Политические процессы. 3 страница

Постоянное взаимодействие трех уровней политической идеологии становится важнейшей составной частью “стиля агрегации интересов”(Алмонд и Пауэлл). Этим понятием обычно обозначают специфический характер, способ функционирования политической системы, определяющие внешние ее проявления в политических культурах.

Алмонд и Пауэлл выделяют три основных стиля агрегации интересов, строго соответствующих степени прогрессирующей секуляризации различных политических субкультур: прагматически-компромиссный (pragmatic bargaining), ориентированный на абсолютные ценности (absolute-value oriented) и традиционалистский.

Каждому стилю присущи собственные идеологические стереотипы, но только второй из них может быть с полным основанием быть отнесенным к “идеологическому стилю”. Например, в политических системах Великобритании и США агрегация политических интересов при всем их многообразии осуществляется в рамках строго ограниченных(конституционно закрепленных) типов политического участия и действия. Идеологическая перспектива политической деятельности определяется весьма общими положениями, не препятствующими созданию “атмосферы рыночной площади”, на которой политические партии, законодатели и правительственные чиновники заключают выгодные для себя сделки.

Традиционалистский стиль политики ориентируется на прошлое с целью определения альтернатив для будущего. Главное место в артикуляции интересов больших социальных групп принадлежит небольшим(нередко замкнутым) элитам, опирающимся на освященные стариной представления о смысле существования, в которых религия играет определяющую роль.

Ориентированный на абсолютные ценности стиль политической жизни и сознания отвергает принцип компромисса, имеющий целью согласование многообразных интересов. Этот стиль может определяться системой жестких, рационально выверенных принципов, в соответствии с которыми правители устанавливают нормы политической жизни. То, что представляется им совершенным решением, закрепляется соответствующими предписаниями.

Такой тип агрегации интересов не может существовать вне определенной политической культуры с господствующей идеологией в качестве ядра. Эта идеология обычно рисует дихотомическую, контрастную картину мира, разделенного на “своих” и “чужих”, “друзей” и “врагов”. Врагами могут стать “бывшие”, “иностранные интервенты”(эпоха якобинской диктатуры), “капиталисты-эксплуататоры” и “империалисты”, “красно-коричневые”, “жидо-масоны” и т.п.

Коммунистическая и фашистская идеологии являются наиболее контрастным выражением политической системы, внутри которой правящая элита стремится к реализации своих целей, используя прямое насилие и подвергая систематической идеологической обработке основную массу населения. Такой режим ученые нередко называют идеократией.

Специфический тип идеократии проявился в тоталитарных государствах, когда обществу навязывается при помощи насилия и манипулирования сознанием система воспитания, основанная на официальной идеологии при строгом запрете любых других альтернативных идеологий. Идеократия в этом смысле является синонимом политического режима, при котором идеология выступает в качестве важнейшего средства легитимизации государственной власти.

Воздействие этой традиции может быть очень продолжительным. Она может доминировать в сознании некоторых социальных групп и индивидов даже после распада “большого тоталитарного порядка”. Характерный пример такого “остаточного воздействия” тоталитарной идеократии приводит Ф.Бурлацкий из эпохи советской “перестройки”: “Не так давно мне довелось после возвращения из Китая рассказывать о тамошних реформах. В частности, о том, как с помощью семейного подряда там удалось в значительной степени решить продовольственную проблему, увеличить за пять-шесть лет больше чем на треть производство зерна и в три раза поднять жизненный уровень крестьян. И тут слово взял почтенный профессор. Он сказал буквально следующее: “Все это, конечно, неплохо. Но какой ценой это достигнуто? А достигнуто это ценой отступления от социализма и заимствования капиталистических методов. Не слишком ли дорогая цена за хозяйственный рост?”.

