Отражение в баснях философских, социальных и нравственных взглядов Крылова 1 страница

Проблематика басен Крылова и само понимание им жанра непосредственно связано с событиями рубежа XVIII–XIX вв. Будучи просветителем по своим воззрениям, баснописец после Великой французской революции многое пересмотрел в своих взглядах. Еще в прошлом столетии он критически отнесся к идее просвещенного государя. Теперь его скептицизм настиг само государство Разума, о котором писали просветители. Создание такого государства не состоялось. Вместо него совершилась революция, которая принесла неисчислимые жертвы. Если идеи просветителей оказались опровергнутыми ходом исторической жизни, то, значит, учение просветителей, в котором видели истинный свет разума, ложно. Но раз это так, то какова роль просвещения, науки, всякого книжного знания в обществе, в истории? В чем заключается в таком случае смысл человеческой деятельности и человеческой воли? Подчиняется ли разуму человека исторический процесс или он совершается стихийно? Если известно, что общество страдает коренными противоречиями, то почему же народы терпят социальный строй, препятствующий их свободе и счастью? Является ли революция, обнаружившая во Франции свой разрушительный характер, единственно верным путем к благополучию и процветанию народов?

Все эти трудные вопросы встали перед некогда радикальным Крыловым во всем своем величии и глубине. Парадоксально, что мудрец-философ ответил на эти «важные», как говорили в старину, вопросы не в жанре «высоком» – эпической поэмы, трагедии или философской оды, а в жанре «низком». Тем самым он вложил в басню несвойственное ей философско-возвышенное и нравственно-значительное содержание.

Эта философско-социальная и нравственная проблематика свойственна Крылову-баснописцу с первых басен. Она открылась басней «Лягушки, просящие Царя» (точная дата написания неизвестна, басня помещена первой во второй книге «Басен» (1809)[62]. Сюжет басни таков: Лягушки жили в своем болотном государстве сами по себе. Но, исполненные высокомерия и спеси, они были недовольные почему-то своей «республикой» («правление народно») и решили просить Зевса (Юпитера), чтобы он послал им Царя. Иначе говоря, у Лягушек уже было государство разума, о котором писали просветители, но они пожелали иного. Юпитер исполнил их просьбу и выслал им с небес осиновый чурбан (явный намек на конституционную монархию, при которой народ управляет, а царь власти не имеет). Лягушкам он показался недостаточно величественным и строгим. Они снова обратились к Юпитеру, и тот дал им настоящего царя – Журавля, который Лягушек судил и ел (самовластие, тирания или деспотизм). Для Лягушек настал «черный год».

Лягушки оказались безумными и сами виноваты в своих бедах. Судьба жестоко посмеялась над ними. В басне Крылов имел в виду «Общественный договор» Руссо, согласно которому государство возникает на основе договорных отношений между гражданами. Почему так произошло? Потому что у Лягушек не было в их прошлом опыте никакого другого правления, кроме народного, а они решили забыть свой жизненный опыт и последовать своему разуму, который оказался посрамленным. Лягушки руководствовались чисто «головными», умозрительными, «теоретическими» соображениями[63].

Отсюда Крылов делает вывод, что всякие идеи, оторванные от жизненного опыта, безумны и всегда готовы обернуться глупостью и злом. Крылов таким образом дал свое толкование послереволюционных событий и причин кризиса просветительской мысли. Он сделал вывод, что воззрения просветителей целиком субъективны. Значит, всякое преобразование, навязанное умозрительными идеями, не нужно и пагубно. Поэтому и революция, в которой виноваты идеи просветителей, вполне естественно обернулась злом и бедствиями. В басне «Сочинитель и Разбойник» Крылов вывел Сочинителя, который помещен в ад за то, что «тонкий разливал в своих твореньях ад. Вселя безверие, укоренял разврат…». Перечисляя его вины, Мегера гневно напомнила ему о том, что он призывал к разрушению порядка, осмеивал «супружество, начальства, власти» и «в приманчивый, в прелестный вид облек И страсти и порок…».

