Учебной и научной литературы 7 страница

Независимо от того, каким образом осуществляется наблюдение, главное преимущество таких методов состоит в том, что они позволяют изучать причиняющее реальный вред поведение. Когда мы спрашиваем людей об агрессивном поведении, мы не можем быть уверены в достоверности их ответов. Если мы интересуемся их обычным поведением, они, возможно, захотят выглядеть агрессивными не в той степени, чем на самом деле; если мы спросим об их агрессивном поведении в конкретных ситуациях, их воспоминания могут оказаться неточными. Реально же наблюдая агрессивное поведение, мы наименее зависимы от подобных проблем с воспроизведением и памятью.

Наблюдательные методы применяются многими исследователями агрессии. Вообще говоря, психологи более склонны доверять методам, не подверженным упомянутым выше недостаткам. Вдобавок, коль скоро исследователь интересуется агрессивным поведением, он скорее всего предпочтет методы прямого наблюдения за поведением менее прямым методам опроса.

ПОЛЕВЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

Слово «полевые» подразумевает наблюдение за поведением людей в естественных условиях, когда они занимаются повседневными делами и не помышляют об участии в каких-то психологических исследованиях. Как вы увидите далее, полевые наблюдения заключаются в простом наблюдении за естественно протекающим поведением (например, можно следить за детьми на игровой площадке) или же подразумевают большее вмешательство со стороны наблюдателя. Одна из проблем, связанных с полевыми наблюдениями при измерении агрессии, состоит в том, что агрессивное поведение, порой сомнительное, не так уж часто встречается, особенно во взаимоотношениях между взрослыми. Исследователь может потратить уйму времени, наблюдая «нерелевантное» поведение, прежде чем дождется хоть каких-нибудь проявлений «релевантного» агрессивного поведения. Поэтому во многих случаях приходится вмешиваться в ситуацию способом, повышающим вероятность агрессивного поведения. Также исследователь может вмешиваться, чтобы манипулировать независимыми переменными. Ниже мы рассмотрим примеры тех способов, с помощью которых исследователь «вторгается» в естественные условия.

Натуралистические наблюдения

Когда наблюдатель просто следит за естественным поведением, никоим образом в него не вмешиваясь, мы называем этот метод натуралистическими наблюдениями. Такая техника применяется главным образом в исследованиях поведения детей и животных. Популярный пример наблюдений этого типа — работа Дайаны Фосси, чья жизнь и деятельность стали темой книги и кинофильма «Гориллы в тумане». Она провела долгие годы в Африке, наблюдая за горными гориллами в их естественной среде обитания.

В описанном Паттерсоном (Patterson, 1977) процессе создания системы расшифровки для оценивания деструктивного и/или неправильного поведения детей указывается на некоторые проблемы, свойственные системам наблюдения. Он и его коллеги потратили многие годы только на то, чтобы научиться определять и классифицировать поведение, которое хотели изучать. Например, они обнаружили, что общая категория «агрессия» оказывается «чересчур неспецифичной для надежной расшифровки». Такие расшифровки также слишком уязвимы в смысле искажений со стороны наблюдателя: то есть ему приходится решать, агрессивно или неагрессивно данное поведение, и в этом заключении присутствует определенный произвол со стороны наблюдателя. Тем не менее они обнаружили, что более специфические виды поведения могут быть расшифрованы так, что произвол наблюдателей уменьшится, как и разногласия между ними. В результате они разработали систему расшифровки, включающую в себя 28 категорий поведения. В табл. 2. 3 перечислены некоторые из категорий и приведены их определения.

Сложность этих внешне простых методов наблюдения выявляется при рассмотрении исследовательских процедур. Поскольку ученых интересовало проблемное поведение, они решили наблюдать за детьми в домашних условиях, как раз перед ужином, потому что именно «этому времени дня свойственно высвечивать проблемы поведения в семейном стиле взаимоотношений». Они также приняли систему записи последовательности взаимодействий между членами семьи и таким образом расшифровывали не только поведение детей, но и поведение других членов семьи, записывая эти расшифровки так, чтобы было ясно, кто на кого реагирует. Очевидно, что натуралистические наблюдения являются гораздо более сложной процедурой, чем может показаться на первый взгляд.

