Маслоу Абрахам Гарольд. 12 страница

терпеть боль, страдания и лишения. Их можно назвать <высшими>

ценностями потому, что они, как правило, открываются лучшим людям, в

лучшие моменты их жизни, при самых благоприятных условиях. Мы

оказываемся в понятийной среде высшей, более совершенной, более

одухотворенной жизни, и хочется сразу добавить, что погружение в эту

среду должно стать и главной целью психотерапии, и конечной целью

образования, образования в самом широком понимании этого слова. Именно

в этой атмосфере зарождаются качества, так восхищающие нас в великих

людях, качества, которые были присущи нашим героям, нашим святым,

которые приписывают даже нашим богам.

Таким образом, когнитивный процесс становится одновременно и процессом

определения ценностей. То, что существует, принимает свойства

должного. Факты становятся оценками. Реальный мир, увиденный и

понятый, превращается в мир ценимый и желанный. Мир, который <есть>,

ста-

* Любой человек в меру своей заинтересованности в состоянии продолжить

эти исследования. Например, некоторые из моих студентов осуществили

несколько экспериментов. В одном из них, очень простом, который мы

затеяли только для того, чтобы показать, в каком направлении можно

продолжать работу, мы обнаружили, что у девушек - учащихся колледжа -

высшие переживания зачастую вызываются любовными чувствами и

осознанием того, что они любимы. И напротив, их ровесники-юноши больше

ценят такие вещи, как решение поставленной перед собой задачи, успех,

достижение превосходства над окружающими. Этот вывод согласуется и со

здравым смыслом, и с клиническими данными. Можно представить себе

множество других исследований подобного рода; поле для опытов

безгранично расширилось после того, как было доказано, что высшие

переживания достижимы искусственным путем, при помощи лекарственных

препаратов.

Ценности

новится миром, который <должен быть>. То есть, говоря другими словами,

действительное сливается с ценностным*.

Трудности с определением понятия <ценности>. Очевидно, что все, о чем

здесь идет речь, имеет отношение к ценностям (21,93), как бы

по-разному мы ни определяли это понятие. Не вызывает сомнений, что это

слово для разных людей обозначает совершенно разные вещи. Я убежден,

что из-за путаницы со значениями, которые придаются этому термину, в

скором времени мы откажемся от него в пользу более точных, более

пригодных к употреблению терминов, каждый из которых будет содержать в

себе одно значение из того множества, что сегодня объединяется

понятием <ценности>.

Если поддаться искушению образного мышления, мы можем представить себе

понятие <ценности> как большой сундук, где хранятся самые

разнообразные, зачастую непонятные вещи. Многие философы, писавшие о

ценностях, пытались найти некую формулу, определение, которые

позволили бы объяснить, почему под крышкой одного сундука оказались

такие разные вещи. Они настойчиво задавались вопросом: <Что на самом

деле обозначает это слово?> - забывая, что слово само по себе может не

значить ничего, что оно может быть просто биркой на сундуке. В таком

случае возможно только плюралистическое описание понятия, только

составление списка вещей, только перечень значений, которые

приписывают слову разные люди.

Я предлагаю вашему вниманию серию частных наблюдений, череду

предположений и ряд вопросов, посвященных разным сторонам этой

проблемы, - и таким образом попытаюсь добиться слияния или хотя бы

приблизиться к слиянию того, что люди называют <ценностями>, и того,

что заслуживает звания <факты>. Мы с вами попытаемся перейти от

лексиграфических споров к большему пониманию того, что на самом деле

происходит с явлениями, изучаемыми психологией и психотерапией,

покинем холодный космос семантики и обратимся к миру природы. И это

будет первым шагом к тому, чтобы признать поднятые нами проблемы

научными (в широком понимании научного, включающем в себя не только

сухие цифры экспериментальных данных, но и опыт человеческих

переживаний).

Психотерапия как поиск <существующего> и <должного>. Подобный же метод

рассуждений мне хочется применить и по отношению к феноменам

психотерапии и самопознания. Обычно человек, задавшись целью

Считаю нужным сразу же оговориться, что <должно>, как я употребляю

это понятие, являет собой нечто отличное от невротического <должно> по

Хорни (см. главу 3 в <Neurosis and Human Growth> (49)).

