Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Контекст курса 18 страница




Здесь раскрывается основная направленность курса, связанная с тем временем, когда Фуко близко интересовался военными институтами и армией (см. по этому поводу: DE, III, 174: 89; 200: 268;229: 515;239: 648, и позже, в 1981 г, IV,297:182–201). Тогда поставленный им себе вопрос состоял в следующем: можно ли анализировать означенную борьбу, столкновения, стратегии в бинарной и массивной форме господства (господствующие — подчиненные) и поэтому в конечном счете в форме войны? «Нужно ли в таком случае, — писал он в „Воле к знанию“, — перевернуть формулировку и сказать, что политика — это война, проводимая другими средствами? Или, если хочется постоянно поддерживать различие между войной и политикой, нужно бы скорее настаивать на том, что множественность силовых отношений может быть представлена — частично, а вовсе не полностью — либо в форме „войны“, либо в форме „политики“; тогда были бы две различные стратегии (но готовые перерасти одна в другую), могущие интегрировать эти неуравновешенные, гетерогенные, нестабильные, напряженные силовые отношения» (с. 123). Упрекая марксистов по поводу понятия «классовой борьбы» в том, что они скорее интересуются проблемой классовой структуры общества, а не проблемами борьбы (см.: DE, III, 200: 268; 206: 310–311), он утверждал: «Я хотел бы дискутировать с Марксом не по проблеме социологии классов, а относительно стратегического метода борьбы. Тут заключен мой интерес к Марксу и, исходя из этого, я хотел бы выдвигать проблемы» (DE, III, 235: 606).

Об отношениях между войной и господством Фуко уже говорил на лекции от 10 января курса 1973 г., посвященного «карающему обществу». Он там выступает против теории Гоббса о «войне всех против всех», анализирует отношения между гражданской войной и властью и описывает меры по защите общества от «социального врага», каким стал с XVIII века преступник. В 1967 и 1968 гг. Фуко, как вспоминает Даниэль Дефер в своей «Хронологии» (DE, 1: 30–32), читал Троцкого, Гевару, Розу Люксембург и Клаузевица. По поводу текстов Черных Пантер, прочитанных им в то же время, он говорил в письме: «В них осуществляется стратегический анализ, свободный от марксистской теории общества» (DE, 1: 33). В одном из писем от декабря 1972 г. он выражает намерение предпринять анализ властных отношений, исходя из «самой обесславленной из войн: не войны Гоббса, не войны Клаузевица, не классовой борьбы, а войны гражданской» (DE, 1: 42). Наконец, в августе 1974 г. в другом письме он писал еще: «Мои маргиналы невероятно обыкновенны и однообразны. Я хочу заняться другими вещами: политической экономией, стратегией, политикой» (DE, 1: 45). Что касается пригодности стратегической модели для анализа отношений власти, то Фуко в этом отношении сильно колебался: «Не являются ли отношения господства более сложными, более запутанными, чем война?» — задавался он вопросом в беседе, состоявшейся в декабре 1977 г. (DE, III, 215: 391). И в вопросах, посланных журналу «Геродот» (июль-сентябрь 1976 г.), он писал: «Понятие стратегии важно, когда хотят провести анализ знания и его отношений с властью. Означает ли оно с необходимостью, что когда ставят под вопрос знание, ведут войну? — Позволяет ли стратегия анализировать властные отношения как технику господства? — Или нужно сказать, что господство есть только непрерывная форма войны?» (DE, III, 178: 94). Немного позже он писал: «Являются ли силовые отношения на уровне политики отношениями войны? Лично я в данный момент не чувствую себя готовым ответить определенно да или нет» (DE, III, 195: 206).

