Основные противоречия глобального развития

Стихийный процесс глобализации в перспективе может привести к формированию «всеединства человечества» как некоего планетарного сообщества и в этом заключается как констатация объективности и реальности этого процесса, так и его позитивная оценка. Ведь единое глобальное человечество при условии справедливой и эффективной его организации сможет встать на путь оптимальной стратегии выживания во взаимодействии с природой. Сейчас в основном глобализация видится сквозь призму рыночных и демократических ценностей, позитивных эффектов, растущего процветания населения планеты, часто без сопровождающих и уже видимых негативных последствий.

Несмотря на то, что глобализация в целом представляет собой в основном объективный и позитивный процесс (в ценностном восприятии большинством ученых этого глобального типа развития) созидания в ходе человеческой деятельности взаимосвязанного глобально-целостного мира, для нее также характерно с течением времени нарастание отрицательных последствий, на которые обычно обращают внимание анти- и альтерглобалисты. Антиглобалисты выступают в основном против глобализации в её современной форме реализации, а альтерглобалисты – за развертывание глобализации через альтернативные её направления, в частности через переход к УР. Усиление негативных тенденций сопряжено со стихийно-хаотическим развертыванием глобализации и других глобальных процессов, которыми необходимо, причём опережающим образом, управлять в общепланетарном масштабе

Именно такой подход характеризует важнейший официальный документ ООН «Цели развития тысячелетия» (ЦРТ, принятый на Саммите тысячелетия в 2000 году), где указаны восемь международных целей развития, которые государства-члена ООН и более двадцати международных организации договорились достичь к 2015 году. В этом документе заявлено, что главной задачей, стоящей перед нами сегодня, является обеспечение того, чтобы глобализация стала позитивным фактором для всех народов мира. Это связано с тем, что, хотя глобализация открывает широкие возможности, ее благами сейчас пользуются весьма неравномерно и неравномерно распределяются ее издержки. Причем развивающиеся страны и страны с переходной экономикой сталкиваются с особыми трудностями в плане принятия мер в связи с решением этой главной задачи. Именно поэтому глобализация может обрести полностью всеохватывающий и справедливый характер лишь через посредство широкомасштабных и настойчивых усилий по формированию общего будущего, основанного на нашей общей принадлежности к роду человеческому во всем его многообразии. Эти усилия должны включать политику и меры на глобальном уровне, которые отвечали бы потребностям развивающихся стран и стран с переходной экономикой и которые разрабатывались бы и осуществлялись при их эффективном участии.

Форма и даже стратегия развития, соответствующая этим идеям, уже получила наименование устойчивого развития, которая развернется в будущем, представляет собой общепланетарный эволюционный процесс. Переход к УР будет исходить из приоритета глобальных принципов, императивов и целей по отношению к аналогичным локальным, национальным, региональным характеристикам. Подобная ситуация при переходе к устойчивому развитию касается абсолютно всех видов деятельности, которые должны исходить из приоритета осуществления целей перехода к более широкой – в данном случае – глобальной системе. Ведь переход к УР возможен лишь в глобальном масштабе, что обусловлено не только социальными процессами глобализации (стремлением к единству цивилизации), но и биосферными факторами обеспечения устойчивости экосистемы Земли и приведения деятельности всего мирового сообщества в соответствие с адаптационными возможностями природной среды.

Переход к УР с самого начала оказывается глобальным процессом, который, вместе с тем, становится новой, причем «спасительной» формой глобального развития, который можно также именовать «устойчивой» социоприродной эволюцией. Рассмотрение глобализации в эволюционном ракурсе – это важный шаг к познанию ее сущности и более полного содержания, ее взаимной связи и взаимодействия с другими глобальными процессами. Эволюционное видение глобальных процессов – это естественный шаг в их познании, и такой подход помогает в более эффективном их использовании в становлении глобальной деятельности и особенно глобального управления. Если все современные формы глобального развития носят стихийный характер, то переход к УР превращается в глобально-управляемый процесс. Это придает исследованию этой формы глобального развития особый интерес для глобальных исследований.

