Часть первая. Этническая природа варягов 2 страница

Таким образом, известные летописные версии начала Руси сводятся к противопоставлению прежде всего поляно-славянской и варяжской концепции. И та, и другая в свою очередь подразделяются на варианты, более или менее отличающиеся от основных версий. В новгородском варианте варяжская концепция как бы превращается в варяго-словенскую, о чем ниже еще будет речь. В этой же версии особенно подчеркивается право «законной» династии Рюрика на обладание всеми русскими землями.

Многообразие версий, связанных с возникновением той или иной народности или государства, - явление вполне закономерное. Каждая область и племя располагают своими традициями и вносят реальный вклад в процесс создания целостного организма. И каждая область, при возможности, стремится подчеркнуть этот вклад, хотя бы и за счет явных передержек. Две основные летописные концепции отражают, очевидно, не все многообразие таких идей в домонгольской Руси. В сущности, здесь представлены только киевская и новгородская интерпретация событий. О других мы почти ничего не знаем Мы не знаем, как этот процесс воспринимался в Смоленске и Полоцке, поскольку летописи этих центров не сохранились. Лишь кое-какие реликты уцелели от традиций Юго-Западной и Чернигово-Тмутараканской Руси

Некоторые остатки галицко-волынского летописания сохранились и в «Повести временных лет». Заметно больше их в «Истории Российской» Татищева. Преимущественно эти летописи были использованы в XV в польским хронистом Яном Длугошем. Об основном отличии этих летописей выше говорилось: по Длугошу Дир и Аскольд являлись местными киевскими князьями, потомками Кия. «Партнерами» полян у него являются радимичи, вятичи и дулебы. Первые два племени в ПВЛ выводились «от ляхов» (под которыми понимались и «поморяне» и «мазовшане»), а третье лишь частично входило в состав Руси, локализуясь в Центральной Европе.

Версии, бытовавшие в Чернигово-Тмутараканской Руси, нашли косвенное отражение в «Слове о полку Игореве». Вопреки настояниям некоторых летописцев, князья вовсе не стремились выстроить свою генеалогию, отправляясь от приглашенного северными племенами Рюрика. Киевские памятники XI в («Слово о законе и благодати» Илариона, «Память и похвала Владимиру Иакова мниха») не шли глубже Игоря в княжеских родословных. «Слово о полку Игореве» показывает, что даже и в XII в. на периферии сохранялись местные традиционные представления о ходе сложения древнерусского государства.

В центре своеобразной княжеской генеалогии «Слова о полку Игореве» стоит образ Трояна, сведения о котором доносит знаменитый песнотворец XI столетия Боян. Загадочный образ породил значительную литературу. Часть авторов (Н.С.Державин, А.С.Орлов, М.Н.Тихомиров, Б.А.Рыбаков) полагали, что имеется в виду римский император Траян. Другая группа ученых (Д. С. Лихачев, А. Болдур, Ф. М. Головенченко и др.) видела в Трояне языческого бога. К этой точке зрения присоединился затем Ю. М. Золотов[29] В поле его зрения, видимо, не попала третья группа исследователей (Н.И Костомаров, АВ.Лонгинов и др.), которые полагали, что за образом стоит кто-то из реальных князей русской истории.

Троян упоминается в «Слове» четыре раза. Первое упоминание связано с обращением к Бояну: «О Бояне, соловию стараго времени! А бы ты сиа плъки ущекотал, скача, славию, по мыслену древу, летая умом под облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища в тропу Трояню чрес поля на горы, нети было песне Игореви, того внуку: «Не буря соколы занесе чрес поля широкая - галици стады бежать к Дону Великому...»[30]. Разногласия в этом тексте вызывают фразы «рища в тропу Трояню» и «пети было песне Игореве того внуку». А. Болдур усматривал в первой фразе попытку Бояна «угадать пути верховного распорядка, начертанного Трояном, иначе говоря, прочитать будущее в книге судеб русского народа»[31]. «Мифический образ, подчеркивающий беспредельность мечты Бояна», видел в этом выражении Ф.М Головенченко[32]. Но вырванная из контекста фраза вряд ли может быть понята Оба автора искали в ней лишь подтверждение мысли о том, что Троян - это славянское божество. Однако качествами провидцев и волшебников, по «Слову», обладали и несомненно реальные лица: Боян и Всеслав Полоцкий. Сопоставление же Трояна и Игоря Северского в таком понимании лишается смысла.