Этим вопросам посвящен в основном курс, который мы публикуем, Фуко анализирует здесь темы войны и господства в историке-политическом дискурсе борьбы рас у английских левеллеров и диггеров и у Буленвилье: фактически их повествования о господстве нормандцев над саксами после битвы при Гастингсе и господстве германских франков над галло-римлянами после их занятия Галлии основаны на истории завоевания, которую они противопоставляют «фикциям» естественного права и универсализму закона. Здесь, а не у Макиавелли или Гоббса, рождается, по Фуко, радикальная форма истории, которая говорит о войне, завоевании, господстве и функционирует как оружие в борьбе против королевской власти и знати в Англии, против королевской власти и третьего сословия во Франции. Фуко здесь, прямо или косвенно перенимая тезис, сформулированный в 1936 г., хотя и в ином теоретико-политическом контексте и с иными целями, Фридрихом Майнеке в его работе «Die Entstehung des Historismus», называет «историцизмом» историко-политический дискурс завоевания: дискурс борьбы, дискурс сражений, дискурс рас. «Диалектика» в XIX веке закодировала и, значит, «нейтрализовала» эту борьбу, что произошло после того, как Огюстен Тьерри использовал идею борьбы в своих работах о нормандском завоевании и о формировании третьего сословия, и до того, как нацизм использовал расовый вопрос в известкой политике дискриминации и истребления. И если правда, что историко-политический дискурс вынуждает историка стать на ту или другую сторону, удаляясь от «средней» позиции — позиции «арбитра, судьи, универсального свидетеля» (DE, III, 169: 29), какая была характерна для философов от Солона до Канта, — если правда также, что подобные дискурсы рождаются в ситуации войны, а не мира, тем не менее остается верным, что бинарное отношение, появившееся в этих дискурсах как отражение фактов господства, отношение, выражающее смысл войны, совершенно не может дать отчет ни о множественности реальной борьбы, пробужденной дисциплинирующей властью, ни, еще менее того, о последствиях управления со стороны формами поведения биовласти.

Однако именно на анализ последнего типа власти были направлены исследования Фуко после 1976 г., и это, может быть, одна из причин, если не отказа от проблематики войны, которая в лекциях курса «Нужно защищать общество» еще находится в центре, то, по крайней мере, сомнения относительно нее. В «полемичной» по сути действительности «мы все боремся против всех», — говорил он в 1977 г. (DE, III, 206: 311). Но это, no-видимости гоббсовское, утверждение не должно породить иллюзии. Речь идет не о большом бинарном столкновении, то есть интенсивной и резкой форме борьбы, какую она приобретает в некоторые, но только некоторые, моменты истории: столкновении, закодированном в форме «революции». Речь идет скорее о совокупности в области власти форм точечной и рассредоточенной борьбы, о множественности локальных, непредвидимых, гетерогенных сопротивлений, которые не могут быть ухвачены в однозначной форме господства и в бинарной логике войны. В 1982 г., к концу жизни, в тексте, который можно было бы считать его философским «завещанием», он попытался, как часто это делал — это даже может считаться одной из «особенностей» его мысли, — переосмыслить и обрисовать перспективу всех этих вопросов в свете своих последних работ. Фуко здесь писал, что он не ставил перед собой цель «пронализировать феномены власти или заложить основы такого анализа», скорее она заключалась в том, чтобы представить «историю различных способов субъективизации человеческого существа в нашей культуре». Практика власти, с этой точки зрения направлена на то, чтобы «управлять формами поведения» наподобие христианского пастора и «правительственной власти». «Власть, — писал он, — по сути принадлежит не столько к уровню столкновения двух противников или договора одного с другим, сколько к уровню „управления“» (DE, IV, 306: 237). И он делал (но текст нужно читать целиком) такое заключение насчет отношений между властью и различными формами борьбы: «В целом всякая стратегия столкновения стремится стать властным отношением; а всякое властное отношение, и тогда, когда оно следует собственной линии развития, и тогда, когда оно сталкивается с фронтальным сопротивлением, стремится стать выигравшей стратегией» (DE, IV, 306: 242). 302

Фуко ставил вопрос о власти со времени «Истории безумия»[31], о той власти, которая действует и проявляется через административную и государственную технику «большого заточения» опасных индивидов (бродяг, преступников, душевнобольных). Вопрос снова будет рассмотрен в начале семидесятых годов в курсах в Коллеж де Франс о производстве и формах истинного правления в античной Греции, о карательных механизмах в Европе начиная со средневековья, о механизмах нормализации в дисциплинарном обществе. Но на заднем плане всего этого находится политическо-миллитаристский контекст, «исторические обстоятельства», как их называл Гангийем, связанные с международными конфликтами и социальной борьбой во Франции после 1968 г.

