Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Table of Contents 31 страница




Возникла пауза.

— Но ведь она умела прощать, — удивился Северус, — иначе почему впоследствии она стала девушкой того хулигана? Скажите мне, почему она простила хулигана, а не того, кто был обижен?

Гарри пожал плечами.

— Навскидку, потому, что хулиган сильно ранил кого-то другого, а обиженный хоть и слегка, но ранил её. В общем, по какой-то причине для неё это оказалось гораздо менее простительным. Впрочем, стоит ли копать слишком глубоко? Был ли хулиган красив? Или богат?

Возникла очередная пауза.

— «Да» по обоим пунктам, — ответил Снейп.

— Ну вот и ответ, — кивнул Гарри. — Я никогда не учился в старших классах, но мои книги говорят о существовании определённого сорта юных девушек, которые будут в ярости от единственной обиды, полученной от бедного невзрачного паренька, но которые могут найти место в своём сердце для прощения богатого и красивого хулигана. Другими словами, она была поверхностной. Передайте ему, кто бы он ни был, что она не стоит его. Ему нужно преодолеть это чувство и двигаться дальше, встречаясь с девушками, которые не столь прелестны, сколь содержательны.

Северус сверлил Гарри взглядом, его глаза сверкнули. Улыбка погасла, и хотя лицо Снейпа дёрнулось, ему так и не удалось её вернуть.

Гарри забеспокоился.

— Э-э-э, не то чтобы у меня самого был опыт в этой области, по очевидным причинам, но я думаю, что мудрый советчик из моих книг сказал бы именно так.

Снова молчание и снова сверкание глаз.

Возможно, это подходящий момент для смены темы.

— Так я прошёл вашу проверку? — спросил Гарри.

— Думаю, — промолвил Северус, — между нами более не состоится разговоров, Поттер, и с вашей стороны будет чрезвычайно мудро никогда не касаться сегодняшней темы.

Гарри моргнул.

— Не могли бы вы сказать, что я сделал не так?

— Вы оскорбили меня, — сообщил Северус, — и я больше не доверяю вашим познаниям.

Застигнутый врасплох Гарри не отводил глаз от Снейпа.

— Но вы дали мне совет из лучших побуждений, — продолжил Северус, — потому и я дам вам искренний совет.

Его голос был почти абсолютно ровным. Как струна, несмотря на огромную тяжесть, подвешенную к её середине, натянутая ровно благодаря миллиону тонн веса, приложенного к её концам.

— Сегодня вы чуть не умерли, Поттер. В будущем никогда не спешите делиться своей мудростью, пока не будете точно понимать, о чём говорит ваш собеседник.

Разум Гарри наконец-то уловил связь.

— Так это вы...

Он заткнул свой рот, когда «чуть не умерли» дошло до него. На две секунды позже, чем нужно.

— Да, — ответил Северус, — я.

И ужасное давление вновь захлестнуло комнату, как будто они оказались на дне океана.

Гарри не мог дышать.

Проиграй. Сейчас же.

— Я не знал, — прошептал Гарри, — Прос...

— Нет, — оборвал Северус.

Гарри стоял в тишине, его разум судорожно искал варианты. К сожалению, Северус стоял между ним и окном, падение из которого не убьёт никакого волшебника.

— Ваши книги предали вас, Поттер, — промолвил Северус, тем же голосом, ровно натянутым чудовищной тяжестью. — Они не сообщили вам кое-что очень важное. Из книг невозможно научиться тому, что значит потерять любимого человека. Это просто невозможно понять, не пережив самому.

— Мой отец, — прошептал Гарри. Это была его лучшая догадка, единственное, что могло его спасти. — Мой отец пытался защитить вас от хулиганов.

Жуткая улыбка растянула лицо Северуса, и он двинулся к Гарри.

К нему и мимо него.

— До свидания, Поттер, — обронил Северус, не оглядываясь. — Отныне мы мало что можем сказать друг другу.