Автомобильные сигналы

Поскольку прямая физическая агрессия у взрослых встречается сравнительно редко, как нам исхитриться, чтобы наблюдать этот трудноуловимый феномен? Один из способов — найти «социально приемлемый» путь для проявления агрессии. Такой, например, как подача автомобильных сигналов.

Неформальные наблюдения свидетельствуют, что автомобилисты при интенсивном движении нередко бывают раздражены: они зачастую кричат, жестикулируют и сигналят друг другу даже из-за незначительных заминок. Сравнительно широкая распространенность подобных действий подразумевает, что дорожные ситуации могут оказаться полезным контекстом для полевых исследований агрессивного поведения, и это подтверждается наличием многих успешно проведенных экспериментов. Несмотря на разнообразие целей и условий этих исследований, в большинстве случаев была принята процедура, когда ассистент экспериментатора не трогал свою машину с места при загорании на светофоре зеленого света, тем самым задерживая стоящие сзади машины на определенный промежуток времени. Реакции на данного индивидуума фиксировались затем систематическим методом.

Например, в эксперименте, проведенном Бэроном (Baron, 1976), машина помощника не трогалась с места в течение 15 секунд после загорания зеленого сигнала светофора. Реакции автомобилистов на эту непредвиденную задержку регистрировались двумя наблюдателями, сидящими в другой машине, припаркованной неподалеку. Один из исследователей включал портативный магнитофон для фиксации непрерывной записи частоты, длительности и времени сигнала, в то время как второй отмечал на специальном бланке прочие формы поведения (например, вербальные комментарии, мимику, жесты).

Хотя длительность задержки, метод сбора данных и специфические сопутствующие измерения в других исследованиях были иными (например, Doob & Gross, 1968; Turner, Layton & Simons,1975), базовая процедура также состояла в задержке проезжающих машин и наблюдении за реакцией водителей на эту фрустрацию. Базовая процедура использовалась для изучения зависимости агрессии от ряда разнообразных факторов, включая статус фрустрирующего индивида (Doob & Gross, 1968), наличие стимуляторов агрессии (Turner & others, 1975), обозримость жертвы (Turner & others, 1975) и даже температуру воздуха (Baron, 1976). Таким образом была продемонстрирована ее пригодность для самых разнообразных исследовательских тем.

Валидность некоторых сопутствующих измерений агрессии, выполненных в этих исследованиях, вряд ли может быть поставлена под сомнение. Враждебные замечания, злобные или непристойные жесты и родственные действия явно свидетельствуют о прямой агрессии. Однако агрессивный характер самих автомобильных сигналов более проблематичен. Есть ли это валидная мера агрессивного поведения? Или же это просто акт самовыражения, не способный причинить своему объекту никакого вреда?

Бэрон (Baron, 1976) собрал данные, свидетельствующие о валидности автомобильных сигналов как меры агрессии. Студентов-старшекурсников (18 мужчин, 18 женщин) попросили ответить на серию вопросов об их реакции на ситуацию, если их машина окажется стоящей позади другой машины, которая не двигается с места в течение 15 секунд после загорания зеленого света светофора. 67% сообщили, что они почувствуют злость или досаду из-за нерасторопности другого водителя; 62% отметили, что при таких обстоятельствах подадут звуковой сигнал, а 41% сообщили, что сделают это для выражения своей злости и гнева на того водителя; подавляющее большинство указало, что они сами сочли бы гудки других водителей неприятными и укоризненными. В той степени, в какой достоверны данные подобных опросов, можно заключить, что звуковые сигналы зачастую подаются с намерением повредить другому водителю (огорошить его или заставить выйти из себя) и нередко вызывают желаемый эффект. Таким образом, они удовлетворяют главным требованиям приведенного в главе 1 определения агрессии.

