Но все же почему среди церковных людей «Мастер и Маргарита» имеет больше противников, чем сторонников?

Давайте подойдем к вопросу о «Гарри Поттере» с другого конца. Ваша позиция ясна: вы не советуете читать «Поттера», но если уж сложилась безвыходная ситуация, тогда читайте книгу вместе с детьми. Но почему же в своих публикациях вы полностью исключили критику этой книги? Не приведет ли это к тому, что ваша позиция будет восприниматься как поттеровская апология и книгу будут читать как полезное произведение?

— Критиковать надо не книгу, а ее недобросовестную оккультную эксплуатацию.

Защищаю же я не Роулинг, а детей и их право на детство и сказку. Даже атеистическая соввласть этого права у детей не отнимала. Когда я в детский садик ходил, а это были жутко советские времена — 60-е годы, покорение космоса и так далее, — нам и то про волшебную палочку рассказывали. И даже был контрольный вопрос: «Дети, если у вас будет волшебная палочка и вы сможете только одно желание исполнить, какое ваше желание будет?». Правильный ответ был: «Воскресить дедушку Ленина».

Кроме того — я защищаю честь моей Церкви, от имени которой говорятся жестокие глупости. Если уж кто-то от ее имени сказал некие поспешные неумности, то у людей не должно оставаться впечатление, будто вся православная публицистика такова... Да, у нецерковных людей бывают совершенно карикатурные представления о жизни и вере Церкви. Но все-таки ряд конфликтных ситуаций порождаем мы сами, своими или слишком эмоциональными, или слишком бездоказательными реакциями. Просто иногда недоброкачественность аргументов может обрушить вполне доброкачественный вывод, ради которого и создавались эти аргументы.

Наконец, я пробую защитить детей от сатанистов, которые пробуют вломиться в детские души и в качестве фомки использовать книжку про Гарри Поттера. Лучше уж эту фомку у них из рук выбить и показать, что здесь нет логически необходимой связи, и поэтому ребенок, который полюбил эту книжку, ни по какой логике не должен считать себя обязанным дальше идти в мир магии, колдовства, в мир сатанистов.

Я же благодарен этой полемике хотя бы потому, что она заставила меня познакомиться с русскими народными сказками. Критики «Поттера» все время противопоставляли эту импортную книгу традиционным русским народным сказкам. В конце концов я с ними согласился. Но с противоположным выводом: «Поттер» гораздо нравственнее, чем оригинальные русские сказки. Просто мои оппоненты руководствовались смутными воспоминаниями о сказках советских, цензурированных изданий, а я взял научное издание русского фольклора — трехтомник Афанасьева «Русские народные сказки». Вот уж где разгул магии, вот уж где издевательства над духовенством, вот уж где в изобилии чистейшие примеры бессовестной проповеди лукавства, хитрости и удальства! Добыча денег лукавым путем (в стиле Остапа Бендера) составляет сюжет неожиданно большого числа русских сказок. Чудес там явно меньше, нежели обманов.

Вот, например, сказка про Иванушку-дурачка (номер 396 в афанасьевском собрании).

«Жил-был старый бобыль со своею старухой; у него было три сына: двое умных, младший — Иван-дурак. Вот как-то посеяли умные братья горох в огороде, а Ивана-дурака от воров караулить поставили. Понадобилось старухе, их матери, в огород сходить; только влезла туда, Иван-дурак заприметил и говорит сам с собой: “Погоди ж, изловлю я вора; будет меня помнить!”. Подкрался потихоньку, поднял дубинку да как треснет старуху по голове — так она и не ворохнулась, навеки уснула! Отец и братья принялись ругать, корить, увещать дурака, а он сел на печи, перегребает сажу и говорит: “Черт ли ее на кражу нес! Ведь вы сами меня караулить поставили”. — “Ну, дурак, — говорят братья, — заварил кашу, сам и расхлебывай; слезай с печи-то, убирай мясо!”. А дурак бормочет: “Небось не хуже другого слажу!”. Взял старуху, срядил в празднишну одежу, посадил на повозку в самый задок, в руки дал пяла и поехал деревнею. Навстречу ему чиновник едет: “Свороти, мужик!”. Дурак отвечает: “Свороти-ка сам, я везу царскую золотошвейку”. — “Мни его, мошенника!” — говорит барин кучеру, и как скоро поверстались ихние лошади — зацепились повозки колесами, и опрокинулся дурак со старухою: вылетели они далёко! “Государи бояре! — закричал дурак на весь народ. — Убили мою матушку, царскую золотошвейку!”. Чиновник видит, что старуха совсем лежит мертвая, испугался и стал просить: “Возьми, мужичок, что тебе надобно, только не сзывай народу”. Ну, дурак не залетел хлопотать много, говорит ему: “Давай триста рублей мне, да попа сладь, чтоб покойницу прибрал”. Тем дело и кончилось; взял дурак деньги, поворотил оглобли домой, приехал к отцу, к братьям, и стали все вместе жить да быть».