Мы не можем здесь излагать историю этих обстоятельств. Напомним кратко для памяти, что это были годы войны во Вьетнаме, «черного сентября» (1970 г.) в Иордании, студенческих волнений (1971 г.) в Португалии, направленных против режима Салазара за три года до «революции гвоздик», террористического наступления ИРА (1972 г.) в Ирландии, усиления арабо-израильского конфликта вплоть до войны на Кипре, нормализации обстановки в Чехословакии, режима полковников в Греции, падения режима Альенде в Чили, фашистских покушений в Италии, забастовки шахтеров в Англии, свирепой агонии франкизма в Испании, взятия власти красными кхмерами в Камбодже, гражданских войн в Ливане, Перу, в Аргентине, Бразилии и во многих африканских государствах. Интерес Фуко к власти имеет свой источник здесь — в том неусыпном внимании и интересе, с которыми он следил за тем, что Ницше называл «die grosse Politik»: распространение фашизма почти во всем мире, гражданские войны, установление военных диктатур, агрессивные геополитические цели великих держав (особенно Соединенных Штатов во Вьетнаме); интерес Фуко коренился также и прежде всего в его «политической практике» семидесятых годов, которая позволяла ему взять из жизни, изучить непосредственно на месте функционирование тюремной системы, наблюдать судьбу заключенных, материальные условия их жизни, разоблачать практику тюремной администрации поддерживать конфликты и возмущения везде, где бы они не происходили.

Что касается расизма, то эта тема появилась и начала разрабатываться на семинарах и курсах по психиатрии, наказаниям, по анормальному поведению на основе исследования всех знаний и практик, в связи с которыми в XIX веке на основе медицинской теории «вырождения», медико-юридической теории евгеники, социального дарвинизма и уголовной теории «социальной защиты» разрабатывается техника дискриминации, изоляции и нормализации «опасных» индивидов: это истоки этнических чисток и трудовых лагерей (которые Ж. Левейе, французский криминалист конца XIX века, во время Международного пенитенциарного конгресса в Санкт-Петербурге посоветовал своим русским коллегам построить в Сибири, как напоминает об этом сам Фуко; см.: DE, III, 206: 325). Новый расизм родился, когда «теория о наследственности», которой Фуко думал посвятить свои будущие исследования, как свидетельствует его речь при выставлении его кандидатуры в Коллеж де Франс (см.: DE, I, 71: 842–846), соединяется с психиатрической теорией вырождения. Обращаясь к своей аудитории, он в конце последней лекции (19 марта 1975 г.) курса «Ненормальные» 1974–1975 гг. говорил: «О том, что анализ психиатрии XIX века показывает, почему психиатрия с этим ее понятием вырождения, с этим ее анализом наследственности смогла фактически сомкнуться с расизмом, а точнее представить почву расизму».[32]И добавлял, что нацизму оставалось только «направлять» этот новый расизм, выступавший как средство внутренней защиты общества от анормальных, в сторону этнического расизма, который в XIX веке распространился довольно широко. Отправляясь от войны, войн, борьбы и восстаний тех лет, когда, как об этом говорили, «окружающий фон был красным», Фуко в курсе «Нужно защищать общество» смог осуществить слияние, соединение, сочленение политической проблемы власти и исторического вопроса о расах: обрисовать генеалогию расизма, построенную на основе исторических дискурсов о борьбе рас в XVII и XVIII веках и их трансформаций в XIX и в XX веках. В связи с войной, которая пронизывает область власти, приводит в действие силы, разводит друзей и врагов, порождает господство и восстания, можно было бы упомянуть о «детском воспоминании» Фуко, как он сам о нем рассказывал в беседе 1983 г., воспоминании об «ужасе», который охватил его в 1934 г. во время убийства канцлера Дольфуса: «Угроза войны была фоном, рамками нашего существования. Затем война пришла. Не столько сцены семейной жизни, сколько события мирового плана составляют субстанцию нашей памяти. Я говорю „нашей памяти“, потому что почти уверен, что большинство молодых французов и француженок того времени имели тот же опыт. Постоянная угроза висела над нашей частной жизнью. Это и является, быть может, причиной, по которой я зачарован историей и отношениями между личным опытом и событиями, в которые мы вписаны. Здесь, я думаю, центр моих теоретических устремлений» (DE, IV, 336: 528).

