Обоснование принципа определенности правовых норм в решениях Конституционного Суда

Впервые принцип определенности правовой нормы как критерий оценки ее конституционности четко был обоснован и сформулирован Конституционным Судом в постановлении от 25 апреля 1995 г. по делу о проверке конституционности ч. 1 и 2 ст. 54 Жилищного кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданки Л.Н. Ситаловой.

Гражданка Л.Н. Ситалова в течение пяти лет находилась в фактических брачных отношениях с гражданином В.Н. Кадеркиным и проживала в его квартире, оставаясь прописанной в другом жилом помещении вместе с дочерью и зятем. После смерти родителей В.Н. Кадеркина она поставила вопрос о прописке в его квартире, на что согласия не получила.

Наримановский районный народный суд Астраханской области, куда обратилась заявительница, удовлетворил ее исковые требования. Судебная коллегия по гражданским делам Астраханского областного суда отменила решение народного суда и оставила иск без удовлетворения, ссылаясь на то, что вселение в жилое помещение было произведено в нарушение правил о прописке, предусмотренных ст. 54 Жилищного кодекса РСФСР, и что заявительница не является членом семьи нанимателя этого жилого помещения.

Полагая, что тем самым нарушено ее конституционное право на жилище, гражданка Л.Н. Ситалова обратилась в Конституционный Суд Российской Федерации с требованием признать соответствующее законодательное положение неконституционным. [3]

По указанному делу Конституционный Суд установил, что в жалобе поставлен вопрос о нарушении ст. 40 (ч. 1) Конституции Российской Федерации, согласно которой каждый имеет право на жилище и никто не может быть произвольно лишен жилища. Законодатель, осуществляя регулирование этого конституционного права, обязан следовать требованию ст. 55 (ч. 2) Конституции Российской Федерации о недопустимости умаления законами прав и свобод человека и гражданина. Это имеет непосредственное отношение к установленному в Жилищном кодексе РСФСР порядку вселения в жилое помещение. Положение ч. 1 ст. 54 Жилищного кодекса РСФСР о праве нанимателя на вселение других граждан в занимаемое им жилое помещение «в установленном порядке» носит бланкетный характер. Неопределенность его юридического содержания не позволяет ответить на вопрос, какой орган и каким актом должен устанавливать этот порядок, и порождает произвольное понимание того, что он означает по своему существу.

Отсутствие указания на вид нормативного акта, который должен «устанавливать порядок» вселения в жилое помещение, позволяет законодательным и исполнительным органам государственной власти различных субъектов Российской Федерации устанавливать его по собственному усмотрению, что может привести к нарушению конституционного права граждан на жилище и произвольному лишению их жилища. Это не отвечает требованиям ст. 55 (ч. 3) Конституции Российской Федерации, согласно которой права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Противоречива и судебная практика применения ч. 1 ст. 54 Жилищного кодекса РСФСР. При юридически сходных обстоятельствах дела этой категории разрешаются судами по‑разному, что влечет для граждан неодинаковые правовые последствия. Возможность произвольного применения закона является нарушением провозглашенного Конституцией Российской Федерации равенства всех перед законом и судом (ч. 1 ст. 19).

Конституционный Суд указал, что недопустимо ставить условием реализации, а равно ограничения, права на жилище, и вообще любого другого права гражданина, зависимость от института прописки либо от заменившего его института регистрации. Признал, что произвольное понимание содержания нормы позволяет различным государственным органам, в том числе субъектов Федерации, устанавливать порядок вселения по собственному усмотрению, что может привести к нарушению конституционных прав граждан. И постановил признать содержащееся в ч. 1 ст. 54 Жилищного кодекса РСФСР положение об «установленном порядке» как процедуре вселения в жилое помещение при условии соблюдения режима прописки не соответствующим по содержанию ст. 18, 19 (ч. 1), 27 (ч. 1), 40 (ч. 1) и 55 (ч. 2 и 3) Конституции РФ.

В последующих решениях Конституционного Суда РФ принцип определенности получил дальнейшую конкретизацию и развитие.

