Андрей Белянин 2 страница

Венеция тотчас отправилась в Хантингтон, объяснив свой неожиданный визит тем, что соскучилась по сестре. Хотя в доме еще оставались свободные комнаты, она настояла на том, чтобы их поселили вместе, чтобы не выпускать Хелену из виду.

По возвращении домой, Венеция приложила все усилия, чтобы увезти Хелену из страны, оставив Фица выяснять, кто был ее партнером по грехопадению.

— С конца сезона она посетила четыре загородных приема — точнее, пять, если считать тот, что устраивали мы с Фицем в Хенли-Парке. Гастингс был на четырех из них — но он, понятно, не входит в число подозреваемых. Леди Эйвери и леди Соммерсби присутствовали на четырех, включая тот, что был в Хантингтоне.

Венеция покачала головой.

— Не могу поверить, что она стала бы рисковать, находясь под одной крышей с этими сплетницами.

Милли продолжила, глядя в список.

— Роули были на трех приемах. А также Дормеры.

Но мистеру Роули за пятьдесят, а Дормеры — молодожены, влюбленные друг в друга. Венеция глубоко вздохнула.

— А Мартины?

Несколько лет назад Хелена прониклась теплыми чувствами к Эндрю Мартину. И, по всем признакам, ее чувства не остались безответными. Но, когда пришло время, он сделал предложение девушке, с которой был обручен с рождения, и женился на ней.

Милли сложила письмо, устремив на Венецию обеспокоенный взгляд.

— Вообще-то, я давно не видела их вместе. Мистер Мартин посетил три загородных приема. И в каждом доме он просил поселить его в удаленной комнате, объясняя это тем, что нуждается в тишине и покое, чтобы работать над следующей книгой.

Очень удобно для интрижки на стороне.

— Фиц кого-нибудь подозревает? — без особой надежды поинтересовалась Венеция.

— Этого человека нет среди тех, кто был в Хантингтоне.

Если Мартин и вправду любовник Хелены, добром это не кончится. Рано или поздно их разоблачат, и семья Фицхью даже не сможет заставить его поступить честно по отношению к Хелене — поскольку Мартин женат, а его жена жива и здорова.

Венеция потерла виски.

— И что нам делать, по мнению Фица?

— Фиц считает, что нужно проявить сдержанность — пока, во всяком случае. Он опасается, что причинит Хелене больше зла, чем добра, если поговорит с Мартином. А что, если это не он? Не хотелось бы, чтобы пошли разговоры, будто Хелена расхаживала по дому в неурочное время.

Репутация леди хрупка, как крылья стрекозы.

— Слава Богу, что у Фица уравновешенный характер.

— Да, он просто незаменим во время кризиса, — согласилась Милли, сунув письмо в карман. — По-твоему, нам удастся отвлечь Хелену, если представить ей герцога?

— Не уверена, но надо попытаться.

— Будем надеяться, что герцог не увлечется не той сестрой, — с лукавой улыбкой заметила Милли.

— Ерунда, — отозвалась Венеция. — Я приближаюсь к среднему возрасту и наверняка старше него.

— Уверена, герцог будет более чем рад пренебречь незначительной разницей в возрасте.

— У меня было достаточно мужей, чтобы теперь оставаться в счастливом незамужнем состоянии…

Из коридора донеслись шаги. Хелена.

— Конечно, я не выйду замуж за кого попало, — продолжила Венеция, повысив голос. — Но, если герцог преподнесет мне ископаемого монстра, кто знает, как я вознагражу его.

Хелена прислушалась. Венеция принимала ванну. Милли пошла переодеваться. Можно не опасаться, что ее застанут врасплох.

Отодвинув шторы, она открыла окно гостиной. Мальчик, которого она наняла, чтобы он относил ее письма к Эндрю прямо на почту, ждал снаружи. Он протянул руку. Вложив в его ладонь письмо и две блестящие медные монетки, она быстро закрыла окно.

Теперь можно просмотреть письма, которые пришли сегодня. Она поискала конверты, на которых значилось «Фицхью и К°». Прежде чем уехать из Англии, Хелена снабдила Эндрю пачкой таких конвертов с указанием напечатать на них ее американский адрес, когда он его получит. В довершение ему следовало нарисовать на марке маленькую звездочку, чтобы она знала, что письмо от него, а не от ее секретаря.