Вариант этой сказки (номер 395): «Дурак положил старуху на дровни и поехал в ближнее село; пробрался задами к попу на двор, залез в погреб, видит — стоят на льду кринки с молоком. Он сейчас поснимал с них крышки, приволок свою старуху и усадил возле на солому; в левую руку дал ей кувшин, в правую — ложку, а сам за кадку спрятался. Немного погодя пошла на погреб попадья; глядь — незнамо чья старуха сметану с кринок сымает да в кувшин собирает; попадья ухватила палку, как треснет ее по голове — старуха свалилась, а дурак выскочил и давай кричать: “Батюшки-светы, караул! Попадья матушку убила!”. Прибежал поп: “Молчи, — говорит, — я тебе сто рублев заплачу и мать даром схороню”. — “Неси деньги!”. Поп заплатил дураку сто рублев и похоронил старуху. Дурак воротился домой с деньгами; братья спрашивают: “Куда мать девал?”. — “Продал, вот и денежки”. 3авидно стало братьям, стали сговариваться: “Давай-ка убьем своих жен да продадим. Коли за старуху столько дали, за молодых вдвое дадут”. Ухлопали своих жен и повезли на базар; там их взяли, в кандалы заковали и сослали в Сибирь. А дурак остался хозяином и зажил себе припеваючи, мать поминаючи».

Торговать трупом («мясом») собственной матери — это в каких же еще сказках такое встретишь!

И по части жестокостей и анатомических подробностей русские сказки тоже оставляют «Гарри Поттера» далеко позади. Как-то Иванушка-дурачок «принялся овец пасти: видит, что овцы разбрелись по полю, давай их ловить да глаза выдирать; всех переловил, всем глаза выдолбил, собрал стадо в одну кучу и сидит себе радехонек» (номер 400). Гарри Поттера невозможно себе представить за таким занятием, да еще с такой реакцией...

Гарри изучает волшебство не ради власти и не ради богатства. Чего нет в Гарри — так это «воли к власти». Он больше радуется победам в спорте, чем в магии (тут он троечник). Волшебство для него совсем не главное. Он готов даже бросить Хогвартс и вернуться к ненавистным дурслям — поскольку он чувствует себя одиноким и перестает ощущать тепло дружеских человеческих отношений в волшебной школе. Волшебство он учит ради того, чтобы защитить свою жизнь и жизни своих друзей и тысяч неизвестных ему людей.

Герои русских сказок колдуют ради гораздо более корыстных целей (женитьба на принцессе, например). Иван Царевич и с оборотнями, женатыми на его сестрах, находился в самых добрых отношениях (см. номер 562), и услугами джинна (который в русской версии именуется Духом) пользовался отнюдь не в случаях смертной угрозы (номер 559)...

Гарри мучается, что не может защитить свое сознание от вторжения туда Волана-де Морта, а вот персонажи русских сказок сплошь и рядом по своей охоте прислушиваются к нечистой силе и используют ее во вполне корыстных целях.

Причем если в мире «Гарри Поттера» волшебство не считается злом, то в русских сказках и автор, и читатели, и сами персонажи прекрасно знают, что такое «нечистая сила», знают, что за связь с ней надо расплачиваться душой и вечной гибелью (см. сказку «Неумойка», номер 278). И тем не менее играючи идут на «контакт» и договор.

И если у Гарри нет выбора — обратиться к магии или Церкви, то у героев русских сказок — такой выбор есть, но они предпочитают обращаться именно к магии. Молитва не отвергается, но считается недостаточной защитой. Например, в храмах от восставших покойников колдунов защищаются начертанием круга, гвоздями и молотком, сковородкой, а не просто мольбой к Господу (см. сказки номер 366 и 367).