Закон РФ от 2 июля 1993 г. № 5318‑1 «О выплате пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации» предусматривал, что гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации, перед отъездом выплачиваются суммы назначенных пенсий (независимо от вида пенсий) в российских рублях за шесть месяцев вперед (ст. 1); на основании письменного заявления гражданина, выезжающего на постоянное жительство за пределы Российской Федерации, сумма назначенной пенсии может переводиться за границу в иностранной валюте по курсу рубля, устанавливаемому Центральным банком Российской Федерации на день совершения операции. При этом ее перевод производится начиная с месяца, следующего за месяцем отъезда этого гражданина за пределы Российской Федерации, но не ранее чем со дня, до которого выплачена пенсия в российских рублях (ст. 2); действие данного Закона не распространяется на граждан, выехавших на постоянное жительство за пределы Российской Федерации, если в отношении этих граждан законодательством Российской Федерации или межгосударственным договором (соглашением) установлен иной порядок пенсионного обеспечения (ст. 5); данный Закон вводится в действие с 1 июля 1993 г. (ст. 6).

В соответствии с правилами, действовавшими на территории Российской Федерации до вступления в силу этого Закона, гражданину, выезжавшему на постоянное жительство за границу, пенсия выплачивалась за шесть месяцев вперед, а во время его пребывания за границей начисление и выплата пенсии (за исключением пенсий по инвалидности вследствие трудового увечья или профессионального заболевания) не производились.

На основании этих правил гражданину Л.С. Кигелю, в сентябре 1992 г. выехавшему из Российской Федерации на постоянное жительство в Израиль, начисление и выплата пенсии по старости были прекращены. В связи с принятием Закона РФ «О выплате пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации» Л.С. Кигель обратился с просьбой о возобновлении выплаты ему трудовой пенсии и переводе ее по месту жительства в Израиль, в чем ему было отказано. Как указывалось в ответе Министерства труда и социального развития Российской Федерации, данный Закон предусматривает выплату назначенных пенсий только тем постоянно проживающим за пределами Российской Федерации гражданам, которые выехали с территории Российской Федерации после 1 июля 1993 г.

На этом же основании правоприменительными органами было отказано в возобновлении выплаты и переводе по месту постоянного жительства назначенных пенсий А.П. Мерхасину, проживающему с июня 1992 г. в Германии, а также гражданам Российской Федерации А.М. – Э. Лернеру, В.Н. Файб и Л.И. Файбу, выехавшим с территории Российской Федерации соответственно в октябре 1990 г. и в декабре 1991 г. на постоянное жительство в Израиль.

Заявителю А.Ф. Кравицкому, проживавшему в Латвийской Республике, как гражданину Российской Федерации и военному пенсионеру за счет средств Российской Федерации выплачивалась пенсия за выслугу лет, назначенная в соответствии с Законом РФ от 12 февраля 1993 г. № 4468‑1 «О пенсионном обеспечении лиц, проходивших военную службу, службу в органах внутренних дел, и их семей». В связи с выездом А.Ф. Кравицкого в августе 1994 г. на постоянное жительство в Германию выплата пенсии ему была прекращена. Министерство обороны Российской Федерации, а затем Пресненский межмуниципальный суд г. Москвы, куда он обратился с жалобами, отказали в удовлетворении его требований, сославшись на то, что установленный Законом РФ «О выплате пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации» порядок выплаты пенсий распространяется только на граждан, проживавших до отъезда за границу на территории Российской Федерации.

По тем же мотивам был лишен возможности получать пенсию и гражданин Российской Федерации Г.А. Дементьев, постоянно проживающий с июня 1996 г. в Республике Болгария и выехавший в эту страну также с территории Латвийской Республики, где он как военный пенсионер получал пенсию за выслугу лет за счет средств Российской Федерации.

В своих жалобах в Конституционный Суд РФ заявители утверждали, что примененный в их делах Закон РФ «О выплате пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации» лишает их права на получение ранее назначенных и заработанных длительным трудом пенсий и тем самым не соответствует ст. 19 (ч. 1 и 2) и 39 (ч. 1) Конституции Российской Федерации. [4]

Конституционный Суд пришел к следующим выводам. Закон РФ «О выплате пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации», устанавливающий правила выплаты пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации, вступил в силу с 1 июля 1993 г. При этом в нем прямо не указано, распространяются ли его положения на граждан, выехавших за границу до указанной даты.

По смыслу ст. 5 Закона, согласно которой его действие не распространяется на граждан, выехавших на постоянное жительство за пределы Российской Федерации, если в отношении этих граждан законодательством Российской Федерации или межгосударственным договором (соглашением) установлен иной порядок пенсионного обеспечения, с 1 июля 1993 г. предусмотренные Законом правила, в том числе положения ст. 2 о переводе по заявлению гражданина назначенной ему пенсии за границу, могут применяться в отношении всех других граждан, для которых такой порядок не установлен, независимо от даты их выезда за пределы Российской Федерации.

