Из стенограммы заседания международного Трибунала от 30 ноября 1945 Г. 2 страница

Лахузен: Канарис сказал, примерно, следующее: «Успокойтесь, мы поговорим об этом после».

Полковник Эймен: И что же, Вы после поговорили об этом с Канарисом?

Лахузен: После того как другие господа покинули помещение, мы говорили с глазу на глаз, и Канарис сказал мне тотчас же: «Само собой разумеется, что приказ не только не будет выполнен, но не будет передан далее». Так от и было.

Полковник Эймен: Вас потом спрашивали, выполнили ли Вы этот приказ?

Лахузен: Во время одного доклада Канариса, который он делал Кейтелю и на котором я был, Кейтель спросил меня, что было предпринято в связи с этим приказом. Дату этого события я записал в соответствии с тем, как это было мне указано Канарисом.

Полковник Эймен: Что Вы ответили Кейтелю?

Лахузен: Я, конечно, не могу вспомнить слов, но, во всяком случае, твердо помню, что я не ответил, что не думаю выполнять этого приказа. Я не мог этого сделан, потому что в таком случае Вы бы не увидели меня сейчас здесь. Возможно, я ответил, как и во многих других случаях, что это очень трудно, но все, что возможно, будет сделано, или что-нибудь в этом роде. Вполне естественно, что я не могу вспомнить слов.

Полковник Эймен: Между прочим, Вы единственный из этой группы доверенных лиц Канариса, оставшийся в живых?

Лахузен: Я думаю, что во всяком случае один из немногих. Может быть, еще жив Пикенброк, может быть, еще Бентивеньи, который, однако, не принадлежал к более узкому кругу. Насколько я знаю, все остальные погибли в связи с событиями 20 июля.

... Полковник Эймен: В 1941 году вы присутствовали на совещании, на котором был также генерал Рейнеке?

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: Кто был генерал Рейнеке?

Лахузен: Генерал Рейнеке был тогда начальником общего управления, т.е. управления в ОКВ.

Полковник Эймен: Помните ли вы хоть приблизительно дату этого совещания?

Лахузен: Это было, примерно, летом 1941 года, вскоре после начала кампании в России, возможно, в июле.

Полковник Эймен: Можете ли вы наиболее точно и определенно сообщить нам, кто присутствовал на этом совещании?

Лахузен: На этом совещании, которое также запечатлено в записях, сделанных мною для Канариса, и на котором я присутствовал в качестве заместителя Канариса, председательствовал генерал Рейнеке, затем присутствовали обергруппенфюрер Мюллер из РСХА, кроме того, полковник Брейер, который представлял отдел военнопленных, и затем я, присутствовавший в качестве представителя Канариса, т.е. отдела разведки.

Полковник Эймен: Объясните Трибуналу, кто такой Мюллер и почему он присутствовал на этом совещании?

Лахузен: Мюллер был начальником управления в главном имперском управлении безопасности^[260] и принял участие в этом заседании, так как он отвечал за проведение мероприятий, касавшихся русских военнопленных, а именно за проведение экзекуций.

Полковник. Эймен: Объясните также, кто такой полковник Брейер и почему он присутствовал на этом совещании?

Лахузен: Полковник Брейер также ведал вопросами о военнопленных. Я точно не знаю, в каком именно отделе он в то время работал. Но во всяком случае он имел какое-то отношение к вопросам о военнопленных в системе главного командования вооруженных сил.

Полковник Эймен: Каковы были цели этого совещания?

Лахузен: Это совещание имело своей задачей комментировать полученные до этого времени приказы об обращении с русскими военнопленными, разъяснить их и, сверх того, обосновать.

Полковник Эймен: Следовало ли из обсуждения на этом совещании, в чем суть этих инструкций и указаний?

Лахузен: Содержание сводилось в основном к следующему. Предусматривались две группы мероприятий, которые должны были быть осуществлены. Во-первых, умерщвление русских комиссаров и, во-вторых, умерщвление всех тех элементов среди русских военнопленных, которые должны были быть выявлены СД, т.е. большевиков или активных носителей большевистского мировоззрения.