Разумеется, нет оснований полагать, что все автомобильные сигналы имеют агрессивный характер. Водители часто сигналят, чтобы предупредить об опасности или сообщить о своем присутствии. Однако в контекстах, где индивидуумы, прибегнувшие к таким действиям, подвергались сильной провокации, представляется оправданным рассматривать сигналы другим водителям в качестве валидной меры прямой агрессии.

Межличностные конфронтации

Харрис и ее коллеги (Harris, 1973, 1974; Harris & Samerotte, 1975) разработали более прямой подход к проблеме наблюдения сравнительно редких видов поведения. В их остроумном эксперименте испытуемые, которым случалось оказаться в магазинах, супермаркетах, ресторанах, аэропортах и прочих заведениях, подвергались прямому и сильному подстрекательству к агрессии. В этом исследовании, с учетом разнообразия физических условий, применялось несколько отличающихся друг от друга процедур. Например, в одном из вариантов (Harris, 1973) помощники и помощницы экспериментатора намеренно налетали на людей сзади. Реакция испытуемых на этот неожиданный и обидный поступок классифицировалась затем по категориям вежливой, безразличной, несколько агрессивной (например, краткий протест либо взгляд) и очень агрессивной (например, долгие сердитые выговоры или ответный толчок). В нескольких других исследованиях (Harris, 1973, 1974) ассистенты экспериментатора влезали перед человеком, ждущим своей очереди в магазинах, ресторанах и банках. В некоторых случаях ассистенты говорили «извините», в других же не говорили вообще ничего. Затем записывались вербальные и невербальные реакции испытуемых на эту провокацию. Вербальные реакции классифицировались как вежливые, безразличные, несколько агрессивные (краткие замечания типа «здесь я стою») и очень агрессивные (угрозы или брань). Невербальные реакции классифицировались как дружелюбные (улыбка), безразличные взгляды, враждебные или угрожающие жесты, толчки и выпихивание. Эти процедуры применялись Харрис для изучения действия различных факторов, в том числе фрустрации, наличия агрессивного примера и статуса фрустрирующего.

Заключение

Рассмотренные нами полевые процедуры имеют сравнительно высокую степень валидности измерений. В конце концов, участники этих исследований в большинстве случаев не имели представления, что участвуют в эксперименте, и в общем-то реагировали совершенно естественным образом. Тем не менее при таком подходе к исследованиям возникают свои проблемы. Особенно в случае натуралистических наблюдений, когда исследователь может столкнуться с трудно идентифицируемым поведением, которое по своему характеру явно агрессивно (Kalverboer, 1974). Например, щипок может быть интерпретирован как агрессивное действие или как знак внимания. Определять значение этого жеста приходится самому исследователю. Отсутствие однозначных определений порождает две проблемы: 1) наблюдатели склонны расходиться во мнениях, из-за чего понижается надежность измерений; 2) предубеждения или ожидания наблюдателя могут повлиять на собранные им данные (Lyons & Serbin, 1986). Сравнительно сложная и детализированная система расшифровки Паттерсона (Patterson, 1977) указывает на один из способов решения этой проблемы. Более «вторгающиеся» методы, такие как провокация автомобильных сигналов и межличностных конфронтации, также помогают решить эту проблему. В этих случаях исследователь осуществляет подстрекательство, поэтому смысл реакций сравнительно однозначный. Но, к сожалению, применение таких методов вызывает ряд сложных этических вопросов.

Во-первых, по очевидным причинам невозможно получить сознательное письменное согласие испытуемых принять участие в подобных полевых исследованиях. Это является проблемой для всех рассмотренных нами полевых методов, но особенно — для исследований Харрис, потому что в них экспериментальные манипуляции имеют чрезвычайно провокационный характер. С другой стороны, несомненно, что большинство людей время от времени переживают подобные инциденты и в обычной жизни. Во-вторых, иногда при полевых исследованиях могут возникать вполне реальные угрозы причинения вреда испытуемым и/или ассистентам. Например, Харрис и Самеротт (Harris & Samerotte, 1975) сообщают, что женщины-испытуемые, раздраженные действиями ассистента-мужчины, брызнули ему в лицо содержимым аэрозольного баллончика. В связи с этим может возникнуть вопрос о допустимости интрузивных полевых методов. С одной стороны, такие процедуры могут быть оправданы из соображений необходимости дальнейшего систематического изучения агрессии у людей. Однако, с другой стороны, их потенциальный риск для участников, а также соответствующие юридические и этические проблемы требуют осторожности при решении их использовать.