Формула весьма многих русских сказок не «добро побеждает зло», а «хитрость побеждает зло». И эта «находчивость» весьма неразборчива в средствах: она может использовать и обман, и колдовство, и воровство.

А в «Гарри Поттере» как раз предельно ясное различение добра и зла. Критерии добра и зла в «Гарри Поттере» ясны и вполне традиционны. Добро — это верность друзьям, забота о людях, любовь, жертвенность, семья как ценность (ее так не хватает Гарри). Сказку оценивать можно лишь по двум критериям: нравится она детям или нет, и по ее морали («сказка ложь, да в ней намек!»). То, на что «намекает» «Гарри Поттер», моралите этой сказки, вполне ясно: любовь защищает лучше магии. А детям сказка нравится. Тогда чего же к ней еще придираться!

Вдобавок адресована эта книга тем уже повзрослевшим детям, которые народных сказок читать уже не будут.

Народные сказки — они именно народные. Народ же — это «пестрое собрание глав». Одни головы одарены нравственным рассуждением, другие — не очень. Оттого и сказки такие пестрые: бывают дивные, христианские, нравственные, сердечные. А бывают — «хоть святых выноси». Относиться к ним поэтому тоже надо по-разному. А вот чего нельзя делать — так это выдавать индульгенцию русским сказкам просто потому, что они русские. Противопоставление «“Гарри Поттер” — плох, а вот русские сказки хороши» выдает плохое знакомство с материалом русских сказок. Никакой общей этики, морали в русских сказках нет. Одни русские сказки восхищаются тем, что́ с точки зрения христианства является злом, другие — добром. Да, замечу еще, что я не приводил примеров из «3аветных сказок» афанасьевского собрания — то есть брал далеко не самые бессовестные образцы фольклора...

Так что сказать, что русские народные сказки как таковые в своей массе чем-то лучше «Гарри Поттера», никак нельзя. Но ведь — были же они. И как-то сосуществовали с церковностью того же русского народа. И раз деталью русской церковно-народной традиции было терпимое отношение к сказкам, то я, как консерватор, не вижу оснований к тому, чтобы сегодня эту традицию ломать.

— Каково сегодня в Церкви ви́дение отлучения Льва Толстого от нее?

— Ничего не изменилось за эти сто лет. Чтобы понять, что произошло тогда на самом деле, нужно забыть рассказ Куприна «Анафема» и снятый по нему фильм. Никакого специального чина с торжественной анафемой Толстому не было. В церковных и светских газетах было опубликовано обращение Синода Толстому, в котором говорилось о том, что, к сожалению, взгляды Льва Николаевича ставят его вне Православной Церкви и делают невозможным его участие в Таинствах. И был призыв к православным христианам молиться о вразумлении графа Толстого. Что в этом безнравственного? Ведь и сам Толстой не считал свои взгляды церковно-православными. Так что Церковь просто со своей стороны подтвердила то, о чем Толстой неоднократно публично заявлял прежде.

Известен совершенно аналогичный жест в адрес того же Льва Толстого со стороны человека науки. Знаменитый русский врач Белоголовый лечил многих русских писателей. Но однажды, дав Толстому необходимые медикаменты, он не подал ему руки. В своих мемуарах он пояснил, что тем самым выразил свое отношение к толстовским нападкам на науку[27]. И в самом деле, старчески брюзжащий Толстой нападал на все: на семью, на искусство, на государство, на науку, на технику. И на Церковь — в том числе. Все это казалось ему ненужным, репрессивным. Когда это брюзжание стало невыносимым, кощунственным и при этом заразным — тогда и Синод «отказал от дома» графу.

И все же решение Синода об отлучении Льва Николаевича от Церкви может быть пересмотрено. Просто официальная церковная позиция по этому вопросу находится в руках архивистов. Именно они должны внести ясность в последние дни жизни Толстого. Известно, что он ушел из дома в Оптину пустынь, хотел встретиться со старцем Варсонофием, но не решился. Известно также, что Старец последовал за Толстым, чтобы все-таки с ним поговорить. Почему встреча не состоялась? Если удастся на основании документов, мемуарной литературы доказать, что в последние часы жизни Толстой был изолирован против своей воли, что у него было желание поговорить со Старцем и покаяться, но его секретари не позволили этому случиться, — вот тогда у Церкви будут все основания с радостью отменить свое былое решение.