Правда, на этом письме он изобразил не звездочку, а крохотное сердечко под портретом королевы. Хелена растроганно покачала головой. Ах, милый Эндрю.

«Любовь моя!

Какая радость! Какое блаженство! Когда я заехал этим утром на почту, там оказалось не одно, не два, а целых три письма от тебя. Удовольствие, полученное мною, еще сильнее из-за разочарований двух последних дней, когда мои поездки в Лондон на почту оканчивались безрезультатно.

Что касается твоего вопроса, то работа над третьим томом истории восточной Англии продвигается медленно. Короля Этельберта вот-вот убьют, и Оффа из Мерсии скоро покорит королевство. По какой-то причине этот период истории вызывает у меня тягостное чувство, но, надеюсь, дело пойдет быстрее, когда я доберусь до восстания, которое случится через тридцать лет и восстановит независимость королевства восточных англов.

Хотелось бы написать больше, но вынужден спешить. Нужно заехать к маме в Лоутон-Приори, а ты знаешь, как она относится к опозданиям, особенно моим.

Поэтому заканчиваю. Не могу дождаться твоего возвращения.

Твой преданный слуга».

Хелена покачала головой. Она предупредила Эндрю, чтобы он не подписывал письма своим именем. Эта предосторожность потеряла всякий смысл, когда он упомянул название своей книги и дом матери. Впрочем, она не винила его в этой оплошности. Будь он способен на хитрости, то не стал бы ее возлюбленным.

Она засовывала письмо во внутренний карман своего жакета, когда в комнату, улыбаясь, вошла Венеция.

— Как ты отнесешься к тому, чтобы завтра совершить набег на Бостон, дорогая, и посмотреть, что предлагают тамошние модистки? Шляпки, которые ты привезла, идеально подходят для разговоров с преподавателями и студентками. Но для встречи с герцогом требуется что-нибудь более эффектное.

— Все равно он никого, кроме тебя, не заметит.

— Чепуха, — твердо сказала Венеция. — Ты одна из самых прелестных женщин из всех, кого я знаю. Кроме того, если у него есть хоть капля соображения, он должен знать, что лучше всего судить о леди по ее отношению к другим дамам. И когда он увидит тебя в простой шляпке, которая вышла из моды два года назад, он сразу же решит, что я — эгоистичная корова, которая сама вырядилась, как рождественская елка, а тебя заставляет ходит в лохмотьях.

Если Венеция хотела, чтобы Хелена поверила, будто она заинтересовалась герцогом, ей не следовало на протяжении четырех лет, после того как она овдовела во второй раз, методично отвергать все предложения, которые ей делали. Собственно, Хелена пребывала в убеждении, что Венеция скорее переплывет Ла-Манш, чем снова выйдет замуж.

Но Хелена готова была подыграть сестре, как она подыгрывала ей с того момента, как Венеция неожиданно объявилась в Хантингтоне.

— Ладно, но только ради тебя и только потому, что ты стареешь и скоро джентльмены будут забредать к тебе, только перепутав твою дверь с дверью их бабушек.

Венеция рассмеялась, сделавшись поразительно красивой.

— Двадцать девять лет — еще не старость. Но ты права. Возможно, у меня не будет другого шанса стать герцогиней, если упущу этот. Так что тебе лучше купить себе новую шляпку.

— Оставляю выбор шляпки на твое усмотрение.

Венеция обняла сестру за плечи.

— Как было бы чудесно, если бы ты встретила в этом сезоне идеального мужчину и приняла его предложение. Мы могли бы устроить двойную свадьбу.

«Я уже встретила идеального мужчину и не выйду ни за кого другого», — мысленно отозвалась Хелена и улыбнулась.

— Да, действительно.

Глава 2

Она одевалась — застегивая сорочку, натягивая чулки, влезая в нижние юбки. Ее движения были неторопливыми, как у танцовщицы. Она сидела спиной к нему, но зеркало на туалетном столике позволяло видеть все остальное. Он оставался в постели, подперев голову ладонью и наблюдая за покачиванием ее темных распущенных волос.

Снаружи прилежно стучал по дереву дятел. Внутри сгустилась мгла. Солнце садилось, и медные отблески его лучей, игравшие на потолке, потускнели. В полумраке ее красота казалась менее отчетливой — как на картине импрессионистов, состоящей из разноцветных мазков и теней — и он мог смотреть на нее, не испытывая нелепой потребности заслонить глаза ладонью от ее сияния.