Итак, каков же ответ на эту сложную дилемму? В случае любого научного метода, создающего риск для ее участников, экспериментатор должен тщательно оценить потенциальную пользу от запланированного исследования, как в научном, так и в социальном плане, а затем самым осторожным и трезвым образом взвесить потенциальный риск для участников. Только в том случае, когда найденное отношение пользы к риску благоприятно — то есть когда потенциальная польза перевешивает потенциальный риск, — можно приступать к делу.

ЛАБОРАТОРНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ

Возможно, наиболее общий способ наблюдения агрессии, к которому часто прибегают исследователи, состоит в наблюдении за поведением в контролируемых лабораторных условиях. У этого метода немало важных достоинств. Во-первых, прецизионное систематическое варьирование независимых переменных в этом контексте достигается легче, чем в любом другом. Поскольку экспериментатор способен аккуратно управлять характером происходящих в лаборатории событий, так же как и определяющими их условиями, часто бывает легко добиться систематической манипуляции факторами, которые предполагаются значимыми для агрессии.

Во-вторых, психологическая лаборатория обеспечивает то, что многие исследователи считают наиболее безопасным и этичным контекстом для проведения исследований по агрессии: исключается любая возможность причинения вреда испытуемым, и лица, участвующие в таких исследованиях, предварительно знакомятся с характером действий, которые их попросят предпринять. Далее, во время послеэкспериментального обсуждения испытуемым легко дать полное и детальное объяснение всех аспектов исследования, так же как и его основного предназначения. Эти принципы информированного согласия и подробного разъяснения в значительной степени продвигают нас на пути решения этических проблем, возникающих при систематическом изучении агрессии и других сложных форм социального поведения (American Psychology Association, 1973; Smith & Richardson, 1983).

И наконец, лабораторные исследования зачастую оказываются гораздо более эффективными в смысле затраченного времени и усилий, чем остальные подходы: визиты испытуемых назначены на определенное время, и проявления агрессии могут быть вызваны у них со сравнительно высокой частотой. Это обстоятельство довольно сильно контрастирует с условиями, преобладающими в естественной обстановке, когда акты агрессии нередко отстоят далеко друг от друга как во времени, так и в пространстве.

Хотя для исследования агрессии в лабораторных условиях были разработаны разнообразные методы, большинство из них относится к одной из четырех основных категорий: 1) «игровые» меры; 2) вербальное нападение на других; 3) «безопасное», не приносящее вреда нападение на живого человека; 4) «якобы причиняющее вред» нападение. Мы рассмотрим по очереди каждую из этих категорий.

«Игровые» меры агрессии

Сравнительно безопасный способ наблюдения агрессивного поведения в лаборатории предусматривает нападение индивидов (обычно детей) на различные неживые объекты. Типичная процедура состоит из следующих этапов: 1) участников каким-либо образом подстрекают к агрессии — зачастую демонстрируя им агрессивные действия на примере; 2) затем им предоставляют возможность пинать, щипать или еще каким-то образом нападать на неживые мишени; 3) агрессия оценивается по частоте совершения подобных действий против «жертвы». Этот последний шаг — оценка частоты агрессивных действий — обычно выполняется наблюдателем, который либо «вживую», либо по видеозаписи следит за взаимодействием испытуемых с неживым объектом агрессии. Подобные процедуры чаще всего применяются для изучения того, каким образом люди усваивают агрессивное поведение. Этот метод разработан для изучения воздействия примера на подражательную агрессию испытуемых.

Широко известно применение этой процедуры в знаменитых «экспериментах с куклой Бобо», впервые осуществленных Бандурой с коллегами (Bandura, Ross & Ross, 1963a, b; Grusec, 1972). В этих исследованиях маленькие дети предварительно либо знакомились, либо не знакомились с примером действий социальной модели — иногда другого ребенка, иногда взрослого, а иногда персонажа комиксов, — нападавшей на большую надувную куклу.