Такие же размышления вызвали и появление басни «Безбожники» (1813), в которой Крылов подвел своеобразный итог наполеоновской эпохе. Баснописец перенес действие в античные времена и привлек античную мифологию. Боги Олимпа символизируют устои, законы жизни, исторический опыт, против которого восстал народ, смущенный смелыми толками «мнимых мудрецов». Здесь звучит та же мысль о губительности ложных теорий, не считающихся с жизненной практикой. В басне содержится намек на Францию, которая, возмущенная «мудрецами», стала причиной своего несчастья, породив Наполеона и найдя в России свою погибель. Этот бесславный конец был предопределен нарушением естественного исторического процесса вследствие «очарованности» умозрительными, а значит, ложными, безжизненными «теориями».

Крылов сделал вывод, что идеи, не основанные на жизненном опыте и призывающие к разрушению, к разрыву с традицией, с привычными формами правления и государственного устройства, гибельны.

Означает ли это, что всякая «теория» пагубна и что человеку вовсе не нужен разум? Было бы неверно думать, будто Крылов отвергает всякое, в том числе сознательное, вмешательство в практическую жизнь. Он не отрицает пользы разума, но разума, непременно опирающегося на жизнь и связанного с опытом, а не отвлеченного от него. Значение идей, как и разума вообще, не следует ни преувеличивать, ни приуменьшать. Им нужно отвести должное место. Крылов учит различать ложные и истинные идеи, бесполезные и полезные, мертвые и живые, безнравственные и нравственные.

Место и роль идей, теорий, разума в человеческой жизни и в истории – предмет размышления Крылова во многих баснях. Например, та же тема повернута иной, бытовой, стороной в басне «Огородник и Философ». Этой басней особенно возмущался Вяземский: «Не рано ли у нас смеяться над философами и теми, которые читают, выписывают, справляются, как указано в басне. <…> Большая часть читателей зарубят себе на памяти одну мораль басни:

А Философ

Без огурцов, —

и придут к заключению, что лучше, выгоднее и скорее в шляпе дело не быть философом»[64]. Вяземский понял басню как отрицание философии, всяких теоретических знаний. Между тем мысль Крылова другая. Его «недоученный» Философ – «великий краснобай». В отличие от работающего Огородника, он ни к чему не способен – ни к науке, ни к практическому труду.

О выращивании огурцов крыловский барин и философ знал теоретически («лишь из книг болтал про огороды»). И вот это отвлеченное знание у Крылова посрамлено: Философ остался без огурцов. Значит ли это, что Крылов отрицает в басне науку вообще? Баснописец как будто предвидел, какие нарекания вызовет его басня. И он такие упреки заранее отвел. Когда Философ возмущается («Невежа! восставать против наук ты смеешь?»), Огородник ему отвечает: «Нет, барин, не толкуй моих так криво слов: Коль ты что путное затеешь, Я перенять всегда готов». Иными словами, умозрительные теории бесполезны как в широком общественном плане, так и в повседневной жизни.

Однако из всего этого еще не ясно, как быть с просвещением и с наукой – нужны они или не нужны? Какая роль должна быть им отведена? Взгляд Крылова на разум, науку, знания и просвещение нисколько не дает права видеть в нем ретрограда или ненавистника знаний. В басне «Сочинитель и Разбойник» ложные умозрительные идеи предстали «в приманчивом, в прелестном виде». Это одна из любимых мыслей Крылова. Еще раньше в басне «Червонец» он отделил истинное просвещение от фальшивого и сказал, не оставляя никаких сомнений в важности знаний:

Полезно ль просвещенье?

Полезно, слова нет о том.

Но просвещением зовем

Мы часто роскоши прельщенье

И даже нравов развращенье.

Погоня за вздорным просвещением, за «блеском пустым» оборачивается утратой драгоценных свойств характера и вместо ожидаемой славы приносит бесславье и конфуз.

В еще большей мере ценность науки подчеркнута в басне «Свинья», где невежда-Свинья подрывала корни Дуба, чтоб свалить его и достать желудей. Мораль басни гласила:

Невежда в ослепленье

Бранит науки и ученье,

И все ученые труды,

Не чувствуя, что он вкушает их плоды.

Итак, у Крылова отчетливо просматривается антитеза истинного просвещения, с одной стороны, и невежества, а также ложного просвещения – с другой. Однако это еще ничего не говорит о роли науки и знаний в обществе, о том, какое место сознательной воле, субъективным усилиям отведено в исторической жизни. Этим раздумьям, волновавшим не одного лишь Крылова, баснописец посвятил басню «Водолазы», написанную по поручению А.Н. Оленина, приуроченную к открытию Публичной библиотеки и прочитанную тогда же.