Рядом с углом коридора он остановился и, не поворачиваясь, сказал последнюю фразу.

— Ваш отец был тем хулиганом, а что ваша мать находила в нём, я никак не мог понять до сегодняшнего дня.

Он ушёл.

Гарри повернулся и подошёл к окну. Его дрожащие руки легли на карниз.

Никогда не давай мудрых советов, пока не будешь точно понимать, о чём говорит твой собеседник. Понял.

Какое-то время Гарри глазел на облака и на лёгкую морось. Окно выходило на восточную сторону, был день, и даже если бы солнце виднелось через облака, Гарри не смог бы его увидеть.

Его руки перестали дрожать, но грудь всё равно будто сжимали металлические обручи.

Значит, его отец был хулиганом.

А его мать была поверхностной.

Возможно, они переросли это. Хорошие люди, вроде профессора МакГонагалл, похоже, высоко их ценили и, наверное, не только из-за их героической жертвы.

Конечно, это было слабым утешением для одиннадцатилетнего мальчика, который вскоре превратится в подростка и уже задумывается, каким именно подростком он может стать.

Так ужасно.

Так печально.

Какая у Гарри отвратительная жизнь.

Узнав, что его биологические родители не были совершенны, пожалуй, он имеет право похандрить, жалея самого себя.

Возможно, ему стоит пожаловаться Лесату Лестрейнджу.

Гарри читал про дементоров. Холод, тьма и страх окружали их, они высасывали все счастливые мысли, и в этой пустоте оставались лишь худшие воспоминания.

Он мог вообразить себя на месте Лесата, знающего, что его родители проведут в Азкабане всю жизнь, там, откуда никому не удавалось сбежать.

Наверное, и Лесат представляет себя на месте матери, в холоде, тьме и страхе, наедине со своими худшими воспоминаниями, даже во сне, каждую секунду каждого дня.

На мгновенье Гарри представил своих маму и папу в Азкабане, окружённых дементорами, высасывающими их жизни, вытягивающими счастливые воспоминания об их любви к нему. Только на мгновенье, прежде чем воображение выбило предохранитель и вызвало экстренное выключение системы, попросив больше никогда не воображать такое.

Правильно ли так поступать с кем-либо, пусть даже со вторым злейшим человеком в мире?

«Нет, — отозвалась мудрость книг Гарри, — только если нет другого выхода, любого другого выхода».

И если система правосудия в мире волшебников не была столь же совершенна, как их тюрьмы (принимая во внимание всё, что было известно Гарри, это казалось довольно маловероятным) — где-то в Азкабане находился совершенно невиновный человек и, возможно, не один.

В горле у Гарри засаднило, в глазах появилась влага, он захотел телепортировать всех узников Азкабана куда-нибудь в безопасное место и вызвать с неба огонь, чтобы стереть это ужасное место с лица земли. Но он не мог, потому что не был богом.

И Гарри вспомнил слова, сказанные Квирреллом под звёздным небом: Иногда, когда мне становится особенно ненавистен этот испорченный мир, я задаюсь вопросом: может, где-то там, вдали, есть более подходящее для меня место? Но звёзды так далеки... И какие бы сны я увидел, если бы спал так долго?

Сейчас этот испорченный мир казался особенно ненавистным.

Но Гарри так и не мог до конца понять слова профессора, словно то был голос пришельца или Искусcтвенного Интеллекта, кого-то, кто был устроен настолько по-другому, что мозг Гарри невозможно было заставить работать в таком режиме.

Нельзя покидать родную планету, пока на ней есть такое место, как Азкабан.

Нужно остаться и принять бой.

Глава 28. Редукционизм

Всё, что может пойти к Роулинг, пойдёт к Роулинг.

— Ладно, — сглотнул Гарри. — Всё, Гермиона, достаточно, можно прекращать.