Полковник Эймен: Узнали ли вы также из этого разговора, каковы были основы, вызвавшие появление такого рода приказа?

Лахузен: Основа появления таких приказов была в основных чертах обрисована генералом Рейнеке. Война между Германией и Россией, мол, не война между двумя государствами или двумя армиями. Это война двух мировоззрений — мировоззрения национал-социалистского и большевистского. Красноармеец не рассматривается как солдат в обычном смысле слова, как это понимается в отношении наших западных противников. Этот красноармеец должен рассматриваться как идеологический враг, т.е. как смертельный враг национал-социализма, и поэтому должен подвергаться соответствующему обращению.

Полковник Эймен: Скажите, пожалуйста, Канарис сообщил вам, почему он выбрал именно вас, чтобы послать на это совещание?

Лахузен: Канарис послал меня на это совещание по двум, даже по трем причинам, хотя сам был в Берлине. Во-первых, он хотел избежать личной встречи с Рейнеке, который рассматривался им как один из самых ярых национал-социалистских генералов и который был ему весьма антипатичен. Во-вторых, приказав мне поехать на это совещание, он дал мне следующую директиву: попробовать рядом фактических аргументов или провалить этот не только жестокий, но и совершенно бессмысленный приказ, или во всяком случае добиться наивозможного ограничения действия этого приказа. Он назначил меня еще и по тактическим соображениям, потому что он как начальник управления в том положении, в каком он находился, конечно, не мог делать таких смелых высказываний, которые мог сделать я, благодаря моему подчиненному положению. И, в-третьих, он точно знал мои настроения по этому вопросу, т.е. те убеждения, которые я неоднократно практически на деле подчеркивал там, где это было можно, в моих поездках на фронт, где я бывал очевидцем истязаний военнопленных. Все это недвусмысленно изложено в моих записях.

Полковник Эймен: Скажите, Канарис и другие члены вашей группы имели какие-нибудь прозвища для Рейнеке?

Лахузен: Не только наша группа, но и другие называли его «маленьким Кейтелем» или «вторым Кейтелем».

Полковник Эймен: Скажите, пожалуйста, до того, как вы пошли на это совещание, Канарис давал какие-нибудь пояснения к своим приказам?

Лахузен: Уже при издании этих приказов Канарис в наших кругах (когда я говорю «наши круги», я в первую очередь подразумеваю начальников отделов) резко отрицательно отнесся к ним и заявил протест, который был сделан через отдел разведки, т.е. Бюркнера. Я не могу точно сказать сейчас, было ли это устно доложено Кейтелю или письменно. Возможно, были использованы оба способа. Бюркнер это должен точно знать.

Полковник Эймен: Когда вы говорите «протестовали через Бюркнера», — что вы имеете в виду?

Лахузен: Этот протест, или эти контраргументы, по вопросу обращения с русскими военнопленными были переданы Канарисом через отдел разведки, через Бюркнера. В отделе разведки имелся сектор, занимающийся вопросами международного права. Этот сектор возглавлялся графом Мольтке, который так же, как и другие, принадлежал к узкому кругу Остера и был казнен после 20 июля.

Полковник Эймен: Объясните теперь, пожалуйста, Трибуналу, что произошло и что было сказано на этом совещании?

Лахузен: Совещание открыл генерал Рейнеке и в качестве введения прокомментировал приказы в таком духе, как я уже говорил до перерыва. Он заявил, что необходимо принять эти меры, и особенно необходимым он считал добиться того, чтобы и армия и, в особенности, офицерский состав уяснили себе это, а они поныне пребывают мысленно где-то в ледниковом периоде, а не в национал-социалистской действительности.

Полковник Эймен: Что вы сказали на этом совещании, какую точку зрения вы высказывали?

