Дальнейшая эволюция славянских божеств

С полным переходом славян к земледелию важную роль стали играть солнечные (солярные) боги.

Одним из самых почитаемых был Даждьбог – бог солнечного света, тепла, времени созревания урожая, плодородия земли. Даждьбог - сын Сварога (бога огня), его символами были золото и серебро.

В эпоху двоеверия Даждьбог сливается с образом Христа (Даждьбог - Дайбог – бог дающий), позднее слово превратилось в «дай бог», что означало обращение к Богу с просьбами и молитвами.

Богом солнца (солнечного диска) был Хорст. Хорст (круг) не имел человеческого облика (был просто золотым диском).

С культом Хорста связан ритуальный весенний танец – хоровод, спутниками бога солнца были семарги (иди семарглы) – крылатые собаки, охраняющие посевы, божества корней, семян, ростков. Женскими богинями плодородия, благополучия и весеннего расцвета жизни стали Лада и Леля (мать и дочь): Лада – богиня брака, изобилия, времени созревания урожая, Леля - богиня весны, незамужних девушек и первой зелени (она же Ляля).

К древнему земледельческому культу матери-земли восходит почитание Макоши. Макошь – богиня земли, урожая, матерь всего живого, хранительница женской судьбы, женских работ, покровительница ткачества и прядения.

Издавна священным днем была пятница, особо праздновали двенадцать пятниц (по одной каждый месяц). Из них наиболее важными были девятая и десятая, когда заканчивались все полевые работы и начинались женские посиделки, на которых пряли, ткали, шили (в русских вышивках нередко среди растительного орнамента появляется женская фигура - Макошь). Позднее, после принятия христианства, культ Макоши постепенно слился с культом Параскевы-Пятницы.

С переходом к скотоводству мужским божеством плодородия и покровителем скота стал Велес. Велес обладает магической силой. Это покровитель домашних животных, их властитель (велес – волос – власть). При совершении обрядов, призванных охранять скот, хозяин надевал шубу мехом наружу, отдавая дань языческим традициям и обрядам. Велесу «на бороду» оставляли по традиции несжатыми последние колосья хлеба и т.д.

Среди общеславянских богов особое место занимали воинственные боги, которым приносились кровавые жертвы. Среди них нужно особо отметить Перуна. Перун – бог грозы, войны, покровитель князей. Он символизировал собой сильную власть, ему приносились кровавые жертвы у подножья священных дубов.

Ярило – бог зерна, умирающего в земле, чтобы возродиться колосом – был и прекрасным и жестоким. Это бог смерти и воскрешения. Его изображали на белом коне, в белой одежде, в венке из полевых цветов, со снопом ржи.

Корень «яр» встречается в словах, связанных с плодородием и расцветом жизни («яровая пшеница», «ярочка» – молодая овца). Но этот же корень означает «гнев» («ярость»).

Яриле как богу смерти и воскрешения приносилась в жертву молодая овца (ярочка), кровью которой орошали пашню, чтобы получить хороший урожай.

В эпоху двоеверия Х-ХII веков культ Ярилы был соотнесен с культом Георгия Победоносца, так как имя Георгий означало «земледелец». Значительную роль сыграло и созвучие имен (Ярило – Юрий – Георгий).

Осенний Юрьев день – праздник окончания сельскохозяйственного года, еще долго отмечавшийся на Руси.

Языческий пантеон князя Владимира. Владимир Святославович в середине X века создал пантеон языческих богов. В летописи говорится: «Начал княжить Владимир в Киеве единолично. И поставил идолов на холме: Перуна деревянного, глава его серебряна, а ус злат, и Хорста, и Даждьбога, и Стрибога, и Семаргла, и Макошь. И приносили им жертвы, и приводили сыновей своих и дочерей, и молились бесам» (летопись относится к тому времени, когда уже было принято христианство, поэтому языческие божества здесь названы бесами). Перун стоял во главе всех богов, он знаменовал военную мощь молодого Киевского государства.