<Долженствование> по Хорни обычно исходит извне, от некого арбитра,

долженствование a priori, перфекционистское, - одним словом, заведомо

неисполнимое. Когда я говорю о <долге>, я подразумеваю конституционный

уклад организма, реальный потенциал, заложенный в нем, который может

быть задействован и который организм призывает на помощь в случае

угрозы заболевания.

Слияние действительного и ценностного

понять, чему он равен, что он представляет из себя на самом деле,

подходит к этому с точки зрения <долженствования>. Что я должен

делать? Каким я должен быть? Как мне поступить в этой ситуации?

Посвятить мне себя этой работе или той? Развестись или нет? Быть или

не быть?

Неискушенный человек, оказавшийся рядом, склонен воспринимать такие

вопросы однозначно. Он сразу же отзовется <я бы на твоем месте...> - и

даст конкретный совет. Но специалист не может не знать, что советы

такого рода в лучшем случае не помогают решить проблему, а в худшем

могут нанести непоправимый вред. Я бы не взялся растолковывать другому

человеку, как ему следует поступить в той или иной ситуации, не стал

бы давать конкретных советов.

Мы уже знаем, что для того, чтобы человек понял, как ему следует

поступать, он прежде должен понять, кто он такой, что он из себя

представляет. Прямая дорога к главным нравственным и ценностным

решениям, к верному самоопределению, к <правильности> идет через

самого человека, через познание им своей природы, своих особенностей,

через открытие им правды о самом себе. Чем глубже он познает свою

природу, желания своего внутреннего <Я>, свой темперамент, свою

конституцию, свои потребности и устремления, чем отчетливее он

осознает, что на самом деле доставляет ему радость, тем легче,

естественнее, автоматичнее, эпифеноменальнее будет решена им проблема

ценностного выбора. (Это не мое наблюдение, это одно из величайших

открытий фрейдизма, незаслуженно обойденное вниманием.) Если человек

познает, что именно согласуется с его природой, что приемлемо для нее

и что нужно ей, то многие проблемы просто отпадут сами собой, а

решение остальных не составит труда*. (Не стоит забывать, что по-

* Нельзя сказать, что познание своей идентичности, достижение

аутентичности, полная самореализация автоматически избавляют человека

от всех этических проблем. Когда отпадут псевдопроблемы, четче

проступят реальные. Но, без сомнения, человек, ясно осознающий себя,

легче решит и их. Честность перед собой, ясное понимание собственной

природы служат необходимыми предпосылками естественности морального

выбора. Я ни в коем случае не беру на себя смелость утверждать, что

для этого достаточно просто стать аутентичным или хорошо познать себя.

Зачастую одной аутентичности недостаточно - она выступает в качестве

необходимого, но отнюдь не достаточного условия. Я пока не оставляю в

стороне несомненное обучающее воздействие психотерапии, когда терапевт

становится для своего пациента примером для подражания, когда пациент

невольно принимает систему ценностей терапевта. Хочу

сконцентрироваться на основных вопросах: Что главное для человека? Что

второстепенное? Что нужно развивать? Что нужно минимизировать? К чему

должна стремиться психотерапия - просто помогать человеку обнаруживать

правду о нем самом, то есть к чистому самопознанию, или ставить перед

собой более прагматические цели? Попутно замечу, что если мы не хотим

навязывать или внушать пациенту свое мировосприятие и свою систему

ценностей, мы можем воспользоваться как уроками отчужденности

психотерапевта от пациента, преподанными Фрейдом, так и методом <спора

о главном> экзистенциальной психотерапии48.

Ценности

знание природы одного человека одновременно приближает нас к познанию

человеческой природы в целом.)

Таким образом, мы помогаем человеку обрести его <должно> при помощи

того, что <есть>. Познание своей глубинной сущности это - одновременно

и постижение фактов, и постижение ценностей. Такого рода ценностный

поиск, хотя он основывается на сборе данных, фактов, информации, то

есть на поиске истины, находится непосредственно под юрисдикцией

науки. Что касается психоанализа, как и всех прочих, не посягающих на

целостность человека, а только раскрывающих его сущность,

невмешательных, даосистичных методов терапии, то одинаково справедливо

будет сказать, что они с одной стороны являются научными методами, а с

другой - способами постижения смысла жизни; терапия такого рода - это

всегда нравственный поиск, даже поиск божественного в

естественнонаучном смысле.