В то же время в ст. 2 Закона для обозначения круга лиц, которым она адресована, употребляется выражение «граждане, выезжающие на постоянное жительство за пределы Российской Федерации». В контексте ст. 2 во взаимосвязи со ст. 6 Закона это выражение может рассматриваться как включающее в число таких граждан только выезжающих за пределы Российской Федерации начиная со дня введения Закона в действие. Вместе с тем ст. 2 и 6 могут быть интерпретированы и как лишь закрепляющие способ реализации гражданином права на получение пенсии в соответствии с установленными Законом правилами в период его проживания за границей, но не как определяющие круг лиц, имеющих такое право.

Согласно ст. 3 Закона порядок выплаты пенсий в соответствии с данным Законом устанавливается Правительством Российской Федерации по согласованию с Пенсионным фондом Российской Федерации. Такая формулировка предполагает, что подзаконный нормативный акт, принимаемый во исполнение этого предписания, не должен содержать каких‑либо правоустанавливающих норм в отношении условий, с которыми связывается само право на получение назначенных пенсий, поскольку законодатель предписывает определить лишь порядок их выплаты.

Правительство Российской Федерации реализовало предоставленное ему полномочие, приняв Положение о порядке выплаты пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации (утверждено постановлением от 19 августа 1994 г. № 981). Положением, в частности, установлено, что его действие распространяется на граждан, которым назначены пенсии в соответствии с законодательством Российской Федерации, в случае их выезда на постоянное жительство за пределы Российской Федерации после 1 июля 1993 г. (п. 2). Тем самым Правительство Российской Федерации определило сферу действия Закона во времени и по кругу лиц, причем по существу истолковало положения его ст. 2 и 5 в узком смысле. В результате граждане, выехавшие за границу до 1 июля 1993 г., в период проживания за пределами Российской Федерации не могут претендовать на возобновление начисления и выплаты им пенсий.

Неопределенность содержания рассматриваемых предписаний Закона привела также к тому, что правоприменительные органы толкуют их как не распространяющиеся на лиц, которые получали пенсии, назначенные в соответствии с законодательством Российской Федерации, но проживали до отъезда за пределами Российской Федерации и, соответственно, выезжали на постоянное жительство за границу не с ее территории. В результате граждане Российской Федерации, после распада Союза ССР проживающие, в частности, в Латвийской Республике, Литовской Республике и Эстонской Республике и получающие там за счет средств Российской Федерации пенсии, назначенные им по нормам Закона РФ «О пенсионном обеспечении лиц, проходивших военную службу, службу в органах внутренних дел, и их семей», в случае выезда на постоянное жительство с территории этих государств в другую страну лишаются назначенных им пенсий. Именно в силу такого понимания рассматриваемого Закона заявителям Г.А. Дементьеву и А.Ф. Кравицкому была прекращена выплата пенсий за выслугу лет после их выезда на постоянное жительство с территории Латвийской Республики соответственно в Болгарию и Германию.

Таким образом, исходя из рассматриваемых положений Закона РФ «О выплате пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации», право гражданина, постоянно проживающего за пределами Российской Федерации, на получение ранее назначенной пенсии и возможность реализации им этого права поставлены в зависимость исключительно от таких обстоятельств, как дата выезда гражданина за пределы Российской Федерации и его проживание непосредственно перед выездом на территории Российской Федерации. Тем самым часть пенсионеров, выехавших на постоянное жительство за пределы Российской Федерации, лишается права на получение назначенных им пенсий. Таким образом, вследствие неопределенности правовой нормы, которая по сути установила новые ограничения прав граждан, была нарушена ст. 55 Конституции.