Между тем внутренняя связь всей строфы основывается именно на этом сопоставлении. Автор пытается представить, как бы Боян, прославлявший Трояна, воспел Игоря. Выбор же именно Трояна для сопоставления объясняет другая загадочная фриза: «Игореви, того внуку». Первые издатели, не поняв, о чем идет речь, добавили в скобках уточнение: «Олга» (т. е. Игорь - внук Олега Святославича). Иногда полагают, что поэт считает себя «внуком» Бояна. Но по смыслу строфы «того внуку» относится именно к Трояну. Слово «внук» в поэме постоянно упоминается в значении «потомок». Автор «Слова», следовательно, считал северского князя потомком Трояна. Отсюда и сожаление, что сам Боян не может соединить немеркнущую славу походов Трояна со славой его отважного потомка.

Сходный смысл содержит и второе упоминание Трояна: «Были вечи (или «сечи») Трояни, минула лета Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святъславлича»[33]. Автор дает три эпохи русской истории, причем сопоставление Трояна с Ярославом и Олегом Святославичем предполагает преемственность, одну линию исторического развития. Поэтому-то и делались попытки обнаружить под именем Трояна известного по источникам русского князя[34].

Три эпохи русской истории не выходят за пределы XI в., причем Олег здесь еще тмутараканский, а не черниговский князь, каковым он стал в 1094 г. Боян, как явствует из «Слова», был любимцем («хоти») Олега, т. е. в некотором роде «домашним» певцом чернигово-тмутараканских князей.

В третий раз говорится о Трояней земле: «Въстала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, всплекскала лебедиными крылы на синем море у Дону, плещучи упуди жирня времена». Многие авторы отождествляли «землю Трояню» с Русской землей[35]. Имеются и иные мнения[36]. Б.А.Рыбаков отождествил ее с римскими владениями в Причерноморье[37], а М.Н.Тихомиров - в районе Дуная[38]. М.Н.Тихомиров предложил разбить образ на три параллельных: 1. Обида встала «в силах Даждьбожа внука». 2. Вступила на землю Трояна и 3. плещет лебедиными крыльями у Дону на синем море. Однако представление о «Трояновой земле» как о Руси при этом вовсе не исчезает. Параллель заключается в том, что если «русичи» - это «внуки» Даждьбога, то их земля - это земля Трояна. Донское же Лукоморье было как раз объектом честолюбивых устремлений северских князей, и мыслилось оно, видимо, тоже как часть Руси (Азовской или Тмутараканской).

Представление о земле Трояна как о Руси усиливается дальнейшим текстом, в котором есть аналогичная параллель. Сокол - Игорь, «птиц бья», залетел к морю. Но храбрый полк погиб, в результате чего Карна и Жля помчались по Русской земле, «смагу людем мычючи в пламяне розе» (неся пожарища в пылающем роге). По следам Обиды на Русскую землю устремился поток огня и разрушений. Отождествление «земли Трояня» с Русской землей логично вытекает и из факта выделения эпохи Трояна, как раннего периода русской истории. Другое дело, какая Русь считалась его землей и мыслилась как колыбель древнерусского государства и народности. В этом плане может представить интерес и упоминание в Северном Причерноморье автором XII в. Идриси некой Трои[39].

Последнее упоминание Трояна в «Слове» - это «седьмой век». По «Слову», «на седьмом веце Трояни връже Всеслав жребий о девице себе любу... и скочи к граду Киеву». Предложено много объяснений фразы «на седьмом веце». Но все они не устраняют тех или иных недоразумений. Попытка понять фразу, исходя из простого расчета «века» - сто лет, не может быть принята, так как отождествление древнего «века» со столетием произошло не ранее XVI в. Д. С.Лихачев расшифровывал «седьмой век» как «последний» век язычества, указывая на мистическое значение числа «семь» в древности[40]. С ним согласились А. Болдур и некоторые другие авторы[41]. Однако и такое толкование не может удовлетворить. Всеслав овладел Киевом уже после «лет» Ярослава, и, следовательно, «седьмой век» непосредственно с язычеством не связан. В «Слове» вообще христианство и язычество не сопоставляются и не противопоставляются.

