, СПб. 1863 [далее -- Галахов], стр. 359. Побег в Москву и ученье в Славяно-греко-латинской академии (1729--1734). Вызов в академическую гимназию (1736). Ломоносов в Марбурге (1736--39). Занятия металлургией, увлечение и побег в Голландию. Возврат в отечество (1741). Адъюнкт и профессор химии и экспериментальной физики (с 1745 г).

Академическая жизнь Ломоносова слагалась из двух главных дел: из непрерывной и непримиримой войны с немцами в академии и из разнообразных и неутомимых учено-литературных работ. Опыт Ломоносова по русской истории тесно связан и с этой борьбой, и с этими работами.

Война с немцами-академиками испортила много крови Ломоносову; зато и он иногда доводил своих противников до отчаяния. Едва ли справедливо искать причины этой вражды только в личных несочувствиях Ломоносова или в его раздражительном ученом высокомерии, вообще в его упрямом, неуживчивом характере, "мужиковатом" нраве, какой приписывали ему его друзья и товарищи. Истинным источником вражды было патриотическое негодование, какое возбуждалось в Ломоносове отношением академических немцев к делу просвещения в России. Петербургская академия наук была тогда немецкой ученой колонией на Васильевском острове и на содержании русского народа. Немцы в ней хозяйничали и находили, что иначе и быть не могло и не должно. Они присвоили себе монополию научного знания в России и считали себя апостолами русского просвещения, убежденные, что русские сами без них, немцев, не способны вырабатывать научное знание и только от них могут восприять просвещение, как соску от няньки. Они делали большую честь России, что получали от ее правительства свои оклады по контракту и производили ученые работы, которые оставались никому не известными в России, кроме академической канцелярии. Ломоносов смотрел на их деятельность несколько иначе, по-своему. Он думал, что они только эксплуатируют свою ученую фирму, а не служат успехам русского просвещения, "употребляют дело божие для своих пристрастий, не заботясь о приращении наук в России", что, монополизировав науку в своих руках, они мешали ее распространению среди русских, довели академические университет и гимназию до такого состояния, что первый "ниже образа университетского не имел, а из гимназии в семь лет ни один школьник в достойные студенты не доучился". Такое отношение немцев-академиков к русскому народу и просвещению до глубины души возмущало Ломоносова как ученая недобросовестность и как обида России. Наемных просветителей ее он иначе не называл, как неприятелями наук российских, гонителями русского просвещения, успехи которого, по его словам, были ему всего в жизни дороже, и бороться с этими гонителями он считал своим священным долгом перед всемогущим промыслом, так богато его одарившим. "За общую пользу, -- писал он в 1761 г., -- а особливо за утверждение наук в отечестве и против отца своего родного восстать за грех не ставлю... Я к сему себя посвятил, чтоб до гроба моего с неприятелями наук российских бороться, как уже борюсь 20 лет; стоял за них смолода, на старость не покину". Мнение немцев о научной неспособности и беспомощности русских оскорбляло его как личная обида. Как смеют они думать так, когда перед ними стоит живая улика их неправды -- он, Ломоносов, которого они же сами и их заграничные авторитеты признали первоклассным ученым "с замечательным умом и отличным пред прочими дарованием"! А он -- русский человек и только. Так честь отечества для Ломоносова слилась с чувством собственного достоинства его. Без излишней скромности называя себя украшением Академии, он ценил в себе не профессора химии Ломоносова, а русского ученого (Соловьев, т. 23, стр. 326); он хотел, чтоб по нему, его способностям судили о русских людях, а не считали его исключительным явлением; указывая на свои учено-литературные заслуги, он мог сказать: вот что в состоянии сделать русский человек, когда ему дадут средства и не будут мешать. Потому его заветной мечтой было составить русскую Академию наук исключительно из русских ученых. В похвальном слове Елизаветы читаем такое обращение императрицы к русскому юношеству: "Обучайтесь прилежно; я видеть Российскую академию из сынов российских состоящую желаю" (Соловьев, т. 23, стр. 319). Незадолго до смерти он подавал президенту академии графу Разумовскому записку (1764) "о невыписывании из-за моря в академию иностранных профессоров, о научении и произведении природных россиян, посылая их в иностранные университеты".

⁵² Соловьев, т. 23, стр. 332.

⁵³ [Абзац был позднее зачеркнут Ключевским.]

⁵⁴ Соловьев, т. 23, стр. 323--324.

⁵⁵ [Далее идет текст:] "Шувалов торопил его. Ломоносову жалко было покидать свои занятия", [со слова "Ломоносову" зачеркнуто].

⁵⁶ Соловьев, т. 23, стр. 324.

⁵⁷ "Вступление в историю, стр. 79. Взгляд на дело. С. М. Соловьев, Писатели русской истории XVIII в. Архив историко-юридических сведений. Изд. Н. Калачов [далее -- Соловьев, Писатели русской истории], кн. II, половина I, M. 1855, отд. III, стр 41--42".