Переход к новой форме или «модели» цивилизационного развития – УР, пока существующей лишь в виде политических деклараций и рекомендательных документов ООН (своего рода «мягкого права») была вызвана в основном причинами, связанными с экологией и обеспечением безопасности в самом широком смысле. Однако все страны находятся в разном социально-экономическом и экологическом положении. Поэтому в общемировом переходе к будущему устойчивому обществу добавляется та или иная специфика такого перехода. Так, в России в стратегической перспективе речь идет о совмещении общецивилизационного перехода к УР и модернизационно-инновационного развития, отражающего специфику современного этапа развития страны (включая демократические преобразования и дальнейший переход к рыночным отношениям).

Сейчас стало очевидным, что глобализацию и переход к УР важно соединить в одно «эволюционное целое». В документах ООН, таких как уже упоминавшиеся ЦРТ, а особенно, в документах состоявшегося в 2002 г. Всемирном саммите по устойчивому развитию (ВСУР) в Йоханнесбурге было рекомендовано направить процессы глобализации по траектории перехода к УР. Фактически эта цель в странах, входящих в ООН, должна была начать реализовываться согласно Плану выполнения решений этого саммита, в декаду 2005 – 20014 годы. Многие глобальные процессы в ходе реализации этой рекомендации могут обрести новое содержание и ориентацию, что существенно повлияет на развертывание глобализации и на разрешение глобальных противоречий и проблем.

Глобализация выступает не просто одним из глобальных процессов, но и важнейшим направлением глобального развития как эволюции и коэволюции этих процессов. В свою очередь, в состав глобализации как глобального процесса и одной из форм глобального развития входят различные тенденции и направления глобализации, которые мы считаем глобализационными процессами как тенденциями глобального развития. Глобализация, тем самым, предстает в качестве глобального феномена и выступает в как объект исследования глобалистики в ее эволюционном аспекте.

Под глобалистикой в отечественной литературе чаще всего понимают междисциплинарно-интегративную область научного поиска, направленную на выявление сущности глобализации и глобальных проблем, причин появления, законов и тенденций их развития, утверждение позитивных и снижение негативных последствий, с целью обеспечения выживания человечества и сохранения биосферы [2, с. 199; 3].

Вместе с тем в ряде последних публикаций известный исследователь этого глобального феномена А.Н.Чумаков глобалистику определил как «междисциплинарную область научных исследований, направленных на выявление сущности глобализации, причин ее появления и тенденций развития, а также на анализ порождаемых ею позитивных и негативных последствий» [4, с. 5; 5]. Здесь уже глобальные проблемы не упоминаются, поскольку считаются следствием многовекового естественноисторического процесса глобализации, закономерным её результатом. С этим положением о порождении глобализацией глобальных проблем можно было бы согласиться, если бы в научной литературе имелись доказательства их однозначной причинно-следственной связи. Это было бы действительно так, если бы глобализация была единственным глобальным процессом, порождающим глобальные проблемы. Однако существуют и другие глобальные процессы, что даже из логических соображений не позволяет считать, что глобальные проблемы оказываются следствием только одной глобализации.

Например, У. Бек полагает, что глобальные проблемы оказываются следствием нелинейного характера всего мирового развития [6, с. 23-26]. С этим в принципе можно согласиться: возникновение глобальных проблем – это результат всего исторического развития человечества, в котором определенную роль, конечно, сыграли и процессы глобализации, причем роль их должна была бы возрастать. Вопрос в том – единственную и главную ли роль играет глобализация в появлении глобальных проблем? Установить же какие глобальные проблемы являются результатом предшествующих процессов глобализации, а какие – иных глобальных процессов (особенно имеющих негативный характер) и общемирового процесса всего цивилизационного развития будет непросто, да это и не представляется вполне корректным путем исследования. Вот почему имеют право на существование такие определения понятия глобалистики, которые представляют это направление как изучающее человечество в его целостности и общепланетарности [7; 8; 9, с. 129; 10, с. 20; 11]. Это направление трактовки глобалистики представляется достаточно перспективным, однако его важно дополнить вопросами взаимодействия цивилизации и природы, особенно если речь идет о повороте глобализации на траекторию устойчивого развития.