Если поставить вопрос об «интеллектуальной конъюнктуре» предшествующих данному курсу лет, отмеченных кризисом марксизма и подъемом неолиберального дискурса, то трудно, если не невозможно, узнать, с какими работами, скрыто или явно, Фуко соотносился при разработке курса «Нужно защищать общество». С 1970 г. он перевел и опубликовал работы М. Вебера, X. Арендт, Э. Кассирера, М. Хоркхаймера и Т. В. Адорно, А. Солженицына. С явным почтением говорится в курсе о книге «Анти-Эдип» Ж. Делёза и Ф. Гваттари. Фуко, кажется, не делал записей прочитанного и не любил спора одного автора с другим: полемике он предпочитал проблематизацию (см.: DE, IV, 342: 591–598). Мы можем также только предположить, каким был его способ чтения книг, использования документации и источников (нужен большой труд, чтобы понять «фабрику» производства его книг). Мы не знаем достаточно хорошо и того, как он готовил свои курсы. Тот, который мы опубликовали и относительно которого могли сверяться с рукописью благодаря любезности и помощи Даниэля Дефера, почти целиком изложен письменно. Тем не менее он не соответствует тому, что произнесено на самом деле: именно «блоки мысли» служили Фуко знаком, зарубкой, руководящей нитью, и, отталкиваясь от них, он часто импровизировал, развивал и углублял тот или другой пункт, предвосхищая такой-то курс или возвращаясь к другому. Возникало также впечатление, что он действовал не в соответствии с заранее установленным планом, а скорее исходил из проблемы, проблем, и его курс разворачивался как бы «самостоятельно», через своего рода внутреннее рождение, с отклонениями, забеганиями вперед, с обрывами (например, была обещана лекция о «репрессии», но ее не было, зато эта тема появится в «Воле к знанию»). Относительно своего способа работы Фуко писал в 1977 г.: «Я не философ и не писатель. Я не создаю произведение, я занимаюсь историко-политическими исследованиями; я часто бывал увлечен проблемами, которые вставали передо мной при написании одной книги и которые мне не удавалось в то время разрешить, тогда я пытался их решить в следующей книге. Внешние обстоятельства в определенный момент также заставляют заниматься проблемой, представляющейся политически необходимой, актуальной, и я по этой причине ею интересуюсь.»(DE, III, 212: 376–377). Что касается «метода» и в связи с «Археологией знания», он говорил: «У меня нет метода, который бы я одинаково применял в различных областях. Напротив, я сказал бы, что есть определенная область объектов, которую я пытаюсь выделить, используя инструменты, которые нахожу или которые сам придумываю в тот самый момент, когда произвожу исследование, но я не выдвигаю вперед проблему метода.» (DE, III, 216:404). С дистанции в двадцать лет публикуемый курс нисколько не утратил своей актуальности и необходимости: остаются значимыми отрицание юридических теорий и политических доктрин, не способных объяснить властных и силовых отношений при столкновении знаний и в реальной борьбе; новое прочтение эпохи Просвещения, в которой надлежало бы скорее видеть дисквалификацию «второстепенных» знаний в процессе централизации, нормализации, установления порядка в господствующих знаниях, чем прогресс Разума; критика идеи, согласно которой история была бы изобретением и наследием восходящей буржуазии в XVIII веке; обоснованное прославление «историцизма», той истории, которая говорит о завоеваниях и господстве, одним словом «истории-борьбы», основанной на борьбе рас в противоположность естественному праву; наконец, в связи с трансформацией этой борьбы в XIX веке выдвижение проблемы биополитической регуляции поведения, проблемы, при решении которой требуется память о прошлом и представление о близком будущем это, по сути, проблема рождения и развития расизма и фашизма. Читатели Фуко, привыкшие к таким переменам декораций, к модификациям перспектив по отношению к господствующим идеям и установленным знаниям, не будут удивлены. Что касается специалистов, можно только их просить не забывать, что этот текст не книга, а курс лекций, и что его и воспринимать нужно в качестве такового: не как работу эрудита, а скорее как позицию по «неотложной» проблеме расизма, открытие стартовой дорожки, эскиз генеалогического пути, сделанный с целью попытки переосмысления проблемы. Как следует его читать? Можно было бы в этой связи в заключение напомнить, что сказал Фуко в 1977 г.: «Философский вопрос ориентируется на настоящее, каким являемся мы сами. Вот почему философия сегодня является целиком политической и целиком исторической. Она есть политика, имманентная истории, и история, необходимая для политики.» (DE, III, 200: 266). Относительно работ, которые Фуко мог использовать при подготовке этого курса, у нас есть только гипотезы. Источники упомянуты в примечаниях, но практически невозможно узнать, читал ли Фуко их в оригинале или использовал для знакомства с ними другие издания. «Научная» библиография могла бы быть установлена только исходя из примечаний, которые Фуко готовил тщательно, выписывая цитату на лист с библиографическими указаниями, включая издание, страницу; но он их затем классифицировал тематически, а не как справочный аппарат к определенному тому или курсу. Работу по восстановлению «библиотеки» Фуко остается еще проделать, во всяком случае она выходит за рамки данного комментария.