Протянув руку, он поймал прядь ее волос, намотал на пальцы и притянул к себе.

Она подчинилась, присев на край постели и обняв его за плечи.

— Неужели тебе недостаточно? — спросила она, усмехнувшись.

— Нет.

— Увы, сэр, на сегодня все. Мне нужно позвать горничную. А почему ты не встаешь?

Он погладил ее руку.

— Еще поваляюсь немного. Не поможешь скоротать время?

Она рассмеялась и выскользнула из его хватки.

— Позже. После бала, возможно.

Дятел застучал еще громче.

Кристиан резко сел на постели. Огонь в камине погас, только тлеющие угли разгоняли мрак, притаившийся в углах. В комнате никого не было. Этим утром ему предстояло читать лекцию в Гарварде, и кто-то стучал в дверь.

— Войдите, — сказал он.

Дверь открылась, впустив Паркса, его камердинера.

— Доброе утро, ваша светлость.

— И тебе тоже, — отозвался Кристиан, откинув одеяло и выбравшись из постели.

Сон, которого он никогда прежде не видел, казался таким реальным. Кристиан мог описать муслиновые занавески на окнах, узор на восточном ковре, на котором она стояла, ощущение ее волос в его пальцах.

Но не достоверность деталей ввела его в заблуждение — после некоторых более сладострастных снов он мог изобразить ее с анатомической точностью. Скорее ощущение взаимной привязанности, непринужденности и нежности.

— Сэр, — сказал Паркс. — Вода остывает. Принести погорячей?

Интересно, сколько он простоял перед умывальником, грезя наяву, как мелкий воришка, мечтающий о подвалах Банка Англии?

Прошло еще пять лет, с тех пор как он видел миссис Истербрук у входа в Британский музей естественной истории. Порой Кристиан искренне верил, что перерос свою юношескую влюбленность. В один из таких дней он пообещал мачехе, что после лекций в Гарварде и Принстоне проведет в Лондоне весь сезон, чтобы исполнить свой долг и найти жену.

Наверняка миссис Истербрук, у которой имелась незамужняя сестра, будет в Лондоне. Как дуэнья последней она будет посещать те же светские события, что и он. Их могут представить друг другу. Может даже сложиться ситуация, когда ему придется разговаривать с ней — хотя бы из вежливости.

— Ваша светлость? — снова окликнул его Паркс.

Кристиан отошел от умывальника.

— Делай, как считаешь нужным.

— Она выглядит потрясающе, правда? — сказала Венеция, обращаясь к Милли.

По случаю лекции герцога Хелена облачилась в платье для прогулок из бархата насыщенного зеленого цвета. Бриджет, горничная Милли, суетилась вокруг нее, расправляя складки на ее юбке.

— Просто видение, — с готовностью согласилась Милли. — Мне всегда нравилось, как зеленое сочетается с рыжими волосами.

Венеция повернулась к ней.

— И ты тоже прекрасно выглядишь. — Горчичный цвет платья, сложный для большинства женщин, очень шел Милли, придавая ей свежий вид. — Герцог решит, что я преданная сестра и золовка и заслуживаю доверия. А затем предложит мне заведовать его личным музеем.

Хелена покачала головой.

— Как всегда, окаменелости на первом месте.

Венеция усмехнулась.

— Как всегда.

Она была настроена более оптимистично, чем нужно. Но на прошлой неделе они хорошо провели время, путешествуя по Коннектикуту и посетив живописные острова у побережья Массачусетса. Хелена казалась более похожей на себя, чем все последнее время. И Венеция надеялась, что к окончанию путешествия она полностью осознает всю опрометчивость своих поступков.

Хелена никогда не была легкомысленной и бездумной. Наоборот, в обычном состоянии она отличалась редкой проницательностью, когда дело касалось человеческого характера.

После их первой встречи с Милли, во время которой последняя не произнесла и десятка слов, Хелена сказала: «Фицу повезло. Она будет ему хорошей женой». Милли подтвердила ее суждение, став женой, о которой брат мог только мечтать.

И, конечно, оставался тот памятный случай, много лет назад, когда Венеция, нетерпеливая в своей влюбленности, вынудила сестру сказать, что та думает о Тони. Хелена неохотно ответила, что ему, кажется, не хватает внутренней силы.