Лахузен: Я представлял точку зрения отдела разведки за границей, т.е. Канариса. Я указал, главным образом, на крайне неблагоприятное влияние этих мероприятий на армию и именно на фронте, где никогда бы не поняли смысла такого приказа. Во всяком случае простой солдат не понял бы этого приказа. Кроме того, у нас имелись сообщения о том, что эти экзекуции проводились прямо на глазах у солдат.

Полковник Эймен: И, чтобы нам совершенно было ясно, еще раз повторите, что вы сказали о том впечатлении, которое произведет на немецких солдат выполнение этого приказа?

Лахузен: Я сказал, что, как нам стало известно по различным сообщениям с фронта, выполнение подобных приказов оказывает неблагоприятное, разлагающее влияние на настроение и дух наших войск и даже на дисциплину армии.

Полковник Эймен: Были ли какие-либо обсуждения международного права на этой конференции?

Лахузен: Нет. В этой связи о международном праве не говорилось. Говорилось лишь о том, что изоляция военнопленных проводится совершенно произвольно, не говоря уже об этом основном приказе.

Полковник Эймен: Мы перейдем к этому через минуту. Ваша точка зрения была принята на этом совещании?

Лахузен: Моя точка зрения, которая являлась точкой зрения управления контрразведки, была в самой резкой форме подвергнута критике со стороны Мюллера, который, отвергая эту точку зрения, выступил с обычными формулировками против моих аргументов и сделал только тот вывод, что отныне все эти экзекуции, принимая во внимание необходимость поддерживать дух войск, должны производиться в стороне от воинских частей. Кроме того, он высказался по вопросу отбора (изоляции) военнопленных, который до сих пор являлся совершенно произвольным и всецело зависел от воли отдельных командиров на фронте и проводился по их усмотрению.

Полковник Эймен: А потом, после этого совещания, был ли издан приказ об этих убийствах, которые должны были производиться в стороне от немецких войск?

Лахузен: Кроме того, что я сейчас говорил о высказываниях Мюллера, я ничего больше не слышал об этом в то время. Только сейчас в приказе, который мне был представлен, я увидел результаты того совещания и подтверждение того обещания, которое мне было дано.

Полковник Эймен: Скажите, говорилось ли на этом совещании что-нибудь о том, каким путем должны приводиться в исполнение приказы об этих убийствах?

Лахузен: Да, на этом совещании вообще обсуждался комплекс этих вопросов, а также и пути выполнения этих приказов. Насколько я помню, это должно было быть поручено эйнзатцкомандам СД, которые должны были проводить и отбор необходимых людей в лагерях и сборных пунктах для военнопленных; они также должны были проводить эту экзекуцию. Далее Рейнеке обсуждал мероприятия, связанные с обращением с русскими военнопленными в лагерях. Рейнеке высказался в очень резкой форме против моих аргументов и энергично поддержал аргументацию Мюллера.

Полковник Эймен: Теперь объясните, пожалуйста, Трибуналу из того, что вы узнали на этом совещании, каким образом производился отбор этих военнопленных и как устанавливалось, кого из них убивать?

Лахузен: Отбор военнопленных производили специально предназначенные для этого особые команды СД, причем по совершенно своеобразному и произвольному принципу. Некоторые руководители этих эйнзатцкоманд придерживались расового принципа, т.е. практически, если какой-либо из военнопленных не имел определенных расовых признаков и безусловно был евреем или еврейским типом или если он являлся представителем какой-то низшей расы, над ним производилась экзекуция. Другие руководители этих эйнзатцкоманд производили отбор по принципу интеллекта или интеллигентности военнопленных. Другие руководители таких эйнзатцкоманд тоже имели свои принципы отбора. Обычно это бывали очень своеобразные принципы. Поэтому я посчитал необходимым спросить Мюллера: «Скажите, по каким, собственно, принципам должен происходить этот отбор, что тут принимается во внимание: размер ботинок или его рост?» Мюллер не принял во внимание это мое возражение, как и все прочие, и весьма резко высказал свое мнение. Надо сказать, что Рейнеке вместо того, чтобы согласиться с моей точкой зрения, принял те соображения, которые были высказаны Мюллером, в то время как наша точка зрения, т.е точка зрения управления контрразведки, которая должна была построить так называемый «золотой мост», не была принята. Это и явилось содержанием совещания, на котором я присутствовал.