Правительство РФ, определив сферу действия ст. 2 и 5 указанного Закона в узком смысле во времени и по кругу лиц, ущемило права граждан на получение пенсии за пределами Российской Федерации, выехавших за границу до 1 июля 1993 г. В результате неопределенность содержания положений указанного Закона в отношении круга лиц, на которых распространяется его действие, порождала возможность произвольного его толкования и применения, что приводило к нарушению гарантированного Конституцией равенства всех перед законом и судом (ч. 1 ст. 19), т. к. фактически устанавливались необоснованные и несправедливые различия в праве на получение трудовых пенсий между пенсионерами, проживающими на территории РФ, и пенсионерами, постоянно проживающими за ее пределами, а также между проживающими за границей пенсионерами, выехавшими из России в разное время – до 1 июля 1993 г. и после этой даты[5]. В результате нарушения права на социальное обеспечение (ч. 1 ст. 39 Конституции России) появилось неравенство правовых последствий реализации указанного права, выразившегося в неполучении пенсий определенной категории лиц. Указанное неравенство было обусловлено лишь местом постоянного жительства пенсионеров и датой их выезда за границу, что недопустимо, т. к. нарушает ст. 19 (ч. 2) Конституции РФ.

Акционерные общества «Большевик», «Свет», «Сыктывкарский лесопромышленный комплекс», «Банк Сосьете Женераль Восток», «Монсанто», «Воткинский молочный завод» и предприниматели Т. П. Телебокова и А.Н. Кузнецов решениями руководителей налоговых инспекций и органов налоговой полиции были привлечены к ответственности за нарушения налогового законодательства на основании норм, предусмотренных под‑п. «а», абз. 1 подп. «б» и подп. «в» п. 1 ст. 13 Закона РФ «Об основах налоговой системы в Российской Федерации», а также п. 8 ст. 7 Закона РСФСР «О Государственной налоговой службе РСФСР». Жалобы акционерных обществ на эти решения различными судебными инстанциями были оставлены без удовлетворения, дело гражданина А.Н. Кузнецова не было разрешено.

В своих обращениях в Конституционный Суд РФ заявители утверждали, что санкции, установленные оспариваемыми нормами, являются неоправданно завышенными, применены к ним без соблюдения надлежащей процедуры, без установления вины и других обстоятельств, чем, по их мнению, были существенно ограничены их право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности и право частной собственности. В связи с этим они просили признать не соответствующими ст. 8 (ч. 1), 34 (ч. 1), 35 (ч. 1), 55 (ч. 3) и 57 Конституции РФ – как по буквальному смыслу, так и по смыслу, придаваемому им правоприменительной практикой, – содержащиеся в оспариваемых нормах положения о размерах и порядке применения налоговых санкций за налоговые правонарушения и восстановить нарушенные их применением конституционные права. [6]

Конституционный Суд РФ указал по данному делу следующее. Содержание подп. «а», абзаца первого подп. «б» п. 1 ст. 13 Закона Российской Федерации «Об основах налоговой системы в Российской Федерации» и п. 8 ст. 7 Закона РСФСР «О Государственной налоговой службе РСФСР» свидетельствует о том, что они предусматривают ответственность за различные составы правонарушений, которые недостаточно разграничены между собой. При этом установленные законодателем меры ответственности в действительности не обусловливаются характером, степенью общественной вредности, последствиями правонарушения, а также наличием вины правонарушителя. В диспозициях рассматриваемых составов правонарушений, выраженных в неопределенных, подчас неотличимых друг от друга понятиях («сокрытый доход», «заниженный доход», «сокрытый объект налогообложения», «неучтенный объект налогообложения», «отсутствие учета объектов налогообложения», «нарушение порядка учета объекта налогообложения»), законодатель не выделил существенных признаков каждого конкретного правонарушения, вследствие чего на практике оказалось невозможным дифференцировать и однозначно истолковать эти составы.

Кроме того, в отношении большинства составов правонарушений, в том числе вмененных заявителям, закон не содержал прямых указаний на виновность правонарушителя в качестве условия привлечения его к ответственности. Умышленная форма вины была упомянута лишь в положении подп. «а» п. 1 ст. 13 Закона РФ «Об основах налоговой системы в Российской Федерации», предусматривавшем штраф в пятикратном размере сокрытой или заниженной суммы дохода (прибыли) при установлении умысла приговором либо – по иску налогового органа или прокурора – решением суда. Исходя же из указаний Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации в практике арбитражных судов и органов налоговой службы ответственность за нарушение законодательства о налогах и сборах применялась и без наличия вины налогоплательщика, а понятия «сокрытие» и «занижение» толковались как идентичные, и к ним приравнивалось также невнесение необходимых сведений в отчетные документы или неправильное их заполнение, в том числе вследствие счетных или иных ошибок.

Указанная неопределенность правового содержания рассматриваемых положений противоречит общеправовым принципам юридической ответственности.

