Структура и структурный анализ

Понятие «социальной структуры», несмотря на свое фундаментальное значение для социальных наук, является неоднозначным. Оно используется в сложных, продуманных моделях Пиаже[3][3], Леви-Стросса и Альтюссера, но значительно чаще «структурой» просто называют все, что соответствует некоему различимому паттерну. Большинство работ, написанных о гендере, явно тяготеет ко второй разновидности использования этого понятия. Авторы часто довольствуются высказыванием смутной идеи о том, что гендерные отношения подчиняются некому общему порядку, но дальше этого не идут.

Чтобы не вдаваться в пространную дискуссию о дефинициях, допустим, что понятие «структура» – это нечто большее, чем синоним «паттерна», и что оно отражает ригидность социального мира. Оно отражает представление о преградах, об ограничении свободы, а также о возможности делегирования полномочий деятельности, о получении такого результата, которого невозможно достичь индивидуальными усилиями. Понятие социальной структуры отражает ограничения, заключающиеся именно в определенном способе социальной организации (скорее, скажем, чем ограничения, исходящие от физической природы мира). «Ограничения» могут быть такими грубыми, как, например, присутствие оккупационной армии. Но в большинстве случаев ограничения социальной практики проявляются в результате более сложного взаимодействия различных сил, через посредничество множества социальных институтов. Поэтому попытки разъяснить, что такое «социальная структура», обычно начинаются с анализа институтов.

Наиболее разработанные теории, представляющие гендерные отношения как социальную структуру, были созданы Джульет Митчелл и Гейл Рубин. Они базируются на институте родства как кросскультурном базисе неравенства полов. Их подход к структуре, которая лежит в основании родства, опирается на классический труд Клода Леви-Стросса «Элементарные структуры родства»,в котором невероятное разнообразие собранных этнографами и историками материалов сводится к универсальной базовой системе обмена. Леви-Стросс описал ее как обмен женщинами, происходящий между группами мужчин, и принял его за основание общества как такового. С точки зрения Митчелл и Рубин, этот обмен лежит в основе подчинения женщин.

Понятие «структуры» как фундаментального типа отношений, который не присутствует в социальной жизни непосредственно, но незримо лежит в основании сложной совокупности взаимодействий и институтов, является общим для всех видов структурализма в социальных науках. Подобное понимание структуры – большой шаг вперед по сравнению с простейшими дескриптивными представлениями о структуре. Но оно порождает серьезные теоретические проблемы, что проявляется, в частности, в левистроссовской теории родства. Главная трудность, выявленная в ходе двух десятилетий критики структурализма, связана с тем, что он основан на логике, не совместимой с представлением о практике как основе социальных процессов, и, соответственно, с последовательной историчностью в социальном анализе. Без историчности же политика изменений становится нереальной.

Митчелл пытается вернуть в лоно анализа практику и историю и тем самым спасти рациональность феминистской политики. Для этого она показывает, что базовая структура (обмен женщинами) и патриархатный социальный порядок, на ней основанный, были культурными универсалиями вплоть до эпохи капитализма, но более в них нет необходимости. Аргументы Митчелл были важны в середине 1970-х годов для обеспечения рационального обоснования самостоятельного женского движения. Но из этих аргументов также следовало, что борьба против патриархата во все предыдущие исторические периоды была иррациональной. Это кажется, мягко говоря, спорным. Чтобы избежать подобного деления истории на две части, необходимо преодолеть свойственное структурализму жесткое разделение между базовой структурой и лежащей на поверхности практикой.

Иллюстрацией более успешного решения этой проблемы служит другая классическая работа по изучению систем родства. В работе Майкла Янга и Питера Уиллмотта «Семья и родство в Восточном Лондоне» описывается матрифокальная структура родства в рабочем районе Бетнал Грин, где мать является ключевой фигурой, а ее отношения с дочерью служат центральной осью семьи. Эта структура показана в процессе становления как постоянно создающаяся и изменяющаяся в результате чрезвычайно активной социальной практики. Дочери и матери снуют между домами друг друга до двенадцати раз в день, они обмениваются такими услугами, как уход за больными, ведут переговоры относительно всевозможных семейных отношений, включая замужество дочери. Представление о «структуре» в данном случае не оторвано от практики, хотя оно и не дано в опыте. Жители Бетнал Грина вряд ли знакомы с понятием «матрифокальность». Присутствуя в повседневной практике, структура открыта для значительных изменений под ее влиянием. Это показали Янг и Уиллмотт в своем знаменитом описании миграции в окраинные пригородные поселения с их отдельными домиками, породившей неожиданную и нежелательную для людей модель нуклеарной семьи. Как заметил один из мигрантов: «Это все равно, что быть запертым в коробке, пока не помрешь»[4][4].