Полковник Эймен: Узнавали ли вы из официальных донесений, которые вы получали, о том, как выполнялись эти приказы?

Лахузен: О том, что действительно происходило, мы в ходе событий информировались специальными нашими органами, которые работали либо на фронте, либо в этих лагерях. В лагерях обычно находились также офицеры третьего отдела контрразведки^[261], и мы получали оттуда сведения в форме донесений обычным служебным порядком; иногда это были устные доклады. Таким образом, обычным путем мы были поставлены в известность о том, как проводились в жизнь эти мероприятия и какое влияние они оказывали.

Полковник Эймен: Сведения, которые вы получали, были секретные, недоступные для других?

Лахузен: Информации, которые мы получали, считались секретными, как и все информации, получаемые в нашем отделе. Но на практике это было известно широким военным кругам, а именно то, что происходило в лагерях во время отборов.

Полковник Эймен: На этом совещании вы узнали что-нибудь от Рейнеке об обращении с русскими военнопленными в лагерях?

Лахузен: На этом совещании говорилось также и об обращении с русскими военнопленными в лагерях, и именно Рейнеке придерживался той точки зрения, что в лагерях с русскими военнопленными, само собой разумеется, не следует обращаться так, как с военнопленными других союзных стран, однако в данном случае должны также существовать принципиальные различия обращения с русскими военнопленными. Поэтому охранники в лагерях должны иметь хлысты и должны иметь право применять оружие при малейшей попытке к бегству или других нежелательных действиях.

Полковник Эймен: Помимо хлыстов, что еще получала охрана в шталагах?

Лахузен: Это детали, которых я в настоящий момент не помню. Я могу лишь передать общий смысл того, что говорилось на этом совещании.

Полковник Эймен: А что Рейнеке сказал о хлыстах, если он вообще говорил что-нибудь об этом?

Лахузен: Рейнеке сказал, что охранники лагерей должны применять палки и хлысты или вообще что-либо вроде этого.

Полковник Эймен: Знали ли вы из официальных источников о приказе клеймить русских военнопленных?

Председатель: Полковник Эймен, мне кажется, вам следует говорить «советские военнопленные» вместо «русские военнопленные».

Полковник Эймен: Хорошо, ваша честь. Что же вы знали об этих приказах?

Лахузен: Я узнал об этом на совещании, как я уже сказал ранее, на котором присутствовали начальники отделов. Во всяком случае один из начальников отделов должен был присутствовать обязательно.

Полковник Эймен: Знаете ли вы о существовании каких-либо протестов против этого приказа?

Лахузен: Канарис заявил очень резкий протест сразу же после того, как был получен этот приказ, протест против намерения подвергать советских военнопленных клеймению огнем. Это было сделано Канарисом через Бюркнера.

Полковник Эймен: Канарис вам что-нибудь говорил об этом приказе? Что именно он говорил?

Лахузен: Канарис не только мне, но и вообще нам говорил, что этот вопрос уже был поднят в одном из заключений врачей-экспертов и как вообще могли найтись врачи, считающие возможным письменно излагать свои соображения относительно этого безумия. Это и явилось основным вопросом, разбиравшимся на совещании.

Полковник Эймен: Получали ли вы какую-нибудь информацию из официальных источников относительно планов угона советских военнопленных на немецкую территорию?

Лахузен: В той же связи и в том же кругу (я должен повторяться), т.е. на совещаниях между Канарисом и его начальниками отделов, я слышал и знаю, что генеральный штаб подготовил переброску советских военнопленных на германскую территорию, но что эта переброска внезапно была приостановлена. Насколько я помню, это было произведено по приказу самого. Гитлера. Об этом свидетельствуют и те условия, которые затем создались в лагерях, находящихся в районах военных действий. Военнопленные там жили крайне скученно, им не хватало одежды, еды; ввиду крайней скученности возникали эпидемические заболевания.