Следует отметить также, что понятие “идеократия” иногда используется в более общем смысле для того, чтобы показать - какое значение приобрел идеологический стиль политики для формирования современных политических систем вообще и современной демократии, в частности(Д.Сартори). Действительно, только с эпохи европейского Ренессанса возникает тот особенный духовный климат, когда человеческие судьбы во многом начинают зависеть от искусственно созданных идей и, следовательно, от способности людей производить такие идеи, создавая символический мир, который, как показало время, обладает мощной способностью воздействовать на мир политических отношений.

В научной литературе до сих пор не прекращается дискуссия о том - является ли идеология исключительной характерной приметой нового времени, т.е. рождающегося индустриального общества, массовых революционных движений или же она извечно свойственна любой цивилизации, включая самые древние.

Как уже отмечалось выше, одним из важнейших признаков цивилизации является государство. С его возникновением мы связываем существование особых общественных групп(слоев, классов, страт), монополизирующих не только право на легитимное насилие, но и на производство идей, которым в древнейших цивилизациях обычно занимались “религиозные эксперты” - жрецы. Зародыши “официальной идеологии” отчетливо просматриваются в мифах, рисующих стереотипные для большинства древних обществ образы вечного космического порядка, порождением которого являются царская власть, справедливость, правосудие и закон. Возникнув в русле традиционных древних религий, эти идеи получили огромный преобразовательный импульс в I тыс. до н.э.(период “осевого времени”). В философских школах Индии, Китая и Греции создаются теории, призванные ответить на вопрос - как наилучшим образов устроить совместную жизнь людей и управлять ими.

Именно в этот период можно различить ростки тех представлений, из которых тысячелетия спустя будут возникать различные идеологические системы. Например, отвечая на вопрос - какое средство следует изобрести для того, чтобы обеспечить продолжительность идеального правления и внушить гражданам необходимость повиноваться, Платон в “Государстве”, в частности, утверждал: “Я попытаюсь внушить сперва самим правителям и воинам, а затем и остальным гражданам, что все то, в чем мы их воспитали, представилось им во сне как пережитое, а на самом то деле они тогда находились под землей и вылепливались и взращивались в ее недрах… Хотя все члены государства братья (так скажем мы им, продолжая этот миф), но бог, вылепивший вас, в тех из вас, кто способен править, примешал при рождении золота, и поэтому они наиболее ценны, в помощников их - серебра, железа же и меди - в земледельцев и разных ремесленников. Все вы родственны, но большей частью рождаете себе подобных…”(Платон. Государство 414d - 415b).

Придуманный Платоном миф, долженствующий навечно закрепить установленный философами-правителями порядок, сопоставим с современными идеологическими конструкциями первого уровня. Отличительной чертой древних и средневековых протоидеологий является отсутствие возможностей воздействия на массовое сознание в силу того, что еще не существовало соответствующих материальных предпосылок, например, разветвленного пропагандистского аппарата и т.д. Без этих предпосылок идеологии первого уровня обречены на вымирание или на прозябание в качестве так называемых “кабинетных теорий”.

Важнейшим историческим водоразделом являются грандиозные социальные сдвиги XVI-XVII в.в., вызванные европейской Реформацией, революциями в Нидерландах и Англии и Тридцатилетней войной. Развернутая памфлетами Лютера и его сторонников пропаганда, взрастившая в Германии крестьянскую войну 1525 г., и “контрпропаганда” католиков уже напоминают идеологические баталии последующих веков. Уже в этот период проявляется важнейшая особенность европейских идеологических систем - тенденция к универсализму. Эта особенность уходит корнями в универсальную христианскую традицию, распад которой в новое время, собственно, и породил многочисленные прототипы современных идеологий.

Анализ универсалистских тенденций в сфере идеологии хорошо представлен в работах американского футуролога Э.Тоффлера, особенно в книге “Третья волна”. Характеризуя столкновение возникшей в XIX в. новой промышленной цивилизации с ценностями традиционного, основанного на аграрной экономике, общества, он подробно описывает происшедший во всех сферах жизни переворот, который затронул основополагающие представления о времени, пространстве, материи и причинности.