По поводу «Водолазов» шли одно время нескончаемые споры. Один из исследователей, В.А. Архипов, писал: «Требовалось в басне в живой поэтической форме доказать, что науки приносят вред человеку, что в «ученье» «дерзкий ум находит» «свой погибельный конец», и не только свой: «…Часто в гибель он других влечет с собою»»[65]. Ничего более несправедливого нельзя о басне выдумать. Смешно здесь уже само требование, обращенное к Крылову. А.Н. Оленин, открывавший Публичную библиотеку – храм науки, никак не мог «требовать», чтобы Крылов написал басню о вреде учения и знаний. Да и Крылов, конечно, никогда не взялся бы за столь позорную задачу.

Крылов сочинил «басню в басне», когда мораль представляет собой не афористически краткий и энергичный вывод, а пространный рассказ, в котором дается разрешение философского спора – нужны или не нужны науки, нужны или не нужны ученые в государстве:

Однажды «древний царь» впал в «страшное сомненье»:

Не более ль вреда, чем пользы, от наук?

Этот вопрос намекал на известное сочинение французского просветителя Руссо, который на предложение Дижонской академии сочинил трактат, отрицательно оценивавший влияние искусств и наук на нравы. Царь в басне не знает, как ему поступить:

То есть, ученым вон из царства убираться,

Или по-прежнему в том царстве оставаться?

Он решил собрать совет. Одни говорили, что «неученье тьма», а наука «к счастию ведет людей».

Другие утверждали,

Что люди от наук лишь только хуже стали…

Здесь опять отражены споры среди просветителей. «Другие» у Крылова явно повторяют мнение Руссо. Сторонники же науки придерживаются взглядов Вольтера и большинства просветителей. Со стороны Вольтера точка зрения Руссо вызвала особенно яростные нападки. Так или иначе, но советники никак не могут прийти к согласию. Тогда царь собрал ученых и вручил им решение их судьбы. Но и ученые оказались бессильны. Сомнение не оставляло царя и, выйдя однажды в поле, он встретил Пустынника и обратился за советом к нему. Вместо категоричного и однозначного ответа Пустынник рассказал ему «притчу простую». Некогда в Индии жил рыбак и было у него три сына. После смерти отца сыновья задумали жить иначе и кормиться ловлей жемчуга. Но один был ленив и ждал, когда жемчуг выбросит к нему волной. Его уделом стала бедность. Другой «выбирать умел себе по силам глубину, Богатых жемчугов нырял искать ко дну, и жил, всечасно богатея». Третий решил нырнуть в самую пучину, в глубину, которая и стала его могилой.

В басне утверждается, что само просвещение – благо, и тот, кто не ищет истины, обедняет себя и обрекает на невежество и духовную нищету. Другая крайность – дерзкие умы, которые противопоставляют свою гордыню реальному положению вещей и действуют по личному произволу. Иначе говоря, своеволие человеческой мысли искажает понятие о просвещении, науке и оборачивается «безумием», гибельным для самого гордеца и для других людей. Басня направлена против «дерзких умов», ввергающих человечество в пучину насилия, бедствий и зла. Нет сомнения, что Крылов держал а памяти послереволюционную историю Франции. Но басня Крылова заключает в себе и более широкий смысл: она осуждает всякий «дерзкий ум», не считающийся с реальностью. Крылов прав, когда он порицает умозрительные теории. Он прав и в том случае, когда некий «дерзкий ум» навязывает свою волю народам, презирая их. Крылов убежден, что любое насилие становится в конечном итоге злом. Отсюда было недалеко до того, чтобы всякую теорию, зовущую к новым, более совершенным общественным отношениям, объявить ложной и абстрактной. К чести Крылова, он такого шага не сделал. Он снял просвещение с недосягаемого пьедестала, на который его поставили блестящие мыслители XVIII в., и установил над ними контроль повседневной жизни, позволивший защитить полезную науку от бесполезных умствований.

В итоге своих размышлений Крылов отверг «головные» теории и увлекающиеся ими «дерзкие» умы. Тем самым он держится эволюционных взглядов на историю. Но это только одна сторона медали.