Идея активного присутствия структуры в практике и активного формирования структуры практикой в настоящее время получила теоретическое оформление. Особенно ясно она представлена в дуалистических подходах к структуре, предложенных Пьером Бурдьё и Энтони Гидденсом. В работе Бурдьё «Очерк теории практики»структура и практика связываются между собой главным образом с помощью ироничного подчеркивания непредусмотренных последствий стратегий, используемых социальными акторами. Использование индивидуальной или семейной стратегий приводит к воспроизводству того социального порядка, из которого эти стратегии исходили. Большое достоинство подхода Бурдьё заключается в признании изобретательности и энергии, с которыми люди строят свою жизнь, – весьма необычная для теоретической социологии особенность. Но его образ социальной структуры так сильно зависит от идеи социального «воспроизводства», что он плохо совмещается с любыми представлениями об исторической динамике, разве что она реализуется независимо и неведомо для акторов. В мире Бурдьё история просто происходит, а не производится[5][5].

Теория структурации Гидденса связывает структуру и практику еще сильнее. Человеческая практика всегда предполагает наличие социальной структуры в том смысле, что она обязательно включает в себя социальные правила или ресурсы. Структура всегда возникает из практики и конституируется ею. Ни структура не может быть понята без практики, ни практика – без структуры[6][6].

Этот баланс, который Гидденс назвал дуальностью структуры, наиболее адекватен требованиям гендерной теории по сравнению с другими теоретическими подходами. Однако и с ним связаны две серьезные проблемы. Делая связь между структурой и практикой вопросом логики, требованием социального анализа вообще, Гидденс не предусматривает возможности того, что форма этой связи может исторически измениться. Эта возможность в имплицитной форме предусмотрена в концепции Митчелл и эксплицитно – в практической политике освободительных движений. Ее значимость для гендерного анализа очевидна. Пытаясь отобразить влияние структуры как целого, Гидденс делает явный шаг назад в сторону классического структурализма. Его парадигмой в данном случае является структура языка, а это глубоко ошибочно для анализа таких структур, как гендер или класс. Делая акцент на «виртуальности» структуры, он тем самым утверждает, что контекст события скорее ограничен альтернативами, вытекающими из данных структурных принципов, чем задан исторически. Это возвращает его к логике обратимых трансформаций, характерной для структурализма.

Отсюда ясно, что дуальные модели должны быть открыты истории. Главное здесь то, что практика, предполагающая наличие структуры, как показали Бурдьё и Гидденс, всегда является реакцией на данную ситуацию. Практика представляет собой трансформацию этой ситуации в определенном направлении. Описать структуру – означает выяснить, что в данной ситуации ограничивает свободную игру практики. Поскольку результатом практики является трансформированная ситуация, которая, в свою очередь, становится объектом новой практики, «структура» определяет, каким образом практика (протяженная во времени) ограничивает следующую практику.

Поскольку человеческое действие включает в себя элементы свободного творчества («творчества в пределах определенных границ», по выражению Бурдьё), а человеческое знание рефлексивно, практика может быть направлена против того, что ее ограничивает; поэтому структура может быть осознанным объектом практики. Но практика не может избавиться от структуры, не может свободно осуществляться вне заданных ранее условий, точно так же, как социальные акторы не являются просто «носителями» структуры. Акторы в своей практической деятельности всегда должны считаться с ограничениями, порождаемыми историей. Например, женщины викторианской эпохи, отвергавшие замужество, не имели возможности свободно выбрать тот тип сексуальной жизни, которой им нравился. Часто единственной реальной альтернативой было полное отсутствие сексуальной жизни.

В большинстве трактовок социальных гендерных отношений не производится членения структуры на подструктуры. В некоторых работах, таких, как «Современное угнетение женщин» («Women’s Oppression Today») Мишель Барретт, конечно, выделяются отдельные темы: например, идеология, образование, производство, государство. Но в феминистской мысли существовала сильная тенденция представлять все эти сферы в качестве проявлений единой структуры – подчинения женщин и доминирования мужчин. Теория половых ролей в каком-то смысле соответствует этой тенденции.

