Приключения 2016 (2ч. 12 мин.) 1 страница

Ч. 54 мин.)

Ч. 43 мин.)

Декабря

КИНОЦЕНТР

Декабря

15:00 – 16:00

Грудня (субота)

Антон ТЮКИН

Антон ТЮКИН

Meals in Britain

According to a recent survey, the main meal of the day for most British people is the evening meal. Seven out of ten families with children sit down at a table for their weekday evening meal, not in front of TV, as many people think. For most British families, eating is the main social activity of the day.

But breakfast is different. Only one out of four have breakfast with other members of the family. The survey also reveals that the traditional British cooked breakfast of sausage, bacon, eggs and fried bread is disappearing. Only twelve percent of the population have a regular cooked breakfast. Most people now prefer cereal or musli, toast and marmalade and a cup of tea or coffee.

In different parts of Britain people call their meals by different names. It’s very complicated. For most people the main meal of the day is called dinner. But some families eat this at midday, others eat in the evening. People who have dinner in the evening have a small meal called lunch at mid-day, and people who have dinner at mid-day usually have another meal (which they call tea) between five and six o’clock or they have supper a little later.

For most people, breakfast is a bowl of cereal followed by toast and marmalade with a cup of coffee or tea. Some people have a cooked breakfast (often bacon and eggs) but this is not as common as it used to be.

Lunch is usually a very quick meal; most people have a sandwich or a light snack. Dinner may have two or three courses. First a starter (soup), then a main course with a meat or fish and finally a dessert.

It’s probably true that British food does not have a very good reputation among people overseas. In general, though, it has improved considerably in recent years.

There are still two main problems: vegetables and coffee. Vegetables are usually overcooked, and coffee is usually instant. Remember if you ask for coffee in Britain it will normally be served white. If you like coffee without milk you must ask specially for a black coffee.

Творческая автобиография:

Я - Тюкин Антон Викторович, родился 17 апреля 1972 года, 44 года, проживаю в городе Вологда, инженер. Пишу прозу, стихи, публицистику, драматические произведения.

Многолетний член литературной студии Г.А. Щекиной “Лист”, член литклуба вологжан “Ступени”. Традиционный участник поэтических фестивалей “Плюсовая поэзия” и “М-8”, регулярно проходящих в Вологде, участник семинаров поэзии, прозы и драматургии. Лауреат (1 место) конкурса “Мои города” литературного интернет-объединения (ЛИНТО) “Брусника”, Архангельского литературного музея и радио “Поморье” за сезон - лето 2014 года. Соискатель малой поэтической премии Евгения Капустина (декабрь 2014 года), автор вошедший в лонг-лист. Один из потенциальных лауреатов (вошёл в лонг-лист) премии имени О. Бешенковской в номинации поэзия (декабрь 2014 года), дипломант XII открытого поэтического конкурса “Отечества священная палитра” имени Поликарпа Шестакова (МБУК “Лысьвенская библиотечная система”, Управление культуры Лысьвенского городского округа, Литературно-поэтическое объединение “Родник”, Редакция газеты “Искра”, г. Лысьва, 4 мая 2015 г.). Дипломант Союза независимых авторов и соискателей ЗАО “Редакция газеты “Московская правда””, лауреат альманаха “Атланты” (август 2015 года). Дипломант Межрегионального фестиваля книги и чтения “КлЮкВа” в номинации “История города N” (г. Вологда, декабрь 2015 г.). Дипломант Межрегионального исследовательского проекта “Имена писателей в названиях улиц” (г. Вологда, декабрь 2015 г.). В августе 2016 года был включен в лонг-лист международного Волошинского конкурса среди поэтов. Конкурс был организован в рамках XIV Международного научно-творческого симпозиума "Волошинский сентябрь", проходившего в Коктебеле, посвящённого 85-летию создания Дома творчества писателей "Коктебель" и Году российского кино. Лауреат в номинациях "Гражданская поэзия" и "За стихи, тронувшие сердце" ежегодного литературного Конкурса "Скрёбовские чтения" (сентябрь 2016 г.). Дипломант Третьего международного литературного конкурса “Лохматый друг”, 2 место в номинации “Проблемы зоозащиты в России” (октябрь 2016 г.).

