Художественное творчество как специфическая деятельность

Гений

Гений полно выражая суть своего времени, чаще всего как бы неуме­щается в свою эпоху. Он, можно сказать, тянет нить традиции от про­шлого к будущему и потому частью своего творчества принадлежит прошлому, а частью будущему. И лишь посредственные современники ви­дят только то, что в гении от настоящего, да и то видят неполно. «По­стылый, скучный, раздражающий труд есть условие развития гения. Оттого верно люди так редко добиваются чего-нибудь. Гений должен согласиться культивировать в себе осла — это условие так унизительно, что на него человек идет только в крайнем случае... Гений — жалкий и слепой маньяк, которому прощаются все его странности ввиду приноси­мой им пользы. И все-таки мы все поклоняемся настойчивости и гению — единственному богу, в которого еще верит современность» (Шестов. 1991. С. 72—73). Гений создает высшие общечеловеческие ценности, имеющие значимость на все времена. Гениальность художника проявля­ется и в силе восприятия мира, и в глубине воздействия на человечество. «Гения без воли нет, но еще больше нет, еще меньше есть — без наития» (Цветаева. 1991. С. 74).

Вокруг фигуры гения много таинственных легенд и теоретических спекуляций. В гениальности есть «отклонение от нормы». «Гениальность редко встречается в союзе с преобладающей разумностью; напротив, ге­ниальные индивидуумы часто подвержены сильным аффектам и неразум­ным страстям» (Шопенгауэр. 1900. С. 196). Однако художественная гени­альность не есть форма умственной патологии и по справедливому суж­дению Гоголя, «искусство есть водворенье в душу стройности и порядка, а не смущенья и расстройства» (Гоголь. Т. 6. С. 382). Это относится и к воздействию произведения на публику, и к процессу художественного творчества.

Художественное творчество — загадочный процесс. И. Кант говорил: «...Ньютон все свои шаги, которые он должен был сделать от первых на­чал геометрии до своих великих и глубоких открытий, могпредставить

совершенно наглядными не только себе самому, но и каждому другому и предназначить их для преемства; но никакой Гомер или Виланд не может показать, как появляются и соединяются в его голове полные фантазии и вместе с тем богатые мыслями идеи, потому что сам не знает этого и, сле­довательно, не может научить этому никого другого. Итак, в научной об­ласти величайший изобретатель отличается от жалкого подражателя и ученика только по степени, тогда как от того, кого природа наделила спо­собностью к изящным искусствам, он отличается специфически» (Кант. Т. 5. С. 324—325).

Пушкин писал: «Всякий талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит сокрытого Юпитера и выводит его на свет, резцом и молотом раздробляя его оболочку? Почему мысль из голо­вы поэта выходит уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами? — Так никто, кроме самого импро­визатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждой внешнею волею...» (Пуш­кин. 1957. С. 380—381).

Природу художественного творчества воспроизводит воображаемая экспериментальная ситуация, описанная А. Толстым: «Вас, писателя, вы­бросило на необитаемый остров. Вы, предположим, уверены, что до кон­ца дней не увидите человеческого существа, и то, что вы оставите миру, никогда не увидит света. Стали бы вы писать романы, драмы, стихи?» От­вет дает сам вопрошающий: конечно, — нет; для творчества нужен второй полюс — читатель. (См.: Толстой. 1961. С. 63).

Дата добавления: 2015-07-13