Например, в одном исследовании (Bandura, Ross & Ross, 1963a) выступавшие в роли модели люди садились на куклу, колотили ее по носу, лупили по голове игрушечным молотком, приговаривая «дай ему по носу», «сбей его с ног» и «швырни его вверх». После этой демонстрации нападения на куклу Бобо дети-испытуемые переходили в комнату с множеством разных игрушек, некоторые из которых были похожи на объект только что наблюдаемой агрессии. Детям разрешали свободно играть в течение короткого времени (обычно 10 — 20 минут), внимательно наблюдая за их поведением. Основным вопросом исследования было: усвоят ли испытуемые и станут ли повторять необычные действия моделей. И нет ничего удивительного в том, что в большинстве случаев испытуемые точно копировали действия моделей. В других экспериментах дети наблюдали нападение на иные неодушевленные предметы, например, в исследовании, проведенном Грушечем (Grusec, 1972), на плюшевого медведя, пластиковую куклу и некоторые другие объекты.

Хотя подобные процедуры использовались во многих исследованиях, они стали объектом критики со стороны некоторых ученых (Joseph, Kane, Nacci & Теdeschi, 1977; Klapper, 1968). Они утверждали, что, поскольку действия испытуемых не приносят вреда ни одному живому существу, их нельзя считать проявлениями агрессивного поведения, а лучше интерпретировать как форму игры — особенно в случаях, когда объект нападения (как, например, надувная кукла Бобо) специально создан для этой цели.

Критикуя создание концепции, Джозеф и другие (Joseph et al., 1977) утверждают, что поведение детей не следует рассматривать как антинормативное или предосудительное, потому что оно узаконено посредством продемонстрированного им примера агрессивного поведения. Для подтверждения своей точки зрения исследователи знакомили студентов колледжа с описанием типичного эксперимента с моделью поведения, в котором варьировались: поведение взрослых моделей и поведение испытуемых детей; либо и те и другие вели себя агрессивно; либо только модели, либо только дети; либо ни те ни другие. Студенты не считали деструктивное поведение детей ни плохим, ни агрессивным, если подобное поведение перед этим демонстрировалось моделями, но расценивали его негативно, если дети предварительно агрессивных примеров не видели. Более того, когда поведение детей было аналогично поведению моделей, испытуемые заявляли, что пример поведения повлиял на детей, веривших, что подражать модели вполне допустимо. В ответ на такие замечания Бандура (Bandura, 1973) привлек внимание к существенной разнице между научением агрессивным реакциям и их осуществлением. Процедуры, основанные на агрессии против неодушевленного объекта, полезны при выявлении способов научения агрессивному поведению. Это так, потому что агрессивные реакции зачастую усваиваются в контексте, весьма далеком от действительного причинения вреда другим. По собственным словам Бандуры:

«Поведение, имеющее опасные или дорого обходящиеся последствия, обычно усваивается и осуществляется путем научения при имитации. Летчики, например, приобретают основные пилотажные навыки на тренажерах... воспроизводящих динамику настоящего самолета. Сходным образом агрессивному поведению по большей части учатся в нефрустрирующих условиях, при отсутствии намерения причинить вред и нередко на неодушевленных объектах... Боксеры наносят себе удар с помощью подвешенной груши... охотники тренируются в меткости, стреляя по неживой мишени... а родители редко уделяют внимание своим детям, чтобы научить их сражаться в настоящих битвах».

С учетом приведенных соображений Бандура полагает, что эксперименты с нападением на неодушевленный объект могут быть чрезвычайно полезны для понимания происхождения агрессивного поведения. Дети (или взрослые), усвоившие новые способы нападения на других и причинения им вреда, могут с такой же готовностью продемонстрировать подобное поведение как на пластмассовой кукле, так и на любом человеке. Тем не менее эту «игровую» меру агрессии Бандура не считает слишком полезной для решения задачи конкретизации условий, при которых будут актуализироваться агрессивные реакции, уже встроенные в иерархическую структуру поведения индивида. Для получения информации по этому важному вопросу нужны процедуры, в которых причиняется реальный или воображаемый вред другим. И хотя «игровые» измерения вроде тех, что использовались в ранних экспериментах с куклой Бобо, проливают свет на обстоятельства, при которых усваиваются новые формы агрессии, они мало что говорят нам об условиях, когда эти действия могут быть направлены на живого человека.