Уместно также обратить внимание на то, что термин «глобальные проблемы» имеет, по меньшей мере, два главных значения: 1) он выражает объективно существующие противоречия социального и социоприродного развития, имеющие общепланетарный масштаб и формы своего проявления, угрожающие существованию цивилизации и сохранению биосферы (онтологическое значение), 2) термин обозначает различного рода проблемные ситуации глобального измерения, изучаемых современной наукой (гносеологическое значение). В этом втором значении глобализация также оказывается глобальной проблемой, как и проблема перехода к УР, а значит, глобалистика в теоретико-познавательном значении, по-прежнему, как и в начальный период продолжает заниматься глобальными проблемами.

Отличие глобализации от других глобальных феноменов имманентно присущих всей истории и эволюции человечества, в том числе и интеграционных процессов, заключается в частности в том, что речь идет не просто о сближении тех или иных социумов, а о формировании той целостности, которая может именоваться глобальной системой, или глобальным миром, и которая формируется через различные, все умножающиеся глобализационные процессы. Вся существующая и вновь формирующаяся совокупность глобальных процессов ведет к появлению глобальной системы в её социальном и социоприродном аспектах, в рамках которой цивилизация обретает новые способы и перспективы своего выживания и дальнейшей перманентной самоорганизации.

Недостаточная разработанность концептуального аппарата глобалистики ведет к тому, что на ряд вопросов, например, о начале глобализации нет однозначного ответа. Пока даже одно из основных понятий – «глобализация» не получило своего общепризнанного определения, не говоря уже о разработке «куста» понятий с ним связанных и раскрывающих его содержание.

Пока властные полномочия и соответствующие организационно-институциональные механизмы в основном «закреплены» за национальными государствами, а наднациональные институты, структуры и организации еще не обладают соответствующими властными полномочиями (хотя новые транснациональные формы политической организации уже захватывают некоторую часть властных отношений, конкурируя с государственными структурами ). В этом заключается одно из основных противоречий современного глобального развития, которое носит в основном политический характер и без появления которого невозможно разрешить другие глобальные противоречия цивилизационного развития. Поиск выхода из этого глобально-национального политического противоречия и создания глобальной политической системы пока происходит на теоретическом уровне и уже видны некоторые перспективы в этом – глобально-политическом направлении.

Отставание политической составляющей глобализации и глобальных проблем (и особенно в плане формирования глобального управления), будет давать о себе знать при попытках решения всех других вопросов глобального развития и так или иначе будет подталкивать к соответствующим политическим трансформациям, что должно привести к перераспределению властных полномочий с государственного на глобальный уровень управления. Важно создать приемлемую для всех заинтересованных государств планеты форму и механизмы передачи властно-управленческих полномочий не просто на международно-наднациональный уровень, а на уровень глобальный, адекватный эффективному решению глобальных проблем и включению глобальных процессов в стратегию выживания человечества.

Важно подчеркнуть кардинальное отличие будущего глобального управления от управления в конкретном государстве. Если в последнем речь идет об управлении определенной территорией, то при глобальном управлении речь также идет об управлении территорией всей планеты, но, прежде всего, имеется в виду управление тем или иным глобальным процессом, которое (имея в виду государства) носит транстерриториальный (в смысле – общепланетарный) характер. Властные полномочия при таком глобальном управлении «переносятся» с конкретной территории на специально создаваемую глобальную структуру (организацию) и определенный глобальный процесс.

Кроме того, важно обратить внимание на то, что глобальное управление должно будет акцентировать внимание не только на процессах глобального развития, но и в не меньшей, а, может быть, в большей степени на процессах обеспечения глобальной безопасности. Это вызвано тем, что негативные эффекты и последствия нарастают быстрее, чем позитивные результаты глобальной деятельности и тем самым эта деятельность в целом обретает кризисно-катастрофический характер. Поэтому цивилизация будет адекватно реагировать на глобальные вызовы, противостоять им либо адаптироваться к ним, если сможет эффективно управлять своим поступательным движением к планетарному устойчивому развитию.