В декабре 2010 года с повестью “Шевченко” и циклом из четырех рассказов дебютировал в журнале “Вологодская литература” (№ 9, публикация получила редакционное название “Яблоневый сад”). В июне 2012 года в Вологде была опубликована фантастическая повесть ”Небо медное. Земля железная”. В декабре 2013 года вышла в свет вторая книга, фантастическая повесть ”Дикая песня”. Обе публикации были подготовлены к печати редактором Ниной Викторовной Писарчик.

Завершая разговор о вышедших книгах думаю, что стоит упомянуть, что на ежегодном конкурсе на лучшую книгу, изданную в Вологодской области “Вологодская книга-2012” и “Вологодская книга-2015”, проводившемся Вологодской областной библиотекой им. И. В. Бабушкина, книги “Небо медное. Земля железная” и “Весёлый пёс” были отмечены в номинации ”Лучшее полиграфическое исполнение издания”.

Стихотворные циклы, подборки стихов, публицистика были опубликованы в сборнике “Сорок ступеней навстречу. Стихи и проза вологодского объединения “Ступени” – к 40-летию со дня основания”, в журналах “Листва” (№ 9) и “Автограф” (№ 64), в коллективном сборнике стихов “Родная земля” (- Саратов: Издательство “Десятая муза”, 2014), в литературном журнале “Союз писателей” (№ 6/2014 - Новокузнецк), в литературном арт-журнале “Рефлексия абсурда” (выпуск 6/2014), в литературно-художественном журнале арт-проекта ОСА “Эффект сближения” (№1, март 2015). В феврале 2015 года под редакцией Архипова Валерия Дмитриевича и Писарчик Нины Викторовны вышел первый сборник стихотворений “Весёлый пёс” (- Вологда, 2014). В 2015 году в альманахе Литературного интернет-объединения “Брусника” напечатана подборка стихотворений (1 место и приз ред. коллегии конкурса “Брусника. Мои города”). В альманахе “Атланты” (Союз независимых авторов и издателей, Москва - 2015), посвящённом 70-летию Победы в Великой Отечественной войне 1941-45 гг. вышла стихотворная публикация автора. Опубликована подборка стихотворений в литературно-художественном журнале “Вологодский лад” (№2, 2015 г.).

Занимаясь многолетней литературной работой, пришел к выводу, с целью творческого совершенствования художественного мастерства, плодотворного общения с коллегами по перу, о необходимости вступления в Российский союз писателей. Член РСП.

Тюкин Антон Викторович

Адрес: 160009, Россия, город Вологда, площадь Бабушкина 6 – 21;

Контактный телефон: [phone];

Е – майл: [e-mail], [e-mail]

Выполнение условий конкурса:

Моя ссылка на анонс конкурса, который я разместил: https://vk.com/id99661114

Хочу принять участие в Международном конкурсе одного рассказа LITER-RM.RU». С условиями конкурса ознакомлен, согласен.

Номинации, в которых принимаете участие и названия произведений:

«Фэнтезийный рассказ или сказка»: «Федька и чёрт. Сказочка», рассказ

Конкурсные (-ое) произведение (-ия):

ФЕДЬКА И ЧЁРТ. СКАЗОЧКА

Давным – давно все это было, при царской еще власти, жила – была на свете некая баба. И звали бабу ту Клавдия Агафоновна. А еще была та баба в пору ту молодой и статной, проворною хозяйкой у красивого и молодого лесника Ивана. А жили молодые в Городецкой волости, лесной, да далекой русской, северной губернии. Дом у хозяев был не бедный, не избушка на курьих ножках, да и хозяйка в нем - не Бабушка Яга, а молодая и красивая. И хозяин в доме том, был Иван, под стать своей сударушке. Молодой и здоровый был детина.