В пантеон были включены Хорст и Семаргл. В стороне как бог «нижнего мира» стоял Велес.

После 988 года с принятием христианстве все идолы были изрублены, кроме Перуне: его как бога грозы и войны славяне побоялись уничтожить и спустили вниз по реке для того, чтобы его судьбу решили сами боги.

В эпоху двоеверия христианство и язычество боролись друг с другом, и постепенно христианские святые вытеснили языческих богов.

Перуна заменил Илья-пророк: он, по народным поверьям, проносился на колеснице по небу во время грозы. Праздник Перуна совпадал в календаре с днем почитания Ильи пророка.

Велеса заменил Николай Угодник – один из наиболее почитаемого в России святых.

Культ Роженицы слился о культом Богородицы.

Культ Даждьбога – с культом Христа.

Макошь стала восприниматься как Праскева-Пятница. Ее иконы ставились у источников, прежде посвященных Макоши.

К низшим божествам отношение стало отрицательным, но они еще долго жили в сознании людей.

Театрализованные представления у славянских племен, у рус­сов и других народов, в доисторические времена и позже населяв­ших территорию Восточной Европы и нашей страны, как и у всех на­родов мира, связаны с древнейшими обрядами и празднествами. И здесь изначальными побудительными причинами возникновения об­рядов были экономические, социальные и другие условия жизни. По­этому все обряды можно разделить на три большие группы: произ­водственные, бытовые или семейно-бытовые и календарные.

Из числа производственных обрядов у наших предков и их ближайших соседей (вогулов, мари, остяков, мордвы и др.) наиболее яркими были охотничьи, скотоводческие и земледельческие. Из охотничьих обрядов у народов Сибири до начала нашего ве­ка сохранились торжественные похороны собак с принесением их в жертву на "медвежьем празднике". Песни, пляски, игры, сценки и со­стязания, имевшие место на "медвежьем празднике", по мнению ученых, напоминают элементы древней языческой тризны.

Поскольку охота на медведя не занимала видного места в до­бывающих промыслах руссов, славян и их ближайших соседей, то на Руси была распространена лишь медвежья потеха разных видов: медвежий бой, травля медведя собаками, медвежья "комедия" и др.

Обряды скотоводческие сохранились в очень малой степени, и о них можно судить лишь по скудным намекам.

Так в Белоруссии, например, перед выгоном скота в поле с ве­чера и всю ночь тайком компанией ткали полотно шириной в улицу. Когда рано утром, еще до восхода солнца, начинали выгонять скот, несколько старух стелили это полотно на краю деревни через улицу, и весь скот прогоняли через него, затем полотно и остатки кудели сжигали.

Несомненно, с древнейшими скотоводческими обрядами свя­зан и сохранившийся в отдельных селениях Калужской области вплоть до наших дней весенний сельский праздник "лалын". Во вре­мя его празднования молодежь выходила на улицу с песнями, при­баутками, шутками, неся на шестах чучела голов: свиньи, коровы, лошади, козы, гуся, петуха. А хозяева каждого дома заранее готови­лись к этому дню: убирали скотный двор, белили его и готовили спе­циальные кушанья из продуктов собственного производства (даже если это были последние продукты). Преподношение празднующим имело особое значение. Считалось, что чем щедрее одарят хозяева молодежь, тем лучше будет для их домашнего хозяйства: не нападет мор на скотину, будет хороший приплод и т.д.

Припевки, вызывающие хозяина, хороводные песни и другие действования обязательно перемежались рефреном "Лалын, мой лалын, веселый лалын!"

Сохранился в этом празднике и момент магического характера. Если хозяева жаловались: "Наша коровушка-буренушка нынче хво­рая была, пожелайте, люди добрые, здоровьица ей...", то "лалынщики" устраивали вокруг них хоровод, обязательно держа в руках шесты с головами животных. Это символизировало заговор от нечистой силы, от хвори и падежа скота. Затем хозяева приносили петуха и курицу, лалынщики прививали к лапкам птицы веревочку, означавшую подтверждение свершения обряда.