Остроумное решение предложил Ю.М. Золотев. Он представил «седьмой век» как седьмой месяц лунного года, исходя из убеждения, что Троян - это бог луны[42]. Действительно, Всеслав захватил Киев на седьмом месяце мартовского года. Но автор «Слова» рассматривает «века» Трояна как прошлое, а «седьмой» его век - как современный Всеславу. Сам Ю.М.Золотов «вечи» Трояна рассматривает как века язычества, явно противореча собственным допущениям.

В свое время Н.М. Гальковский справедливо заметил, что «всякий поэт, желая быть понятым, должен употреблять такие образы, которые понятны и доступны современникам. А потому необходимо допустить, что автор «Слова», упоминая о Трояне, говорил о том, что всем было известно и понятно»[43]. Это соображение в полной мере относится и к «седьмому веку». Поэтому следует попытаться понять, что это выражение могло буквально означать в XI-XII вв.

Отличительная черта всех народных измерений - их естественность и неопределенность. Подобно тому, как меры длины ориентировались на части человеческого тела (стопа, пядь, локоть и др.) и меры времени устанавливались в связи с природными явлениями (день, ночь, месяц, цикл луны, лето), а также относительно жизни самого человека. Напомним, что счет времени в догосударственный период велся практически только поколениями. И эта система определения времени сохранялась не только в быту, но кое-где и в письменности много веков спустя. (В легенде о происхождении Рюрика от

брата Августа Пруса устанавливалось в качестве связующего звена 14 поколений.) Пока же отметим, что буквальное значение слова «век» в древности - это срок жизни предмета, явления, человека. Это хорошо известно и подтверждается большим количеством источников[44]. Различные значения этого слова в древней литературе являются лишь разновидностями его основного содержания. Это слово было наиболее употребительно для обозначения жизни одного поколения. Основное значение латинского соответствия славянскому «веку» - seculum - как раз «поколение», «век человеческий»[45]. Имеется оно и в других языках, что вполне закономерно в свете практической необходимости в таком понятии.

Следовательно, буквально фраза «на седьмом веце» означает «седьмое поколение», идущее от Трояна. Числительное «седьмой» в данном случае могло привлечь внимание автора и потому, что у многих народов непосредственное родство фиксировалось до седьмого колена[46]. Для событий второй половины XI в. на Руси такое приурочение могло иметь и определенный назидательный смысл: начались усобицы между «внуками» Трояна. Не исключено также, что именно «седьмым» поколением рода Трояна заканчивался цикл песен Бояна.

Таким образом, Всеслав и один из зачинателей усобиц Олег Гориславич отнесены в «Слове» к седьмому поколению, идущему от Трояна. Отступая к истокам родословной, получим следующий ряд: 7. Всеслав, 6. Брячислав, 5. Изяслав, 4. Владимир, 3. Святослав, 2. Игорь, 1. Троян. Троян здесь, следовательно, мыслится в качестве непосредственного предшественника бесспорного родоначальника династии - Игоря. В генеалогических преданиях очень часто ранние их ступени «уплотнялись», иногда древнейшая эпоха вообще представлялась только реальным или мифическим родоначальником. Поэтому необязательно считать Трояна отцом Игоря. Но и такая вероятность, по крайней мере, в понимании автора «Слова», не исключалась. Поэт, очевидно, имел аудиторию, которой также были известны сообщаемые им факты. Эта аудитория из древних песен что-то знала о «времени Бусове», о борьбе с готами и других подобных сюжетах, развивавшихся много лет назад где-то в Причерноморье. Исторически сложившиеся тесные связи Тмутаракани и Приазовья с Черниговом указывают на тот район, где прежде всего должны были сохраниться традиции, зафиксированные в «Слове о полку Игореве». Периферийное положение Чернигова предопределило в конечном счете и неудачу этой версии в соревновании с поляно-иллирийской и варяжской. Между тем хотя эта версия и не охватывала многих важнейших фактов из истории зарождения древнерусского государства, она не была совершенно беспочвенной. Исторические песни от первых веков н. э. могли дожить до XI-XII вв. только при условии, что в рамках Руси за все это время преемственно сохранялись какие-то группы населения, считавшие себя «Русью». (Речь об этом будет в следующей главе.)