Она оказалась права. Тем более странным выглядело ее собственное поведение, грозившее перечеркнуть все будущее.

Бриджет, удовлетворенная состоянием платья Хелены, повернулась к Милли.

— Что-нибудь еще, мэм?

— Нет, можешь отдохнуть сегодня.

— Спасибо, мэм.

В поездку они взяли только Бриджет. Горничная Венеции, Натти, страдала морской болезнью и осталась дома. Горничная Хелены оставила службу год назад, выйдя замуж, и сестра так и не нашла замены.

Тогда Венеция не придала этому особого значения. Хелена жила либо с ней, либо с Фицем и Милли, и могла воспользоваться услугами их горничных. Но теперь она задалась вопросом: не было ли это упущение преднамеренным? Без горничной, чьи обязанности вращались вокруг хозяйки, Хелена избавлялась от лишней пары глаз, которая могла бы отслеживать ее передвижения.

Неужели Хелена планировала свой роман, устраняя препятствия одно за другим? Это предположение не доставило Венеции радости.

Ладно, не все еще потеряно. Возможно, знакомство с весьма достойным и неженатым джентльменом — как раз тот толчок, который нужен Хелене. И наверняка здесь не обошлось без Провидения. Иначе герцог, неуловимый, как святой Грааль, не появился бы так внезапно на этом перекрестке их жизней.

Венеция потянулась за своими перчатками.

— Я готова предстать перед Лексингтоном. Кто со мной?

Они прибыли на час раньше, но Театр Сандерса, главная аудитория Гарварда, уже был набит людьми. Только в последнем ряду им удалось найти три свободных места рядом.

Милли огляделась по сторонам.

— Боже, посмотрите сколько здесь женщин.

Хелена поправила свою новую, достаточно роскошную шляпку.

— Неудивительно, когда докладчик — молодой и богатый герцог. Похоже, у тебя будут соперницы, Венеция.

— Может, им просто интересно, — беспечно отозвалась Венеция. — При таком количестве богатых наследниц, выходящих замуж за наших нищих лордов, должно быть, им не терпится увидеть англичанина, который не нуждается в деньгах.

— Ты ведь тоже не встречала такого, правда, Милли? — поддразнила золовку Хелена.

— Во всяком случае, не в моем браке, — фыркнула та.

— Твой нищий лорд по крайней мере красив, — заметила Венеция.

— Красивее, чем Аполлон, — согласилась Милли.

Комплимент мужу был произнесен деловитым тоном, без трепета в голосе и тени румянца на щеках.

И все же Венеция не переставала задаваться вопросом, не питает ли Милли тайную любовь к мужу, который женился на ней исключительно ради ее состояния. Он обращался с ней с неизменной любезностью и — в последние годы — с привязанностью. Но Венеция опасалась, что его сердце будет всегда принадлежать женщине, от которой он отказался во имя долга перед семьей.

— Шансы, что тебе так повезет, Венеция, — заявила Хелена, — близки к нулю. Говорят, герцог выглядит как горбун из Нотр-Дам.

— Хм-м-м, — произнесла Венеция, изобразив задумчивость. — Разве бывают молодые, богатые и уродливые герцоги?

А если бывают, это никак не относилось к герцогу Лексингтону, чье появление на сцене вызвало дружный вздох восхищения. Он и вправду был красив — не тонкой, юношеской красотой, которая привлекала Венецию, а резкими угловатыми чертами, глубоко посаженными глазами, прямым носом, высокими скулами и выразительным ртом.

Милли явно одобрила его внешность.

— Он похож на римского сенатора, такой же сдержанный и исполненный достоинства.

— А насколько древний у него род? — поинтересовалась Венеция.

— Очень древний, — отозвалась Милли. — Начиная с де Монфора, сражавшегося на стороне Вильгельма Завоевателя.

Тем временем гарвардский профессор, представлявший докладчика, пустился в пространные речи, повествуя больше о себе, чем о герцоге. Лексингтон, верный своему воспитанию, не проявлял ни скуки, ни раздражения, озирая аудиторию и собравшихся.

Венеция с облегчением отметила, что он достаточно высок для Хелены, чей рост порой отпугивал молодых людей, которые чувствовали себя неловко, если они не возвышались над своими спутницами. Она бросила взгляд на сестру в надежде увидеть в ее глазах искорки интереса. В конце концов, герцог обладал всеми качествами, которые Хелена, по ее словам, ценила в мужчинах. Но лицо Хелены выражало только вежливое внимание.