С другой стороны, существуют свидетельства, что поведение детей в таких игровых ситуациях может в самом деле коррелировать с их агрессией против других людей. В частности, Джонстон, Де-Люка, Мертаф и Динер (Johnston, DeLuca, Murtaugh & Diener, 1977) обнаружили, что количество игровой агрессии, проявленной детьми по отношению к кукле Бобо и другим игрушкам, сильно коррелирует с оценками их общей агрессивности, сделанными сверстниками (г=0,76) и воспитательницами (г=0,57). При всей их многозначности, эти данные, разумеется, далеко не окончательные. Например, вот лишь одна из возможных тонкостей: и высокая оценка агрессивности, и высокая интенсивность атак против куклы Бобо могут объясняться высоким уровнем моторной активности и мало коррелировать с намерением причинить вред другим.

Паркер и Роджерс (Parker & Rogers, 1981) разработали для изучения подражательной агрессии у детей процедуру менее «безопасную», но и менее уязвимую для упомянутой выше критики методики Бандуры. В их эксперименте детям предоставлялась реальная возможность проявить агрессию против других детей. Мальчики-испытуемые смотрели видеозапись взаимодействия двух мальчиков-актеров, в котором один из них действовал агрессивно (например, мешал другому собирать из конструктора грузовик — бил его по руке, загораживал дорогу, воровал блоки) либо сотрудничал (помогал собирать грузовик). Каждый из испытуемых затем играл с другим мальчиком (ассистентом экспериментатора) в такой же конструктор, как в видеозаписи. Их игра записывалась на пленку, которую после этого просматривали четыре эксперта, оценивавшие поведение испытуемых в терминах подражательной агрессии (то есть отталкивание, загораживание дороги, кража блоков) и неподражательной агрессии. И хотя использованный в процедуре Паркера и Роджерса метод измерения агрессии менее уязвим для критики, чем нападение на неодушевленный объект, ассистент в ней рискует тем, что испытуемый может причинить ему реальный вред. Исследователей беспокоила данная проблема, и они отмечали, что «в этой фазе эксперимента велось внимательное наблюдение, чтобы гарантировать безопасность обоих мальчиков».

Измерение вербальной агрессии: когда слова (или оценки) ранят

Во многих ранних исследованиях агрессии (Cohen, 1955; Davitz, 1952; Doob & Sears, 1939; McClelland & Apicella, 1945) изучалась вербальная, а не физическая форма причинения вреда другим. В этих экспериментах испытуемых предварительно фрустрировали или подстрекали в какой-либо форме, а затем им предоставляли возможность посчитаться со своим обидчиком посредством вербальных комментариев, письменных отзывов или более формальных оценок. Хотя подобные процедуры уже не являются слишком распространенным подходом при наблюдении агрессии в лаборатории, они все еще используются довольно часто (Kulik & Brown, 1979; Ohbuchi, Kameda & Agarie, 1989).

Лабораторные исследования вербальной агрессии различаются по степени ограничений, накладываемых экспериментатором на выражение вербальных реакций испытуемых. В некоторых случаях реакции испытуемых ограничены их ответами на опросник. Наименьшие ограничения имеют место, когда экспериментатор разрешает испытуемым свободно выражать их вербальную агрессию. В последнем случае самому исследователю приходится определять, какие ответы следует считать агрессивными. Обычно это делается с помощью того или иного вида кон-