Обеспечение выживания цивилизации под натиском глобальных проблем, негативов глобализации и деструктивных глобальных процессов будет происходить в результате перехода к устойчивому развитию. В этом случае на смену в основном регрессивным глобальным процессам придут позитивные глобальные тенденции мирового развития, каким сейчас видится переход к устойчивому развитию.

Итак, чем же обуславливается дезинтеграция экономических пространств? На наш взгляд, можно предложить достаточно простую типологию моделей дезинтеграции, основанную на двух параметрах: сравнительной роли процессов «сверху» и «снизу» в дезинтеграции и скорости протекания этого процесса. В качестве исходной точки для процессов дезинтеграции рассмотрим экономическое пространство, интегрированное как «сверху», так и «снизу»: если в регионе достаточно высоким уровнем развития характеризовался лишь один из каналов дезинтеграции, процессы носят более простой характер.

Конфликтная дезинтеграция. Особенность данной модели – сочетание центростремительных сил преимущественно на уровне взаимодействия стран с крайне высокой скоростью распада. В этом случае инициатива для дезинтеграции находится в политической системе, в то время как экономика вынуждена в той или иной степени подстраиваться под происходящие дезинтеграционные процессы. Путь дезинтеграции выглядит следующим образом: нарастающие противоречия между государствами в какой-то момент времени запускают цепочку политических конфликтов (отсюда конфликтная модель), ведущую к ликвидации формальных интеграционных структур. Освободившись от бремени последних, национальные элиты вводят жесткие протекционистские меры, которые вынуждают уже частные структуры перестраивать пространственную организацию своей деятельности, что ведет к фрагментации рынков.

Чем же может обуславливаться запуск триггера конфликта дезинтеграции «сверху»? Ответ на этот вопрос не является тривиальным и не сводится к перечню факторов, препятствующих интеграции. Все эти факторы должны были воспрепятствовать появлению интегрированного пространства с самого начала, как минимум, не дать интеграционному проекту добиться сколь бы то ни было значимых результатов, а не содействовать его распаду в условиях, когда интеграция уже достигла сравнительно высокого уровня. Соответственно, можно говорить о трех движущих силах дезинтеграции: (1) о пробуждении «спящих институтов» [8] в условиях принудительной интеграции; (2) об изменениях предпочтений игроков под воздействием самого процесса интеграции, то есть саморазрушающаяся интеграция и (3) о проявлении форс-мажорных факторов, предсказать которые заранее было невозможно.

Что касается «спящих институтов», то логика конфликта, ведущего к дезинтеграции, выглядит следующим образом. Допустим, что интеграционная группировка формировалась не столько как добровольное объединение государств, сколько под давлением страны-гегемона, то есть в условиях асимметрии властного потенциала. Инструменты контроля со стороны гегемона были выбраны таким образом, чтобы имитировать функционирование стандартной интеграционной структуры – например, по идеологическим соображениям. В этом случае распад интеграционной структуры можно считать неизбежным следствием утраты гегемоном лидерства в структуре: имитационная добровольность внезапно получает вполне конкретное содержание и используется государствами для выхода из интеграционного проекта. Особенно часто такая логика наблюдается в недемократических политических режимах под воздействием демократизации, ведущей к сокращению способности гегемона контролировать интеграционное пространство.