Обряды земледельческие сосредоточились вокруг значитель­ных моментов в жизни землепашца: пропашка поля, засев, жатва. Но обряды эти сильно изменились, частично перешли в игры, частич­но — в более позднее время — смешались с христианскими обря­дами. Вот пример такого действования, записанного в конце прошло­го века. Когда озимая рожь начинала колоситься, а это в средней по­лосе обычно бывает в начале или в середине июня, девушки и парни становились в пары. По их соединенным рукам: словно по мосту, шла маленькая девочка, убранная разноцветными лентами. Каждая пара, которую она проходила, спешила забежать вперед, поэтому мост продолжался до самой озими. Возле озими девочка соскакива­ла, срывала несколько колосьев и бежала с ними в село. По дороге девушки пели.

Засев, сбор и обработка сельскохозяйственных продуктов в обрядах восточных славян и руссов воплощались в диалогической форме или форме хороводных фигур.

С момента принятия христианства на Руси служители церкви, борясь с язычеством, брали под свой контроль и народную обряд­ность. Церковники преобразовывали обряды, придавая им религиоз­ную окраску. Но, по словам Н.М. Карамзина, на тысячеверстных про­странствах народ еще долго обожествлял солнце, луну, звезды, озе­ра, источники, реки, леса, камни, горы и, ходя в церкви христиан­ские, не изменял и кумирам. Этим объясняется многовековая живу­честь народных обрядов и в историческую эпоху.

Бытовая обрядность славян и руссов в том виде, в каком она доступна современному исследователю, также несет на себе ряд напластований. В них мы наблюдаем обрядовые действия внехристианского характера и обрядовые действия, привнесенные церко­вью. Так, например, в свадебных обрядах проглядывают обычаи умыкания жены, продажи невесты жениху независимо от согласия последней и, наконец, обычай считаться с волей дочери. Христиан­ская группа действий состоит из юридического акта, оформлявшего момент венчания, которое происходило непременно в церкви.

Выбор невесты или жениха, различные сцены семейной жизни составляют содержание многих хороводных песен. Недаром в наро­де говорили "играть песню". Вот как выглядел разыгрываемый эпи­зод выбора невесты.

Девушки встают в две линии, одна против другой, так что меж­ду ними можно свободно пройти. Каждая подает стоящей напротив платок, и все поют.

Парень обходит вокруг девиц, потом проходит между ними, от­бирая у них платки, берет одну из девушек и уводит за собой.

Выбрав невесту, парень обращается с расспросами о ней к со­седям. Оказывается, что "соседушки-собратушки" не хвалят ее. То­гда парень выбирает другую, которую соседи "схвалили", и благода­рит их за то, что они женили его.

О том, что свадебный обряд до христианской поры был впря­мую связан с понятием "игрище", свидетельствует и летописец в "Повести временных лет", характеризуя еще не принявшие в то вре­мя христианство племена радимичей, вятичей и других северян. Он так и говорит, что "браков", т.е. официально закрепляемых семейных отношений, у них не бывало, но устраивались игрища между селами, и сходились на эти игрища молодые люди и умыкали там себе по предварительному сговору жен. Помимо свадебного обряда из глу­бины языческих времен дошел до нас еще один, несомненно, более древний семейно-бытовой и одновременно магическо-ритуальный обряд окликания, или "вьюнишник". Связан он был с переходом мо­лодых пар, вступивших з брачные отношения за год или за несколь­ко месяцев до того, в статус семьи. Следствие этого события было весьма важное — значительно увеличивалось число членов общи­ны, корректировались производство и быт.

Кроме того, славяне и их соседи считали, что совершение бра­ков способствует повышению плодородия земли. Отсюда и время проведения обряда бракосочетания — вторая половина апреля, т.е. до наступления сева.

