Укрепление державы 2 страница

на организацию двух грандиозных флотилий (из которых одна сильно пострадала)

и на содержание наемных войск, нуждалось в пополнении своих ресурсов вообще

и экспортных в частности.

Появление в Киеве нанятых Игорем варяжских отрядов следует датировать

самым концом 930-х годов, когда упоминается варяжский воевода Свенельд. Для

содержания наемников Игорь определил дань с древлян и уличей, что вызвало

войну этих племенных союзов с Киевом. Уличский город Пересечен (у Днепра)

три года сопротивлялся Игорю, но тот наконец "при-мучи Уличи, възложи на ня

дань и вдасть Свенделду".

Эту фразу часто понимают как пожалование, передачу права сбора дани, но

грамматическая форма фразы позволяет понять ее только в одном смысле: дань,

полученную Игорем, он, Игорь, отдал Свенельду в 940 году. Исключить участие

варяжских воинов в сборе древлянской или уличской дани нельзя, но речь идет

о правовой стороне. Когда пятью годами позже Игорь отправился собирать

древлянскую дань сам, летописец ни одним намеком не показал, что этим

попираются права Свенельда. У варяга их просто не было: он получал

содержание, а не бенефиций.

В 942 году после разгрома русского войска греками, может быть, как

компенсацию варягам, участвовавшим в злосчастном походе, варяжский воевода

получил древлянскую дань, что вызвало ропот киевской дружины: "Се дал еси

единому мужеви много". Киевляне начали завидовать варягам: "Отроци Свенельжи

изоделися суть оружием и пърты, а мы -- нази. Да пойди, къняже с нами в дань

-- да и ты добудеши и мы".

После заключения договора 944 года, упрочившего позиции Руси,

потребность в варяжском наемном войске значительно уменьшилась (Игорь княжит

"мир имея к всем странам"), и осенью 945 года киевский князь вернул землю

древлян в прежнюю систему своего киевского полюдья, когда князь начинал свой

круговой объезд именно с древлян.

945 год. "И приспе осень и нача мьслити на Древляны, хотя примыслити

большю дань... И послуша их [дружинников] Игорь -- иде в Дерева в дань и

примышляше к первой дани и насиляше им и мужи его. И възем дань, поиде в

свой град. Идущю же ему въспять, размыслив, рече дружине своей: "Идете с

данию домови, а яз възвращюся [ к Древлянам] и похожю еще". И, пусти дружину

свою домови, с малъмъ же дружины възвратися, желая больша имения".

Дань, очевидно, была издавна тарифицирована, так как Игорь увеличил ее,

примыслил новые поборы к "первой дани". Когда же Игорь появился вновь,

"желая больша имения", внутри древлянского общества происходит любопытная

консолидация всех слоев: против киевского князя выступили древляне и их

местные князья во главе с "князем князей" Малом.

"Слышавше же Древляне, яко опять идеть [Игорь] и съдумавъше Древляне с

кънязьмь своим Малъм: "Аще ся въвадить вълк в овьце, то выносить вьсе стадо,

аще не убиють его. Тако и сь -- аще не убием его, то вься ны погубить!"

И посълаша к нему, глаголюще: "Почто идеши опять -- поймал еси вьсю

дань". И не послуша их Игорь. И исшьдъше из града Искоростеня противу

древляне, убиша Игоря и дружину его, бе бо их мало. И погребен бысть Игорь;

и есть могыла его у Искоростеня града в Деревех и до сего дьне".

Византийский писатель Лев Дьякон сообщает одну деталь о смерти Игоря:

"...отправившись в поход на германцев (?), он был взят ими в плен, привязан

к стволам деревьев и разорван на две части..."

Древляне, казнившие Игоря по приговору веча, считали себя в своем

праве. Послы, прибывшие в Киев сватать за древлянского князя вдову Игоря

Ольгу, заявили ей:

"Бяше бо мужь твой акы вълк, въсхыщая и грабя. А наши кънязи добры

суть, иже распасли суть Деревьску землю..."

Перед нами снова, как и в случае с вятичами, выступает союз племен с

его иерархией местных князей. Князей много; в конфликте с Киевом они

несколько идеализируются и описываются как добрые пастыри. Во главе союза

стоит князь Мал, соответствующий "свет-малику", "главе глав" у вятичей. Он

чувствует себя чуть ли не ровней киевскому князю и смело сватается к его

вдове. Археологам известен его домениальный город в древлянской земле,

носящий до сих пор его имя -- Малин.