Кроме того, юридическая конструкция рассматриваемых положений такова, что позволяла применять все предусмотренные ими меры как за само сокрытие или занижение дохода, так и одновременно за каждое из действий, повлекших это правонарушение, являвшихся по сути лишь его частью и не образующих самостоятельного правонарушения, а именно: за неведение учета, нарушение установленного порядка учета, счетные ошибки, неправильное оформление документов и т. п. Таким образом, на основании этих положений налогоплательщик в связи с сокрытием или занижением дохода подвергался штрафным взысканиям за одни и те же действия многократно, вопреки общему принципу справедливой ответственности, согласно которому лицо не может быть дважды подвергнуто взысканию за одно и то же. Отступление от данного принципа приводило бы к явно чрезмерным ограничениям, не соответствующим целям защиты конституционно значимых интересов и по сути к умалению конституционных прав и свобод.

Федеральный арбитражный суд Восточно‑Сибирского округа, рассматривая дело по иску государственной налоговой инспекции по Уярскому району Красноярского края о взыскании штрафа, наложенного в соответствии с п. 1 и 3 ст. 120 и п. 1 ст. 122 Налогового кодекса Российской Федерации на администрацию г. Уярска за грубое нарушение правил учета доходов, расходов и объектов налогообложения и неуплату налога, приостановил судебное производство и обратился с запросом в Конституционный Суд РФ. По мнению заявителя, юридическая конструкция п. 1 и 3 ст. 120 и п. 1 ст. 122 Налогового кодекса Российской Федерации такова, что позволяет применять все предусмотренные ими меры ответственности как за неуплату или неполную уплату сумм налогов, возникшую в результате неотражения, несвоевременного или неправильного отражения на счетах бухгалтерского учета и в отчетности хозяйственных операций, денежных средств, материальных ценностей и т. д., так и за каждое из указанных действий (бездействие) в отдельности. В результате, как полагал заявитель, налогоплательщик за одно и то же неправомерное действие может быть дважды подвергнут взысканию, что противоречит ст. 15 (ч. 4), 19 (ч. 1) и 50 (ч. 1) Конституции Российской Федерации. [7]

В решении по данному делу Конституционный Суд РФ прямо указал на то, что общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ), поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования нормы всеми правоприменителями. Неопределенность ее содержания, напротив, допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и неизбежно ведет к произволу, а значит – к нарушению принципов равенства и верховенства закона.

Исходя из этого оспариваемые заявителем положения, определяющие недостаточно разграниченные между собой составы налоговых правонарушений, не могут применяться одновременно в качестве основания привлечения к ответственности за совершение одних и тех же неправомерных действий, что не исключает возможности их самостоятельного применения на основе оценки судом фактических обстоятельств конкретного дела.

Понимание неопределенности как нарушения равноправия граждан – в сочетании с требованиями ст. 7 Конституции – находит отражение в Определении Конституционного Суда РФ от 18 апреля 2000 г. по жалобе гражданина Пинхасика М. Л. на нарушение его конституционных прав ч. 1 ст. 2.1 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий».

Согласно оспариваемому положению, дети, которые остались в несовершеннолетнем возрасте без попечения одного или обоих родителей, необоснованно репрессированных по политическим мотивам, признавались пострадавшими от политических репрессий.

Заявитель утверждал, что такие дети также могут считаться репрессированными, поскольку их подвергали унижениям, лишали жилья и имущества, возможности нормально учиться, ограничивали в праве на опеку, насильственно выселяли с места жительства, принудительно помещали в детские дома, расположенные за пределами мест проживания, в том числе находящиеся под надзором органов НКВД СССР, подвергали другим ограничениям, предусмотренным, в частности, в оперативном Приказе народного комиссара внутренних дел СССР от 15 августа 1937 г. № 00486. Поэтому, считает заявитель, указанная категория детей, как и дети, находившиеся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении, должна относиться именно к репрессированным, а не к пострадавшим от политических репрессий, и на нее должно распространяться действие постановления Конституционного Суда РФ от 23 мая 1995 г. по делу о проверке конституционности ст. 2.1 и 16 Закона РФ от 18 октября 1991 г. № 1761‑1 «О реабилитации жертв политических репрессий».