Н.И. Гнедич оставил в записной книжке любопытную запись: «Есть люди (и таков мой почтенный сосед), которые, не имея понятия о лучшем состоянии общества или правительства, с гордостью утверждают, что иначе и быть не может. Они согласны в том, убеждаясь очевидностями, что существующий порядок соединен с большим злом, но утешают себя мыслию, что другой порядок невозможен…»[66]Под «почтенным соседом» Гнедич, скорее всего, подразумевал Крылова. Судя по записи, между Гнедичем и Крыловым не однажды заходили разговоры о «существующем порядке». Крылов, следует из слов Гнедича, соглашался, что пребывающий в России режим «соединен с большим злом». Иначе говоря, он относился к нему весьма критически, не принимая социальных и нравственных язв. Гнедич был, возможно, не совсем точен, утверждая, будто у Крылова нет «понятия о лучшем состоянии общества или правительства». Такое понятие у Крылова, несомненно, было, потому что иначе исчез бы желаемый идеал, на котором Крылов основывал свой смех. Но слова «не имея понятия о лучшем состоянии общества и правительства» могут значить и другое: в точности неизвестно, каково это «лучшее состояние общества и правительства», т. е. нельзя пускаться в плавание, не зная, чего именно хочешь достичь и не сообразуясь с подстерегающими опасностями. Благие пожелания могут обернуться еще худшей бедой.

Слова «другой порядок невозможен», по-видимому, надо понимать в том смысле, что сложившееся социальное устройство – закономерный результат исторического развития и что насильственное изменение социально-общественных условий – бесплодная иллюзия, чреватая еще большим злом.

В басне «Водолазы» Крылов явно склоняется к «средней» точке зрения:

Другой,

Трудов ни мало не жалея,

И выбирать умея

Себе по силе глубину,

Богатых жемчугов нырял искать по дну,

И жил, всечасно богатея.

Она спрятана между двумя «крайностями» – «ленью» и «безумством». Один из братьев не напрягает усилий, другой дерзко бросает вызов стихии, превышающей его личные способности. Следовательно, для Крылова могущество людей в мире отнюдь не безгранично. Человек должен соразмерять свои силы, если хочет благосклонности природы и желает без ущерба для себя пользоваться ее дарами. Также обстоит дело и с социальным порядком. Покорно доверяться течению жизни означает духовную смерть, а в гордыне ломать по своей воле установившиеся отношения равносильно неминуемой гибели. Но в таком случае во всей остроте вставал вопрос: что делать со злом? Сидеть ли сложа руки и спокойно созерцать, как несправедливый строй творит новые и новые беззакония, или противодействовать им? Крылов не может принять сопряженное с режимом и неотделимое от него зло и надеется на постепенное его изживание, обнажая порок и преследуя его смехом. Баснописец далек от того, чтобы с порога отвергать всякое преобразование только потому, что оно преобразование. Он не приемлет насильственных мер устранения социальных условий, но нигде не отрицает пользы движения. Во имя развития и надобен смех над пустотой, ленью, косностью и догматизмом. Так Крылов становится непримиримым врагом застоя, общественного и нравственного равнодушия.

В басне «Пруд и Река» Пруд хвастается своим нетрудовым беззаботным житьем.

… я в илистых и мягких берегах,

Как барыня в пуховиках,

Лежу и в неге и в покое…

Он нарисован Крыловым беспечным философом, с презрением созерцающим «суету мирскую». В басне осуждаются даровитые люди, которые, по словам Гоголя, дали «задремать своим способностям». Но басня имеет и более обобщенный смысл: Пруд лишен движения, Река не прекращает течения. Следовательно, закон жизни, по Крылову, состоит не в рутине, а в постоянной, неостановимой деятельности, притом приносящей пользу обществу.

В басне «Камень и Червяк» изображен Камень, скрывающий под скромностью вековую лень. Он обижается на дождик, который прошумел «часа два-три», но который все встретили с радостью. Камень недоволен.