Иван леса казенные, царевы то есть, стерег от мужицких порубок, да от разбойных, звериных пострелок, потому, как леснику и полагалось, имел ружье и форму лесникову. Френч имел, фуражку, шинель c большими, медными загербованными – заорлиными пуговицами, в которой он ходил на охрану в те городецкие леса. Иван лес охранять от мазуриков ходил, а царь за то Ивану денежку платил.

Вот так Иван сперва царю служил. Служил, служил. А после, взял, да и женился. Женился на сударушке своей, на Клавдии. А та возьми да и роди Ивану двух дочерей, Архелашу и Настеньку… Говорят, что были и другие деточки у них, да умерли они тогда еще совсем - совсем маленькие. Смерть детишек в те года стародавние прибирала ох как много…

Вот так и завел лесник - Иван семью. И женился Ваня наш весьма удачно. В жены взял Иван наш дочку местного, деревенского богатея, рыжебородого хитреца – мельника Агафона. Богатый был у Агафона дом. Да и хозяйство справное. И все – бы хорошо, только вот болтали, что на тихой водяной мельнице у Агафона этого, у Агафона - мельника черти бегают в колесе…

* * *

Как – то раз, еще задолго и до войны германской, напившись пьяным водки - монополки в дым, в деревенском кабаке поденный агафонов работник, Кривой Федька божился, что вошедши раз на мельницу со свету, увидал через спицы вертящихся – крутящихся водяных колес наглую, ухмыляющуюся, и как – бы козью морду с патлатой бородой и длинными, витыми рожками.

Сперва опешил Федька – откуда козел в колесе? А после… А после показалось Федьке вдруг, что на козлиной морде растет еще свиное рыло, а в чертах морды – рыла странного, нелепого создания проглядывалось вдруг что – то и мужицкое, довольно грубое, но все - же человечье…

Боязно. Ох, боязно вдруг стало Федьке в этот миг… Будто холодом могильным запахнуло в душу вмиг. Мураши мигом побежали под мужицкою рубахой… Он потряс головой. И подумалось работнику тому: – Ну, может показалось, со свету – то зашедши в тьму?.. Наломишься у Агафона ворочая мешки мучные целый день. На солнце голову в жару враз напечет. А тут зашел, и вмиг, как в реку занырнул в бревенчатый и деревянный полумрак. Вон вода журчит, ходят механизмы … Потряс, значит, Федька головой, глаза зажмурил, да разжмурил снова. И видит, что противная харя уже подле него самого!

* * *

Существо не спеша подошло к мужику и вдруг неожиданно резко поднялось и встало подле Федьки на задние, кривенькие козьи ножки и гордо выпятило вперед волосатую, узенькую грудь. А ростом оно было не велико, доходя Федьке макушкою своей едва до подбородка. Голову и рожу имело существо, как я уже сказал, напоминающую козью, да и одновременно уродливую, мужикову или обезьянью. Но более все – же напоминала рожа та козла? Да, или нет? - В том Федька после уже сомневался… Разглядывать подробно то существо ему не очень – то хотелось. И стоять подле него было боязно. И смотреть было боязно, и даже вспоминать потом увиденную жуть было как – то жутковато… Только и вспомнил Федор, что нос на морде у того создания был не узенький, как у козы, а в широченный, поросячий пятак. А еще, говорил Федор, вспоминая тот день в кабаке, что рога и уши имело существо большие и по форме своей, козлиные, тельце хиленькое, грудку слабую и худосочную, покрытую серой, негустой, светло – серой и даже с сединой заметной кое – где, длинной шерстью. На передних конечностях оно имело как - бы обезьяньи, неуклюжие, черные, морщинистые руки, а пониже ребристой спины, над копчиком худого и впалого зада рос у него довольно тощенький, как - бы телячий хвост. Воняло существо довольно крепко. Несло от него нестерпимо и разило смрадно за версту солдатскими нестиранными, потными портянками и вонючнейшей козлятиной.