Белые сахарные таблетки перед ней так и не изменили ни цвета, ни формы, хоть она и сосредоточилась как никогда раньше: глаза крепко зажмурены, по лбу струится пот, рука с палочкой дрожит...

— Гермиона, хватит! Ничего не выйдет. Думаю, невозможно сотворить то, что ещё не существует.

Гермиона медленно ослабила хватку на палочке.

— Мне показалось, — еле слышно прошептала она. — Мне на секунду показалось, что трансфигурация начала получаться.

У Гарри застрял комок в горле.

— Скорее всего, это игра воображения. Ты слишком сильно надеялась.

— Наверное, — сказала Гермиона. Было ощущение, что она сейчас расплачется.

Гарри медленно взял механический карандаш, потянулся к листку бумаги со списком, почти все пункты которого были вычеркнуты, и провёл линию поверх ещё одного: «ЛЕКАРСТВО ОТ БОЛЕЗНИ АЛЬЦГЕЙМЕРА».

Трансфигурированную таблетку, конечно, принимать нельзя. Но трансфигурация, во всяком случае та, которой они занимаются, не позволяет превращать предметы в волшебные — из простой метлы сделать летающую невозможно. Поэтому, если бы у Гермионы получилась таблетка, то неволшебная, действующая по вполне материальным причинам. Можно было бы тайком отправить такие таблетки в магловскую научную лабораторию, чтобы там их изучили и попытались разобраться, из чего они состоят, прежде чем трансфигурация закончится... В остальном мире никто бы и не узнал, что здесь замешана магия, просто очередной научный прорыв...

Волшебникам такая идея в голову бы не пришла. Какие-то там атомные структуры были недостойны их внимания, а неволшебные вещи не считались хоть сколько-то ценными. Немагическое — значит неинтересное.

Ранее, в тайне ото всех — он даже Гермионе не сказал — Гарри попытался трансфигурировать наномашины в духе Эрика Дрекслера. (Конечно, он пытался создать только настольный нанозавод, а не маленьких самовоспроизводящихся сборщиков. Гарри не был сумасшедшим.) В случае успеха до божественности оставался бы один шаг.

— На сегодня ведь всё? — спросила Гермиона. Она откинулась на спинку кресла и запрокинула голову. На её лице читалась усталость, что было довольно необычно — Гермиона любила притворяться неутомимой, по крайней мере в присутствии Гарри.

— Ещё один опыт, — осторожно ответил Гарри, — но простой, к тому же он в самом деле может сработать. Я оставил его напоследок, в надежде закончить на оптимистической ноте. Эта штука реальна, не то что фазеры. Её уже воспроизводили в лаборатории, в отличие от лекарства от болезни Альцгеймера. И это просто материал, а не что-то конкретное, вроде потерянных книг, копии которых ты пыталась трансфигурировать. Я нарисовал для тебя схему молекулярной структуры. Наша цель — сделать её длиннее, чем удавалось другим, и чтобы трубки были сонаправлены, а концы — закреплены в алмазах.

Гарри протянул Гермионе лист бумаги.

Она села прямо, взяла лист и, нахмурившись, принялась за изучение.

— Это всё атомы углерода? И, Гарри, как оно называется? Я ничего не смогу трансфигурировать, если не буду знать название.

Гарри скривился. Ему до сих пор было трудно привыкнуть к этому. Зачем знать названия вещей, если ты знаешь как они устроены?

— Это бакитрубки — углеродные нанотрубки — разновидность фуллерена, которую открыли только в этом году. В сто раз прочнее стали и в шесть раз легче.

Гермиона удивлённо посмотрела на Гарри.

— В самом деле?

— Да, — кивнул Гарри, — просто их трудно получить с помощью магловских технологий. Если у нас будет достаточно этого материала, то мы сможем построить космический лифт до геосинхронной орбиты или даже выше и, учитывая выигрыш в скорости, будем, фактически, на полпути в любую точку Солнечной системы. Вдобавок мы сможем разбрасывать спутники для сбора солнечной энергии как конфетти.