В духовной сфере каждой, втянутой в процесс индустриализации, европейской стране на переднем плане выделились два мощных идеологических течения, вступившие между собой в противоборство - либерализм с его защитой индивидуализма и свободного предпринимательства и социализм, выдвигавший коллективистские ценности.

Эта борьба идеологий, первоначально ограниченная промышленными странами, вскоре распространилась по всему земному шару. Революция 1917 г. в России, создавшая гигантскую пропагандистскую машину, придала борьбе социалистических и либеральных принципов новый импульс. После окончания второй мировой войны мир оказался разделенным на две противоположные системы, возглавляемые СССР и США, расходовавших в своем стремлении к экспансии и интеграции мирового рынка огромные средства на пропаганду своих целей в отсталых странах.

Столкновение просоветских режимов с западными либеральными демократиями напоминало своей ожесточенностью борьбу протестантов и католиков. Но при всех внешних различиях, сторонники марксизма и антимарксисты были выразителями вполне однотипной суперидеологии индустриализма, в основе которой лежали три фундаментальные цели:

1. Оба направления, решительно расходясь во взглядах на способы производства и распределения материальных ресурсов и благ, рассматривали природу как объект безудержной эксплуатации, отравляя окружающую среду и приближая экологический кризис;

2. Обе идеологии в различных формах разделяли социал-дарвинистские теории, оправдывающие идею превосходства сильных, промышленно развитых наций над слаборазвитыми народами, которая лежала в основе политики гегемонизма и империализма;

3. И либералы, и социалисты в равной мере были ревностными сторонниками утопической идеи неудержимого прогресса цивилизации, развивающейся от низшего, примитивного состояния общества к всеобщему расцвету.

Весьма характерно, что многие теоретики и пропагандисты либерального и социалистического направления были склонны в 50-60 - е г.г. рассматривать приближение этого “завершенного состояния” цивилизации как “конец идеологии”.

Сам термин “конец идеологии” был впервые сформулирован Ф.Энгельсом, полагавшим, что идеология отмрет вместе с порождающими ее материальными интересами. В начале ХХ в. М.Вебер указывал на упадок “тотальных идеологий” как на следствие постепенного разрыва европейского общественного сознания с ценностными ориентациями и его эволюции в направлении целевой или “функциональной” рациональности, основанной на непредвзятом поиске наиболее эффективных средств для достижения поставленных целей.

Концепция М.Вебера была систематически разработана К.Маннгеймом в уже упоминавшейся книге “Идеология и утопия”, в которой “упадок идеологии” также связывался с преобладанием “функциональной рациональности”, свойственным бюрократическому индустриальному обществу.

Расцвет этой теории наступил после второй мировой войны, вызвавшей в умах западной либеральной интеллигенции эйфорические, почти эсхатологические ожидания. Тема конца идеологии в этот период становится важнейшим элементом теорий “нового индустриального общества”, “конвергенции” и др.

Еще в 1944 г. П.Сорокин выдвинул в книге “Россия и Соединенные Штаты” прогноз, в соответствии с которым “американский капитализм и русский коммунизм в настоящее время являются не более чем призраками своего недавнего прошлого”, постепенно превращаясь в “общество интегрального типа”. Появившиеся в конце 50-х - нач. 60-х г.г. концепции Р.Арона, Д.Белла, С.М.Липсета, К.Поппера и многих других ученых, которые предвещали наступление эпохи деидеологизации, основывались, прежде всего, на крахе идеологий нацизма и фашизма, разоблачении сталинских преступлений Н.Хрущевым и стремительном распространении ревизионистских версий марксизма в Западной Европе.