Проблематичность такого подхода заключается в том, что для объяснения этой единой структуры разными авторами предлагается множество разных «главных причин». Это императивы эволюции, преимущество гормонально предопределенной агрессивности, физическая сила мужчин, необходимость вынашивать детей, универсальность семьи, функциональные требования капитализма, половое разделение труда при уходе за детьми и другие конкурирующие между собой объяснения. Поскольку ни одно из них не удается серьезно обосновать, то они подрывают друг друга. Поэтому в феминистской теории конца 1970-х – 1980-х существует тенденция рассматривать подчинение/господство как своего рода чистый феномен, вообще не имеющий причин.

Но эта тупиковая ситуация может также свидетельствовать о том, что данная трактовка структуры является чересчур упрощенной. Принципиально иной подход был предложен Джульет Митчелл в книге «Женское сословие» («Woman’s Estate»),авпервые намечен в знаменитой статье «Женщины: самая длинная революция», написанной еще в 1966 году. Следуя скорее методу, чем букве альтюссеровской ревизии марксизма, Митчелл разделила гендерные отношения на четыре структуры: производство, воспроизводство, социализация и сексуальность. Каждая из них, с ее точки зрения, продуцирует свою форму угнетения женщин. Каждая имеет свой исторический путь и в различные периоды может изменяться с большей или меньшей скоростью по сравнению с остальными. Хотя Митчелл не делает на этом акцента, в ее аргументации подразумевается возможность конфликта между моделями отношений в разных структурах. Таким образом, структура гендерных отношений может быть внутренне противоречива.

Я считаю, что понятия внутренней дифференциации, исторической неравномерности и внутренних противоречий совершенно необходимы для понимания структуры гендерных отношений. Весьма характерно, что этот аспект работ Митчелл игнорировался более поздними теоретиками, хотя четырехчастная модель успешно использовалась в социальной истории Керрин Рейгер и Майклом Гилдингом.

Одной из причин теоретической невостребованности модели Митчелл является ее внутренняя противоречивость. Производство, воспроизводство не являются структурами в строгом смысле этого слова. Это типы практики, причем пересекающиеся между собой. Сексуальность достаточно явно присутствует в воспроизводстве. Социализация – если мы примем феминистскую трактовку заботы о детях как работы – является формой производства. Разумеется, во всех этих практиках можно обнаружить структуры, но в аргументах Митчелл нет ничего, что позволило бы предположить, что структуры, проявляющиеся во всех этих сферах практики, являются самостоятельными. Таким образом, Митчелл хотя и показала путь к новой форме структурного анализа, но не осуществила его.

Однако детальные исследования подчинения женщин, предпринятые со времени публикации «Женского сословия», смогли выполнить эту задачу. Исследования последнего десятилетия выявили две существенным образом различающиеся структуры отношений между мужчинами и женщинами. Одна связана с разделением труда: организацией домашней работы и заботы о детях, разделением между оплачиваемой и неоплачиваемой работой, сегрегацией рынков труда и созданием «мужских» и «женских» рабочих мест, дискриминацией при профессиональной подготовке и продвижении по службе, неравными зарплатами и неравным обменом. Вторая связана с властью, контролем и принуждением: с иерархиями в сферах государства и бизнеса, институциональным насилием и актами насилия в межличностных отношениях, регулированием сексуальности и надзором за ней, властью в семье и ее оспариванием.

Когда говорится, что эти структуры существенным образом различаются, мы не имеем в виду, что они принципиально отделены друг от друга. На самом деле они постоянно пересекаются. Но нужно подчеркнуть, что существуют фундаментальные различия между разными способами упорядочивания социальных отношений. В первом приближении можно сказать, что главный организационный принцип первой структуры – отделение или разделение, а второй – неравноправная интеграция. Накопление богатства посредством производства товаров и услуг следует исторической траектории, отличной от траектории институциализации власти, и иначе влияет на формирование фемининности и маскулинности.

В терминах структур труда и власти могут быть поняты многие институциональные и психологические проблемы, но все-таки не все. Так, способы, с помощью которых люди создают эмоциональные связи друг с другом, и повседневные проявления эмоциональных отношений, видимо, подчиняются другой, хотя, несомненно, также социальной, логике. Проблемы, поднятые движением геев, психоанализом и феминистскими дискуссиями о сексуальности, не сводятся только к труду и власти. Короче говоря, видимо, существует третья важная структура. Она связана с паттернизацией выбора объектов сексуального желания и сексуальной привлекательности; с воспроизводством гетеро- и гомосексуальности и отношений между ними; с социально структурированными гендерными антагонизмами (женоненавистничеством, мужененавистничеством, ненавистью к себе); с доверием и недоверием, ревностью и солидарностью в брачных и других отношениях; с эмоциональными отношениями, связанными с воспитанием детей.