Гермиона снова нахмурилась:

— Эти штуки безопасны?

— Не вижу причин, почему нет, — ответил Гарри. — Бакитрубка, по сути, просто графитовая плоскость, свернутая в цилиндрическую трубку; а графит — то же вещество, которое используется в карандашах.

— Я знаю, что такое графит, Гарри, — сказала Гермиона, не отрываясь от листка, и машинально откинула волосы со лба.

Гарри сунул руку в карман мантии и достал белую нитку, к концам которой были привязаны два маленьких серых пластиковых кольца. Он добавил по капле суперклея в те места, где нитка перевязывала кольцо, чтобы объект получился цельным, и трансфигурировать его можно было тоже целиком. Цианоакрилат, если Гарри правильно помнил, образовывал ковалентные связи, то есть предметы были соединены настолько крепко, насколько это вообще возможно в мире, состоящем из отдельных крошечных атомов.

— Когда будешь готова, — сказал Гарри, — попытайся трансфигурировать это в набор параллельных бакитрубок, встроенных в два алмазных кольца.

— Хорошо, — медленно проговорила Гермиона. — Гарри, мне кажется, мы что-то упускаем.

Гарри беспомощно пожал плечами. «Может быть, ты просто устала». Он знал, что говорить этого вслух не стоит.

Гермиона приложила палочку к одному из пластиковых колец и некоторое время смотрела на него.

На столе лежали два сверкающих алмазных кружка, соединённых длинной чёрной нитью.

— Изменилось, — констатировала Гермиона. Похоже, она старалась подбавить в голос энтузиазма, но энергии на это уже не хватало. — Что теперь?

Из-за упаднического настроения Гермионы Гарри тоже чувствовал себя несколько не в своей тарелке, но он старательно это скрывал, надеясь развеять её уныние: вдруг это работает и в обратном направлении?

— А теперь я проверю, удержит ли она нужный вес.

Ранее Гарри установил в классе большую раму в форме буквы «А» для проведения эксперимента с алмазными прутьями. Нет ничего сложного в том, чтобы создавать с помощью трансфигурации предметы из цельного алмаза, просто они недолговечны. Целью эксперимента было проверить, можно ли, трансфигурировав длинный алмазный прут в короткий алмазный прут, поднять что-то тяжёлое за счёт укорачивания, то есть трансфигурировать наперекор силе натяжения, и оказалось, что можно.

Гарри осторожно надел одно из алмазных колечек на металлический крюк на кончике рамы, а на второе кольцо нацепил толстый металлический кронштейн, после чего принялся складывать на него гирьки.

(Наколдовать эту конструкцию Гарри попросил близнецов Уизли, которые наградили его недоверчивыми взглядами, будто прикидывали, какой розыгрыш может потребовать чего-то подобного, но выполнили просьбу без вопросов. Транфигурация, сказали они, будет действовать около трёх часов, так что у Гарри и Гермионы было ещё полно времени.)

— Сто килограммов, — объявил Гарри через минуту. — Не думаю, что стальная нить такой же толщины столько выдержит. Эта должна удержать куда больше, но у меня закончились гири.

И снова тишина.

Гарри выпрямился и подошёл к столу, сел на стул и церемонно поставил галочку рядом с бакитрубкой:

— Вот. Этот получился.

— Но разве от неё есть польза, Гарри? — Гермиона сидела, подперев голову руками. — В том смысле, что даже если мы передадим эту нить учёным, они не научатся производить бакитрубки в промышленных масштабах.

— Может, чему-то они всё-таки научатся, — возразил Гарри. — Гермиона, ну ты посмотри на неё. Тоненькая нить, на которой висит такой вес — мы только что сделали штуку, которую не могут воспроизвести ни в одной магловской лаборатории...