Примечательно, что в начале Игорева полюдья никто из этих князей не

протестовал против сбора дани, не организовывал отпора Игорю, все, очевидно,

было в порядке вещей. Добрые князья убили Игоря-беззаконника тогда, когда он

стал нарушителем установившегося порядка, преступил нормы ренты. Это еще раз

убеждает нас в том, что полюдье было не простым беспорядочным разъездом, а

хорошо налаженным важнейшим государственным делом, в процессе исполнения

которого происходила консолидация феодального класса и одновременно

устанавливалась многоступенчатая феодальная иерархия.

Местные князья разных рангов (сами жившие за счет "пасомых" ими племен)

содействовали сбору полюдья их сюзереном, великим князем Киева, а тот, в

свою очередь, не забывал своих вассалов в дипломатических представлениях

цесарям Византии. Игорь за год до смерти посылал посольство в

Константинополь от своего имени "великого кънязя Русьскаго и от вьсякая

къняжия и от вьсех людий Русьскые земля". Договор 944 года предусматривает

обычное для общества с феодальной иерархией своевольство вассалов и

аррьер-вассалов: "Аще ли же къто от кънязь или от людий русьскых...

преступит ее, еже писано на харатии сей -- будет достоин своимь оружиемь

умрети и да будет клят от бога и от Перуна!"

Полюдье существовало в каждом племенном союзе; оно знаменовало собой

отход от патриархальных племенных отношений и традиций, когда каждый член

племени знал своего племенного князя в лицо. Полюдье в рамках союза племен,

появляющееся, надо думать, одновременно с образованием самого союза, было

уже переходной формой к классовому обществу, к государственности. Власть

"князя князей" отрывалась от старинных локальных традиций и родственных

связей, становилась многоступенчатой ("князь князей", князь племени,

"старосты" родов).

Когда же несколько союзов племен вольно или невольно вошли в состав

Руси, то отрыв верховной власти от непосредственных производителей стал

полным. Государственная власть полностью абстрагировалась, и право на землю,

которое искони было связано в представлении землепашцев с трудовым и

наследственным правом своего микроскопического "мира", теперь связывалось

уже с правом верховной (отчужденной) власти, с правом военной силы.

Феодальная иерархия как система в известной мере цементировала новое

общество, образуя цепь сопряженных друг с другом звеньев: высшие ее звенья

("светлые князья") были связаны, с одной стороны, с великим князем, а с

другой -- с князьями отдельных племен. Князья племен были связаны с

боярством. Вассалитет, выраставший из микроструктуры первобытного общества,

был естественной формой для феодального государства.

Сумма источников, восходящих к началу IX века, позволяет дать сводный

обзор социально-политической стратиграфии Руси:

1. "Великий князь Русский". "Хакан-Рус" (титул, равный императорскому).

2. "Главы глав", "светлые князья" (князья союзов племен).

3. "Всякое княжье" -- князья отдельных племен.

4. "Великие бояре".

5. "Бояре", "мужи", "рыцари" (персидское "моровват").

6. Гости-купцы.

7. "Люди". Смерды.

8. Челядь. Рабы.

Громоздкий и сложный механизм полюдья мог действовать при условии

слаженности и соподчиненности всех звеньев. Нарушение соподчиненности

приводило к войнам. Летопись многократно говорит о том, что тот или иной

союз племен "заратишася", "имяше рать" с киевским князем. Государственность

Руси как целого утверждалась в тяжелом противоборстве разных сил.

Константин Багрянородный описывал государство Русь в ту пору, когда

полюдье как первичная форма получения ренты уже доживало последние годы.

Началом же системы полюдья следует считать переход от разрозненных союзов

племен к суперсоюзам-государствам, то есть рубеж VIII--IX веков. Совершенно

закономерно, что именно это время и явилось временем зарождения широких

торговых связей Руси с Востоком и Византией: полюдье было не только

прокормом князя и его дружины, но и способом обогащения теми ценностями,

которых еще не могло дать зарождавшееся русское ремесло.

Полюдье полгода кормило киевскую дружину и ее прислугу; по всей

вероятности, полюдье гарантировало продовольственные запасы и на вторую,

летнюю, половину года, когда происходил сбыт наиболее ценной части дани,

собранной черными кунами, бобрами, чернобурыми лисами, веверицами-белками. С

полюдьем связано свидетельство, неверное понимание которого иногда приводило

исследователей к мысли о незнакомстве русов с земледелием:

"Русы не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли

славян" (Ибн-Русте). "Всегда 100--200 из них (русов) ходят к славянам и

насильно берут у них на свое содержание, пока там находятся" (Гардизи).