Обряд ныне сохранился лишь в отдельных местностях. Безусловно, он трансформировался, но его языческие корни просматриваются и в ритуальной, и в игровых частях. Начинался он со сбора окликал. Вдоль улицы идет запевала, поочередно у каждого дома вызывая хозяйку и приглашая ее в груп­пу окликал. Постепенно группа женщин достигает пятнадцати-двадцати человек. Среди окликал неизменно оказывается гармонист или балалаечник. Группа продолжает двигаться вдоль улицы с прибаутками и частушками, приплясывая. Окликал сопровождает боль­шая группа взрослых и детей.

Первыми "вьюна" и "вьюницу"— молодую семейную пару — окликают дети. Они прибегают под окно дома и выкрикивают: "Вьюн, вьюница, отдай наши яйца!". Группа взрослых окликал заинтересо­ванно наблюдает за происходящим. А молодые еще спят. Тогда де­ти снова начинают нараспев:

Молодая молодица,

Подавай наши яйца!

Не подашь яйца,

Уведем молодца.

В хлев запрем,

Помелом припрем

И не выпустим!

Наконец, после неоднократного повторения песенки окно от­крывается. Молодая подает детям крашеные яйца и продолговатые пряники. Дети благодарят за угощение:

Молодая молодица

Эка умница.

На работу-то пойдет,

Кучу деток поведет.

Бегут к следующему дому. А здесь начинают окликать взрос­лые. Войдя во двор, окликалы вскрикивают: "Еще дома ли хозяин со хозяюшкою? Он велит ли окликать, молодых величать?". Отец или мать молодого мужа встречают окликал: "Просим милости, просим милости". Со словами "Благослови-ка нас,хозяин со хозяюшкой, нам на двор взойти" окликальщики подходят под окно. Окно закрыто. По­ют сначала вьюнцу. Затем окликальщики поют вьюнице.

После этих песен окно открывается, и под окно садятся моло­дые. Запевала заводит новую песню, общую для молодых. После того как песня отзвучала, молодые выходят на крыльцо и становятся рядом. Окликальщики обращаются к молодым супругам с приветствием: "Здравствуй, вьюнец со вьюницею!" Молодые угощают окликал. Золовка выносит ведро пива и на­полняет чашу, которую держит вьюнец. Он пускает чашу с пивом по кругу окликал. Молодая обходит по кругу окликал с корзиной витушек и всех угощает. После угощения окликалы поют благодарение на мо­тив все той же песни. Молодые уходят к себе. Окликалы идут к следующему дому. По улице процессия движется со смехом и шутками.

Ритуал вызова молодых повторяется, но в отличие от первого случая на крыльцо выходит только молодая. После пения окликал свекровь вьюницы обносит их пивом, черпая каждому из ведра ков­шом. Вьюница обходит окликал с подносом витушек, оделяя всех поочередно. Окликалы поют благодарение и с песней двигаются к следующему дому.

Во дворе дома их встречает мать молодого и со словами "милости просим" усаживает во дворе на скамейки. Окликалы поют свои песни. На крыльцо выходят молодые. Окликалы с ними здоро­ваются. Молодой обносит гостей пивом или брагой, молодая — за­куской, пряниками, конфетами. К гостям выходит свекор. Окликало! сажают его на стул и с громкими криками "ура" качают, после чего свекор оделяет их мелкими деньгами. Окликалы поют благодарение и уходят.

После обхода всех домов окликалы движутся к площадке (полянке, лужайке за околицей или где-то на улице села), где про­должается праздник. Все. что "наокликали", идет на общий стол. На­чинаются хороводы, игры, пляски, частушки под гармошку.

Древнейшие на Руси из дошедших до нашего времени народ­ных обрядов и представлений связаны также с праздниками солнеч­ного года — календарные праздники. Два солнцеворота, зимний и летний, делят этот народно-праздничный цикл на две части и служат начальными днями целого ряда праздников, многие из которых со­провождаются обрядами театрализованного характера и имеют вид особых представлений, "игрищ" с распределением ролей и даже иногда с некоторой костюмировкой.