От безобразного вида того существа, да от его поганого духа, Федька сперва отшатнулся, и в ужасе, бросился к незатворенной двери, стремясь скорее выскочить из нечистого, мельничного места на двор, на свежий воздух, прямо в яркий, солнечный и летний день. Но существо одним стремительным, козлиным прыжком опередило мужика и встало на пороге, преградив Феде путь к спасению. Потом оно исподлобья как – то особенно злобно зыркнуло на Федора вдруг налившимися кровавой злобой маленькими и холодными глазенками, и по – козлиному бодливо выставило вперед бодливую, грозную, рогатую голову.

Пропал! Совсем пропал!.. – подумал Федька. И вдруг он вспомнил – Надо только вмиг перекрестится… Тогда нечистый сам вмиг пропадет, морок сгинет…

Потом он как – бы с ступоре и как при ночном кошмаре, как сам не свой, затекший, замороженный, и как во – сне… попробовал пошевелить вдруг ставшей ватной, неподвижной плетью висящей подле правого бедра рукой. Свинец… Не рука, а свинец, литой свинец свисает у него с широкого и крепкого, мужичьего плеча. Сейчас самое главное дело для Федьки, это поднять ее, непослушную свою, противно задеревенелую ручищу до груди. Потом до лба. А после, вниз. Потом, справа повести налево… Но… вот, никак. В руке у мужика, как веса в пуд. Но все – же он ей и … пошевелил… Затекла ручища мужикова, а вроде, все – же слушается… Тяжело потянул Федор ручищу свою здоровенную вверх, и донес до середки широкой, потной груди…

Существо пронзительно взвизгнуло легко подпрыгнув на месте. Потом оно резко вытянуло вперед свою шею, нагнуло свою уродливую голову, и пошло наступать вперед на Федора. Федор отшатнулся. Со страхом стал задом пятиться, стараясь в ужасе забиться в самый темный, паучий угол мельничного сруба, стараясь в накатившем холодной волной смертном ужасе вдавить свое немалое тело в почерневшие, древние бревна.

Вдруг неожиданно существо остановилось, дыхнуло смрадно мужику в лицо и тоненьким, противным, насмешливо – глумливым и блеющим голоском с каким – то посвистом и хрипом произнесло по – русски:

- Не крестись Федька – рука отсохнет!

От неожиданности Федор еще сильней втиснулся спиною в угол. Уперся. А уже после заорал дикими, матерными словами, костеня до седьмого колена в бога – в – душу – в бабушку – и в мать сам не ведая кого, потом завыл, заплакал, заскулил как раненный зверь в смертный свой последний час.

- Все, конец! – пронеслось тогда в голове у Федора. Прошиб холодный пот, и вся жизнь быстрым, курьрским поездом проскочила пред его глазами. Припомнил он тогда всего себя, от самого бесштанного своего малолетства и до сего последнего денька. – Вот и погибель пришла моя! – застучала, забилась кровь тяжелым молотом во вдруг ставшей неожиданно такой ясной и легкой, мужиковой голове.

* * *

Черт, а это был он, подошел поближе к мужику, встал перед Федькой и говорил с ним. И цедил слова, словно через козьи зубы, и как через губу, глумливо, шепеляво и развязано – нагло, как урка - уголовник, стал вести свою речь:

- Ну че, мужик, спужался! Испотел, чумаз сиволапый, лапотник! Черта спужаля! Чай, батюшку то не приметил… Ой – ой – ой! Какие страхи!! Бр! А черт – то, батюшка, завсегда, завсегда подле вас, сиволапых, и шляется! И в избе у вас под лавкой, да под столцем, и в овине с овцечечками, и в скотнике с телком да с хавроньей. И с козочками… Ты на Машке лежишь, а черток за печкой сидит! Завсегда так бывает! Завсегда – завсегда! И везде мы – черти с Вами! И всегда мы с Вами! И в избе, и в кабаке, и в лесу, и в городе не ярмарке! Везде! Всегда! Так и знайте, люди! Бу! Вот какие мы!.. А ты черта не приметил! Нехорошо, Федя, друг сердечный! Ой, как нехорошо! Нехорошо! – сказал черт и криво ухмыляясь и противно щерясь, и кося красноватыми глазенками, стал своим коротким, черным и кривым, обезьяньим пальчиком как – бы шутя и издеваясь грозить Федору, как нянюшка шутя грозит, порою, непослушному дитю.

- Неужели – же и в церкви Божьей? И там, неужто, тоже?.. – немного отойдя от ужаса, спросил Кривой Федька у сего странного создания.

- И в церкви, и в церкви иногда… – захихикал черт – вот у вас в Конищево живет знатный поп Епифан. Требы по четыре дня, чай, не служит. С полицмейстером водку пьет. А как скотиной пьяною напьется пьян, тогда то псалмы Давида нараспев поет, то про ямщика, то про ухаря – купца похабщинку! Уж попадья – то с ним боролась, грозилась ему все по – начальству про безобразия в епархию жалобу писать. Ну, он ее тогда и побил… Жена да убоится мужа!.. Правильно! Правильно! Это все по - нашему! По – чёртовски! Кто слово скажет – тому в морду! В морду! В морду бей! Так нас, чертей, и Вельзевул сам учит!.. А то все кричала: – Грех, грех!.. - Пьянство, ложь, убийство, драчки!.. Что людям грех – то черту в радость!

- А чего тебе от нас - то надо? – со страхом выдавил из пересохшего рта мужик Федор.

- А чего с вас, дураков возьмешь? Только – питание! Мы ведь черти, это ведь не вы. Вы люди - звери, травы, злаки разные там жрете, мясцо с других зверей дерете, рыбин гложете, да и друг – друга кое – где и кой – когда. Иногда и такое меж Вами случается… Чёрт – не зверь, не скотины, и не хищные. Мы – не Вы, сиволапы! Черт есть бес, а бес есть дух. Дух противник, и дух - брат всякому делу нечистому, дух злобы поднебесной. И чем Вы проживаете подлее на Земле, тем нам кушать от дел Ваших слаще, да вкуснее. Страсти, страхи, глупости – нам духам – бесам все это на столик только и тащи! Ложь, насилие и воровство, непотребство всякое, особо, ежели еще и со смертоубийством да с грабиловкой, то вообще у нас – самое любимое. Так – то, мужичек!

- А где ваше царство, и кто у вас царь? – спросил немного осмелев у черта Федор.