Несколько интереснее сценарий саморазрушающейся интеграции: он может быть связан как с экономической, так и с политической целесообразностью. Что касается первой, возникающие в этом случае противоречия легко отследить на примере теории так называемых эндогенных оптимальных валютных зон (ОВЗ). Согласно представлению ее сторонников, сама по себе валютная интеграция стран (пусть даже не соответствующих критерию оптимальной валютной зоны) приведет к росту взаимной торговли, сближению экономических систем и, следовательно, к большему соответствию критериям ОВЗ. То есть, создав ОВЗ, страны, по сути дела, создают «самосбывающееся пророчество». Однако создание ОВЗ, как отмечает П. Кругман, может породить и противоположный эффект – рост взаимной торговли ведет к росту пространственной специализации и, следовательно, дивергенции стран с точки зрения критериев ОВЗ [9]. Примером политической целесообразности можно считать следующий сценарий. Допустим, интеграционная структура была создана достаточно слабыми государствами на какой-то момент для взаимной поддержки. Соответственно, итогом функционирования интеграционного образования должно было бы стать усиление стран. Однако как только государства обретают определенный уровень стабильности (как политической, так и экономической), участие в интеграционном проекте становится для них нецелесообразным. Пример краткосрочного членства Узбекистана в ЕврАзЭС после андижанских событий четко показывает данный механизм.

Форс-мажорные факторы дезинтеграции также достаточно многочисленны. Здесь можно упомянуть смену модели экономического и политического устройства и появление новой внешнеэкономической стратегии (распад интеграционной группировки социалистических стран – Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), обособление от СНГ бывших прибалтийских республик СССР); изменение политических предпочтений властей (Туркменистан и СНГ, Украина и Единое экономическое пространство); возникновение военных конфликтов (Грузия и СНГ; распад Латинского валютного союза как следствие Первой мировой войны). Сюда же отнесем изменение этнического состава населения территории (отделение Техаса и Калифорнии от Мексики в XIX веке); глобальный экономический кризис (распад «европейской валютной змеи» в 1973 году); процесс политической фрагфрагментации государств – членов интеграционной группировки и тому подобное. Общей чертой всех описываемых факторов можно считать их непредвиденный характер: интеграционная структура попросту не выдерживает новых реалий и вынуждена прекратить существование или утратить часть членов. Конечно, грань между форс мажор-ными факторами и саморазрушающимися проектами достаточно тонкая, и ее реально часто можно провести только постфактум, когда судьба интеграционного проекта уже известна.

И в случае с принудительной интеграцией, и при сценарии саморазрушающейся интеграции можно предположить, что рациональные участники могли бы увидеть (неизбежный) потенциал будущего коллапса еще на ранней стадии, ведь принимаемые ими на себя обязательства не являются достоверными (credible). Однако проблема состоит в том, что в данных двух сценариях существуют противоречия между ex-ante (в момент создания интеграционного проекта) и ex-post (в момент распада) интересами участников. Например, экспансия государства-лидера является вполне рациональной, поскольку повышает доступные группам интересов ренты. Однако это же обстоятельство блокирует динамичное развитие.

Для преодоления этой блокады необходимы реформы, однако последние предполагают дестабилизацию существующей обширной интеграционной структуры [10]. Вопрос в том, были ли в исходные структуры встроены мирные механизмы их трансформации и распада. В случае с принудительными структурами, естественно, такие механизмы отсутствуют: ведь политическое руководство страны-гегемона стремится избежать реформ, представляющих угрозу для стабильности его положения.

Формально механизмы реструктуризации существуют и в них. Например, добровольный выход из федераций и сообществ, подобных СССР, Югославии, Чехословакии или СЭВ, прекращение контроля колониальных властей над подмандатными территориями Лиги наций; возможность выделения отдельных государств, ранее существовавших в рамках единого экономического пространства (разделение британской Индии на Индийский союз и Пакистан на основе акта британского парламента 1947 года). Для использования этих механизмов необходимо изменить баланс власти, что крайне сложно и связано с конфликтом.

В саморазрушающихся структурах подобные механизмы также могут быть предусмотрены: в этом случае интеграционный проект с самого начала формируется с перспективами прекратить свое функционирование когда-то в будущем при достижении определенных целей. Частично примером такой модели дезинтеграции может служить Центральноевропейская зона свободной торговли (ЦЕФТА).