Под видом Камня выведена знатная особа, занимающая высокую должность, но негодная к плодотворному и энергичному ее исполнению. Она кичится положением, длительным сроком службы и, ссылаясь на внешние обстоятельства, оставляет в стороне существо дела. Но как бы то ни было, в неподвижно лежащем Камне нет никакого «проку», тогда как «дождик» принес пользу. Крылов высмеивает бездеятельность, лень, апатию, неспособность к труду, подменяемые разговорами о мнимых заслугах. С его точки зрения, жизнь – это не застой, а движение. Не случайно одно из самых употребительных понятий в баснях Крылова – дело. Всем хороши незадачливые Музыканты – «в рот хмельного не берут», «с прекрасным поведеньем», но петь не умеют. Знаменит и Механики мудрец («Ларчик»), а открыть ларчик, как ни старался, не мог. Посрамлена Щука, взявшаяся ловить мышей («Щука и Кот»), высмеяны участники квартета, не могут добиться согласия Лебедь, Щука и Рак, «без умолку» трещит о своих делах Бочка («Две Бочки»), а пользы от нее нет. Крылов разнообразно изображает пустопорожнюю деятельность, всевозможные увертки своих персонажей от подлинного дела и неспособность к нему или неумение. Мерилом деятельности персонажей в баснях становится реальное дело. Так выясняется другая крайность, которую Крылов отрицает, – застой, рутина, лень. На одном полюсе оказываются «дерзкие безумцы», «мнимые мудрецы», ложные философы, которые наносят вред своим нежизненным суемудрием, а с другой – неподвижные, закосневшие Камни и покрытые тиной Пруды. Отсюда – позиция Крылова, заключающаяся в постепенном изменении и совершенствовании жизнью. Он понимает, что течение истории неостановимо, что жизнь не может застыть на месте, что, наконец, двигателем жизни является «дело», настойчивый, упорный труд. В основе исторического развития лежит совокупная деятельность людей, великих и малых, всего народа. Эта деятельность осуществляется не ради «головных» теорий, часто несбыточных или даже гибельных, а во имя самой жизни.

Крылов пришел к выводу, что рационально, посредством разума, понять историю нельзя, ибо неизвестно, какой смысл заключен в совокупной деятельности людей и какую цель она преследует, а также почему совершается именно таким, а не иным путем.

В басне «Крестьянин и Лошадь» молодая Лошадь возмущается поведением Крестьянина и ворчит, зачем, безумный, он изрыл целое поле и попусту бросал в него овес. Но, засеяв поле и собрав урожай, Крестьянин накормил ту же Лошадь. Мораль басни гласит:

Не так ли дерзко человек

О воле судит Провиденья.

В безумной слепоте своей.

Не ведая его ни цели, ни путей?

Если, однако, человек лишен возможности, как думал Крылов, отыскать Разум истории, ее смысл, то ничто не мешает ему оценить создающиеся в результате деятельности людей социальные отношения и саму эту деятельность с точки зрения ее нравственных итогов. Отсюда следует, что русская государственность («порядок») – явление исторически закономерное. Поэтому переданное Гнедичем выражение Крылова «другой порядок невозможен» надо понимать не только как отрицание насильственных, революционных перемен, но и в качестве исторически возникшей необходимости, с которой нельзя не считаться. Русское государство возникло не вследствие того, что народ был непросвещен и дал себя обвести, и не потому, что история преследовала какую-то неразумную цель или хитрые лукавцы сознательно направили ход жизни в сторону зла. Крылов отводит эти причины и сосредоточивается на нравственных следствиях закономерно сложившегося несправедливого социального строя.

Поскольку Крылов понимал историю как деятельность всего народа и русское государство как социальный итог истории, то само движение общества, по его мнению, совершается усилиями всех людей, независимо от их сословной принадлежности, имущественного достатка или профессии. Каждый, будь то царь или крестьянин, должен лишь умело и честно делать свое дело, и тогда великие и малые частные труды сольются вместе и совпадут с общим ходом жизни, преследующим не какую-то заранее навязанную умозрительную цель, а вполне реальную – упразднение зла и пороков ради полноты живой жизни и естественности ее проявлений. В басне «Пруд и Река» персонажи принадлежат к разным сословным группам – Пруд «не знатен», Река названа «великой», ее восхваляют «гуслисты», но именно Пруд иносказательно обозначает застой, а Река – движение. Однако и незаметный труженик не исключен из общего дела и должен быть «почтен». В басне «Орел и Пчела» могучий Орел был знаменит своими подвигами. Пчела отдает ему должное и не оспаривает его прав на славу. Но она справедливо гордится и своими трудами «для общей пользы», «утешаясь тем, на наши смотря соты, Что в них и моего хоть капля меду есть». Тем самым Крылову одинаково близки известный «целому свету» Орел и «в низости сокрытая» Пчела.