Полковник Эймен: Вы говорили об изменениях в планах перевода советских военнопленных обратно на германскую территорию. Это правильно?

Лахузен: Да, их именно не послали обратно в Германию.

Полковник Эймен: Что явилось результатом этого мероприятия, т.е. отказа от перевода военнопленных в Германию по приказу Гитлера?

Лахузен: Военнопленные, большинство военнопленных, оставались в зоне военных операций и никак не обеспечивались даже тем, что было предусмотрено для обеспечения военнопленных, т.е. у них не было жилья, продовольственного снабжения, врачебной помощи и т.п., и ввиду такой скученности, недостатка пищи или полного отсутствия ее, оставаясь без врачебной помощи, валяясь большей частью на голом полу, они умирали. Распространялись эпидемии...

Полковник Эймен: Вы лично были на фронте и видели эти условия?

Лахузен: Я совершил ряд поездок вместе с Канарисом и кое-что из мною описанного видел собственными глазами. Эти впечатления того времени, которые я записал, и были найдены среди моих бумаг.

Полковник Эймен: Вы также получали сведения об этих вопросах через официальные источники разведки?

Лахузен: Да, я получал эти сообщения через подчиненный мне отдел и управление разведки.

Полковник Эймен: На основании ваших официальных сведений скажите, в какой степени участвовало командование вооруженными силами в дурном обращении с военнопленными?

Лахузен: По моим сведениям, вооруженные силы Германии были связаны со всеми мероприятиями, касавшимися военнопленных, но не с экзекуциями, которые проводились командами СД и главного имперского управления безопасности.

Полковник Эймен: Правильно ли, что лагери военнопленных находились в ведении вооруженных сил?

Лахузен: Военнопленные находились в ведении верховного командования вооруженных сил Германии.

Полковник Эймен: До того, как пленники размещались в лагерях, специальные части СС занимались казнями и отбором пленных для производства казней над ними. Это правильно?

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: Получили ли вы официальным путем сведения относительно существования приказа об убийстве английских командиров?

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: Что вы или Канарис сделали в связи с этим приказом?

Лахузен: Насколько я помню, приказ или, во всяком случае, намерение издать такой приказ существовали Канарис обсуждал этот вопрос с начальниками отделов. Все мы, конечно, встретили этот приказ единодушным протестом. Не говоря уже о чисто международно-правовых соображениях, надо учитывать, что при управлении контрразведки существовало специальное подразделение, которое было присоединено к моему отделу. Это был Бранденбургский полк, который должен был выполнять функции, аналогичные функциям особых команд СД. Поэтому я, как начальник отдела, которому был придан этот полк, за который я нес ответственность, опасаясь репрессий, которые могло повлечь за собой выполнение этого приказа, самым резким образом протестовал против этого приказа.

Полковник Эймен: Вы лично участвовали в составлении этих протестов?

Лахузен: Мне известно, что дважды: первый раз, кажется, одновременно с оглашением приказа письменно или устно и второй раз после приведения в исполнение казней, согласно этому приказу, — Канарис через управление разведки, через Бюркнера, передавал по этому поводу протесты. Я сам принимал некоторое участие в создании проекта одного из этих письменных протестов, я не знаю, был ли первый или второй протест подан в письменном виде, т.е. я написал ту часть проекта, которая затрагивала интересы моего отдела, т.е. Бранденбургского полка, который действовал почти что так, как команда, во всяком случае, его деятельность была очень похожа на деятельность команды СД.

Полковник Эймен: Кому обычно направлялись эти протесты?

Лахузен: Протесты направлялись к начальнику Канариса, т.е. к начальнику ОКВ.

Полковник Эймен: Кто был начальником ОКВ?

Лахузен: Им был тогда Кейтель.

Полковник Эймен: Попадали ли эти протесты обычно к Иодлю?

Лахузен: Я этого не могу сказать, но это возможно.