Как известно, ЦЕФТА возникла по инициативе «Вышеградской группы», которая была образована в феврале 1991 года на встрече представителей власти Венгрии, Польши и Чехословакии. Ее цель – развитие внутрирегиональной торговли и объединение усилий по подготовке интеграции в ЕС в условиях развала прежних интеграционных структур и проблематичности быстрой переориентации торговых потоков на Запад. Кстати, и в рамках СЭВ в 1980-е годы торговля между этими странами развивалась быстрее, чем внутрирегиональная торговля в целом. Это позволяло говорить о развитии так называемой малой интеграции внутри бывшей интеграционной группировки социалистических стран. В декабре 1992 года «Вышеградская группа» (после разделения Чехии и Словакии она состояла из четырех государств) подписала ЦЕФТА, которое вступило в силу 1 марта 1993-го. Страны, подписавшие соглашение, с самого начала рассматривали его не как создание самостоятельного интеграционного блока, а как своеобразный подготовительный этап вступления в ЕС.

С сентября 1995 года ЦЕФТА приобрела статус открытой организации, для присоединения к которой необходимо:

· наличие торгового договора с ЕС или статус ассоциированного члена Европейского сообщества;

· членство во Всемирной торговой организации /Генеральное соглашение по тарифам и торговле;

· наличие двусторонних договоров о свободной торговле с каждой из стран – участниц ЦЕФТА.

Это способствовало увеличению численности членов ЦЕФТА, однако она менялась по мере выхода из соглашения и вступления в ЕС некоторых ее членов, в том числе всех стран–учредителей, и присоединения к соглашению новых государств, которые стремились активизировать свои торгово-экономические связи и быстрее присоединиться к ЕС.

Иными словами, ЦЕФТА не разрушилась полностью, хотя первоначально такой сценарий предусматривался, а произошло ее существенное переформатирование.

Стагнирующая дезинтеграция. Главное отличие такой дезинтеграции – длительный период фрагментации интегрированного «сверху» пространства, постепенного нарастания противоречий и перехода реально функционировавших группировок в состояние псевдоинтеграции, а затем полного распада, или, возможно, сохранения как каких-то «мягких» форумов и объединений. Логика стагнирующей дезинтеграции в принципе схожа с ситуацией конфликтной дезинтеграции; главное различие состоит в том, что вместо однократной вспышки конфликта наблюдается длительный период дезинтеграции. Примером может служить СНГ, на первых порах все же обладавшее достаточно действенными механизмами сотрудничества, постепенно обесценившимися. Так, В. Паньков считает, что по понятным причинам установка на цивилизованный развод никогда не фигурировала в официальных документах СНГ, но она де-факто была исходной для всех участников Содружества и с самого начала наложила глубокий отпечаток на его развитие [11].

Шоковая дезинтеграция. Перейдем теперь к сценариям, в которых старт дезинтеграции был положен фрагментацией экономического пространства «снизу», а не «сверху». В этом случае при сохранении политической консолидации пространство начинает фрагментироваться за счет распада связей между хозяйствующими субъектами, причем эта фрагментация происходит достаточно быстро (поэтому ее можно назвать шоковой). Речь идет о достаточно редком явлении, хотя бы в силу того, что обычно хозяйственные связи на рынках являются достаточно устойчивыми. Поэтому для быстрой фрагментации экономического пространства (при сохранении более или менее функционирующих институтов интеграции «сверху») необходимы, скорее всего, экстраординарные обстоятельства. Очевидными примерами можно считать природные катастрофы или беспорядки (особенно межнациональные конфликты, которые могут привести к эффективной и крайне быстрой дезинтеграции экономического пространства).

Тема дезинтеграции весьма актуальна и для России, которая участвовала во многих интеграционных объединениях, или уже распавшихся, или находящихся в состоянии вялотекущей стагнирующей дезинтеграции (от СЭВ, СССР до СНГ, Союзного государства Россия – Беларусь). Анализ дезинтеграционных процессов позволяет найти и новые модели разрешения интеграционных конфликтов. Например, как способ разрешения российско-белорусского интеграционного тупика был найден вариант формирования ТС и Единого экономического пространства России, Казахстана и Беларуси. Ориентация на более высокую скорость интеграции с Казахстаном вынуждает Беларусь во многом идти на компромиссы, которые никогда не были бы разрешены в рамках двусторонней интеграции.