Все это прекрасно объясняется полюдьем. Экспортная часть полюдья

состояла из пушнины, воска и меда; к продуктам охоты и пчеловодства

добавлялась и челядь, рабы, охотно покупаемые на международных рынках и в

мусульманском Халифате, и в христианской Византии. Знакомство с системой

сбыта полюдья с особой убедительностью покажет государственный характер

действий Киевской Руси IX--X веков.

Центром международных торговых связей Восточной Европы был, несомненно,

Киев. Киев и русских купцов -- "рузариев" хорошо знали в Центральной и

Северной Европе, предоставляли им значительные льготы, так как они с оружием

в руках пробивались через кочевнические заслоны хазар, мадьяр, печенегов,

внутренних болгар и снабжали европейцев роскошью восточных базаров. Вплоть

до крестовых походов Киев не утратил своего значения важного торгового

центра Европы.

Наезженный путь вел от Киева на запад к Кракову и далее к Регенсбургу

на Дунае. Через Киев (и благодаря Киеву) шел путь "из Грек в Варяги",

соединявший Византию со Скандинавией. Важным и хорошо организованным был

путь из Киева в Булгар на Волге. Он был разделен на 20 станций,

расположенных примерно на расстоянии 70 километров друг от друга. Для

гонцов, скакавших налегке, это был день пути, а для купцов, шедших "с

бремены тяжкими", -- два дня пути и день отдыха в станционном пункте.

По русским землям на восток путь шел через такие города-станции: Киев

-- городище на Сулое -- Прилук -- Ромен -- Вырь (?) -- Липицкое городище --

Гочево -- далее ряд безымянных городищ по направлению к Дону. В двух случаях

современные нам села сохранили архаичное имя старинных дорожных станций

IX--XI веков "Истобное" (от "истьба" -- теплое помещение, "теплый стан");

они находятся ровно в 70 километрах друг от друга.

Десятая станция, приходящаяся на середину пути между Булгаром и Киевом,

находилась где-то у Дона, южнее Воронежа. Здесь, по восточным источникам

(Джейхани, Идриси), находилась восточная граница Руси. Восточные

путешественники, двигавшиеся из Булгара на запад, сначала преодолевали

пустынные мордовские леса и луговины, а затем оказывались на Дону, где эта

сухопутная дорога пересекалась донским речным путем из вятичей в Волгу и

Итиль. Именно на этой дороге они делали свои наблюдения о жизни и быте

славян.

Добравшись через два месяца пути до западного конца своей дороги в 1400

километров, булгарские или иные восточные купцы оказывались в Киеве, на

берегах Днепра, который они называли то рекой "Дуна", то "Руса". Здесь, в

Среднем Поднепровье, поблизости от Киева, восточные авторы указывают три

русских города, ставших яблоком раздора между несколькими десятками

современных ученых. Один из наиболее надежных источников, Худуд ал-Алем,

сообщает:

"Есть еще река Руса (Дуна), вытекающая из глубины земли Славян и

текущая в восточном направлении вплоть до границы русов. Затем она проходит

по пределам Артаб, Салаб и Куяба (Киев), которые являются городами русов..."

Идриси, обладавший огромной библиотекой восточной географической

литературы IX--XI веков, единственный из всех авторов указывает расстояние

между этими тремя городами русов, расположенными на одной реке: от города

Артан до Киева -- 4 дня пути; до города Славия -- тоже 4 дня пути.

Игнорируя приведенные выше точные ориентиры, исследователи

рассматривали пресловутые "три центра Древней Руси" как некие

государственные объединения, охватывавшие каждое большое пространство. Киев

(Куяба, Куайфа и др.) не вызвал особых сомнений и обычно отождествлялся с

историческим Киевом, центром Южной Руси.

"Славия", как правило, сопоставлялась с новгородскими словенами и

Новгородом, хотя ни один источник -- ни русский, ни скандинавский, ни

греческий -- Новгород Славней не называл. В этом сказалось влияние

норманнизма, стремившегося искусственно создать какой-либо государственный

центр на севере. Способствовало таким широким построениям и то, что в

арабских текстах часто путались понятия "города" и "страны".

Особенно многообразным оказалось определение третьего города, имя

которого варьирует в двух десятках форм. Не менее разнообразны поиски

Артании или Арсании (обе формы крайне условны) на географической карте IX--X

веков. В Артании видели и мордву-эрзю, и Тмутаракань, и Рязань, и Ростов...

Не вдаваясь в рассмотрение огромной литературы, посвященной "трем

центрам", попытаемся наметить путь их поиска, исходя из приведенных выше

ориентиров:

1) все три города находятся на одной и той же реке, что и Киев, то есть

на Днепре;

2) все они расположены недалеко от Киева, на расстоянии, которое

колеблется от 140 до 280 километров.