Примечания:

4. ЛЛ. С. 1. «Повестью временных лет» условно именуют текст до 1110 г. Лаврентьевской, Радзивиловской и Ипатьевской летописей. Здесь ссылки даются на издание Лаврентьевской летописи 1897 года, более удобное, нежели ее неоднократные переиздания в составе Полного собрания русских летописей, где воспроизводится рукопись с нераскрытыми титлами, и т. п.

5. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. - СПб., 1908. С. 325.

6. Никольский Н.К. Повесть временных лет как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. К вопросу о древнейшем русском летописании. Вып. 1. - Л., 1930 С 28- 29.

7. Кузьмин А.Г. Начальные этапы. С 93-106.

8. Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. - М., 1963 С 219-247.

9. Шахматов АЛ. Повесть временных лет. Вводная часть. Текст. Примечания Т. 1. - Пг., 1916. С. XXIII, 1-5; Истрин В.М. Замечания о начале русского летописания // ИОРЯС. Т. XXVI Пг 1923. С. 68-70.

10. Насонов А.Н. История русского летописания XI - начала XVIII века. Очерки и исследования. - М., 1969. С. 72.

11. Рыбаков Б А. Древняя Русь. С. 220

12. ЛЛ. С. 3-4.

13. НПЛ. С. 104-105.

14. ЛЛ. С. 9.

15. Никольский Н.К. Повесть временных лет... С. 61.

16. Златарский В.Н. Болгарский историко-литературный элемент в русской истории // Труды 5-го съезда русских академических организаций за границей - София, 1932. С. 348-352.

17. О датировании событий 894 г. 6406 годом см. также: Срезневский И.И. Древние изображения св. князей Бориса и Глеба // Христианские древности и археология. Кн. 9. - СПб., 1863. С. 50-52

18. ЛЛ. С. 24-28.

19. Тихомиров М.Н. Происхождение названий «Русь» и «Русская земля» // СЭ Т. VI-VII. М., 1947. С. 62; Рыбаков Б.А. Древние русы // СА. Т. XVII. М., 1953 С. 43.

20. ПВЛ. Ч. 2. С. 239-243; Насонов АЛ. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. - М., 1951. С. 16.

21. Русанова И.П. Курганы полян X-XII вв. - М., 1966 (табл. 18). Несовпадение касается района р. Горыни и Верхнего Побужья. Эта территория и на самом деле была спорной.

22. ЛЛ. С. 18, 19, 22 (Издатели обычно поправляют текст).

23. НПЛ. С. 106-107.

24. Рыбаков Б.А. Древняя Русь. С. 289-299.

25. Потебня АЛ. Этимологические заметки // РФВ. Т. I. - Варшава, 1879. С. 90.

26. ЛЛ. С. 19, варианты. Текст Лаврентьевского списка испорчен (имеется пропуск). Обычно он исправляется по Радзивиловской и Ипатьевской летописям, где названа Ладога. Но в данном случае издатели правили текст якобы по сгоревшей Троицкой летописи. Однако в ней текст также был испорчен. Лишь над строкой позднейшим почерком было приписано название города: «новг.». КарамзинН.М. История государства Российского. Т. VII. - СПб., 1852. С. 120.

27. Тихомиров М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. - М., 1969. С. 227.

28. Насонов АЛ. «Русская земля»... С. 37- 38; Рыбаков Б.А. Древняя Русь. С. 296; Ловмяньский X. Руссы и руги // ВИ, 1971, №9. С. 51.

29. Державин Н.С. Сборник статей и исследований в области славянской филологии. - М.-Л., 1941. С. 5-50; Болдур А. Троян «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. Т. XV. М.-Л., 1958; Золотое Ю.М. О Трояне «Слова о полку Игореве» // СА, 1970, № 1.

30. Текст цитируется по изданию: Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 1. - М.-Л., 1965. Пунктуация несколько изменена.

31. Болдур А. Указ. соч. С. 35.

32. Головенченко Ф.М. «Слово о полку Игореве». - М., 1963. С. 273.

33. Н. М. Карамзин читал «сечи».

34. Лонгинов А.В. Историческое исследование сказания о походе северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г.- Одесса, 1892. С. 107; его же. «Слово о полку Игореве» // Записки Одесского общества истории и древностей. Т. XXIX. - Одесса, 1911. С. 77-78.