Для начала и для ориентации читателей и будущих исследователей мы ограничиваемся здесь указанием на несколько работ, которые относятся к поднятым в данном курсе вопросам и существовали в период, когда Фуко его готовил:

«Троянский миф» и история рас: Simar Th. Etude critique sur la formation de la doctrine des races. Braxelles: Lamertm, 1922; Barzun J. The French Race. New York: Columbia University Press, 1932; Block M. Sur les grandes invasions. Quelques positions de problemes. Revue de synthese, 1940–1945; Huppert G. The Idea of Perfect History: Historical Erudition and Historical Philosophy in Renaissance France. Urbana: University of Illinois Press, 1970 (французский перевод: L'ldee de l'histoire parfaite. Paris: Flammarion, 1973); Poliakov L, Histoire de I'antisemitisme. III: De Voltaire a Wagner. Paris: Calmann-Levy, 1968, et Le Mythe aryen. Paris: Calmann-Levy, 1971; Dubois C.-G. Celtes et Gaulois au XVIe siecle. Le developpement d'un mythe litteraire. Paris: Vrin, 1972; Devyver A. Le Sang epure. Les prejuges de race chez les gentilshomraes franc.ais de l'Ancien Regime, 1560–1720. Bruxelles: Editions de l'Universite, 1973; Jouanna A. L'ldee de race en France au XVIe siecle et au debut du XVIIe siecle. Диссертация, защищенная в университете Париж IV в 1975 г. и опубликованная издательством Шампьон в 1976 г. Подчеркнем также, что проблема историографии рас была после Майнеке поставлена Г. Лукачем в VII главе работы: Die Zerstorung der Vemunft. Berlin: Aufbau Verlag, 1954 (французский перевод: La Destruction de la Raison. Paris: L'Arche, 1958–1959), и в работе: Der historische Roman. Berlin: Aufbau Verlag, 1956 (французский перевод: Le Roman historique. Paris: Payot, 1965). Упомянем также в связи с вопросом о троянском мифе две старые немецкие работы: Luthgen E. Die Quellen und der historische Wert der frankischen Trojasage. Bonn: R.Weber, 1876, и диссертацию: Klippel M. Die Darstellung des frankischen Trojanersagen. Marburg: Beyer und Hans Knecht, 1936.