⁵⁸ К. Бестужев-Рюмин, Русская история [далее -- Бестужев], т. 1, СПб. 1872, стр. 211.

⁵⁹ Соловьев, т. 23, стр. 319; Галахов, т. I, стр. 349.

⁶⁰ Соловьев, Писатели русской истории, стр. 42.

⁶¹ Там же, стр. 43.

⁶² Там же, стр. 45.

⁶³ Галахов, т. I, стр. 424--425.

⁶⁴ "Изданы по-английски в 1840 г., по-немецки -- в 1857 г. и по-французски -- в 1860 г. Из них подробные извлечения Д. И. Иловайского в "Отечественных записках", т. CXXVI и CXXVII, СПб. 1859".

⁶⁵ "О нем см. К. Ф. Калайдовича в Записках и трудах общества истории и древностей российских", ч. II, отд. II, М. 1824, стр. 3--48".

⁶⁶ [Далее зачеркнуто:] "автором его мог быть Щербатов".

⁶⁷ Бестужев, т. 1, стр. 214, прим. 26. С. М. Соловьев, Август Людвиг Шлецер [далее -- Соловьев, Шлецер], "Русский вестник", М. 1856, т. II, стр. 527.

⁶⁸ Древняя российская вивлиофика, т. 1--10, СПб. 1773--75, 2-е изд, М. 1788--91, т. 1--20.

⁶⁹ "Перевод Антидота", см. Осьмнадцатый век, Исторический сборник, кн. 4, М. 1869, стр. 225--463.

⁷⁰ ((Письмо к Мордвинову 1790 г. Указ 4 декабря, 1783 г.))

⁷¹ [Слова: "и даже боярам" позднее заключены Ключевским в скобки.]

⁷² О нем см. Соловьев, Писатели русской истории, стр. 49--63. [См. также] Московское обозрение, 1859, кн. I, Современное состояние русской истории как науки, стр. 11--18.

⁷³ [Далее зачеркнуто:] "И что закон Петра именно направлен к тому, чтобы вызвать к жизни эти знатные роды, т. е. произвести доблестных предков".

⁷⁴ [М. Щербатов, История Российская от древнейших времен.., т. I--VII, СПб. 1770--1791.]

⁷⁵ "Характеристика Соловьева. См. Соловьев, Писатели русской истории, стр. 51".

⁷⁶ "Предисловие -- источники. Введение -- вывод 87".

⁷⁷ [Далее зачеркнуто:] "Человек трезвый и рационалист, он не охотник производить исследования, которые не могут привести ни к чему более, как к гипотезе". [На полях приписка]: "Введение -- задача".

⁷⁸ [Далее зачеркнуто:] "Древнейшие известия о славянах он излагает с чужих слов: эти гипотезы его, делового человека, занимают очень мало". [На полях]: "Образчик его сравнительно исторического прагматизма. Соловьев, [Писатели русской истории], стр. 51".

⁷⁹ О нем: Соловьев, Писатели русской истории, стр. 63--73.

⁸⁰ [Далее зачеркнуто:] "совершенно как древнерусские недоросли делались новиками".

⁸¹ [Фраза написана над зачеркнутым:] "Миросозерцание Бейля стало миросозерцанием (Болтина)".

⁸² [Далее зачеркнуто:] "поставить в безвыходное положение Леклерка".

⁸³ Histoire de la Russie ancienne et moderne, 6 vols. 1783-- 1794.

⁸⁴ [Далее зачеркнуто:] "Еще страннее смелость, с которою он решилйя перевести 1-ую "Песнь Петриады" Ломоносова".

⁸⁵ [Далее зачеркнуто:] "Это способствовало популярности сочинений Болтина".

⁸⁶ [Далее зачеркнуто:] "он открывает темы нашей жизни".

⁸⁷ [Ниже следующее заключение VI лекции -- позднейшая приписка Ключевского.]

⁸⁸ "В Лондоне. См. в Чтениях в Обществе истории и древностей российских [далее -- Чтение ОИДР], 1860, кн. 1, отд. II. Исправно издано в "Русской старине", СПб. 1870, т. II, стр. 13--56, 99--116".

⁸⁹ [Далее зачеркнуто:] "Во-первых, они недостаточно еще ценили значение критики источников, во-вторых, они занимались этой критикой тайком и мало публиковали их за отсутствием публики".

⁹⁰ [На полях 2 приписки:] "Для них, как профессионалов ученых, важнее метод, чем... "

⁹¹ "О нем" см. Пекарский, т. 1, стр. 671--689.

⁹² "Sur l'origine, et les changements des loci russiennes, Spb. 1766, тогда же русский перевод под заглавием: "Слово о начале и переменах российских законов"".