Первое место в ряду народных празднеств этого цикла зани­мают святки и колядки (в честь бога плодородия Святовита и бога солнца Коляды), а также масленица. Как в Древней Греции Диони-сийские игры явились зародышем народного театра, так и в средне­вековой Западной Европе и на Руси преимущественно из святочных игр выделились и развились элементы народных представлений.

Первичной формой театрализации было ряжение, а за ним по­следовал диалог, дошедший до нас благодаря песням и причитани­ям.

Ряжение встречается у всех народов мира и связано, несомненно, с обрядностью магического характера, с заклинательной их частью. Одни ученые видят в масках отголосок древнего тотемизма, другие— мифологическое олицетворение грозных сил природы, третьи связывают их появление с культом умерших. Некоторые ви­дят их связь с магией плодородия, либо с мужскими тайными союзами.

Не менее загадочным является переодевание мужчин в женщин и женщин в мужчин. М. Бахтин связывает это со свойственным людям желанием ощутить победу над страхом перед непонятными еще силами природы. Именно это, по его мнению, находит свое выражение часто в форме уродливо-смешного, в форме вывернутых наизнанку символов. Другим существенным моментом было перемещение иерархического верха вниз, отражающее временную смену. "Здесь оживает связь со сменой времен года, с солнечными и лун­ными фазами, со смертью и обновлением растительности, со сменою земледельческих циклов. В этой смене положительно акценти­ровался момент нового, наступающего, обновляющегося. И этот момент приобретал значение более широкое и более глубокое: в него вкладывались народные чаяния лучшего будущего, более справед­ливого социально-экономического строя, новой правды. Народно-смеховая сторона праздника в известной мере разыгрывала это будущее всеобщего материального изобилия, равенства, свободы".

Такая трактовка ряжения, имеющая выход на связь с этиче­ским, эстетическим и другими элементами обрядности, представля­ется весьма плодотворной и близкой к истине.

Обычным и наиболее распространенным позже в России типом ряжения было переодевание в животных— в волка, лисицу, журав­ля, медведя и козу. Часто мужчины и парни щеголяли в платках и чепчиках, а девушки и женщины в мужских шляпах. Рядились и раз­бойниками, цыганами, кикиморами и т.п. Лица обмазывали сажей или мукой. Это создавало сильный комический эффект, давало воз­можность для импровизаций, а главное — позволяло выразить то, что в человеке живет подсознательно, и при этом не испытывать стыда или публичного посрамления. Иногда ряженых называли окрутниками — от слова "окрутиться", т.е. перерядиться. Чаще всего ряженые разыгрывали небольшие сценки незатейливого содержа­ния. Представление заканчивалось хоровой песней. В Новгородской области ряженые назывались кудесниками, а их шутки и представ­ления кудесами.

Еще в середине прошлого века в Архангельской области "водили Барина", т.е. ходили из дома в дом, разыгрывая комическое игрище, "комедь". Действующими лицами в этом представлении, дававшемся на вечеринках, были Барин, Купчина или Откупщик (он же Палач), Панья — жена Купчины, свита, состоящая из Жеребца (мальчик с колокольчиком в руках), Быка (мальчик с широким лбом) и удивительных людей — фофанцев (пять-шесть мальчишек, вымазанных сажей). В представлении также участвовали просители и от­ветчики в разных шутовских нарядах. После небольшого вступления начиналась "комедь" с обращения Барина: "Здравствуйте, миряне! Все ли у вас ладно, нет ли ссор каких? Барин разберет".

Подходили послы и ответчики, шел шутовской суд. Например, в одном из вари­антов игрища мальчик, изображающий просителя, подходил к Бари­ну:

Проситель. Господин барин, прими мою просьбу.

Барин. Ты кто?

Проситель (называя вымышленное имя — имя какого-нибудь парня в селе). Владимир Воронин.

Барин. Об чем просишь?