— Михаил Булгаков в "Мастере и Маргарите» тоже пошел путем цензурирования Евангелия?

— Я бы не стал так говорить. С Булгаковым все намного сложнее, по той причине, что Лев Толстой писал от себя, а несомненно антихристианское евангелие от Воланда — это евангелие именно от Воланда, а не от Михаила Афанасьевича Булгакова. Поэтому в данном случае отождествлять автора и его персонажи — нелогично.

Более того, я думаю, что в определенном смысле православный Христос был именно таким, как булгаковский Иешуа Га-Ноцри из «Мастера и Маргариты». Точнее, как бы сказали сейчас, таким был «имидж» Христа, таким Он казался толпе. И с этой точки зрения роман Булгакова гениален, он показывает видимую, внешнюю сторону великого события — пришествия Христа-Спасителя на землю, обнажает скандальность Евангелия, потому что действительно нужно иметь удивительный дар благодати, совершить истинный подвиг веры, чтобы в этом запыленном Страннике без диплома о высшем раввинском образовании опознать Творца вселенной.

Мы привыкли к представлению об Иисусе Царе, Иисусе Боге, с детства слышим молитвы: «Господи, помилуй», «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». А такие произведения, как картины Ге, или, в меньшей степени, Поленова, или тот же «Мастер и Маргарита», помогают нам понять ВСЮ невероятность и парадоксальность апостольской веры, почувствовать ее болевой ожог, позволяют нам вернуться в точку выбора...

— Назовите мне хоть одну светскую книгу, которая имела бы в Церкви больше сторонников, чем противников! Исключением могут быть, наверное, только произведения Достоевского, да и то, как ни парадоксально, «Братьев Карамазовых» очень не любили в Оптиной пустыни[28].

Если судить по тем людям, которые вдумывались в «Мастера и Маргариту» уже будучи христианами, то видно, что существует два основных течения церковного литературоведения. Одна группа авторов считает (довольно аргументированно), что это оккультно-антихристианское произведение[29], а другая группа церковных литературоведов, не менее аргументированно, считает, что это не так.

Я думаю, что отгадки не найти в самом тексте. Вопрос ведь стоит не в том, как квалифицировать «пилатовские» главы в романе — они безусловно антихристианские. Вопрос в другом: каково было отношение к ним самого Булгакова? А для того, чтобы ответить на него, необходим огромный комплекс свидетельств: биографических, мемуарных, необходим анализ черновиков «Мастера и Маргариты», а для этого нужно выйти за пределы «книжки в зеленом переплете», то есть самого романа.

Лично мне ближе та позиция, что в «Мастере и Маргарите» Булгаков пробовал дать некое предостережение против доверия к атеистической пропаганде. Для этого он использовал тот прием, который называется reductio ad absurdum, когда берется позиция оппонентов и ты заранее соглашаешься с ней, но доводишь их позицию до логического предела, и этот предел оказывается абсурдным.

Дело в том, что на Христа, как на странного и полусумасшедшего проповедника, указывали все атеистические лекторы 20–30-х годов в советской России. Булгаков не имел возможности прямо спорить с ними по цензурным соображениям, и поэтому он написал «Мастера и Маргариту», где глаза научного атеизма были вставлены в глазные впадины Воланда, и оказалось, что атеизм — это как раз взгляд на Христа сатаны, а отнюдь не просто науки.

— Почему вообще для христиан так важно утверждение, что Христос — это Бог? Многие люди, например Лев Толстой, не были атеистами, но порвали с Церковью именно из-за этого пункта ее вероучения. Почему христиане настаивают, что Иисус не просто самый лучший учитель нравственности, не просто великий и умный человек, а Сам Бог?

— 3наете, современное человечество одержимо идеей контактерства: очень хочется найти внеземные цивилизации. Когда спрашиваешь у энтузиастов этих проектов: «3ачем?» — они восклицают: «Но ведь так радостно знать, что мы не одни во вселенной!».