- Царство наше велико. Вся Земля. Почитай везде, где Вы, людишки, Землю топчите, да за головами ближних охотитесь, да за златом и прибытком всяким рыщите. Вот ты дивишься, что черт с тобой по – русски говорить вдруг смог. Не дивись. C русским мы по – русски говорим, c турчиной – по - турчинскому, c англичанином – по – англицки. И с немчурою мы – по – ихнему, и с тарабарином – по – тарабарски. Мы вся могём. А почему? А потому – что голос наш слышите Вы не ушами! Нет! Сердцем, сердцем Вашим слышите Вы бесов! Так вот было и испокон. Вот помню раз. Сад один. Мужик и баба, голые. И змеюка такая огромная… Ты ведь слышал, поди?.. Было дело!.. Так вот, всех – то мы знали, всех и знаем, кто под Солнцем на своих двоих уже ходил и отходил свой век, и ожидаем новеньких. Всегда. Всегда от всех мы жрем. Ну… почти от всех… Примечаем, отмечаем, и многих к себе в конце дороженьки мы в гости ждем! Прямо в ад глубокий, жаркий да в ледяную преисподнюю!.. Царь наш Сатана Великий сидит там на троне, а трон – на море огненном. А посреди моря того - гора, гора высокая, вся из костей да черепов человеческих. Вокруг Сатаны, конечно, свита, из чертей собачьих свита. – Шутка! Шуточка! – У собак и лошадей – нет ни Бога, ни чертей. Они в рай за так идут, без молитв и покаяний. Чисто несознательно. Только Вам, людишкам, черти и положены! А почему? Ты мужика того голого да его бабу потом расспроси! Они тебе расскажут, когда у нас с ними повстречаешься... И так, Сатана восседает на горе, а вокруг его огромною ордой мы – черти - бесы! А кругом красота – красотища! Вкруг всего нашего острова, сколь ты не пялься в даль, за багрово – красный горизонт и темень, сколь не проглядывайся сквозь дым и копоть, все море, море, море из горящего огня, вздымающегося вверх к беззвездной и безлунной страшной, черной черноте с пылающих глубин огромнейшими языками пламени. А в огне том – все люди, люди, люди, люди… Миллионы миллионов. Беленькие, желтенькие, черненькие… Без числа и без всякого счета. Вот так у нас людишек и от века в век встречать в аду заведено. Как заведено, так мы их и встречаем! – сказал черт, потом брезгливо покривился и сплюнул в сторону. Плевок, вылетев из смердящей пасти шлепнулся на доски пола и зашипел. А черт между тем продолжил: - Вот какая, Ваня, у нас там красота – красотища! Так вот у нас в аду - преисподенке грешники да грешницы и маются, горят, визжат, поперек себя ломаются. И все голенькие! Хи – хи – хи! – захихикал черт. А потом вдруг как – то посерьезнел неожиданно и сказал Федьке уже без явного придурства и смешков: - В скором времени будет у нас, у бесов и чертей, пир на весь мир. Идет – грядет война большая, вам, людям, горюшко, а нам, чертям и бесам – прямо мать родна. Будет, будет нам, чертям, и сладкий харч, и винцо, и закусочка. А вам, людям – человечкам, только горе, смерть и кровушка великая! И как речка потечет тогда кровушка, как реченька широка и глубока будет Ваша кровь, и бережков у той реченьки Вы не увидите. И так – четыре годика. А опосля немного времени и еще годочков шесть. И между ними в двадцать с лишним годиков – все реченьки и реченьки, и реченьки. И в каждой из земель земных своя такая реченька польется. В какой земле, как ручеек, а у Вас, как Волга – матушка. Как Волга полноводная наполняется весной… И кто речку ту переплывет, тот потом другим уж посуху пойдет, а кто не переплывет да тонуть начнет, потому - что захлебнется или плыть не переможет, тот навеки уже пропадет, и все дела его, и род человечка того упадет навсегда безвестье, будто и на свете тех людей не жило… Наступает время. Да уже и не время даже. Уже просто пробил час… Вот ты меня боишься… А сам слушаешь. Слушаешь! А почему? А потому – что я, чёрт правду знаю! Знаю я, как времена те тяжкие перемогать и реку ту переплывать! Ты меня только слушай, да почаще! Я сам к тебе после приходить начну… Только ты уж мне тогда и не противься. Можно ведь и в лихие времена даже очень весело пожить! И разжиться даже! Если делать все умеючи! Если с Сатаной в душе, и с чёртом в сердце! Хочешь жить – иди, Федюня, с нами! Мы не подведем! Мы от погибели да на гульбу, да от горя на веселье зовем не каждого… Ох, не каждого, Федюня, дорогой… - так сказал тот чёрт, а потом спросил у мужика – работника и еще – А пойдешь – ли c нами, Федька?

Испугался Федька смертно предложения того, еле на ногах стоит, от страха снова в стенку вжался.