Между тем, по мнению М.Л. Пинхасика, ч. 1 ст. 2.1 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» не обеспечивает полного восстановления прав детей, оставшихся в несовершеннолетнем возрасте без попечения одного или обоих родителей, необоснованно репрессированных по политическим мотивам, и потому противоречит ст. 13 (ч. 2), 17 (ч. 1 и 2), 18, 19 (ч. 1), 26 (ч. 2), 27 (ч. 1), 38 (ч. 1), 40 (ч. 1), 45 (ч. 1), 55 (ч. 2) и 61 (ч. 1) Конституции Российской Федерации. [8]

В решении по данному делу Конституционный Суд признал: вследствие неточности ч. 1 ст. 2.1 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий», которая заключается в том, что дети, находившихся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении, признаются не репрессированными, а пострадавшими от политических репрессий, эти лица получили меньший по сравнению с реабилитированными правовой статус, получают меньший объем льгот и объем компенсации. Суд указал, что оспариваемое положение ч. 1 ст. 2.1 Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий», как и положение, относившее детей, находившихся вместе с родителями в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении, не к репрессированным, а к пострадавшим от политических репрессий, фактически служит основанием для дискриминации по возрасту и для отказа им в судебной защите и признании их необоснованно репрессированными в порядке и по основаниям, предусмотренным ст. 1 и 7 названного Закона, а потому также не соответствует ст. 19 (ч. 1) и 52 Конституции РФ. По сути, в указанном деле неопределенность нормы затруднила выполнение функции адресной помощи, что нарушило ст. 7 Конституции, согласно которой наше государство является социальным и берет на себя обязательство оказания помощи нуждающимся в этом гражданам.

При произвольном толковании правовой нормы могут возникать как неравенства последствий реализации конституционного права, так и неравенства, возникающие при реализации конституционных прав и свобод. Это было отмечено Конституционным Судом, например, в постановлении от 23 декабря 1997 г. по делу о проверке конституционности ч. 2 ст. 855 ГК РФ и ч. 6 ст. 15 Закона РФ «Об основах налоговой системы в Российской Федерации».

Президиум Верховного Суда Российской Федерации, ставя вопрос о соответствии Конституции РФ п. 2 ст. 855 ГК РФ, утверждал, что предусмотренное им преимущественное удовлетворение требований по оплате труда перед обязательствами по налоговым платежам при списании денежных средств со счета клиента банка противоречит ст. 57 Конституции РФ, закрепляющей обязанность платить законно установленные налоги и сборы.

В то же время, как отмечал заявитель, положение ч. 6 ст. 15 Закона РФ «Об основах налоговой системы в Российской Федерации», касающееся порядка списания денежных средств, напротив, создает преимущества для требований, обеспечивающих формирование государственного бюджета в ущерб интересам лиц, работающих по трудовым договорам (контрактам), что не соответствует конституционной обязанности выплачивать гарантированное ст. 37 (ч. 3) Конституции РФ вознаграждение за труд. [9]

В решении Конституционного Суда РФ была сформулирована следующая правовая позиция. Внешне отказавшись от приоритета обязательных бюджетных платежей, законодатель нарушил логику построения п. 2 ст. 855 ГК РФ, создав не только неравенство при реализации прав и законных интересов различных групп граждан, но и конкуренцию конституционных обязанностей по выплате заработной платы и уплате налогов, поскольку четко не определил порядок и условия их исполнения. Установленная данной нормой очередность перечисления денежных средств может приводить к нарушению конституционной обязанности платить законно установленные налоги и сборы (ст. 57 Конституции РФ) и формирует правовые условия для легального отказа от ее выполнения. Между тем налоги являются важнейшим источником доходов бюджета, за счет которого должны обеспечиваться соблюдение и защита прав и свобод граждан, а также осуществление социальной функции государства (ст. 2 и 7 Конституции РФ). Без поступлений в бюджет налоговых платежей невозможно финансирование предприятий, выполняющих государственный заказ, учреждений здравоохранения, образования, армии, правоохранительных органов и т. д., а следовательно, также выплат заработной платы работникам бюджетной сферы. Поэтому конституционные обязанности выплачивать вознаграждения за труд и платить законно установленные налоги и сборы не должны противопоставляться друг другу, т. к. установление жесткого приоритета для одной из них означает невозможность реализации, а следовательно, умаление равно защищаемых прав и законных интересов тех или других групп граждан, что не соответствует также ст. 55 (ч. 2) Конституции Российской Федерации.