Точно так же я скажу и о христианстве. Для христиан тоже жизненно важно знать, что мы не одни во вселенной, что Бог не равнодушен к нам. Нам важно знать, что в глазах Бога, Творца всей вселенной, мы не заброшены, что мы не какие-нибудь ублюдки, копошащиеся на окраине вселенной. Смысл нашей жизни придает то, что Бог не послал нам какого-то вестника, а пришел к нам Сам. Оказывается, в глазах Бога мы что-то значим. Помните капитана Копейкина у Достоевского, который говорил, что «если Бога нет, то какой же я капитан». Точно так же и здесь: если Бога нет, тогда мы действительно просто космическая плесень, покрывшая камень, который носится по окраине Млечного Пути. Или, по-другому, если Бог все-таки есть, но Он никогда не воплощался, не становился таким же человеком, как и мы, то в глазах этого Бога мы не представляем никакой ценности, Он не приходил нас искать. А если Бог нас не искал, тогда зачем же нам искать такого Бога, ведь мы все равно Ему безразличны?

Кроме того, для христиан жизненно важно знать и что Иисус — это не порождение земли, не просто один из великих людей, создавших человеческую культуру. Потому что те вещи, которые мы можем созидать, мы же можем и разрушить. А христианам важно знать, что в нашу жизнь вошло нечто неразрушаемое. То, что не только само не могло бы разрушиться, но может еще и нас спасти от разрушения. Все, что создает человек, подвержено тлению, поэтому важно, что нечто сверхчеловеческое вошло в нашу жизнь и сделало ее нетленной.

3десь нам придется говорить уже на сугубо религиозном языке, потому что смерть, оказывается, бывает разная. Есть смерть физическая, биологическая, а есть смерть души, которая задыхается без Бога. Вот это безвоздушное пространство языческого мира Христос наполнил Собой, то есть теперь, когда душа выходит из тела, она уходит не в пустоту — она уходит к Богу.

Очень понятно желание многих людей видеть Христа обычным учителем нравственности. Дело в том, что христианство, Евангелие и вообще мир Церкви — это мир императивов, мир этики, которая властна совершать над человеком суд. Более того, это не просто суд, который ты сам совершаешь в своей совести над собой. Христианство — это живая традиция, оно может опровергать ложные ви́дения своего учения. Поэтому его труднее переделать в соответствии со своими вкусами, подстроить его под себя, как это можно сделать с какой-нибудь «умершей» религией.

Человек прекрасно понимает, что, соприкоснувшись с миром Евангелия, он подставляет себя под стрелы императивов, повелений, жестких требований: со стороны самого евангельского текста, со стороны своей совести, да еще и со стороны Церкви. Конечно, он пытается избежать подобной ситуации, но, чтобы совсем не «ругаться» со Христом, такой человек по-дружески хлопает Его по плечу и говорит: «Да, я признаю, что Ты великий учитель и человек высокой нравственности». Но на самом деле он совершает то, что иначе как «поцелуем Иуды» и назвать нельзя. Именно так характеризовал Достоевский книжки XIX века, в которых пояснялось, что Иисус, конечно, великий человек, но не Бог.

Вроде бы комплимент. Но на самом деле такое признание означает только одно — мы еще раз хороним Христа, мы погребаем Его в гробнице истории, тщательно замуровываем в ней, чтобы Он ни в коем случае не вышел оттуда и не вторгся в нашу жизнь. Люди провозглашают Христа «Великим Учителем человечества» именно для того, чтобы перестать у Него учиться.

Логика у этих не-учеников (или неучей) простая: раз Христос не Бог, значит, и основанная Им Церковь не имеет отношения к Богу. Соответственно, и книги, от имени Христа возвещаемые Церковью, не имеют за собой никакого Божественного достоинства. Далее начинается сказка о том, что все Евангелия правлены-переправлены, а самое главное, настоящее Евангелие хранится где-то в Тибете...

Все. Человек встал на путь конструирования христианства по принципу «сделай сам». Дальше начинается цензура Евангелия: «Вот этого Христос сказать не мог, потому что я с этим не согласен, а вот это, несомненно, Его идея, потому что она мне нравится. И вообще, знаете, я думаю, Христос вот в этом месте должен был вот то-то сказать, потому что это мое глубочайшее убеждение. Вообще-то Он это и сказал, но просто последующие цензоры вырезали».

В итоге получается, что, провозгласив Христа просто Великим Учителем, человек сам начинает поучать Его: что Он мог делать, а чего не мог. Таким путем пошел и Лев Толстой. Он просто начал цензурировать Евангелие. Он запрещал Христу воскресать, запрещал Ему творить чудеса и уж тем более запрещал Христу брать в руки бич, чтобы выгнать из храма торгашей.

Дата добавления: 2015-08-31