Утверждая, что западным либеральным демократиям удалось решить наиболее фундаментальные проблемы промышленной революции со свойственным ей социальным неравенством и, в частности, включить организации рабочих в систему гражданского общества, заставить консерваторов принять принципы “государства благоденствия”, а социалистов отказаться от идеи всеобъемлющего государственного вмешательства, сторонники “конца идеологии”, в конечном счете, разработали теоретические основы нового варианта интегральной идеологии, которую А.Зиновьев называет “идеологией западнизма”. Последующие десятилетия показали, что возникший на основе этой новой идеологической конструкции пропагандистский аппарат оказался способным не только смягчить и абсорбировать внезапный взрыв левых экстремистских идеологий на Западе в 60 - 70-е г.г., но и успешно бороться с пропагандистскими машинами, созданными в этот период в СССР и маоистском Китае.

Опыт второй половины ХХ в. вполне подтвердил уже неоднократно высказывавшуюся в научной литературе мысль о том, что развитие идеологий в различных цивилизациях подчиняется общим закономерностям - периоды формирования суперидеологий сменяются периодами их фрагментации, раскола на ряд сложных систем, внутри которых происходит напряженная борьба многочисленных идеологических течений, направлений, фракций и сект, продолжающаяся до наступления новой стадии кристаллизации, на которой образуются новые макроидеологические структуры. Так, на протяжении всего XIX и XX в.в. становление основных политических идеологий - социализма, либерализма и консерватизма сопровождалось многочисленными расколами внутри каждого из этих течений, сопровождавшимися конфликтами между различными партиями и политическими группировками, которые продолжались до тех пор, пока очередные мировые кризисы и войны не порождали тенденции к слиянию идеологических потоков, казавшихся прежде несоединимыми. Например, один из теоретиков “конца идеологии” С.М. Липсет, предвещая в 1963 г. в работе “Революция и контрреволюция” наступление нового периода идеологической интеграции, в частности, отмечал: “Примирение фундаментальных принципов, идеологический консенсус западного общества в настоящее время постепенно приводит к взаимопроникновению позиций по вопросам, которые когда-то резко отделяли “левых” от “правых”. Это идеологическое соглашение, которое, возможно, лучше всего назвать “консервативным социализмом”, стало идеологией ведущих партий в развитых государствах Европы и Америки”.

Последующие стадии идеологического цикла - студенческие выступления 60-х г.г., экономический кризис 1974 г., похоронивший либеральные и социал-демократические теории “государства всеобщего благоденствия” и способствовавший подъему “консервативной волны” конца 70-х - нач. 80-х г.г., показали, что подобные пророчества являются только моментом постоянного изменения мирового идеологического пространства(дискурса).

В настоящее время крах советского коммунизма, рост напряженности в Центральной и Восточной Европе и странах СНГ, сопровождающий период экономических и политических реформ, взрыв исламского фундаментализма, бросающего вызов “благополучному Западу”, стремительное развитие коммунистического Китая создают принципиально новую политическую и идеологическую ситуацию в мире. Анализ новых процессов должен осуществляться с постоянной опорой на предшествующий опыт эволюции идеологических процессов и циклов.

К числу политических идеологий макроуровня обычно относят идеологические образования, имеющие, на первый взгляд, неопределенные наименования и смысл, например, идеология капиталистическая, экстремистская, радикальная и т.п. По мнению многих ученых, современное восприятие идеологии в образе некоей универсальной идеи, основным опорным элементом которой является символ определенного общественного устройства, например, “капитализм”, “социализм”, “русская идея”, выглядит архаичным и неэффективным. Постмодернистская трактовка идеологии рисует картину распада большого порядка на множество фрагментов, символизирующих крушение монолитного образа в эпоху постиндустриальной цивилизации. Идеологические процессы на Западе демонстрируют появление многочисленных “малых идеологий” - пацифистской, экологической, феминистской, идеологии “сексуальных меньшинств” и т.д.

С другой стороны сложившаяся в России после распада СССР политическая и экономическая ситуация, сопровождающаяся появлением огромной массы люмпенизированного населения, ростом приватизма(уход в частную жизнь)создает впечатление о наступившей эпохе “деидеологизации”.