тент-анализа: то есть свободные высказывания испытуемого записываются, а эксперты позднее их оценивают или подсчитывают количество агрессивных ответов. Ниже приведены примеры применения исследователями мер вербальной агрессии с большими или меньшими ограничениями. В исследованиях с минимальными ограничениями испытуемым предоставляют возможность проявить агрессию против источника фрустрации прямым и явным образом (DeCharms & Wilkins, 1963; Rosenbaum & DeCharms, 1960). В частности, в исследовании Уилера и Каггулы (Wheeler & Caggiula, 1966) мужчины-испытуемые (новобранцы из морского флота) сначала слушали, как другой человек (на самом деле — помощник экспериментатора) выражает радикальные и социально малоприемлемые взгляды по нескольким проблемам. Например, на тему религии он высказывался так: «Я считаю свою религию самой лучшей, а остальные все ни черта не стоят... Будь моя воля, я бы запретил все остальные религии». Затем испытуемые слышали второго человека (тоже ассистента), который отзывался о предыдущем ораторе либо враждебно, либо более нейтрально. И наконец, им самим предоставлялась возможность оценить обоих ораторов, прокомментировав их выступления. Так как оба ассистента могли, по всей видимости, подслушать испытуемых, те, при желании, имели возможность осуществить прямое вербальное нападение на ассистентов.

Все комментарии записывались, и эти данные затем оценивали по степени враждебности, проявленной против несимпатичных ассистентов. В частности, отзывы, в которых испытуемые употребляли такие слова, как идиот, ненормальный, чудило, придурок и псих, или в которых они предлагали этих людей расстрелять, засадить или депортировать, оценивались как крайне агрессивные, в то время как менее острые высказывания получали более низкие оценки. В некоторых экспериментальных группах крайне агрессивные комментарии давали свыше 60% испытуемых. С незначительными вариациями аналогичная процедура применялась и в нескольких других исследованиях (DeCharms & Wilkins, 1963; Rosenbaum & DeCharms, 1960).

В некоторых случаях исследователи предпочитали использовать несколько мер агрессии в одном эксперименте. По сути дела, появляется больше уверенности в валидности данных, когда варьируемая независимая переменная определяет больше одной функции (Gaebelein, 1981). Кулик и Браун (Kulik & Brown, 1979) использовали как ограниченную, так и неограниченную меру агрессии для изучения «естественно осуществляемого агрессивного поведения... в реалистической и захватывающей обстановке». Студенты-старшекурсники, уверенные, что участвуют в исследовании убедительности обращений, звонили двум помощникам экспериментатора и просили их внести благотворительное пожертвование, предназначенное для социальной реабилитации психических больных. Естественно, что ассистенты платить отказывались. Использовались три остроумных меры агрессии. Во-первых, устройство, измерявшее, с какой силой испытуемые швыряют телефонную трубку после разговора. Во-вторых, беседа между испытуемым и несговорчивым ассистентом подвергалась контент-анализу на предмет выявления агрессивности содержания (например, отпор, обвинения, осуждение), степени выраженной благодарности (например, отсутствие благодарностей расценивалось как более агрессивное/менее дружелюбное, чем благодарность в средней или высокой степени) и характера прощания (например, наличие формального «до свидания» оценивалось как менее агрессивное, чем его отсутствие). И наконец, испытуемые должны были выбрать и подписать готовое письмо ассистенту. Эти письма различались по степени проявления агрессии, ориентированной внутрь или вовне.

«Письмо с агрессией, направленной на себя... было довольно самоуничижительным по тону, с извинениями "за отнятое у вас время", с признаниями как в "недостатке убедительности с моей стороны", так и в том, что "я никогда не обладал особым даром убеждения". В отличие от этого, письмо с агрессией, ориентированной вовне... имело довольно угрожающий и/или обвинительный тон, например, "...считайте, что вам повезло, если никто из ваших родственников или друзей не заболеет психически... вы служите обществу плохую службу... игнорировать его старания... бесчеловечно". И наконец, третье письмо было по своему тону вполне умеренным, без ярко выраженной агрессии ни внутрь, ни вовне. В репрезентативных фразах упоминались "социальные язвы, которые все еще сохраняются в области психических заболеваний", и тот факт, что "в то время как важна любая помощь, часто слышен решительный отказ"».

Дата добавления: 2015-07-13