Левеллеры и диггеры: Frank J. The Levellers. Cambridge Ma.: Harvard University Press, 1955; Brailsford H.N. The Levellers and the English Revolution (издано Ch.Hill). London: Cresset Press, 1961, и особенно Hill Ch. Puritanism and Revolution. London: Seeker & Warburg, 1958; тот же. Intellectual Origins of the English Revolution. Oxford: Clarendon Press, 1965; тот же. The World Turned upside down. London: Temple Smith, 1972.:

Римская имперская идея и «translatio imperii» («судьбы империи») от Средневековья к Ренессансу: Yates F.A. Astraea. The Imperial Theme in the Sixteenth Century. London; Boston: Routledge and Kegan Paul, 1975 (французский перевод: Astraea, Paris: Boivin, 1989).

Буленвилье: Simon R. Henry de Boulainvilliers. historien, politique, philosophic, astrologue. Paris: Boivin, 1942, и Un re volte du grand siecle, Henry de Boulainvilliers. Garches: 'Ed. du Nouvel Humanisme, 1948.

Спор между «романистами» и «германистами» по поводу французской монархии, историографии и «конституции» в XVIII веке: Carcassonne E. Montesquieu et le probleme de la constitution franchise au XVIII siecle. Paris: PUF, 1927 (Geneve, Slatkine Reprints, 1970); Althusser L. Montesquieu. La politique et l'histoire. Paris: PUF, 1959.

Огюстен Тьерри и французская историография в эпоху Реставрации и Июльской монархии: Moreau P. L'Histoire en France au XIXe siecle. Paris: Les Belles Lettres, 1935; Carroll K.J. Some Aspects of the Historical Thought of Augustin Thierry. Washington, D.C.: Catholic University of American Press, 1951; Engel-Janosi E Four Studies in French Romantic Historical Writings. Baltimore, Md.: Johns Hopkins University Press, 1955; Reizov B. UHistoriographie romantique franchise (1815–1830). Editions de Moscou, 1957; Mellon S. The Political Uses of History in the French Restoration. Stanford, Ca.: Stanford University Press, 1958; Seliger M. Augustin Thierry: Race-minking during the Restoration // Journal of History of Ideas. Vol. XIX. 1958; Smithson R.N. Augustin Thierry: Social and Political Consciousness in the Evolution of Historical Method. Geneve: Droz, 1972.

«Антисемитизм» французских левых в XIX веке: Byrnes R. F. Antisemitism in Modern France. New York: H. Fertig, 1969 (1-е издание 1950 г.); Rabi [Rabinovitch W.]. Anatomic du judai'sme fransais. Paris: Ed. de Minuit, 1962; Poliakov L. Histoire de rantisemitisme. III. Paris: Calmann-Levy, 1968. Фуко, может быть, знал многочисленные работы Е. Зилбернера, собранные в томе: Sozialisten zur Judenfrage. Berlin: Colloquium Verlag, 1962, и работу: Zosa Siajkowski. Jews and the French Revolutions of 1789,1830 and 1848. New York: KtavPubl. House, 1970 (переиздано в 1972 г.).

Отметим, наконец, появление в издательстве Галлимар двух томов Р. Арона «Осмысление войны. Клаузевиц».

Алессандро Фонтана и Моро Бертани

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2017-01-14; Просмотров: 280; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.03 сек.