Крылов отверг абсолютное значение Разума в жизни, какое придали ему просветители. Он отверг и то пренебрежительное отношение к обыкновенной, эмпирической действительности, которое было у просветителей, противопоставивших ей разумный идеал. Если просветители считали, что история движется противоречием, возникающим из антитезы просвещения непросвещенности, то, с точки зрения Крылова, это насквозь умозрительное, субъективное представление, поскольку в мире есть противостояние живой, естественной жизни и жизни ложной, искусственной, в которой господствуют не филантропическая доброжелательность и альтруизм, а эгоистические интересы. Оно-то и есть пружина исторического развития.

Крылов отказался от изображения возможного, заранее посчитав всякое предположение, «мечтание», как тогда говорили, плодом идеальных рассуждений, которые, по его мнению, всегда опровергаются жизнью. Его интересовали реальные социальные отношения, принявшие отвердевшую, итоговую форму, а не процесс их изменения и преобразования. Чтобы двинуться дальше, нужно понять уже свершившееся и оценить его нравственно, прилагая не устаревшие и не будущие мерки, а прочно закрепленные в житейской практике. Как положительные, так и отрицательные нравственные итоги взяты из самой действительности. Когда Крылов пишет: «У сильного всегда бессильный виноват», то это горький, но освященный историческим опытом народа моральный вывод. Но в такой же степени итогом выступает и положительный вывод: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, А сапоги тачать пирожник».

Если нельзя понять смысл истории, то можно оценить ее результаты. Для понимания результатов социально-исторического развития нужны общая нравственная мера, общий моральный критерий, приложимый ко всем без исключения жизненным явлениям. Все русские баснописцы XVIII в., в качестве такого критерия избирали идеи, рождавшиеся в умах просвещенного дворянства, и налагали их на бытовую повседневность. Они были убеждены, что в непросвещенной среде не могут возникнуть разумные понятия и, стало быть, их необходимо туда привнести. Крылов, отказавшись от высокомерного и снисходительного взгляда на обыденную жизнь, обратился к опыту народа, к тем нравственным понятиям, которые сложились в народной гуще и выразились в языке, в пословицах, поговорках, в образных речениях. Эти нравственные понятия неотделимы от деятельности народа, от труда, от естественной жизни, а всякая деятельность может быть оценена с точки зрения пользы и вреда, плодоносности и бесплодия. Меру оценки Крылов нашел в морали народа, которая необязательно явлена в баснях, но всегда подразумевается и присутствует.

Нравственный, практический опыт народа был для Крылова большей частью выше философских и иных учений. Он стал почвой, на которой, по убеждению баснописца, произрастали и культура, и наука, на которой держался весь социальный порядок. В этом легко убедиться, сравнив басню «Верхушка и Корень» М.Н. Муравьева и басню «Листья и Корни» Крылова.

В басне «Верхушка и Корень» Муравьев подразумевал под Верхушкой правительство, а под Корнем – народ. Корень взбунтовался и перестал «кормить, поить и на себе носить» Верхушку. Результат оказался плачевным:

Приблекло деревцо, свернулись ветки вдруг,

И наконец Верхушка – бух;

И Корень мой с тех пор стал превращен в колоду.

Муравьев – сторонник того взгляда, что социальный организм целен и потому каждое сословие должно выполнять положенную ему работу, но при этом благополучие Корня зависит от Верхушки, от ее умственной деятельности. Крылов нисколько не возражает против иерархии сословий и их места под солнцем. Он не осуждает Листы за то, что они красивы, пышны и величавы. Корни говорят им: «Красуйтесь в добрый час!» Но баснописец высмеивает хвастовство и надменность Листов, недальновидно и безумно отвергающих тех, кто «питает» их и дает им возможность «цвести»:

А если Корень иссушится, —

Не станет дерева, ни вас, —

отвечают Корни Листам. Здесь речь уже идет не о сентиментальном сочувствии к смиренным и незаметным труженикам, а о самых основах социального порядка. В басне Крылова, по сравнению с басней Муравьева, вносится поправка: процветание государства зависит не только от Листов, но и от смиренных Корней, которые, «роясь в темноте», питают вознесшихся над ними. Мысль Крылова ясна: если «дерево» обозначает цельный государственный организм, то важны все его части, в забвение хотя бы тех же невидимых Корней пагубно для его благополучия. Тут Крылов снова не приемлет характерные «крайности», сопоставляя в яркой антитезе красоту Листов и смиренную долю Корней, живущих «в темноте». При этом он вовсе не отвергает величия дворянской культуры, ее красоту и ценность. У него нет дилеммы – либо Листы, либо Корни. Он настаивает на единстве общества и культуры – и Листы, и Корни.