35. Лихачев Д.С. Исторический и политический кругозор автора «Слова» // «Слово о полку Игореве». - М -Л 1950. С. 23.

36. М. Шефтель полагал, что речь идет о земле торков, Ю.М. Золотов - о языческой земле и т. д.

37. Рыбаков Б А. «Слово о полку Игореве» и его современники. - М., 1971. С. 72.

38. Тихомиров М.Н. Русская культура X-XVIII веков. - М. 1968. С. 54.

39. Lewicki Т. Polska i kraje sasiednie w 'swietle «Ksienge Rorega» geografa arabskiego z XII w. al-Idrsiego. - Warszawa, 1954. S. 24, 203-204. В XVI в. было мнение, будто «Илион, или Троя, находилась на Киевской земле» и там показывали ее развалины. См.: Михаил Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян // Мемуары, относящиеся к истории Южной Руси, - Киев, 1890. С. 51. А. Болдур (указ. соч. С. 12) отметил скопление на Украине «троянской» топонимики. «Трояновыми», как отмечалось, назывались и приднепровские валы. За всем этим стоит по крайней мере устойчивая традиция.

40. Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 23.

41. Болдур А. Указ. соч. С. 34; Головенченко Ф.М. Указ. соч. С. 321

42. Золотов Ю.М. Указ. соч. С. 262.

43. Галъковский Н.М. Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси. Т. I. - Харьков, 1916. С. 12

44. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 1. - М., 1958. С. 484-485; Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». С. 95-96.

45. Полный латинский словарь, составленныи по современным латинским словарям Ананьевым, Яснецким и Лебединским (М., 1862. С. 761).

46. Жрецы усматривали тайну в факте существования семи планет (другие еще не были известны), и астрология позднее опиралась на это положение (Перевощиков Д.М. О летосчислении // Месяцеслов за 1855 год. С. 243-244). На Руси, однако, астрология не прижилась. О родстве «до седьмого колена» см.: Срезневский ИЛ. О договорах князя Олега с греками // Исторические чтения о языке и словесности. - СПб., 1854. С. 90-91, примеч. (ссылка на законы Ротария, Баварские законы)

Глава вторая. «Варяги» русских источников

Как можно было видеть, варяжская версия начала Руси (как и поляно-иллирийская и чернигово-тмутараканская) является выражением интересов определенной части населения северо-западных земель и некоторых ветвей княжеских родов. При этом связанные с ней летописные тексты носят следы разновременной и разнохарактерной обработки. Неодинаковое звучание проваряжских чтений, очевидно, связано не только с намеренным подчеркиванием позитивной роли «находников» - варягов, но и с разным пониманием их природы.

Текст «Повести временных лет» обычно читается исходя из представления о скандинавском происхождении варягов. Нынешние норманисты, как правило, руководствуются мифами, рожденными в Германии еще в XIX столетии (северная прародина германцев, зачисление в число «германцев» иллиро-венетов и кельто-венетов без каких-либо исследований и т. п.). Как правило, в их работах не встретишь даже общих оценок источников и фактов и тем более обсуждения теоретических проблем этногенеза. И основная посылка - позднейший комментарий летописи, включавший «свеев» и «урманов» в число «варягов», и полное игнорирование кельтов и алан, оставивших заметные следы в Скандинавии.

Между тем уже факт как бы дополнительного включения в летописный текст «варягов-скандинавов» ставит перед необходимостью основательного разбора всего летописного текста, чего никто из норманистов ни прошлого, ни настоящего не пытался сделать. Между тем и в том тексте, что служит основой норманистских представлений, особо выделяются варяги-русь, с которыми, собственно, и связывается возникновение Руси. Многие же упоминания варягов с русью вообще никак не связываются. Необходимо поэтому проследить, как изменяется содержание этнонима «варяги» в зависимости от времени и места, где осуществлялись записи.

В этнографическом введении «Повести временных лет» вслед за перечнем рек идет следующий текст: «В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь. Ляхъве же, и пруси, чюдь преседять к морю Варяжьскому; по сему же морю седять варязи семо ко въстоку до предела Симова, по тому же морю седять к западу до земле Агнянски и до Волошьски. Афетово бо и то колено: варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии, ти же приседять от запада к полуденью и съседяться с племянем Хамовым»[47].