В действительности речь и в том, и в другом случае идет о своеобразном переходном периоде, за которым может последовать стремление к новым формам идейной консолидации в первом случае, и к обретению новой национальной идентичности, - во втором.

Вопрос о причинах идеологических ориентаций и переориентаций в политике, возникающих под влиянием множества факторов внешнего и внутреннего порядка, не может решаться в отрыве от проблемы “носителей идеологии”, которая, в свою очередь, неотделима от проблемы субъекта и объекта идеологии.

На теоретическом, доктринальном уровне идеологии разрабатываются “религиозными экспертами”, философами, учеными, далеко не всегда сознательно стремящимися навязывать свои идеи другим людям. По тем или иным причинам отдельные идеи или учения могут не дойти до массового сознания, оставить его равнодушным или враждебным. Идеология не может, за исключением единичных случаев, целиком определять волю, сознание, настроения абсолютного большинства. Правильность этого наблюдения продемонстрировал уже крах одного из самых ранних экспериментов, проводимых революционерами-жирондистами и якобинцами.

В коммунистических странах, отмечает А.Зиновьев, где официальная идеология внедрялась в сознание, начиная со школьной скамьи, она все же “четко отличалась от прочих явлений культуры, не растворялась в них. Она была заметна, бросалась в глаза, вызывала раздражение и насмешки. Она вообще выглядела как нечто чужеродное и ненужное, хотя на самом деле ее организующая и воспитательная роль была огромна”.

Наоборот, в западных странах(это же относится и к молодому поколению в современной России) многие люди вообще не знают что такое идеология, хотя и находятся под ее влиянием. Резко отрицательное отношение к идеологии, возникшее в результате одиозной практики тоталитарных диктатур, приводит к возникновению ситуации, когда ее стараются не замечать или игнорировать.

Такую ситуацию следует отличать от вполне идеологической по своей направленности установки на отрицание. Как отмечает, например, М.Паренти - один из наиболее проницательных исследователей американских средств массовой информации - большинство газет, журналов и телеведущих в США “действуют в рамках установленной идеологии, состоящей в том, что они не имеют никакой установленной идеологии, никаких расовых, половых или классовых предпочтений. Не приверженные никаким внушениям, они просто дают представления о вещах так, как они их видят”.

Сам факт отсутствия на Западе единой государственной идеологии, аналогичной марксизму-ленинизму или маоизму, никогда не препятствовал возникновению, развитию и совершенствованию огромного аппарата идеологической пропаганды, в котором заняты сотни тысяч специалистов, осуществляющих систематическую обработку идей и учений, их “ретрансляцию” через каналы СМИ. Эта новая социальная группа, выполняющая функцию, которую в древности выполняли жрецы, входит(преимущественно в “верхнем эшелоне”)в правящую элиту и поэтому кровно заинтересована в том, чтобы поддерживать и наращивать свое влияние.

После крушения коммунизма в России и странах Центральной и Восточной Европы роль идеологических экспертов взяла на себя “новая медиократия” - группы либеральной интеллигенции, “приватизировавшие” СМИ и пытавшиеся разрабатывать и пропагандировать либеральную реформаторскую идеологию. Экономический кризис и отсутствие средств на поддержание собственных изданий постепенно привели к подчинению этих групп крупным банковским, а иногда и криминальным структурам. Поскольку либеральная интеллигенция в этом регионе всегда сохраняла психологическую предрасположенность к авторитаризму и экстремистским формам мысли в соединении с конформизмом, вновь возникший пропагандистский аппарат стал очень напоминать старый, коммунистический назойливостью лозунгов и крайне низкой эффективностью своих методов. Основное различие между западной и новой российской официальной идеологией состоит на сегодняшний день в том, что в западноевропейских странах и США идеология является одним из средств интеграци и самосохранения общества, в то время как в России она, будучи средством самосохранения правящей олигархической элиты, выполняет, скорее, деструктивную функцию, отрицательно воздействуя на массовое сознание своей бессодержательностью и полным несоответствием политическим и экономическим реалиям.