⁹³ "О нем см. С. М. Соловьева в Русском вестнике, т. II, М. 1856, стр. 489--533, и т. VIII, кн. 2, М. 1857, стр. 431--480; еще у Г. Головачева в Отечественных записках, СПб. 1844, т. XXXV, отд. II, стр. 39--66; August Ludwig von Schlôzer ôfîentliches und Privatleben beschrieben von dessen âltesten Sohne Christian von Schlôzer. 1828.

⁹⁴ [Над строкой:] "миссией". На полях: Соловьев, стр. 492: "божественное призвание", "божие дело".

⁹⁵ [На полях:] "Линней и студенты".

⁹⁶ Соловьев, Шлецер, сгр. 497--498.

⁹⁷ [Далее зачеркнуто:] "Все это, разумеется, раздражало Шле-цера".

⁹⁸ [Далее зачеркнуто:] "Таким образом, Шлецер, как он сам признается, в течение полугода не получил ни одной ценной рукописи".

⁹⁹ [Далее зачеркнуто:] "Разумеется, еще не прочитав ни строчки в них, он смотрел на них уже с презрением".

¹⁰⁰ Соловьев, Шлецер, стр. 500--501.

¹⁰¹ Там же, стр. 501--502.

¹⁰² Там же, стр. 506.

¹⁰³ Там же, стр. 510.

¹⁰⁴ [Далее зачеркнуто:] "В Лавре, где жил и умер Селлий и удалось Шлецеру достать".

¹⁰⁶ Соловьев, Шлецер, стр. 512.

¹⁰⁶ "Академия X линии".

¹⁰⁷ Соловьев, Шлецер, стр. 514.

¹⁰⁸ [Далее зачеркнуто:] "Составил по русской истории маленькое руководство".

¹⁰⁹ Соловьев, Шлецер, стр. 518.

¹¹⁰ [Далее зачеркнуто:] "план очень широкий, обнимавший изучение памятников, древностей, языка и проч.".

¹¹¹ Соловьев, Шлецер, стр. 518.

¹¹² Там же, стр. 520.

¹¹³ Там же, стр. 520--521.

¹¹⁴ Там же, стр. 521.

¹¹⁶ [Далее приписка:] "Суд по Ломоносову и Шлецеру",

¹¹⁶ Соловьев, Шлецер, стр. 523--524.

¹¹⁷ Там же, стр. 531.

¹¹⁸ "Nestor, Russische Annalen, 5. Bd. 1--4. 1802--1805. Рус. перевод Д. И. Языкова в 3 ч., СПб., 1809--19".

¹¹⁹ [Далее приписка:] "Отзыв о ней см. А. Л. Шлецер, Нестор, ч. 1, СПб. 1809, введение, стр. 173; о Болтине, стр. 380. Происхождение труда в связи с упадком русской историографии после Байера, введение, стр. 173 и след."

¹²⁰ "Высшая критика дел".

¹²¹ А. Л. Шлецер, Нестор, ч. 1, стр. 395--396. "Сводный и коренной тексты", стр. XVII и XVIII, 410--414.

¹²² Там же, стр. IX.

¹²³ "Критика текста", там же, стр. 315 § 2.

¹²⁴ "Выводы: Три вопроса критики, Шлецер, Нестор, ч. I, стр. 395--397. Решен и то не вполне первый -- текстуальный пересмотр, сличение списков и даны правила для издания сводного текста (стр. 410--412). Вторая половина задачи -- по сводному восстановить подлинный текст очищенного Нестора -- не исполнена, но также даны указания, как это сделать. Необходимы предосторожности и поправки".

1. "Настоящие подлинники" XIII [в.], настоящий древний, неиспорченный Нестор (стр. 413). Коренной текст. Правила его восстановления (стр. 414): а) из нескольких разночтений выборка настоящего, подлинного чтения; b) пропуски, с) вставки. Общие правила, как отличать подлинные места от неподлинных (стр. 415). Но его собственные оговорки против правила -- чем старее, тем лучше XIII и XIV; настоящее чтение в дурном списке и пропуски в древних [((Никоновских)), ср. Шлецер, Нестор, ч. 1, стр. 357--358].-- Возможно ли найти или восстановить подлинного Нестора? Что такое Начальная летопись по сохранившимся спискам? Не единоличное, а коллективное дело многих сводчиков XII и XIII вв., даже более поздних. Как оно велось? Замечание Шлецера о совсем "особенной критике" для русских летописей XVI в. и общее правило для нее из взгляда на древнерусского переписчика (стр. XVI и 415).

Переписчик и сводчик. Приемы первого: пропуски, сокращения и подновления. Приемы второго: механическое сведение источников подлинными их словами и толкование от писания, текстами и примерами, безопасными вставками. Ни переделок, ни подделок, а фактические сокращения или нравоучительные компилятивные толкования. Появление позднейших сокращенных редакций и летописей -- хронографов".

3) "Правила высшей критики (стр. 418 и след.)".

Дата добавления: 2014-01-03