— Ну как, Венеция? — шепнула Милли. — Ты по-прежнему собираешься сделать его самым везучим герцогом на свете? — поинтересовалась она, напомнив Венеции, что та должна поддерживать видимость своей матримониальной заинтересованности в герцоге.

— Это зависит от размеров его окаменелости, — шепнула в ответ та.

Хелена издала полузадушенный смешок.

Венеция встревожилась. Она продолжала надеяться, что Хелена до сих пор девственница. Не то чтобы этот смешок развеял ее сомнения, но то, что Хелена поняла шутку практически мгновенно, когда некоторым из их незамужних тетушек понадобилась бы целая лекция, наводило на размышления.

Вступительная часть закончилась, и герцог занял трибуну. Он говорил, не напрягая голос, с четкими формулировками, и, в отличие от предыдущего выступающего, не отвлекаясь от темы.

Он оказался блестящим оратором, что, несомненно, должно было понравиться Хелене. Его идеи были спорными — и главная из них сводилась к тому, что движущей силой эволюции является естественный отбор, как предполагал мистер Дарвин, а не более распространенные теории неоламаркизма и ортогенезиса. Тем не менее изложение казалось беспристрастным, словно докладчик всего лишь излагал мысли других, а не свои собственные.

Но в нем чувствовалась харизма, которая держала аудиторию в завороженном молчании и притягивала сильнее, чем простое сложение ораторских данных и приятной внешности. Возможно, этому способствовали его врожденная надменность и властные нотки, звучавшие в голосе, или сочетание древнего титула с очень современными увлечениями.

В конце лекции последовали вопросы аудитории, включавшей, помимо обычной публики, членов научного сообщества Гарварда и представителей прессы.

Венеция потянулась к Хелене, сидевшей по другую сторону от Милли, и вручила ей бумажку.

— Спроси его.

Первая девушка, которая задаст вопрос, наверняка произведет на герцога впечатление.

Хелена посмотрела на вопрос, предложенный Венецией: «Что вы думаете о теистической эволюции, сэр?».

— Почему я? Спроси сама.

Венеция покачала головой.

— Я не хочу, чтобы он считал меня слишком развязной.

Но, не успела она подвигнуть Хелену к дальнейшим действиям, как из публики поднялась молодая американка.

— Ваша милость.

Венеция поморщилась от неправильного обращения к герцогу. Герцогов полагалось именовать «ваша светлость».

— Я с большим интересом прочитала вашу статью в «Харперс мэгэзин», — продолжила американка. — В статье вы кратко ознакомили читателей с вашими взглядами на человеческую красоту как продукт естественного отбора. Вы не могли бы высказаться на эту тему?

— Конечно, — отозвался герцог. — С эволюционной точки зрения, красота — не более чем признак пригодности представителя вида к репродукции. Наша концепция красоты проистекает, в основном, из соблюдения симметрии и пропорций, которые, в свою очередь, указывают на физическое здоровье. Черты, которые мы находим наиболее привлекательными — ясные глаза, крепкие зубы, чистая кожа — свидетельствуют о молодости и отсутствии заболеваний. Мужчина, которого влечет к молодой здоровой женщине, скорее даст потомство, чем тот, кого влекут пожилые и больные. Следовательно, наше представление о красоте, вне всякого сомнения, формируется под влиянием тысяч успешных отборов в прошлом.

— Значит ли это, что, когда вы видите красивую женщину, сэр, вы считаете, что она подходит для репродукции?

Все-таки американки редкостные нахалки.

— Нет, скорее я поражаюсь преклонению перед красотой. Для человека с научным складом ума это само по себе тема для изучения.

— В каком смысле?

— Нам с рождения внушают, что судить о людях следует по их характеру. Тем не менее когда мы сталкиваемся с красотой, все, чему нас учили, вылетает в окно. Красота становится единственным мерилом. Что лишний раз подтверждает правоту мистера Дарвина. Мы все произошли от животных, и существуют определенные инстинкты — например, влечение к красоте — которые первичны и превалируют над качествами, привнесенными цивилизацией. Мы романтизируем красоту, чтобы скрыть свое смущение и оправдать тот факт, что мы по-прежнему восприимчивы к ней, несмотря на все достижения современной эры.

По аудитории пробежал ропот, вызванный столь оригинальной и убежденной точкой зрения.