— Но может наколдовать любая ведьма, — вздохнула Гермиона. В её голосе теперь отчётливо слышалась усталость. — Гарри, мне кажется, ничего у нас не получится.

— Ты про наш роман? — уточнил Гарри. — Отлично! Давай разорвём отношения.

Она слабо улыбнулась.

— Я про наши исследования.

— О, Гермиона, как ты можешь?!

— Ты очень мил, когда вредничаешь, — сказала она. — Но, Гарри, это всё полная чушь. Мне двенадцать, тебе одиннадцать, глупо думать, что мы откроем то, что никому ещё не известно.

— И ты предлагаешь бросить разгадывать тайны магии, позанимавшись этим меньше месяца? — подзадорил её Гарри, хотя и сам уже начинал чувствовать ту же усталость. Ни одна из хороших идей не сработала. Он сделал лишь одно значимое открытие — про менделевскую схему наследования магии, — но не мог рассказать о нём Гермионе, не нарушив данное Драко слово.

— Нет, — сказала Гермиона с очень серьёзным и взрослым выражением на юном лице. — Я предлагаю пока что заняться учёбой. Изучить то, что волшебникам уже известно. И приняться за исследования только после окончания Хогвартса.

— Э-э... — протянул Гарри. — Гермиона, мне не хочется тебя огорчать, но представь себе, что мы отложили исследования на потом, а когда наконец покинули Хогвартс — первым делом решили попытаться наколдовать лекарство от болезни Альцгеймера, и это сработало. Мы бы почувствовали себя... мне кажется, «глупыми» не описывает в достаточной мере то, как бы мы себя почувствовали. Вдруг мы придумаем ещё что-нибудь в этом роде, только на этот раз всё получится?

— Так нечестно, Гарри! — голос Гермионы задрожал, она чуть не плакала. — Нельзя взваливать на людей такой груз! Это не наша работа, мы дети!

Интересно, мимолётно подумал Гарри, что случилось бы, расскажи кто-нибудь Гермионе, что ей придётся сразиться с бессмертным Тёмным Лордом? Может, она стала бы кем-то вроде тех плаксивых героев, жалеющих самих себя на каждом шагу, читать о которых Гарри терпеть не мог?

— В любом случае, — дрожащим голосом продолжила Гермиона, — я не хочу продолжать исследования. Я не верю, что дети способны на то, что недоступно взрослым, так бывает только в сказках.

Воцарилась тишина.

Гермиона бросила на Гарри испуганный взгляд, и тот понял, что у него на лице проступило холодное выражение.

Было бы не так больно, если бы эта мысль уже не приходила в голову и ему. Пусть лучшим возрастом для революций в науке являются двадцать лет, а не тридцать. Пусть были люди, которые в семнадцать защитили докторские, и даже те, которые в четырнадцать взошли на трон или приняли командование армиями. Несмотря на всё это, в одиннадцать никто в учебники истории не попадал.

— Великолепно, — сказал Гарри. — Найти способ сделать то, что недоступно взрослым. Это вызов?

— Я ничего подобного не имела в виду, — испуганным шёпотом выдавила Гермиона.

С некоторым усилием Гарри перестал сверлить её взглядом.

— Я не сержусь на тебя, — сказал он. Несмотря на все усилия, в голосе сквозил холод. — Я сержусь на... Не знаю, на всё. Но я не готов проиграть, Гермиона. Проигрыш — не всегда правильный выбор. Я разберусь, как сделать что-нибудь, на что не способен взрослый волшебник, и тогда мы вернёмся к этому разговору. Как тебе такое?

Молчание.

— Ладно, — неуверенно проговорила Гермиона. Оттолкнувшись от подлокотников, она встала со стула и направилась к выходу из заброшенного класса, где они работали. Её рука коснулась дверной ручки. — Мы ведь всё ещё друзья, так? И если ты ничего не придумаешь...