Полковник Эймен: Теперь скажите Трибуналу, на чем были основаны протесты?

Лахузен: Основой этих протестов был прежде всего тот принцип, что по этому приказу солдаты, т.е. не шпионы или агенты, а именно солдаты, которые брались в плен как таковые, убивались после того, как их брали в плен. Это было самым существенным пунктом, который затрагивал и мой отдел, так как в мой отдел входили также солдаты, которые, будучи солдатами, должны были выполнять похожие задачи.

Полковник Эймен: Были ли какие-либо другие поводы высказаны в протесте?

Лахузен: Да, конечно, приводились еще и другие подтверждения этих доводов, а именно в зависимости от того, каковы были интересы затронутых этим приказом отделов. Так, например, иностранный отдел рассматривал это с точки зрения международного права, отдел контрразведки №3 отстаивал ту точку зрения, что следует допрашивать солдат, захваченных этими командами, и этот отдел не был заинтересован в убийстве этих солдат...

... Полковник Эймен: Вы знакомы с полковником Ровелем?^[262]

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: Кто он был такой?

Лахузен: Ровель был офицером военно-воздушных сил, полковником авиации.

Полковник Эймен: Какова была деятельность эскадрильи особого назначения, в которой он служил?

Лахузен: Он командовал эскадрильей специального назначения, которая проводила полеты на большой высоте и осуществляла разведывательную работу в некоторых областях и государствах.

Полковник Эймен: Вы когда-либо присутствовали при его докладах Канарису?

Лахузен: Да, иногда присутствовал.

Полковник Эймен: Помните ли Вы, о чем шла речь при встречах Ровеля с Канарисом?

Лахузен: Ровель сообщал Канарису о результатах своих разведывательных полетов и передавал ему фотоматериалы. Я думаю, что этот материал обрабатывался в 1-м отделе разведки, а именно группой «воздух».

Полковник Эймен: Знаете ли Вы, над какими территориями производились эти разведывательные полеты?

Лахузен: Они производились над Польшей, затем над Англией и на юго-востоке Европы. Точно я не могу сказать, какие области или государства на юго-востоке. Я знаю только, что его подразделение имело разведывательные задания, вело воздушную разведку из Будапешта.

Полковник Эймен: Лично Вы видели некоторые из этих фотографий?

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: Скажите Трибуналу, когда производились эти разведывательные полеты над Лондоном и Ленинградом?

Лахузен: Точно даты я не могу указать... Могу только сказать, что эти разведывательные полеты имели место в указанных районах, результатами их являлись фотографии, которые передавались по назначению. Эскадрилья стартовала с венгерских аэродромов, то есть из района Будапешта...

Полковник Эймен: В каком году или в течение каких лет производились эти полеты?

Лахузен: Они производились в 1939 году до польской кампании.

Полковник Эймен: Эти полеты держались в секрете?

Лахузен: Конечно, они были весьма секретны...

Председатель: Желает ли советское обвинение задать вопросы свидетелю?

Руденко ^[263]: Свидетель, я хочу поставить Вам несколько вопросов в порядке уточнения. Правильно ли я Вас понял, что повстанческие отряды из украинских националистов создавались по директиве германского верховного командования?

Лахузен: Это были украинские эмигранты из Галиции.

Руденко: И из этих эмигрантов создавались повстанческие отряды?

Лахузен: Да. Может быть, не совсем правильно называть их отрядами, это были люди, которые размещались в лагерях и проходили полувоенную или военную подготовку.

Руденко: И какое же назначение имели эти отряды?

Лахузен: Это были организации, как я уже говорил, состоящие из эмигрантов украинской Галиции, которые работали совместно с отделом разведки за границей.

Руденко: Что они должны были выполнять?

Лахузен: Задача их состояла в том, чтобы с началом военных действий выполнять распоряжения вышестоящих инстанций, то есть те директивы, которые получал мой отдел и которые исходили от ОКВ.

Руденко: Какие же задачи ставились перед этими отрядами?