— Означает ли это, что вы не наслаждаетесь красотой, сэр?

— Я наслаждаюсь красотой, но я наслаждаюсь ею так же, как наслаждаюсь сигарой, понимая, что, хотя она доставляет временное удовольствие, она, в сущности, бессмысленна и может даже принести вред по прошествии времени.

— Это очень циничный взгляд на красоту.

— Возможно, но это все соображения, которых заслуживает красота, — невозмутимо отозвался герцог.

— У тебя может возникнуть чуть больше трудностей, чем ты изначально предполагала, Венеция, — мягко заметила Хелена.

— Этот герцог — настоящий смутьян. — Смутьян, к которому Венеция начала испытывать живой интерес, возможно, чуть больший, чем требовалось к предполагаемому зятю.

Молодой человек, сидевший в публике, вскочил на ноги.

— Сэр, если я вас правильно понял, вы, в сущности, заявили, что красивые женщины не заслуживают доверия.

Венеция раздосадовано поморщилась. Герцог не говорил ничего подобного. Он всего лишь посоветовал соблюдать беспристрастность в отношении красоты. Красивые женщины, как и любые другие, должны оцениваться по параметрам, которые не исчерпываются их физическими качествами. Что в этом неправильного?

— Но красивые женщины действительно ненадежны, — отозвался герцог.

Венеция нахмурилась. Только не эта избитая пошлость. Это так же нелепо и нечестно, как приравнивать красоту к добродетели. Если не хуже.

— Красивой женщине прощают любые проступки, пока ее красота не увяла, и ничего не требуют, кроме как оставаться красивой.

Венеция фыркнула. Если бы!

— Но, сэр, наверняка мы не настолько слепы, — возразил молодой человек.

— В таком случае позвольте мне привести вам один поучительный пример. Конечно, он не может служить доказательством, но, когда не существует непредвзятых и неоспоримых мнений — как, например, в вопросах, касающихся человеческой психики, — приходится довольствоваться тем, что есть. Несколько лет назад, проезжая через Лондон, я зашел в свой клуб. Это было в конце августа, когда высшее общество покидает Лондон, разъезжаясь по своим загородным поместьям. В клубе было пусто, только я и еще один джентльмен. Я знал этого человека, поскольку его однажды показали мне как мужа очень красивой женщины. Он упомянул свою жену, добавив, что другой мужчина, связавший с ней судьбу, не может не превратиться в его подобие. Разговор был достаточно неприятным и показался мне бессмысленным, пока спустя несколько дней я не прочитал в газетах некролог. Я навел справки и узнал, что он не только обанкротился, но и задолжал весьма крупные суммы ювелирам. Обстоятельства его смерти были таковы, что чуть было не вызвали расследование.

В голове Венеции что-то звякнуло. Эта женщина, которую герцог явно обвиняет в смерти мужа… Неужели он говорит о ней?

— Не прошло и года, как его вдова снова вышла замуж за очень богатого мужчину намного старше нее. Ходили слухи, что она завела роман с его лучшим другом. А когда он лежал на смертном одре, она даже не сочла нужным ухаживать за ним. Он умер в одиночестве.

Венеция замерла, затаив дыхание. Он действительно говорил о ней, но чудовищно исказил факты. Ей хотелось заткнуть уши, но она не могла пошевелиться. Она не могла даже моргнуть, уставившись на него невидящим взглядом статуи.

Суждение о ее втором браке задевало, но не слишком — она сама помогала распространять эти слухи. Но то, что он сказал о Тони — собственными словами Тони, никак не меньше — намекнув, что Тони не покончил бы с собой, если бы не она…

— Как видите, красота может быть на редкость бессердечной.

Его речь, казалось, замедлилась. Каждый проклятый слог надолго повисал в воздухе, пронизанном мириадами пылинок, сверкавших в лучах прожекторов, направленных на сцену.

— Если вы думаете, что она подверглась осуждению, — безжалостно продолжил герцог, — то напрасно. Ее охотно принимают в обществе и заваливают брачными предложениями. Ее прошлое благополучно забыто и, похоже, никого не интересует. Так что могу только повторить. Мы слепы, когда дело касается красивых женщин.

Последовали другие вопросы, но Венеция не слышала их. Как и ответов герцога, не считая его голоса, невозмутимого, четкого и неотвратимого.