Для понимания особенностей функционирования идеологических систем в различных обществах большое значение имеет конкретный анализ взаимосвязи определенных видов идеологии с теми социальными слоями, в которых они получают наибольшее распространение. Изучение этой проблемы современной наукой постоянно приводит ученых к заключению, согласно которому эффективность идеологии определяется ее соответствием жизненному опыту всего населения или его отдельного слоя, сложившимся традициям, нравам, привычкам, долговременным интересам и непосредственным ожиданиям. Методология анализа, при помощи которой выявляются интересы социальных слоев в различных идеологических системах, а также степень эффективности их воздействия на политическое сознание была разработана на теоретическом и эмпирическом уровнях Г.Моска, В.Парето, М.Вебером, С.М.Липсетом, Р.Лейном, Г.Алмондом, Дж.Скоттом и др.

Многообразие научных методик, применяемых в этой сфере, показывает, что выбор наиболее предпочтительной из них, равно как и использование различных определений и научных критериев выбора нередко зависит от исторического и социального контекста, обусловливающего не только особенности идеологий, но и специфику позиций самих ученых. Например, наблюдения за современной российской политикой нередко заставляют предполагать, что концепция “нелогического действия” и “деривации” Парето является наиболее подходящей для ее анализа. Наличие в политических процессах посткоммунистической России огромного количества иррациональных и алогичных элементов делает привлекательной попытку объяснить эту нелогичность “врожденными психическими предиспозициями лидеров”, маскирующих свои истинные мотивы при помощи псевдоаргументов. Когда Парето писал о том, что любые общественные теории и идеологические системы призваны служить только оправданием действий с целью придания этим действиям логического характера, он основывал свои выводы не только на изучении итальянской политики эпохи Рисорджименто, но и европейской политики начала нашего века, оказавшейся прелюдией к мировой войне и господству тоталитарных диктатур.

Для современной науки характерно многообразие подходов, связанных с решением проблемы взаимодействия идеологий с “массовым субстратом”. Одни авторы склоняются к сближению(иногда к отождествлению) идеологии с политической культурой. Носителями идеологий объявляются социальные группы или нации, для которых характерен определенный тип культуры. Другие авторы считают идеологию атрибутом борьбы политических партий. Марксистский анализ отдает предпочтение социальным классам.

Распространенным является также рассмотрение идеологий сквозь призму дихотомии “демократия-авторитаризм”, наряду с использованием традиционных категорий - “левые”, “правые” и “центр” как для характеристики идеологических ориентаций в рамках определенной политической системы, так и для определения степени приверженности экстремистским или, наоборот, умеренным формам политического поведения и партиям.

Разумеется, стремление того или иного социального слоя поддерживать экстремистские или демократические партии и соответствующие идеологии нельзя предсказать с абсолютной точностью, даже если выводы основываются на данных социологических опросов. Так, изучение политических ориентаций различных классов в западных странах осуществлялось на основе исходной предпосылки, согласно которой классы, стоящие на более низких ступенях социальной лестницы по уровню доходов и образованию, более склонны к авторитаризму и поддержке экстремистских движений по сравнению с более образованными и зажиточными слоями общества(от “среднего класса” и выше), которые традиционно занимают умеренно-демократические позиции.