В другой басне, «Конь и Всадник», его привлечет противоположная мысль, баснописец выскажется в пользу Всадника.

Именно жизнь народа – простая и безыскусная – становится для Крылова источником нравственных оценок. Простые, естественные и разумные законы, по Крылову, – норма социальных отношений. Применяемая к ним, она позволяет безошибочно распознавать всякие, даже тщательно укрываемые и прячущиеся от глаз, искусственность, фальшь, своекорыстие. Произведя оценку нравственного опыта, отделив в нем случайное от закономерного, верное от неверного, баснописец возвращает народу его собственную мораль, но уже очищенную от всяких наносных примесей, афористически – в виде пословиц и поговорок – проясняя и обобщая общенациональные этические нормы и способствуя самосознанию нации[67]. Вернувшиеся в народную среду пословицы и поговорки, созданные Крыловым, были приняты народом как его собственные. Это и стало лучшим доказательством величайших заслуг Крылова перед русской нацией.

Итак, Крылов – враг всяких крайностей, которые он понял как ограниченность, смешную попытку встать над многообразной и богатой действительностью, навязать ей свою грубую и плоскую оценку, втиснуть ее в круг сугубо личных эгоистических понятий. Все крайности мыслятся и умозрительными и субъективными идеями, а всякое преувеличение неприемлемо, потому что оно односторонне. Так он понимает мужицкий «здравый смысл», «золотую середину». Это касается и социальных отношений, и государственной политики, и бытовой среды, и литературы.

Еще в «Почте духов» Крылов восставал против лиц, склонных безудержно восхвалять достоинства и преимущества своих профессий. Судья выше всех ставил судей, военный – военных, купец – купцов и т. д. Но за этой «похвальбой» писатель уже тогда разглядел эгоистические вожделения и корысть. Теперь, в баснях, тема «профессионального» хвастовства разрешается Крыловым в несколько ином свете. Преувеличение одного рода деятельности за счет другого свидетельствует о неблагополучии всего государственного организма и связывается с нарушением его единства и целостности. После долгого перерыва (с 1823 по 1827 г.) в одной из лучших басен «Пушки и Паруса» Крылов снова обратил внимание на этот предмет.

В басне изображен спор между Пушками и Парусами. Каждая спорящая сторона самонадеянно приписывает себе самую важную роль в государстве, хвастаясь тем, какую огромную пользу в сравнении со своими соперниками она приносит государству. Крылов выбирает среднюю точку зрения: он осуждает и Пушки, и Паруса, не отменяя их заслуг и их пользы. Пушки должны быть воинственны (на то они и Пушки, чтобы быть грозной силой), но это не означает, что они должны принижать роль Парусов и чванливо бахвалиться своей мощью:

О, боги, видано ль когда,

Чтобы ничтожное холстинное творенье

Равняться в пользах нам имело дерзновенье?

Однако баснописец не высказывается и в пользу только Парусов, благодаря которым корабль выбирает верный курс.

Унижение части государственной власти и пренебрежение ею одинаково гибельно для самого же спесивого и надменного отрицателя. Пушки могут выполнять свою нужную – никто не спорит! – роль лишь в союзе с другими службами государства. Стоит нарушить взаимозависимость частей «державы», и крах государства неминуем. Пушки не могут спасти корабль от нападения, если он дурно или совсем не управляется. Но государство поступило бы столь же странно, если бы отказалось от Пушек в пользу Парусов. Труд и Пушек, и Парусов полезен, но по отдельности недостаточен. Пушки наказаны за свое глупое самомненье: отвергнув Паруса, они обрекли себя и весь корабль на поражение и гибель. Потерявший управление корабль пошел на дно вместе с Пушками. Значит, всякое одностороннее выпячивание своей деятельности и своей пользы оборачивается смертью целого. «Пользы» Пушек и Парусов равно относительны и дополняют друг друга. Эта мысль и звучит в моральном выводе:

Дата добавления: 2017-01-13