Она не заметила, как лекция закончилась. Герцог покинул аудиторию, и публика начала расходиться. Помещение было пустым и темным, когда она поднялась со своего места, вежливо убрав руку сестры со своего локтя, и двинулась к выходу с высоко поднятой головой.

— Я все еще не могу поверить, что это случилось на самом деле, — сказала Милли, вручив Венеции очередную чашку горячего чая. Венеция понятия не имела, выпила она предыдущую чашку, или чай остыл, и его убрали.

Хелена нервно расхаживала по комнате, отбрасывая на стены длинную узкую тень.

— В этой истории полно лжи. Наверняка здесь не обошлось без семейки Истербруков. Вот уж отъявленные лгуны. Мистер Таунсенд тоже приложил руку. Да и ты, Венеция, внесла свою лепту, покрывая грехи этой парочки.

Это был справедливый упрек. Венеция приложила немало усилий, чтобы скрыть правду. Люди лгут по разными причинам. Порой, чтобы защитить близких, порой, чтобы соблюсти приличия. А иногда во имя собственной гордости, чтобы жить дальше с поднятой головой, даже если тебе хочется забиться в угол.

— Герцог, скорее всего, введен в заблуждение, — продолжила Хелена. — Но он говорил с такой возмутительной уверенностью, пересказывая эти сплетни, что можно было подумать, что он почерпнул их из Британской энциклопедии. Это непростительно. Нам остается только благодарить судьбу, что, хотя американцы и наслышаны о принце Уэльском и герцоге Мальборо, они не подозревают о существовании Венеции и не догадываются, кого он имел в виду.

— Спасибо Господу за его малые милости, — промолвила Милли.

Хелена остановилась перед стулом Венеции и присела, так что ее глаза оказались на уровне глаз сестры.

— Отомсти ему. Заставь его влюбиться в тебя, а потом дай ему от ворот поворот.

В голове Венеции кружили мысли, мрачные и назойливые, как стая воронов, обитавших в Тауэре. Но сейчас, когда она смотрела в глаза сестры, полные холодной решимости, прошлое отступило вместе с мыслями о Лексингтоне.

Хелена. Хелена была известна своей способностью принимать решения с почти пугающей беспринципностью.

Если она действительно решила, что Эндрю Мартин стоит усилий, ее ничто не остановит. Мост будет перейден и сожжен. Она не изменит своего решения, сколько бы они ни старались повлиять на нее.

Венеция могла только радоваться, что ее мозг оцепенел и не способен ощутить всю глубину ее отчаяния.

Пока.

Глава 3

Когда Венеции было десять лет, недалеко от дома, где она жила в детстве, с рельсов сошел поезд.

Ее отец руководил спасением пассажиров, пострадавших от крушения. Венеции и остальным детям запретили приближаться к месту катастрофы, опасаясь, что это будет для них слишком сильным потрясением. Но им позволили помогать пассажирам, особенно детям, которые пострадали незначительно.

Там был мальчик примерно ее возраста, у него не было видимых повреждений. Когда перед ним поставили тарелку с бутербродами, он их съел. Когда появилась чашка с чаем, он ее выпил. Когда ему задали вопросы, он дал на них достаточно разумные ответы. Тем не менее спустя некоторое время стало очевидно, что его сознание отсутствует, до сих пор находясь в гуще событий, связанных с крушением поезда.

В дни, последовавшие за лекцией герцога Лексингтона, сознание Венеции пребывало в таком же состоянии. По ее настоянию, они отправились в Монреаль, как и планировали. Не обращая внимания на холод, — собственно, она его даже не чувствовала — она посетила базилику Нотр-Дам, с улыбкой взирала на нарядные толпы, заполнявшие Бонсекур в рыночные дни, восхищалась видами города, открывавшимися с вершины Мон-Руаяль.

И все это время она заново переживала обвинения герцога Лексингтона. А также ужасные дни, последовавшие за смертью Тони. Дольше, чем ей казалось возможным, она ощущала себя не более чем посторонней в собственном мозгу, наблюдая за текущими событиями, словно они происходили с незнакомкой, находящейся на другом конце земли, и дивясь собственной отрешенности.

Первую трещину этот защитный кокон дал за три дня до их отъезда в Нью-Йорк. Венеция проснулась посреди ночи с оглушительно бьющимся сердцем и потребностью что-нибудь сокрушить. Желательно все.

Дата добавления: 2015-07-13