Она запнулась.

— Будем учиться вместе, — ещё холоднее закончил за неё Гарри.

— Эм-м, ну тогда хорошо. До встречи, — попрощалась Гермиона и быстро вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Иногда Гарри ненавидел свою Тёмную сторону, даже когда находился внутри неё.

И та его часть, которая полностью соглашалась с Гермионой, что нет, дети не могут делать то, что недоступно взрослым, говорила за Гермиону всё то, что она побоялась сказать вслух: «Ну и задачку же ты себе отхватил, надорвёшься», «Да уж, в этот раз ты точно сядешь в лужу», «Ну, неудача тоже какой-никакой, но результат».

А та его часть, которая не любила проигрывать, ответила очень холодным тоном: «Отлично, а теперь заткнись и смотри».

* * *

Время обеда почти наступило, но Гарри было всё равно. Он даже не потрудился достать батончик из кошеля. Его желудок в состоянии пережить лёгкий голод.

Волшебный мир крохотен, волшебники не думают как учёные, они не знают о науке, не привыкли оспаривать всё, что видят с детства. Они забывают установить защитные оболочки на машины времени и играют в квиддич. Вся магическая Британия меньше небольшого магловского города, величайшая школа магов учит только до семнадцати лет. Глупо не спорить со всем этим в одиннадцать лет, глупо допускать, что волшебники знают, что они делают, и что они уже собрали все низковисящие плоды, доступные взгляду учёного-эрудита.

Шаг первый: составить список всех магических ограничений, которые Гарри помнит. Всё, что по общему мнению сделать невозможно.

Шаг второй: отметить ограничения, которые с научной точки зрения имеют хоть какой-то смысл.

Шаг третий: выделить ограничения, которые волшебник, не будучи знакомым с наукой, вряд ли станет оспаривать.

Шаг четвёртый: найти способы обойти эти ограничения.

* * *

Гермиона уселась за стол Когтеврана рядом с Мэнди. Её всё ещё немного трясло. Обед Гермионы состоял из двух фруктов (нарезанного яблока и почищенного мандарина), трёх овощей (морковки, морковки и ещё раз морковки), мяса (жареной ножки дириколя, с которой она тщательно сняла не очень полезную для здоровья шкурку) и маленького кусочка шоколадного пирожного — награды за то, что она съест всё остальное.

Произошедшее было не так плохо, как тот урок зельеварения, про который ей до сих пор иногда снились кошмары. Но сегодня уже она стала и причиной того что случилось, и мишенью. Пусть всего лишь на мгновение перед тем, как ужасная холодная тьма отвернулась и сказала, что не сердится на неё, потому что не хотела её пугать.

И у Гермионы по-прежнему было чувство, как будто она что-то упустила, что-то действительно важное.

Но они же не нарушили ни одного правила трансфигурации... Они не превращали ничего в жидкости и газы, не выполняли приказов профессора по Защите...

Таблетка! Её можно съесть!

…ну нет, никто не станет есть непонятную таблетку, да и магия тогда не сработала, к тому же если бы что-то получилось, они могли просто применить Фините Инкантатем, но ей всё-таки следует предупредить Гарри и позаботиться, чтобы они не упоминали об этом при профессоре МакГонагалл, а то им никогда больше не позволят изучать трансфигурацию...

Тошнота подкатила к горлу. Гермиона отодвинула тарелку, в таком состоянии есть она не могла.

Гермиона закрыла глаза и начала про себя повторять правила трансфигурации.

«Я ничего и никогда не превращу в жидкость или газ».

«Я ничего и никогда не превращу в то, что может попасть внутрь тела».

Нет, им в самом деле не следовало трансфигурировать эту таблетку, по крайней мере они должны были осознать... но она настолько увлеклась блестящей идеей Гарри, что не подумала...