Правовая позиция Конституционного Суда о неопределенности как нарушении принципа равноправия получила свое развитие в постановлении от 6 апреля 2004 г. № 7‑П по делу о проверке конституционности положений п. 2 ст. 87 Кодекса торгового мореплавания Российской Федерации и постановления Правительства Российской Федерации от 17 июля 2001 г. № 538 «О деятельности негосударственных организаций по лоцманской проводке судов» в связи с жалобой международной общественной организации «Ассоциация морских лоцманов России» и автономной некоммерческой организации «Общество морских лоцманов Санкт‑Петербурга»[10]. В своем решении Конституционный Суд указал, что неопределенность может появляться в том числе в результате делегирования законодателем неопределенных по объему полномочий органам исполнительной власти (в названном деле – Правительству РФ); в результате возникает противоречивое, неясное и двусмысленное правовое регулирование, что, в свою очередь, может приводить к произвольному, основанному на субъективном усмотрении истолкованию соответствующих норм и их произвольной реализации, нарушая таким образом конституционное требование равноправия.

Один из новых аспектов соотношения конституционных принципов правовой определенности и равноправия был выявлен Конституционным Судом РФ при рассмотрении вопросов, связанных с законодательным регулированием юридической силы Уголовно‑процессуального кодекса РФ, а именно: закреплением его приоритета перед другими федеральными законами и иными нормативными правовыми актами. Обосновывая позицию о том, что законодатель был вправе принять такое решение, если под другими федеральными законами и иными правовыми актами в данном случае подразумеваются нормативные положения, регулирующие отношения, связанные с предметом уголовно‑процессуального регулирования, Конституционный Суд указал, что появление в регулировании уголовного судопроизводства нормативных положений, противоречащих УПК РФ, может создать неопределенность в правовом положении участников судопроизводства, привести к нарушениям прав и законных интересов граждан и в конечном счете к дестабилизации единого правового пространства в сфере уголовного судопроизводства.[11]

[1]См.: Вестник КС РФ. 1999. № 5.

[2]См.: Кононов А. Принцип определенности правовой нормы в конституционном судопроизводстве // Уголовное право. 1999. № 2. С. 79.

[3]См.: Вестник КС РФ. 1995. № 2, 3.

[4]См.: постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 15 июня 1998 г. № 18‑П по делу о проверке конституционности положений ст. 2, 5 и 6 Закона Российской Федерации от 2 июля 1993 г. «О выплате пенсий гражданам, выезжающим на постоянное жительство за пределы Российской Федерации» в связи с жалобами ряда граждан // СЗ РФ. 1998. № 25. Ст. 3003.

[5]См.: Вестник КС РФ. 1998. № 5. С. 33–50.

[6]См.: постановление Конституционного Суда РФ от 15 июля 1999 г. № 11‑П по делу о проверке конституционности отдельных положений Закона РСФСР «О государственной налоговой службе РСФСР» и Законов РФ «Об основах налоговой системы в Российской Федерации» и «О федеральных органах налоговой полиции» // СЗ РФ. 1999. № 30. Ст. 3988.

[7]См.: Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 5 марта 2001 г. № 6‑О по запросу Федерального арбитражного суда Восточно‑Сибирского округа о проверке конституционности п. 1 и 3 ст. 120 и п. 1 ст. 122 Налогового кодекса Российской Федерации // СЗ РФ. 2001. № 10. Ст. 995.

[8]См.: Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 18 апреля 2000 г. № 103‑О по жалобе гражданина Пинхасика Марата Лазаревича на нарушение его конституционных прав ч. 1 ст. 2.1 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий» // СЗ РФ. 2000. № 33. Ст. 3429.

[9]См.: постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 23 декабря 1997 г. № 21‑П по делу о проверке конституционности п. 2 ст. 855 Гражданского кодекса Российской Федерации и ч. 6 ст. 15 Закона Российской Федерации «Об основах налоговой системы в Российской Федерации» в связи с запросом Президиума Верховного Суда Российской Федерации // СЗ РФ. 1997. № 52. Ст. 5930.

[10]См.: СЗ РФ. 2004. № 15. Ст. 1519.

[11]См.: постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 29 июня 2004 г. № 13‑П по делу о проверке конституционности отдельных положений ст. 7, 15, 107, 234 и 405 Уголовно‑процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом депутатов Государственной Думы // СЗ РФ. 2004. № 27. Ст. 2804.

Дата добавления: 2017-01-14