Проситель. На Парасковью прошу: по летам Парашка любит меня, а по зимам другого парня — Василья.

Барин. А поди-ко, Парасковья, сюды. Пошто же это ты двух сразу любишь?...

Парасковья — настоящее имя какой-нибудь девицы на селе. Вместо нее на зов подходил кто-нибудь из фофанцев и начинал спорить с просителем. Спор был импровизированным. По словам оче­видца, кто сильнее и остроумнее выругается, тот больший успех имеет у публики. Барин и Откупщик (Купчина) советуются вслух, кто из судящихся виновен и кого наказать -парня или девку Признают виновной, например, девицу. Барин говорит: "Давай-ко, Парасковья, приваливайся-ко спиной-то!".Парасковья подчинялась решению суда и подставляла спину. Откупщик наказывал ее плетью. За первым просителем являлся другой и выкладывал еще какую-нибудь просьбу про соседа, про жену и пр. В основании просьбы был обыкновенно какой-нибудь действительно существующий в селе факт, который, конечно, преувеличивался, доводился до смешного, до абсурда, и, таким образом, суд являлся сатирой на местную жизнь и нравы. После суда Барин обращался к Купчине с вопросом:

Нет ли продажного жеребца?

Есть, — говорил Купчина.

Дорог ли?

Сто рублей деньгами, сорок амбаров сушеных тараканов... и

т.д.1.

Представление заканчивалось хоровой песней, во время ис­полнения которой Панья ходила по комнате, взявшись руками за платок.

Это игрище представляло собой не что иное, как вариант свя­точной (детской) игры в "царя", где выбранный царь также творит суд и расправу и дает своим слугам разные шутовские приказания.

Большой популярностью пользовались самые нелепые "разговоры" — диалоги. Народ их любил за то, что они были "сложены складно" (т.е. в рифму). Исполнялись диалоги в "случайных" костюмах и без всяких декораций. Часто представляли собой разговор на тему "Не любо — не слушай, а врать не мешай".

Носителями комизма в народных веселых сценках и диалогах чаще всего являлись "дубоватые" мужики, сварливые бабы, всевоз­можные дурацкие персонажи. Их маски давали возможность нарисо­вать сатирическую жизненную картинку, свидетельствующую об от­ношениях между власть имущими и простонародьем.

Подобные же игры и представления приурочивались и к масле­нице — празднику, который имеет много общего со святками.

Праздновалась масленица между зимой и весной. Не совпадая ни с одним из христианских празднеств, она сохранилась, по сущест­ву, в языческом первородстве. Поэтому остановимся на ней подроб­нее.

Масленичные празднества состояли из трех моментов: "позывания", "покликания" или "встречи" масленицы, собственно празднования и"проводов".

Обряд встречи до нас почти не дошел. Известна лишь песня "Мы Масленицу сосречали", записанная студентами МГУ в 1964 г. в Калужской области.

А вот Масленица на двор въезжает,

Ее девушки ее сосречають,

Ее красные ее сосречають,

Ее девушки ночевать оставляют...

Наибольший интерес представляют собой проводы масленицы. Обычно для этого устраивались "поезда" из подвод. Оформление таких поездов в каждой местности было разное. В Ярославской гу­бернии, например, на каждую лошадь сажали вершника (верхового) в рубище и выпачканного сажей. Один вершник держал большой кнут, другой — метлу и т.д. На шею, на рукава им привязывались ко­ровьи колокольчики и разные погремушки.

На одной из подвод устраивалась рогатая кибитка, увешанная вениками, в которую сажали пьяного человека, облитого пивом, за­пачканного сажей и в рубище. Около него стоял бочонок с пивом, на­против — сундук со съестными припасами. Этот человек и изобра­жал собой Масленицу. Весь поезд означал, что Масленица едет до­мой. Свита упрашивала Масленицу погостить хоть один денек. Но Масленица не соглашалась, говоря, что ей нужно ехать в Ростов на ярмарку, и поезд уезжал в другое селение... В некоторых селениях помимо поезда из подвод на масленицу "водили кобылу", т.е. делали "коня" и с ним ходили по деревне.