Тошнотворное ощущение стало ещё хуже. На краю её сознания мелькала какая-то мысль, словно что-то превращалось в свою противоположность, как на картинках, где девушка становится старухой, а ваза становится двумя лицами...

Гермиона продолжала вспоминать правила трансфигурации.

* * *

Пальцы Гарри, сжимавшие палочку, побелели. Он пытался трансфигурировать воздух вокруг палочки в скрепку для бумаг. Он помнил, что превращать скрепку в газ опасно, но не видел причины, почему нельзя сделать наоборот. Просто считалось, что это невозможно. Но почему? Воздух такое же вещество, как и всё остальное.

Что ж, возможно, у этого ограничения есть смысл. Воздух не имеет структуры, молекулы постоянно перемещаются относительно друг друга. Возможно, нельзя заключить материю в новую форму, если материя не находится в покое достаточно долго, чтобы ей можно было управлять. Хотя даже атомы в твёрдых телах постоянно колеблются...

С каждой неудачей холод внутри Гарри становился сильнее, а мысли обретали всё большую чёткость.

Ладно. Двигаемся дальше.

Трансфигурировать можно только предметы целиком. Нельзя трансфигурировать половину спички в иголку, придётся трансфигурировать весь предмет. Когда Драко запер Гарри в том классе, Гарри не мог просто трансфигурировать тонкую полосу стены в губку и выбить достаточно большой кусок камня, чтобы вылезти наружу. Ему бы пришлось придать новую форму всей стене, или, возможно, даже целой секции Хогвартса, чтобы изменить её маленькую часть.

И это нелепо.

Предметы состоят из атомов. Множества крохотных точек. Нет никакой связности, нет никакой целостности, есть лишь электромагнитные силы, удерживающие крохотные точки вместе...

* * *

Мэнди Брокльхерст замерла с вилкой у рта.

— Э... — обратилась она к Су Ли, которая сидела напротив внезапно опустевшего места рядом с Мэнди. — Что это нашло на Гермиону?

* * *

Гарри хотелось убить ластик.

Он пытался превратить маленький кусочек розового прямоугольничка в сталь. Всё кроме этого кусочка должно было остаться резиной. Но ластик сопротивлялся.

Это ограничение не может быть настоящим, оно наверняка лишь мысленное. Мнимое.

Все предметы состоят из атомов, и каждый атом сам по себе — отдельный крошечный предмет. Атомы удерживаются вместе перекрывающимися электронными облаками — в случае ковалентных связей, или просто электромагнитными силами — в случае ионных связей или сил Ван-дер-Ваальса.

Если смотреть ещё глубже, протоны и нейтроны внутри ядра — тоже отдельные крошечные предметы. Кварки внутри протонов и нейтронов — отдельные крошечные предметы! Если отбросить условности, в реальности просто нет ничего, соответствующего человеческой метафоре «цельный объект». Есть только множество мелких точек.

И для использования свободной трансфигурации нужен только разум, так ведь? Ни слов, ни жестов. Лишь отделение материи как таковой от идеи одного объекта и её соединение с идеей другого объекта. Эта мысленная операция плюс палочка плюс сущность волшебника, чем бы она ни была.

Волшебники могут преобразовывать только то, что они считают целым, и не могут преобразовывать части предметов, потому что не чувствуют нутром, что всё вокруг — лишь атомы.

Гарри изо всех сил сконцентрировался на этом знании, на истине, что ластик — лишь набор атомов, всё вокруг — лишь набор атомов, и атомы маленького кусочка, который он пытался трансфигурировать, точно такой же набор атомов, как и любой другой.

Но и таким образом Гарри не смог изменить часть ластика. Трансфигурация всё равно не получалась.

Что. За. Бред.

Пальцы Гарри, сжимавшие палочку, побелели от напряжения. Его опыты приводили к результатам, которые не имели смысла, и от этого Гарри уже тошнило.