Мотнул черт рогатой головой, снова сплюнул на пол, злобно зыркнув на прощанье красными глазенками, а после завизжал, завыл, как пес, завертелся вьюгою на месте. И вдруг исчез…

Вдруг из всех углов словно навалилась на работника - Федора и как – бы вползла в его самую душу какая – то черность - темнота и промозглая сырость. В тот – же миг темно и непроглядно стало в старой мельнице… Себя не помня, выполз, вылез с мельницы, как неживой, работник Федор на хозяйский двор. Смеркнулось. Стоял июль. На небосклон выкатилась из – за тучки бледная и полная луна, освещая все окрест своим неверным светом. Темные силуэты крон деревьев чертили по небу свой таинственный, ночной узор Пронзительно прокричала, пролетев в ночи, какая – то большая, беспокойная птица…

В этот лунный вечер Федор не помнил, как добрался до своей избы, а дошедши наконец – то до дому вошел сперва в сени, а потом в горницу и не с кем ни говоря не слова, и не сняв с себя даже и дневной рубахи, свалился на кровать и забылся до утра беспокойным, тяжким сном.

* * *

А через месяц русский царь объявил мобилизацию. Молодой студентик Гаврила Принцип, член сербской, националистической организации “Молодая Босния” выстрелом из револьвера в убил наследника австро-венгерского престола Франца Фердинанда и его жену во время их визита в городок Сараево. Рука Гаврилы Принципа не дрогнула. Пуля угодила точно в цель. Австрийский император Франц Иосиф потребовал выдать убийц на суд в столичный город Вену, а после все требовал впустить австро - венгерских следователей в Сербию, куда бежал убийца. Правительство двора Карагеоргиевичей – говорило – “нет”, и “нет”… Потом австрийские войска перешли сербскую границу и стали резать мирных сербов. За сербов заступился Петербург. Потом германский кайзер Вильгельм Второй поддержал своего приятеля австрийского императора, старого Франца, а русский царь Николай Второй – друзей Карагеоргиевичей. У русского царя уже был на тот момент заключен военный договор с английским королем Георгом и французским премьером Жоржем Клемансо. А у германцев и австрийцев – с турками… Так огромадный, тяжелый маховик европейской истории медленно, но верно прошел свой первый, кровавый оборот нового, железного, грозного века…

Потом духовые оркестры рвали сырой станционный воздух “Прощанием славянки”, и красные, товарные вагоны уносили на германский фронт все новых, новых и новых русских мужиков, а ревущие русские бабы бежали вдоль путей за этими товарными вагонами, упрямо уволакиваемыми черными, злыми свистунами – паровозами в промозглые, тревожные, осенние дальние дали.

* * *

Иван был призван в действующую армию и попал на фронт. Воевал в четырнадцатом с австрийцами в Карпатах, брал крепость Перемышль. Отослал жене Клавдии и двум дочкам, Архелае и Анастасии бравую фотокарточку с сентиментальной, стихотворной строчкой на плотном, с какими – то причудливыми клеймами и вензелями коричневатом, картонном обороте, строчкой, сочиненной местным полковым а еще раньше просто деревенским поэтом – самоучкой, молоденьким солдатиком, старавшимся во всю и для своих собственных, и для товарищеских писем, и погибшим вскоре глупо и нелепо от случайной, шальной пули, незадолго до наступления светлого праздника, дня Рождества Христова, в пятнадцатом. Вскоре после этого погиб и лесник Иван.

Клавдия осталась одна, на руках с двумя детьми. Высокая, статная, сухая, в черном, траурном, платье. Испытания и накатившее горе не сломили молодую женщину, только сделав ее сильнее духом, и суровее. Став вдовой, она до самой революции умела крепко вести дом и все взвалившееся на нее немалое хозяйство. C дочерьми своими Клавдия вела себя порой довольно деспотично. Так, старшая дочь Настя, после ссоры с грозной матерью, по неясным деревенским слухам, дошедшим до нас через шепот сплетников - соседей, убегала из дому зимой в самый лютый мороз босиком по снегу прямо к деду Агафону в деревню Конищево.