Создание нового интеграционного ядра ЕЭП-3 в рамках ЕврАзЭС, с одной стороны, – шаг к дезинтеграции этой региональной группировки. С другой – создание ЕЭП подталкивает Кыргызстан и Таджикистан к реанимации интеграции с Россией, Беларусью и Казахстаном, так как возрастает риск «отстать от поезда».

Подводя итог, можно сказать, что изучение закономерностей дезинтеграционных процессов не меньше, чем анализ успешных интеграционных проектов, позволяет находить более точные решения и принимать необходимые меры во внешнеэкономической политике.

Парадокс глобализации/локализации — чем глобальнее, тем локальне��

13. Глобализация положила конец территориализму — явлению, когда социально-экономическое и политическое пространство рассматривалось исключительно как некий набор географических координат. Это породило очевидный парадокс, состоящий в том, что государство как форма организации общества становится одновременно и более глобальным, и более локальным. Данный вывод является квинтэссенцией тезиса о том, что, хотя экономические и информационные составляющие глобализации проникают даже в самые отдаленные уголки планеты, вынуждая все районы участвовать в новой глобальной реальности, все большую социальную и политическую значимость приобретают местные проблемы и заботы. В рамках этой новой тенденции населенные пункты, независимо от их размера, становятся новыми важными участниками процессов на глобальном и местном уровнях. Во многих районах люди просто ошеломлены изменениями, происходящими в их традиционных культурных, духовных и социальных ценностях и нормах, а также формированием культа потребительства, присущего процессу глобализации. Зачастую реакцией на это становится усиленное подчеркивание своей самобытности, своих корней, своих культуры и ценностей и важности своего района, местности или города. В политическом плане это находит выражение в требованиях, касающихся политической децентрализации в целях создания условий для более эффективного решения местных проблем, порождаемых глобализацией, а также в требованиях в отношении принятия мер к недопущению нежелательных последствий интернационализации. Благодаря этим тенденциям, наметившимся еще в прошлом десятилетии, но с наибольшей силой проявившимся после Хабитат II, важную роль в формировании политики на национальном и местном уровнях стало играть в качестве третьей силы (в дополнение к государству и рынку, определяющим политику, нормы и социальные структуры) гражданское общество. При этом, как это всегда бывает в периоды глубоких преобразований, одни районы справляются с решением возникающих проблем лучше, а другие — хуже.

14. Несмотря на происходящие позитивные процессы, мелкие и крупные населенные пункты в развивающихся странах ожидает безрадостное будущее, особенно если они и дальше будут развиваться так же хаотично и нестабильно, как это зачастую происходило до сих пор. Беспрецедентные по своим масштабам проблемы, связанные с ухудшением состояния городского хозяйства, старением населения, увеличением пропасти между богатыми и бедными, наслоением корыстных интересов и огромным неравенством между просвещенной элитой и малообразованными слоями городского населения, испытывают также города в развитых странах. И одно лишь гражданское общество не способно решить эти проблемы. Они требуют нового, широкого подхода к местному самоуправлению и ставят перед центральными и местными органами власти серьезные и вдохновляющие задачи. В качестве положительного момента следует отметить, что мир перестал быть исключительно сообществом государств и во все большей степени становится безграничной сетью взаимосвязанных городов, в рамках которой наблюдается более равномерное распределение властных полномочий и все более широкое распространение демократических форм правления. Развиваются перспективные партнерские отношения между государственным и частным секторами и гражданским обществом. Все шире осознаются нужды и права женщин, неделимость прав человека, необходимость широкого общественного участия и исключительная важность мудрой социальной, экономической и природоохранной политики. Парадокс глобализации/ локализации, ярко проявившийся после Хабитат II, требует от правительств и их партнеров обуздания нынешних явно несостоятельных глобальных тенденций в области городской окружающей среды. В этой связи важнейшим направлением деятельности международного сообщества в области развития должна оставаться реализация целей и задач, четко сформулированных на серии чрезвычайных глобальных конференций Организации Объединенных Наций в 90 е годы.

Дата добавления: 2015-07-13