Лахузен: Эти отряды должны были производить диверсионные акты в тылу врага и осуществлять всевозможный саботаж. То есть на территории тех государств, с которыми Германия находилась в состоянии войны, в данном случае на территории Польши.

Руденко: А помимо диверсий, какие еще задачи ставились?

Лахузен: Такие диверсии, то есть взрывы мостов и других объектов, которые с военной точки зрения в какой-либо степени представляли важность. Эти объекты определялись штабом оперативного руководства ОКВ...

Руденко: А террористическая деятельность?

Лахузен: Политических задач от нас, то есть от отдела разведки за границей, они не получали. Политические задачи они, очевидно, получали от каких-то других соответствующих организаций империи.

Руденко: Свидетель, я спрашиваю о террористической деятельности этих отрядов, перед ними такие задачи ставились?

Лахузен: Во всяком случае, с нашей стороны они таких заданий не получали.

Руденко: Вы говорите, с вашей стороны задачи террора не ставились. А с чьей же стороны ставились такие задачи?

Лахузен: Об этом-то речь и шла все время. От военной разведки в различных формах все время требовалось, чтобы мы связывали наши чисто военные задачи, направленные на выполнение оперативных планов, с политическими задачами или террористическими актами так, как это, например, было во время подготовки к вторжению в Польшу...

Руденко ^[264]: Отвечая на вопрос полковника Эймена, Вы сказали: «Красноармеец должен рассматриваться как идеологический враг и поэтому должен подвергаться соответствующему обращению». Я прошу уточнить, что означал у Вас термин «соответствующее обращение»?

Лахузен: Под этим я подразумеваю все те жестокие меры, которые проводились, о чем я уже здесь говорил. Я глубоко убежден, что эти меры были еще больших масштабов, чем мне это было известно в силу моей недостаточной информированности.

Руденко: Вы говорили, что были созданы специальные команды по отбору и сортировке военнопленных. Правильно ли понимать сортировку так: кого — убить, а кого — заключить в лагерь?

Лахузен: Да. Команды особого назначения, то есть эйнзатцкоманды СД, осуществляли казни только отобранных военнопленных.

Руденко: Значит, руководитель команды решал вопрос: кому — жить, кому — не жить?

Лахузен: Да. Именно об этом говорилось на совещании у Рейнеке, так как руководителям этих команд было дано право решать, кого в соответствии с приказом следует рассматривать как человека, отравленного большевизмом, а кого — нет.

Руденко: И руководитель команды решал этот вопрос?

Лахузен: Да.

Руденко: Вы здесь говорили о Ваших протестах Канарису против этих зверств и убийств. Имелись ли какие-нибудь результаты от этих протестов?

Лахузен: Результаты были очень скромные, их вряд ли можно рассматривать как результаты. Тот факт, что казни производились в 500 метрах от расположения наших войск, а не на глазах у солдат, вряд ли можно назвать результатом.

Руденко: Какой разговор был у Вас с Мюллером насчет «уступок Мюллера» по поводу расстрелов, пыток и т.д.? Вы, может, вспомните, что Вы сообщали об этом при допросе Вас представителем советской делегации, полковником Розенблитом?

Лахузен: С Мюллером я имел подробный разговор, особенно относительно системы отбора военнопленных, и, как пример, привел события в Крыму, когда были расстреляны советские солдаты, жители Крыма, по подозрению в том, что они евреи, хотя на самом деле они были мусульмане. Не говоря уже о зверском характере этого и всех других мероприятий, можно констатировать совершенно бессмысленную точку зрения, согласно которой проводились все эти мероприятия. Нормальный человек не может себе их уяснить. Я об этом говорил...

Руденко: Меня интересует, что сказал Мюллер?

Лахузен: Он мне довольно цинично ответил: «Тогда придется производить эти расстрелы в стороне от наших войск, если от этого страдает боевой дух армии».

Руденко: Это и был результат Вашего протеста?

Лахузен: Да, это был результат моего протеста.

Дата добавления: 2017-01-14