За резкость и суровость нрава ее боялись мужики – работники. К тому – же поговаривали, что дочка богатея - мельника, у которого на мельнице ох нечисто, тоже знается с нечистой силой и вообще она просто - таки ведьма. И подтверждения тому имелись. Ведь Клавдия и в самом деле умела лечить самые разные хвори народными заговорами, да еще ко всему тому – была и известная на всю округу травница. К тому – же, а еще в ее доме совсем не было икон, да и в церковь она никогда не ходила. Потому никто из ее соседей так и не мог сказать, верует – ли Клавдия в Бога, а ежели и верует, то в какого Бога верует и как.

Поговаривали, что лесник Иван в последний год перед войной стал яростным ревнителем учения писателя Толстого – толстовцем, сам стал, да и жену вскоре обратил в свою новую веру. Впрочем, как нам видно, Иван толстовцем стал каким - то не последовательным, так как на войну с германцами он все – же пошел и сложил там голову за русского царя и православное Отечество…

* * *

Сырая, мартовская смута и октябрьский, буйный ураган навсегда сломали, смяли, скомкали размеренную жизнь тех до того хоть и нелегких, но все – же мирных мест. В навалившуюся смуту, в восемнадцатом году появился в Конищево комбед, а председательствовал в нем бывший агафонов поденщик, Федька, дезертир, сбежавший незадолго до событий Октября семнадцатого с фронта. Собрав ватагу из деревенских огольцов федькины комбедовские “комиссары” занимались, в основном, только заседаниями в федькиной, комбедовской избе, откуда вечерами слышалось нестройное пение нетрезвых, мужских голосов и какие – то крики. Но это было – бы все еще ничего. Но кроме буйных криков, лихих песен и удалых, разбойничьих попоек, конищевский комбед вскорости занялся реквизициями, а попросту сказать, грабиловкой вещей и продовольствия в свою собственную пользу, а также в пользу городских своих товарищей. С винтовками, украденными с фронта, врывались эти молодцы в дома как - будто с обысками, а по ходу дела тащили у хозяев вещи, какие только были им нужны. Ну, лично им, и этим, городским, которых они звали “пролетарии”. Тащили комбедовцы все, что “пролетарии” вот эти от комбедовцев требовали в свой Устьрятин, попутно разрешая не забывать себя любимых…

Работа по грабежу сельчан у Федьки и его дружков шла справно была комбедовцам по нраву. В этом темном, и еще совсем недавно в местах тех стыдном деле они не гнушались ничем. Так известен стал как раз тогда, на всю округу печально – анекдотный случай, про то, как федькиной избе - штабу печально знаменитого комбеда понадобились крепкие двери. Разбойные “революционеры” побаивались местных мужичков, особо когда на дворе становилось уже темновато… Двери и покрепче были им теперь, после стольких безобразий и бесчинств вот уж очень как нужны. И тогда эта федькина компания не нашла дверей всей деревне лучше, чем у избы погибшего Ивана, то есть у избы вдовы Клавдии, к которой те вскорости они и подъехали в подводе всей своей комбедовскою бандой и сорвали их с родных петель. – Двери богачей реквизированы в пользу революции! - так сказали огольцы ошалевшей от такой безмерной наглости хозяйке.

* * *

В смутное то время по деревням шастало много разной городской, грабильной рвани. Наезжали на Конищево не раз устьрятинские продотрядовцы. За хлебом и за фуражом для лошадей, за “лишними вещами” – тулупами и валенками для Красной Армии … да за всем, чего только не скажи и чего ни вспомни. Не раз эти шайки заходили и во вдовин, в клавдиин дом, и что – бы не умереть одной на руках с двумя детьми с голоду, приходилось Клавдии в ту пору научиться лихо гнать самогон и угощать им заезжих красных, городских грабителей, умоляя отступиться от излишнего, домашнего разора …

Дата добавления: 2017-01-13