Заметьте, во всех этих методах терапевтический процесс и цель терапии

(еще один обычный контраст между тем, что <есть> и что <должно быть>)

неотделимы друг от друга. Попытки развести эти две стороны одного

явления выглядели бы нелепо, если бы не грозили трагичным исходом. В

данном случае ближайшая цель терапии и сам процесс терапии - это поиск

того, что представляет из себя человек. Вы хотите понять, каким вам

следует быть? Тогда поймите, что вы представляете из себя! <Обрети

себя>! Взявшись описать, каким должен стать человек, мы невольно

опишем, какой он есть в своей природе'.

Здесь <ценность> понимается как телос, как желанная цель, как реально

существующая конечная станция, земля обетованная. Истинное <Я>, к

которому стремится человек, уже существует, и следы его присутствия

зримы, так же как в истинном обучении главное - не диплом, вручаемый в

конце четырехлетнего пути, а сам этот путь - мгновение за мгновением,

посвященные учению, познанию, размышлению. Так же и рай - не небесные

врата, в которые праведник вступает после смерти, освободившись от

бремени жизни, но сама жизнь. Рай уже здесь, он окружает нас.

Бытие и Становление существуют бок о бок, одновременно, в каждом

текущем моменте. Так, путешествие будет в радость только тогда, если

не вспоминать ежеминутно, как далек пункт назначения. Слишком поздно

ко многим из нас приходит понимание, что выход на пенсию, мнившийся

благостным отдыхом от трудов - не такое уж счастье, а вместе с

пониманием приходит и чувство горечи от того, что так мало радовались

мы своей работе и своей молодости.

* <Реальное Я> в некотором смысле тоже является конструктом, выдумкой.

Слияние действительного и ценностного

Смиренность или готовность принять. Есть еще один способ сблизить

действительное и ценностное, и этот способ - смирение. В этом случае

человек добивается согласия с собой, слияния действительного и

желанного не стремлением улучшить существующее положение вещей, не

исправлением того, что <есть>, а снижая планку <должного>,

перераспределяя свои ожидания на более достижимые вещи, надеясь только

на то, что реально осуществимо, что уже почти стало реальностью.

Можно проиллюстрировать это примерами из терапевтической практики,

когда человек, вступив на путь постижения своего глубинного <Я>,

ощущает конфликт между той правдой, которую он узнал о себе, и теми

завышенными, идеальными требованиями, которые он предъявлял к себе.

Его представление о себе как об отважном мужчине, или как о прекрасной

матери, или как о рассудительном и рациональном человеке рассыпается в

прах, едва только он обнаруживает в себе намек на трусость, зависть,

враждебность или эгоизм.

Очень часто подобное осознание вызывает тяжелые переживания, нередко

депрессию. Человек остро ощущает свою греховность, порочность или

никчемность. Ему кажется, что его сущность невыносимо далека от его

представлений.

Характерно, что успех терапии в таком случае возможен только на пути

смирения. Сначала на смену невыносимому самоуничижению приходит

отрицание открывшейся правды. Однако затем закрадывается такая мысль:

<В конце концов, все это не так уж и страшно. Не так уж это дико и

кощунственно, что иногда мать может возненавидеть своего ребенка>. А

иногда человек оказывается в состоянии достичь абсолютного, любящего

смирения перед истинно человеческим; познавая свои слабости, он в

конце концов понимает, что может даже приветствовать их, радоваться

им, любить их. Женщина, которая испытывала страх перед мужским

началом, которую пугали любые проявления маскулинности, в конце концов

начинает радоваться ей, преисполняется благоговейного, почти

религиозного трепета перед мужской силой. То, что поначалу

представлялось ей дурным и порочным, перевоплощается в достойное

восхищения и удивления. Таким образом, просто иначе поняв

маскулинность, она уже иначе смотрит на своего мужа, она в состоянии

увидеть его соответствующим ее идеальному представлению о мужчине.