Эту тенденцию, однако, нельзя абсолютизировать и считать в настоящее время непреложной даже для западных стран. Многие дополнительные факторы изменяют ее, причем, иногда до неузнаваемости. В XIX в. рабочие организации и партии были основной силой, которая боролась за политическую демократию, преодолевая ожесточенное сопротивление крупных предпринимателей, правых партий и традиционных консервативных сил. До 1914 г. классическое разделение между левыми и правыми силами основывалось не только на различиях в доходах, социальном статусе и возможностях получить образование. Левые социалистические партии были основной опорой политической демократии, религиозной и гражданской свободы, мирной внешней политики. Правые партии, опиравшиеся на консервативно настроенное крестьянство, мелких ремесленников и, конечно, крупную буржуазию и землевладельцев, прибегали к экстремистским формам защиты своих привилегий, препятствуя введению всеобщего избирательного права и проводя империалистическую политику колониальных захватов.

Окончание первой мировой войны, наступление экономических кризисов и рост фашистских движений в Западной и Восточной Европе привели к расколу рабочего движения, по крайней мере, на три направления - социал-демократическое, коммунистическое и фашистское, причем лидеры двух последних стали открыто использовать экстремистские методы политической борьбы. Возникли коммунистические и фашистские профсоюзы. Участие рабочих в движениях с явно выраженной националистической идеологией становится с 30-х г.г. элементом повседневной жизни в Европе и Америке.

Но даже в этот период кризиса демократических ценностей и традиционной либеральной и социалистической идеологии различия между европейскими странами были весьма значительны. Например, авторитарные тенденции индивида могут быть приглушены приверженностью большинства партий конституционным принципам и процедурам. В Великобритании, в которой терпимость является широко распространенной чертой политического поведения и сознания, низшие классы в абсолютном измерении являются менее “авторитарными”, чем образованные слои в странах, не имеющих прочных демократических традиций.

Французские, итальянские и немецкие рабочие-католики, среди которых были повсеместно распространены антикапиталистические настроения, постоянно голосовали за сравнительно консервативные христианские партии, поскольку их приверженность католицизму могла в определенных случаях перевешивать их классовые симпатии.

Члены радикальных левых профсоюзов поддерживали умеренные либеральные партии, выступавшие против фашизма. И, наоборот, в 30-е г.г. избиратели, настроенные отнюдь не радикально, поддерживали коммунистов из-за их радикальных антифашистской программы и лозунгов и т.д.

Идеологические ориентации могут значительно отличаться друг от друга и внутри однородного социального слоя, представители которого имеют высокий уровень образования и профессиональной подготовки. Американские социологи К.Мейер и Л.Нигро, исследуя в сер. 70-х г.г. идейные позиции нескольких групп чиновников федерального уровня, установили, что социальное происхождение обусловливает взгляды только 5 процентов выбранных для анализа групп, в то время как занимаемые ими посты имеют в этом плане гораздо большее значение. Другой американский социолог Б.Меннис, сравнивая ориентации офицеров, служивших во внешнеполитическом ведомстве, со взглядами армейских офицеров, выполнявших аналогичную работу, установил, что для первой группы характерны либеральные взгляды, а для второй - консервативные.

В современной России чиновники высшего ранга- выходцы из номенклатуры, всегда отличавшиеся догматизмом и консерватизмом взглядов, предпочитают ныне исповедовать официальную либеральную идеологию, способствуя возникновению нового идеологического феномена - консервативного номенклатурного либерализма.

После второй мировой войны развитие стабильных демократий в Западной Европе и США заставлял многих ученых делать вывод о возникновении новой “постполитической” фазы развития в этом регионе. Решающую роль в этом процессе сыграло полное включение рабочего класса в структуры западного гражданского и политического сообществ. В результате различия между демократической левой и правой значительно ослабли: социалисты заняли борее умеренные позиции по отношению к “капиталистическим ценностям”, консерваторы поддержали идею “государства всеобщего благосостояния”.

Этот, периодически разрушаемый леворадикальными движениями(студенчество в Западной Европе, национальные меньшинства в США и др.), консенсус продолжался до конца 70-х г.г., когда нарастание кризисных процессов в экономике привело к переориентации консервативных партий и отказу от социалистических методов регулирования(“неоконсервативная волна”).

Дата добавления: 2015-08-31