Другим масленичным обрядом была игра "в городок". Этой игре принято придавать символическое значение и понимать ее как обря­довое воспроизведение борьбы зимы с весной.

На Украине и в Белоруссии существовал обычай "волочить колодку" или "колодия". В первом случае это было полено, которое привязывали парню к ногам, и так заставляли его ходить в наказание за то, что тот не женился. Местами "колодку" рядили. Крестьяне го­ворили. "В понедельник колодка родилась, во вторник крестилась, в среду справляют крестины, в четверг она умирает, в пятницу ее хоронят, а в субботу плачут". "Колодия" изображал ряженый мальчик. "Колодка" приводит нас к новому, по сравнению со святочным, обрядовому приему — к изготовлению чучела. Чучело чаще всего дела­лось из соломы, иногда из дерева. Изображало оно Масленицу в ви­де женщины или мужчины. Иногда провожавшие Масленицу дели­лись на два хора и выступали с песнями.

Очень распространенным был обычай сжигания Масленицы в последний день празднества. За деревней или в центре деревни сжигали кучи соломы, которую вытряхивали из зимних матрацев. Часто в середину костра ста­вили шест с колесом (солярный знак), наверху водружали чучело из соломы. В это время катались по снегу, валяли других, прыгали через костры. Иногда жгли "позки" — паклю или солому, накрученные на палку, — и бегали с ними по деревне. Сжигание Масленицы зна­меновало конец масленичного гуляния: догорали костры, и все расходились по домам.

Проводы масленицы в более позднее время превращались в карнавальные шествия. Наиболее пышными они были в сибирских городах. Так в Иркутске соединяли несколько дровней, сооружали на них нечто вроде корабля со снастями и парусами; в нем помеща­лись ряженые: госпожа Масленица, скоморохи, медведь, музыканты и др. В день проводов масленицы, как и на святках, разыгрывались разные сценки, в том числе и целое представление "Царь Максими­лиан", инсценировка "Кострома" и др. Очень распространено было чтение масленичных "указов", в которых юмористически рисовалось празднование масленицы, критиковались местные богатеи, сыпа­лись ритуальные шутки и брань в адрес уезжающей Масленицы ти­па: "Убирайся вон, рваная старуха, грязная! Убирайся вон, пока це­ла!" и т.п.

Прибаутки, шутки, смех, песенки имели ритуальное значение (своего рода оберег) и опирались на древнюю традицию. Прогоняя, уничтожая, хороня злое, враждебное человеку и природе начало — зиму, смерть, люди радовались и в то же время боялись их мертвящего влияния, поэтому над изображением божества глумились, смеялись. Так как этот смех утверждал жизнь, он превращал, по словам В.Я. Проппа, "смерть в новое рождение".

Поздним весенним календарным праздником является Троица. Этот христианский по назначению праздник по существу и по форме ничем не отличается от старейших языческих празднеств. На Руси он слился с древнеславянским семиком.

Семик знаменовал собой завершение весенних полевых работ, включал в себя обряды поминок по умершим родичам, поклонения духам предков, растительнылл духам, якобы влияющим на урожай, на приплод скота, на здоровье и благополучие людей.

Вот как доживала обрядовая часть Троицы в начале нашего ве­ка по описанию С.А. Толстой.

"Переехали в Ясную Поляну и Кузминское. 18-го, в Троицын день Льву Николаевичу стало лучше. Все нарядились, был общий парадный обед у нас. Приходили с деревни бабы и парни с гармо­ниями. Огромная собралась толпа народа, пели, плясали, явилась торговка с пряниками, жамками, дешевыми конфетами и неизбежными подсолнечными семечками. Мы скупили у нее почти все и раз­делили детям крестьянским. Потом вся толпа и наши дети отправи­лись в лес. Красиво разбрелись эти яркие, пестрые фигуры, на которых преобладал красный цвет, — на зеленом фоне леса. Свивали из березовых веток венки и надевали их на головы. Наплели венков и нашим детям и добродушно надевали их им на головы. Через неко­торое время вся толпа с свежими зелеными венками двинулась в обратный путь.