Дальнейший анализ основывается на допущении, что эти три структуры эмпирически проявляются как основные структуры гендерных отношений. Это означает, что (а) их можно обнаружить в поле современных гендерных исследований и в гендерной политике; (б) с их помощью можно объяснить значительную часть распознаваемой в настоящее время структурной динамики. Однако это допущение не означает, что это единственные структуры, которые можно вообще обнаружить, и что ими исчерпывается все интересующее нас поле. Не означает оно также, что они являются необходимыми структурами (подобное суждение могло бы вернуть нас к метафизике главных причин). Предпринимаемый здесь анализ базируется на более мягком, скорее прагматичном, но, вероятно, легче доказуемом, утверждении о том, что данный подход может быть полезен для понимания современной истории.

Общее представление о социальной структуре как о паттерне, ограничивающем практику и свойственном определенному множеству социальных отношений, можно конкретизировать разными способами. Выделенные выше структуры – разделение труда, структура власти и структура катексиса – являются примерами того, что я буду называть «структурными моделями». Они работают на определенном уровне логической сложности и, в принципе, на этом уровне позволяют сравнивать разные исторические ситуации. Они дают возможность поставить следующие вопросы: что изменилось в половом разделении труда в результате капиталистической индустриализации, есть ли разница в гендерной структуре власти между коммунистическими и некоммунистическими государствами?

В долгих дискуссиях о структурализме структурное моделирование стало всем и вся структурного анализа. Имела место объяснимая одержимость структурными моделями, основанными на виртуальной трансформации, такими, как теории родства и мифа Леви-Стросса, теория развития интеллекта Пиаже, теория синтаксиса Хомского. Они были интеллектуально мощными и придали порядок и точность социальной науке в то время, когда в ней доминировала смесь функционализма и ползучего эмпиризма. В то же время они отвлекли внимание от других возможностей структурного анализа, и особенно – от связи с историей.

На эти возможности указал Люсьен Гольдманн, написавший программную работу на данную тему. Хотя его теория «генетического структурализма» так и не вышла за рамки методологического наброска, он продемонстрировал классический пример применения структурного анализа к культуре. Гольдманн показал, что возможно изучать трансформации сложной структуры в реальном времени в противоположность виртуальному времени структурализма. Дальнейший анализ в этой главе основан на данном подходе. Метод, использованный Гольдманом в работе «Сокровенный Бог», свидетельствует о важности структурного анализа другого рода – о составлении инвентаря структурных особенностей данной конкретной ситуации.

Если структурные модели подталкивают исследователя к сравнению разных ситуаций на одном логическом уровне, то структурные инвентаризации подталкивают к более полному исследованию данной ситуации на всех ее уровнях и во всех измерениях. В этом нет ничего особенно удивительного. Любой историк, описывающий фон, на котором разворачивалось то или иное событие, любой политик, рассматривающий существующий расклад сил, составляет структурный инвентарь. Любая попытка осмыслить гендерную политику в настоящий момент, определить, где мы находимся, любая попытка охарактеризовать гендерные отношения в другой культуре или в другое время также порождает необходимость структурной инвентаризации.

Для осуществления этой процедуры анализа были разработаны два полезных понятия. Джилл Мэтьюз употребляет выражение «гендерный порядок», подразумевая под ним исторически сконструированную схему властных отношений между мужчинами и женщинами и соответствующие ему определения фемининности и маскулинности. Вслед за Мэтьюз я буду использовать этот термин применительно к структурному инвентарю общества в целом. Понятие «гендерный режим», применявшееся в наших исследованиях в области образования для описания осуществления гендерной политики в школах, основано на той же логике, но применяемой к более частным случаям. Я буду пользоваться им для обозначения структурного инвентаря конкретных социальных институтов.

Введение процедуры структурного описания не означает возникновения нового круга тем или новой проблематики. Разделение труда, структура власти, структура катексиса являются главными элементами любого гендерного порядка, или гендерного режима. Структурные модели и структурные инвентари являются принципиально взаимодополняющими способами рассмотрения одних и тех же фактов. На практике они постоянно применяются вместе, смещаются лишь акценты. В этой и следующей главах мы рассмотрим их по отдельности для того, чтобы лучше показать логику анализа, но разделение их, конечно, не будет абсолютным.

Дата добавления: 2017-01-14