Может быть, трансфигурации мешает то, что какая-то часть его разума всё ещё думает на языке объектов. Он думал о наборе атомов, которые составляют ластик. Он думал о наборе атомов, которые составляют маленький кусочек ластика.

Пора применять средства помощнее.

Гарри сильнее прижал палочку к маленькому участку ластика и постарался посмотреть сквозь то, что не-учёные называют реальностью. Сквозь мир столов, стульев, воздуха, ластиков, людей...

Когда мы идём через парк, ощущаемый мир вокруг нас на самом деле существует внутри нашего мозга в виде картинки, созданной возбуждёнными нейронами. Ощущение яркого синего неба приходит не откуда-то сверху, это реакция зрительной коры головного мозга. Все краски мира в действительности рождаются в тихой костяной пещере, которую мы называем черепом, в месте, где мы живём и которое никогда не покидаем. Если очень хочется сказать «привет» реальному человеку, нужно не пожимать ему руку, а мягко постучать по голове и спросить: «Ну как ты там?» Потому что там он и находится, там он на самом деле живёт. И картина парка, через который, как нам кажется, мы идём, появляется внутри нашего мозга после обработки сигналов от сетчатки глаз.

Реальность — не ложь, как считают буддисты, за вуалью Майи не скрывается что-то мистическое и неожиданное. За иллюзией парка находится лишь реальный парк, но тем не менее человек видит только иллюзию.

Гарри находится не в классе.

Он не смотрит на ластик.

Гарри сидит внутри черепа Гарри.

Он видит картину, полученную его мозгом на основе сигналов, посланных сетчаткой.

Настоящий ластик находится где-то в другом месте, вне картины.

И настоящий ластик не похож на картинку внутри мозга Гарри. Мысль, что ластик — это цельный объект, может существовать только внутри мозга, внутри теменной коры, которая обрабатывает ощущения формы и пространства. Настоящий ластик — это набор атомов, которые удерживаются вместе электромагнитными силами и электронными облаками ковалентных связей. А вокруг этого набора атомов летают молекулы воздуха, сталкиваясь друг с другом и с молекулами ластика.

Настоящий ластик находится далеко-далеко, и Гарри, сидя в своём черепе, никогда не сможет его коснуться, только представить, как он это делает. Но волшебная палочка на это способна, она изменяет предметы в реальности, и только предрассудки Гарри ограничивают её возможности. Где-то за вуалью Майи правда, скрывающаяся за понятием «моя палочка», касается набора атомов, которые мозг Гарри называет «участок ластика». И если палочка может изменить набор атомов, которые Гарри считает «целым ластиком», то нет абсолютно никакой причины, почему она не может изменить и другой набор атомов...

Трансфигурация по-прежнему не получалась.

Гарри стиснул зубы. Нужно средство ещё мощнее.

Мозг Гарри считал ластик цельным объектом, но это — очевидная чушь. Карта, которая не соответствует и не может соответствовать территории.

Люди представляют мир в виде структуры из множества уровней. Они думают отдельно о том, как работают страны, как работают люди, как работают органы, как работают клетки, как работают молекулы, как работают кварки.

Когда мозгу Гарри нужно подумать о ластике, он вспоминает правила, которые касаются ластиков, например, «ластики могут стирать записи карандашом». И только если мозгу Гарри нужно предсказать, что случится на химическом уровне, он начинает думать — совершенно отдельным образом — о молекулах резины.

Но это всё работа разума.

И хотя у разума Гарри могут быть убеждения о правилах, которые касаются только ластиков, но отдельных законов физики для ластиков не существует.

Мозг Гарри представляет реальность как многоуровневую систему, и каждому уровню соответствуют свои правила. Но это только карта, и на самом деле территория на неё совсем не похожа, у реальности только один уровень, уровень кварков. Существуют только универсальные низкоуровневые процессы, подчиняющиеся точным математическим правилам.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2017-01-13; Просмотров: 250; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.019 сек.