Опять подошли к дому, пели, плясали, выступая парами в се­редину хоровода, и плавно, скользя незаметными шажками, проделывали свои обычные фигуры с строго серьезными лицами и плав­ными движениями всего тела. Потом отправились к большому пруду бросать венки. Старались забросить подальше, боясь, что утонет венок, что означало тому лицу, чей венок, смерть в этом году. По всему пруду зазеленели эти березовые венки, а толпа направилась с песнями на деревню.

Какое объяснение дать этому ежегодному языческому обряду, я никак понять не могла, и мне в нем чувствовалось что-то фальши­вое, нерадостное. Но дети и прислуга любили это ежегодное празд­нество Троицына дня, и потому я и не препятствовала ему"1.

С летними календарными обрядами соотносятся и праздники Ивана Купалы и Ярилы (в честь солнечных божеств Купалы и Яри­лы), в других местностях — Костромы и Кострубонька. В начале века была зафиксирована игра в Кострубонько, на той стадии состоявшая из хороводного действа. Посредине хоровода ходила девушка и спрашивала в песне:

Ци не видели сте

Мого Кострубонько?

Кострубонька, оказывается, нет, он поехал, то орать в поле, то звать на свадьбу, то жениться. В конце концов, поется, что он умер. При этом известии девушки горько плачут. Но вот неожиданно является Кострубонько и начинает ловить девушек. Тогда — всеобщее веселье, и хоровод поет:

Ожив, ожив наш Кострубонько,

Ожив, ожив наш голубонько!

Еще в начале прошлого века на основе летописных свиде­тельств Н.М. Карамзин писал: "Жители Псковской области 24 июня праздновали день Купала: собирали травы в пустынях и в дубравах с какими-то суеверными обрядами, а ночью веселились, били в бубны, играли на сопелях, на гудках; молодые жены, девицы плясали, обнимались с юношами, забывая стыд и целомудрие".

Древнейшее почитание бога солнца (Ярилы), дающего жизнь и рост всему существующему, в более поздние времена, вероятнее всего, совпало с праздником Ивана Купалы не только у славянских народов.

По обрядам праздника можно считать, что он относился к трем божествам, олицетворявшим три стихии: солнце, огонь и воду. Счи­талось, что солнце дает силу растениям, особенно в момент солнце­ворота. Вот откуда собирание трав. Производя сильное влияние на все существующее, по мнению древних, солнце не могло не влиять и на воду. Отсюда вера в целительность купания именно в этот мо­мент.

Наконец, зажигание костров было необходимо для всего ночно­го гуляния, для ночных игр и жертвоприношений (белого петуха), а также прыганий через огонь, имеющих очистительное значение.

Ночь на Ивана Купалу была исполнена для людей чародейных явлений. Рыбаки уверяли, что вода реки подернута серебристым блеском. Участники празднеств говорили, будто деревья переходят с места на место и шумом листвы и ветвей разговаривают между со­бой. Считалось, что кто имеет при себе папоротник, тот может понимать язык всякого творения, может слышать и понимать, например, как рассказывают друг другу дубы про богатырские свои подвиги.

Начало Иванова дня обязательно знаменовалось торжествен­ным выездом солнца на трех конях — серебряном, золотом и брил­лиантовом — навстречу своему супругу — месяцу. Передвигаясь, оно плясало и рассыпало по небу огненные искры. Завершался праздник истреблением чучела Мары, олицетво­ряющего холод и смерть. Его топили в воде.

Свадебные, колядские, купальские обряды и даже тризны на Руси не обходились без участия потешников-скоморохов.

Дата добавления: 2014-01-03