Каждый может почувствовать нечто подобное, по-новому взглянув на своих

детей. Попробуйте на некоторое время забыть, что вы должны их опекать,

указывать, как им поступать и какими они должны быть, попытайтесь

отрешиться от привычной взыскательности к ним. Если у вас получится

это, хотя бы на несколько мгновений, тогда вы сможете увидеть их

совсем иными - совершенными, мучительно прекрасными, замечательными,

чудесными.

Ценности

В такую минуту наша привычка желать и понуждать, то есть наше обычное

недовольство ими перевоплотится в глубокое переживание удовлетворения,

согласия и завершенности, как если бы вдруг мы добились от них

должного. В связи с этим хочу процитировать интересное высказывание

Алана Уотса:

<...перед смертью многие люди испытывают удивительное ощущение. И это

не просто принятие, но и желанность всего того, что случилось с ними в

жизни. В этом чувстве желанноеT нет требовательности; напротив, это

неожиданное, внезапное понимание идентичности желанного и неизбежного>

(151).

Можно вспомнить в связи с этим группы Карла Роджерса (128), опыт

которых также показывает нам, что в курсе успешной терапии идеальное

Это и действительное <Я> постепенно сближаются друг с другом, стремясь

к полному слиянию. Это же явление имела в виду Хорни, когда писала,

что реальное <Я> и идеализированный образ постепенно трансформируются

к схожести и к полному слиянию, то есть, из двух отдельных, не

зависимых друг от друга сущностей рождается новое единое образование

(49). В этом же ключе следует рассматривать и более ортодоксальное

представление Фрейда о суровом, карающем супер-Эго, которое в процессе

психотерапии снижает свою планку, становится более терпимым, любящим,

одобряющим; здесь несколько иными словами говорится о том же - как

представление человека о себе желанном и его действительное

самовоспридтие сближаются друг с другом, и человек обретает

возможность уважать и любить самого себя.

В качестве примера можно привести так называемую диссоциированную

личность, человека, поведение и сами помыслы которого

сверхконвенциональны, строги и чопорны, который настолько презирает

свое животное происхождение, что стремится полностью подавить

естественные позывы своего организма и своей души. Такая личность

может чувствовать удовлетворение собой только в том случае, если

одержит полную победу над любыми, даже самыми малыми,

психопатическими, ребяческими, импульсивными, рвущимися к наслаждению,

неподконтрольными ему аспектами собственного <Я>. Подобная

раздвоенность, дихотомизация разрушает и <высокую>, и <низкую> части

его личности; только согласие между ними, их слияние может привести к

реальным изменениям в обоих <личностях>. Только избавление от

менторского <должно> и <следует> по отношению к своему естеству дает

возможность человеку принять и полюбить себя таким, каков он есть на

самом деле.

Некоторые психотерапевты проникают к глубинному <Я> пациента только

для того, чтобы получить возможность <разоблачить> и унизить его. Они

как будто срывают с него маску, желая сказать ему <не так уж ты и

хорош>. Это своего рода маневр, предпринятый для того, чтобы взять

верх над пациентом, установить свою власть над ним; это способ

самоутверждения психо-

Слияние действительного и ценностного

12./

терапевта, ибо он дает ему возможность чувствовать себя сильным,

могущественным, имеющим право диктовать пациенту свою волю, глядеть на

него сверху вниз, - словом, чувствовать себя богом. Для терапевта,

который не слишком высокого мнения о себе, это становится несложньм

способом найти внутреннюю гармонию.

Такой прием отчасти подразумевает, что глубинное в человеке, его

страхи, тревоги, конфликты, относятся к низкому, плохому, дурному. К

слову, тот же Фрейд, даже к концу жизни, так и не пришел к согласию с

бессознательным, он настойчиво определял его как нечто опасное и

дурное, которое обязательно нужно держать под контролем.

К счастью, большинство известных мне психотерапевтов думают иначе. Как

правило, чем больше они узнают о сокрытом в пациенте, тем больше любят

и уважают его. Они любят человеческое в пациенте и не стремятся

осудить его за то, что он не соответствует неким идеальным

представлениям, некой платоновской сущности. Они умеют видеть в

человеке присущее ему героическое, святое, мудрое, талантливое,

великое, даже если он пришел к ним за помощью и <покаялся> во всех

своих <слабостях> и <пороках>.

