Л. М. Леонидову. Дорогая и горячо любимая

Л. Я. Гуревич

14 марта 1929

Дорогая и горячо любимая

Любовь Яковлевна!

Это первое письмо за время болезни, которое, к слову сказать, я пишу потихоньку от докторов (если не считать записки, которую я написал студийцам в день премьеры "Бориса Годунова").

Пишу лежа и потому плохо -- простите.

Я очень соскучился о Вас. Не знаю, когда мы с Вами увидимся. Вы сильно заняты и прихварываете, я же еще не настолько окреп, чтобы можно было говорить о волнительных делах и вопросах, без которых не может обойтись наше свидание.

Вот почему я пишу.

Потребность говорить с Вами забродила во мне давно. С того момента, как мне впервые показали новое издание моей книги ¹. В этом издании я не повинен. Это всецело дело Ваших рук. Тем больше у меня потребность благодарить Вас без конца. Не знаю, как и чем отплатить Вам за все, что Вы делаете для меня. Конечно, под Вашим непосредственным наблюдением книга вышла чудесно. Всем она нравится, даже больше первого издания, которое тоже удалось на славу.

Я заказал Рипси особо переплетенную книгу для Вас и пришлю ее, лишь только она будет готова. Спасибо огромное, искреннее, дружеское за великую помощь. Если бы не Вы и не Ваша постоянная поддержка и ободрение, я бы не написал этой книги. Вы -- моя крестная литературная мать.

Вот и теперь, при втором томе², я не могу обойтись без Вас, без Вашей критики.

Я пишу это не для того, чтобы заставить Вас отвечать мне. Я знаю, как Вы заняты, как Вам нездоровится, как Вас измучил Филиппов и КR, что вы все там, в Академии ³, сейчас переживаете.

Поэтому я умоляю Вас не отвечать мне. Просьба моя в другом, а именно: скоро я уеду за границу и там буду работать. За это время, несмотря на самые исключительные условия, которые создались для писания в моем теперешнем полном уединении, -- мне трудно работать, по крайней мере писать новое. Я могу только подбирать, систематизировать то, что уже написано. С грехом пополам я слепил более или менее прилична две главы, самые трудные для меня: Аффективная память и Общение. Они нуждаются в переработке, в больших поправках, добавлениях. Тем не менее приблизительный характер того, что будет, можно по этим черновикам себе представить.

Если у Вас будет время, просмотрите их и при свидании (а не письменно, умоляю не утруждать себя этой работой) скажите мне откровенное, строгое, беспощадное мнение.

Больше всего меня смущает то, что я не знаю, кому я пишу? Специалистам или большой публике?

Конечно, мне бы хотелось быть понятым последней, т. е. большой публикой. Я для этого стараюсь быть общедоступным. Но не могу понять, удастся мне это или нет.

Другая беда в том, что мне кажется, что книга выходит скучной, после первой книги. Причина понятна. Там воспоминания, здесь -- грамматика. Но разве этим интересуется читатель? Для него и грамматика должна быть забавной, иначе он не будет ее читать. Может, сама форма дневника скучна. Факт в том, что, стоит мне [начать] перечитывать написанное, и я сплю и злюсь на себя.

Обнимаю Вас дружески и нежно. Очень хочу свидеться. Люблю Вас искренно и очень высоко ценю. Елене Николаевне ⁴ мой душевный привет.

Ваш К. Алексеев (Станиславский).

Чувствую я себя пока не очень бодро. Замучили перебои. Никак не могу поправиться, чтоб уехать на тепло.

Баденвейлер

19 июня 1929

Дорогой Леонид Миронович!

На время моего отсутствия очень прошу Вас поруководить репетициями "Отелло", если таковые будут происходить ¹.

Очень важно, чтоб вначале не свихнуться с верного пути сквозной линии.

До окончания постановки "Воскресения"² Илья Яковлевич³ будет занят, и постановочная часть и монтировка, очевидно, не будут еще начаты.

Обнимаю Вас.

Что сказать о здоровье? Кажется, я поправляюсь. Но процесс этот идет так медленно, что я его не замечаю. Во всяком случае, от берлинских простуд я оправился.

Обнимаю Вас и искренно желаю отдохнуть получше.

Любящий Вас К. Станиславский

19--VI--929

Дата добавления: 2017-01-13