Компилятивный характер цитированного текста очевиден: в нем дважды и в разных смыслах упоминается «русь», дважды говорится о «чюди» и о «варягах». На это обстоятельство обращалось внимание[48]. Здесь важно подчеркнуть, что отрывок, вводимый словами «Афетово бо и то колено», предполагает наслоение на уже имеющуюся вставку о руси и других народах, поскольку никаких иных «Афетовых колен» в предшествующей части нет. Но и исключив последнюю вставку, мы не получим однородного текста, что видно из противоречивого понимания этнонима «чудь».

В ткань первой вставки (в текст «Сказания о славянской грамоте») входит указание на место обитания варягов. Значение его трудно переоценить: это единственное прямое свидетельство о территории, занимаемой варягами. Поэтому важно по возможности точно очертить эту территорию, а также установить время появления записи.

Одна особенность отличает запись от смежных текстов: упоминание народов дается без членения на отдельные племена: поляки, литовцы-пруссы, чудь (угро-финны). Чудь, прилегающая к Варяжскому (Балтийскому) морю, - это, очевидно, эсты. Локализация варягов к востоку от чуди «до предела Симова» обычно воспринимается как недоумение, как свидетельство нечетких представлений летописца. Между тем эти сведения вполне конкретны. В летописи имеется два представления о «пределе Симове». Одно из них, соответствующее Библии, отразилось в извлечении из греческих хроник, другое, видимо, было навеяно иудейской литературой, распространенной у хазар. Один из поздних русских летописцев, комментируя половецкий набег 1096 г., изложил мнения о происхождении ряда народов. Болгары Волжские у него оказались «сынами Амоновыми», а жившие в низовьях Волги хвалисы - «сынами Моавлими»[49]. Из-за перенесения ближневосточной этнонимии на территорию Восточной Европы «предел Симов» сместился на Среднюю Волгу, к самым границам владений Рюрика (Муромская земля). В представлении некоторых летописцев, следовательно, варяги, локализуемые между чудью и «Симовым пределом», - это города и земли, занятые в свое время мужами Рюрика.

Выше обращалось внимание на странную трактовку варяжского сказания в Новгородской 1-й летописи, где словене и варяги выступают как бы на паритетных началах, а новгородцы прямо выводятся «от рода варяжска», причем, по уверению летописца, так считали и современные ему новгородцы. Шахматов не без оснований полагал, что в «древнейшем своде» (в данном случае не имеет значения разное его датирование) имело место смешение варягов со словенами[50]. Очевидно, для автора-комментатора, вводившего указание на область обитания варягов, они также не отделялись от словен или же он исходил из того, что весь север Руси контролируется варягами.

На территории от Ладоги до Мурома варяги были, конечно, пришельцами. Их исконное место обитания должно искать «по тому же морю... к западу до земле Агнянски и до Волошьски». Море, известное русским средневековым источникам (вплоть до XVIII в.) как «Варяжское», называлось также в разных местах и в разное время «Ругским», «Немецкими, «Прусским», «Венетским» и «Галатским». И если современное его название происходит от обозначения цвета (baits - «белый» в балтийских языках; Гельмольд ошибочно трактовал название из латинского balteus - пояс, имея в виду путь «из варяг в греки»), то все другие связаны с прибрежными этносами. При этом название «Немецкое» относительно позднее. Оно стало распространяться лишь после того, как во второй половине XII в. Германская (Священная Римская) империя пробилась наконец к морю и установила господство над рядом славянских племен и территорий. Зато другие названия, напротив, уходят в глубь веков.

«Венедский залив» - одно из самых древних названий Балтийского моря, отразившееся в античной географической традиции. Очевидно, венеды какое-то время были в представлении греков и римлян преобладающим или господствующим этносом Прибалтики. С этим этносом издревле связывалась и почти легендарная река Еридан, откуда в Средиземноморье уже со II тыс. до н. э. поступал янтарь. Река эта у отдельных авторов передвигалась то к адриатическим венетам, то к галльским рутенам, ведшим промежуточную торговлю янтарем[51]. Как отмечалось выше, связь трех групп венетов - малоазиатских, адриатических и прибалтийских подтверждается языковыми данными и некоторыми историческими преданиями. Со времен Иордана с «венетами» стали отождествлять «склавен и антов». Во многих источниках VIII—IX вв. проявляется отождествление славян, венедов и вандалов[52]. Гельмольд (XII в.) именует славян вендами, вандалами, винитами и винулами[53]. То же смешение характерно для средневековых авторов и хронистов (Ян Длугош, С. Герберштейн и др.). Заэльбские славяне называли себя вендами еще и в XVIII в., пока они не были ассимилированы германцами. С другой стороны, в угро-финских языках (финском, эстонском, вепсском) этноним «вене» сохранился за русскими, а не славянами вообще.