Можно ведь поставить вопрос иначе: если человек, глубже познав

человеческую природу, разочаровался в ней, если его иллюзии в

отношении человеческого растаяли, как дым, - значит, это действительно

были иллюзии, для которых губителен свет истины, значит, он ожидал от

человека невозможного. Около двадцати пяти лет тому назад я проводил

сексологическое исследование, и среди моих испытуемых оказалась

женщина, которая разуверилась в существовании бога только потому, что

у нее в голове не умещалось, как он мог изобрести такой

отвратительный, грязный, постыдный способ продолжения рода (сдается

мне, что сегодня мне вряд ли удалось бы столкнуться с такой женщиной).

Как это напоминает трактаты средневековых монахов, посвященные

трагической несовместимости их низменных телесных позывов (например,

речь заходила о дефекации) с высшими религиозными устремлениями их

духа. Сегодня наш профессиональный опыт дает нам право на

снисходительную улыбку при столкновении с такой причудливой,

надуманной проблемой.

Исстари глубинная природа человека считалась грязной, дурной и

варварской только потому, что некоторые ее отправления были определены

как нечистые и греховные. Если вы назовете нечистыми уринацию или

менструацию, тогда вам остается сделать один небольшой шаг, совершить

маленькую семантическую подмену, и все человеческое тело станет

источником греха. Так мужчина может испытывать угрызения совести и

стыд за свое естественное влечение к собственной жене - мужчина

чувствует <семантическую> порочность своих желаний, они порочны по

определению. В таком случае только смирение, терпимость по отношению к

реальному

Ценности

способны победить трагическую разъединенность между <есть> и <должно>.

Унитивное сознание. В идеальном случае то, что <есть>, то и

представляется ценным. Выше я описал, что такого слияния можно

добиться двояко - либо улучшая то, что есть, стремясь приблизить свои

качества к идеальным, либо снижая свои претензии к себе, приближая

идеальное к тому, что уже достигнуто.

Сейчас я попробую предложить вам еще один, третий путь к внутренней

гармонии, то, что я называю унитивным сознанием. Я подразумеваю под

этим способность человека к одномоментному постижению обеих сторон

каждого явления - как его уникальности, так и универсальности. Это

способность разглядеть в каждом явлении его индивидуальные

особенности, воспринять его со всей мощью и погруженностью, видеть его

одновременно <здесь и сейчас> и в круговращении вечности, или,

выражаясь более емко, увидеть общее в частном и сквозь частное,

увидеть вечность внутри мгновения и сквозь струящуюся пелену времени.

Или, пользуясь моей терминологией, - это слияние высшей реальности и

насущной реальности: способность воспринимать действительное сквозь

призму ценностного.

В этом нет ничего нового. Каждый, кто читал труды, посвященные

дзэнбуддизму, даосизму или мистике, знает, о чем я говорю. Не было ни

одного великого мистика, который бы однажды не попытался описать это

парадоксальное сочетание изменчивости, неповторимости конкретного

объекта, с одной стороны, и его причастности к вечному, сакральному и

символическому (вроде той же сущности Платона), с другой стороны. А

сегодня, в дополнение к этим трудам, можно вспомнить некоторые

описания научных экспериментов с психоделическими препаратами (работы

Хаксли, например).

В качестве понятного примера такого восприятия можно привести ощущения

взрослого при взгляде на ребенка. В принципе, каждый ребенок, когда он

вырастет, может стать кем угодно. В этом отношении его возможности

безграничны, и мы, глядя на него, видим, как он становится и тем, и

этим, - в некотором смысле мы видим, что ребенок уже является и тем, и

этим. Если нам дана хоть малая толика чувствительности, мы не сможем

не почувствовать все эти возможности и испытаем перед ними

благоговейный трепет. Именно этот ребенок может в будущем стать

президентом, гением, ученым или героем. И он действительно, именно в

эту минуту, когда мы смотрим на него, содержит в себе эти возможности,

они уже являются его неотъемлемыми качествами. Все разнообразие

возможностей, которые он таит в себе, является его истинной сущностью.

Каждый раз, хоть сколько-нибудь вдумчиво глядя на ребенка, мы не

сможем не заметить этого потенциала и этих возможностей.

Слияние действительного и ценностного

Такую же полноту чувств можно испытать, пристально всмотревшись в

любую женщину и в любого мужчину. Мы постигнем их сакральную,

божественную сущность. Даже сокрытая за скучной внешностью во многом

ограниченного человеческого существа, эта сущность выдаст себя

каким-то внутренним свечением, и любопытный наблюдатель обязательно

задастся вопросами: что дорого для этого человека, кем он может стать,

что он пытается поведать нам самим фактом своего существования, о чем

песня его жизни. (Разве сможет чувствительный человек, глядя на мать,

кормящую своего младенца, не испытать благоговейного трепета, разве не

заслуживают преклонения и уважения женщина, выпекающая хлеб, и

мужчина, грудью встающий на защиту своей семьи?)

Каждый психотерапевт должен именно так - унитивно - воспринимать

своего пациента, или никогда ему не быть хорошим терапевтом. Он должен

относиться к своему пациенту <безоговорочно позитивно> (Роджерс), то

есть всегда видеть в его личности черты уникальности и сакральноеT, и

в то же самое время не забывать, что пришедшему к немуза помощью

человеку чего-то недостает, что он несовершенен, что он должен стать

лучше*. Некоторая доля сакральности необходима в отношении терапевта к

пациенту, как бы ни шокировали нас порой его поведение или конкретные

поступки. Это та же самая философия, что движет людьми, борющимися за

отмену смертной казни, против варварских и унижающих человеческое

достоинство наказаний.

Унитивное постижение человека предполагает способность видеть в нем

как божественное, так и мирское; если мы не примем во внимание этого

универсального, вечного, бесконечного, идеального, символического

значения человека, наше восприятие несомненно редуцируется до крайней

степени, откуда уже один шаг до восприятия человека как вещи. Я бы

назвал это частичной слепотой. (Смотри ниже о <слепоте к должному>.)

Об унитивном восприятии стоит говорить еще и потому, что оно может

послужить техникой для одновременного постижения действительного и

ценностного, познания сиюминутной, конкретной данности в совокупности

с тем, что может произойти, что обязательно произойдет, к чему

устремлен

* Отголоски этой проблемы - стремление к цельности восприятия в

кажущейся противоположности точек зрения - можно отметить в самом

языке, особенно религиозном, теософском. Процитирую отрывок из письма

одной религиозной женщины: <Я вижу параллель между идеей смирения и

надежды и дихотомической идеей ("эгоизмальтруизм"), если понимать ее

как идею "действительное-возможное". Бог смиренно принимает и любит

нас такими, какие мы есть, но в то же время Он знает, на что мы

способны, и ждет от нас, чтобы мы оправдали Его надежды. Стремясь к

Богу, разве не должны мы уподобиться Ему и смиренно принимать

человека, как он есть, в то же время побуждая его не останавливаться

на достигнутом?>

Ценности

ход событий, устремлен как к желанному апофеозу, который не просто

может случится, но уже длится хотя бы потому, что желание его

действительно существует. С помощью этой техники я смогу кое-чему

научить; она дает возможность сознательного, намеренного сближения

<есть> и <должно>. Разве можно, читая Юнга или Илиаду, Кэмпбелла или

Хаксли, остаться равнодушным к прочитанному, не почувствовать слияния

слов и смысла? И не обязательно ждать высших переживаний, чтобы

прочувствовать чудный момент слияния <есть> и <должно>!

<Онтификация>. Мы можем иначе рассмотреть поднятый нами вопрос,

обратясь к другой грани проблемы. Практически любая насущная

активность (как и любая насущная ценность) может быть преобразована в

желанную активность (и соответственно в желанную ценность), если у

человека достанет мудрости, чтобы сделать это. Труд, принятый на себя

человеком для заработка, станет для него интересным и любимым. Даже

самая тупая, самая скучная работа, если она имеет хоть какой-то смысл,

может быть освящена и сакрализована (онтифицирована, трансформирована

из средства достижения цели в саму цель, в ценность как таковую). Этот

процесс очень наглядно представлен в японском фильме <Icuri>. Работа

клерка, скучнейшая из скучных, онтифицируется перед лицом близкой

смерти, когда человек заболевает раком - жизнь становится

Дата добавления: 2017-01-13