В историографической традиции славяне и венеды довольно устойчиво отождествляются. Между тем каждый современный археолог скажет, что на рубеже н. э. славян на балтийском побережье еще не было: они приходят туда едва ли ранее VI в., причем к юго-западной его части (область специфических «германских», а на самом деле кельтических племен ингевонов). Но на восточном побережье Балтики венеды сохранялись и в XIII в., о чем сообщал в XIII в. Генрих Латвийский в выше цитированной записи. «Венетским» эта часть моря называлась еще и во времена С. Герберштейна[54]. О венедах здесь знает автор XVI в. Лука Давид[55]. А известный географ XVI в. Герард Меркатор, как сказано выше, отметил факт двуязычия некоторых местных племен, в частности, рутенов, которые говорили по-словенски и по-«виндальски». Иными словами, большая часть венедов в конечном счете ославянилась, передав отдельным славянским племенам и свое имя. Но вплоть до XVI в. сохранялись остатки и собственно венедского, неславянского этноса, поглощенного в конечном счете в рамках немецкой Ливонии. Собственно же славянам остается территория южного побережья Балтики, как раз «до земле Агнянски и до Волошьски», где летописец помещал варягов. Иными словами, согласно древнейшей летописной записи, исконные «варяги» - это территория южного берега Балтики, западнее пруссов и ляхов, на которой в то время жили славянские или ославяненные племена. Самая локализация «ляхов» по морскому побережью может иметь датирующее значение. Дело в том, что польские князья вели постоянную борьбу за обладание Поморьем. Но владели они им лишь в отдельные, довольно кратковременные периоды.

Балтийское Поморье в X в. было одним из наиболее развитых районов славянского мира. В 962 г. возникает Священная Римская империя, которая начинает наступление на балтийских славян. В 966 г. польский князь Мешко I принимает крещение по латинскому обряду и вскоре с помощью Империи овладевает Поморьем. Империи также удалось поставить большинство балто- славянских племен в зависимость от себя. Но в 983 г. произошло широкое восстание, закончившееся изгнанием немецких феодалов и священников со значительной части земель балтийских славян. Мешко удалось с помощью датских и шведских союзников удержать под своей властью Поморье. Здесь после его смерти в 992 г. остался один из сыновей Мешко - Святополк, номинально признававший зависимость от Болеслава Великого, сидевшего в Гнезно В 997 г. было создано епископство в Колобжеге и началось распространение христианства в Восточном Поморье. Однако вскоре после восстания поморян это епископство было ликвидировано. Фактически Поморье снова отпало. К середине XI в. Казимиру I удалось подчинить Восточное Поморье, но Западное Поморье вошло в состав ободритского государства. Вскоре вновь отпало и Восточное Поморье, и лишь полвека спустя Болеславу III удалось в 20-е гг XII столетия взять главные поморские города - Щецин, Колобжег, Волин Но и после этого Западное Поморье оставалось фактически независимым.

Летописец, назвавший «ляхов» на побережье Варяжского моря, писал очевидно, тогда, когда польские князья реально владели Поморьем Практически речь должна идти либо о конце X - начале XI вв., либо о времени после 20-х гг. XII столетия. Вторая эпоха отпадает и потому, что основные редакции «Повести временных лет» сложились раньше, и потому что ситуация в Поморье оставалась далеко не ясной, и потому, что летописцев этого времени этнография уже мало интересовала. Поэтому наиболее вероятна принадлежность рассматриваемого пояснения летописцу, трудившемуся в конце X в. Именно в это время в Киеве были особенно сильны и антиваряжские, и антиновгородские настроения, проявившиеся в целом ряде летописных текстов[56].

Дата добавления: 2015-08-31