Такое созвездие русских городов в Среднем Поднепровье нам очень хорошо

известно по документам X века, это упоминаемые договорами с греками города

Киев, Переяславль и Чернигов. Расстояние от Киева до Чернигова -- 140

километров; до Переяславля -- около 100 километров; от Переяславля до

Чернигова -- 170 километров. Эта триада постоянно упоминается в качестве

главных городов Русской земли в узком смысле. Город Славию не следует искать

на том севере, о котором восточные географы не имели никакого понятия.

Славия -- Переяславль (или Переслав), древний город, стоящий близ Днепра и

ближайший к "внутренним болгарам". В привлечении Чернигова есть только одно

несогласие с источником -- Чернигов расположен не на Днепре, а на Десне.

После ознакомления с характеристикой всех трех городов вместо Чернигова

может быть предложен иной вариант приурочения Артании.

В Худуд ал-Алем эти три города Руси охарактеризованы так:

"Куяба это город Руси, ближайший к странам ислама, приятное место и

резиденция царя. Из него вывозят различные меха и ценные мечи.

Слава -- приятный город, и из него, когда царит мир, ездят торговать в

Болгарский округ.

Артаб -- город, где убивают иностранцев, когда они попадают туда. Там

производят ценные клинки для мечей и мечи, которые можно перегнуть надвое,

но если отпустить их, они возвращаются в прежнее состояние".

У других авторов есть и дополнения. Ибн-Хаукаль сопоставляет Киев с

Булгаром, отмечая, что Киев больше Булгара.

Для нас всегда очень важно выявить точку зрения информаторов.

Ибн-Хаукаль, один из наиболее ранних писателей, пишет: "И достигают люди с

торговыми целями Куябы и района его". Вот почему Киев считается наиболее

близким к странам ислама; вот почему его сравнивают с Булгаром -- это делали

купцы, шедшие знакомой нам дорогой в 20 станций, начинавшейся в Булгаре и

завершавшейся в Киеве.

Купцы попадают в Киев через город Ромен (современные Ромны, у Идриси --

"Армен"), действительно находящийся на этой магистральной дороге. Город

Славия описан у Идриси как самый главный. Быть может, здесь сказалось

осмысление имени города -- Преслав, "преславный", или же аналогия с

болгарской столицей Преславом?

Сложнее всего обстоит дело с третьим городом, условно называемым

Артанией, или, как его называет Персидский Аноним, Уртабом. Дополнения к

сказанному выше таковы: рассказав об убийстве чужеземцев, Идриси добавляет,

что в этот город "никому не позволяют входить с целью торговли... и вывозят

оттуда (меха и свинец) торговцы из Куябы". Ибн-Хаукаль тоже пишет, что

жители Арсы чужих не пускают, "сами же они спускаются по воде для торговли и

не сообщают ничего о делах своих и товарах своих и не позволяют никому

следовать за собой и входить в страну свою".

На Днепре, в 120 километрах (три с половиной дня пути по прямой) от

Киева, в устье реки Роси был город Родень (в предложном падеже в летописи "в

Родньи"), от которого ныне осталось городище на высокой горе -- Княжья Гора.

Город запустел с принятием христианства и на протяжении XI--XIII веков ни

разу не упоминается в летописях, хотя событий в его окрестностях было много.

Судя по местоположению в середине ареала древностей русов VI--VII веков,

Родень мог быть племенным центром русов и называться по имени главнейшего

бога древних славян -- Рода. Его сравнивали с Озирисом, Баад-Гадом и

библейским Саваофом. Это было божество более значительное, чем сменивший его

дружинно-княжеский Перун.

Такое допущение вполне объяснило бы летописную фразу (возможно, взятую

из греческих источников IX века) "Роди же, нарицаеми Руси...". Название

союза племен по общему божеству прослеживается и в имени кривичей, названных

так по древнему туземному (литовскому) богу Криве -- Кривейте. Русы на реке

Роси могли получить свое имя от бога Рода, местом культа которого был Родень

на Роси.

При Святославе здесь был, очевидно, княжеский домен, так как там

находился его "двор теремьный", Во время борьбы за киевский престол в 980

году здесь укрылся (возможно, рассчитывая на священность места?) князь

Ярополк, но после длительной осады был убит наемными варягами. Городок был,

по всей вероятности, широко известен на Руси, так как после этой тяжелой

осады о нем сложили поговорку, просуществовавшую более столетия: "и есть

притьча си и до сего дьне -- "беда, акы в Родьни", -- писал современник

Мономаха.

Бог Род был верховным божеством неба и вселенной. Ему приносили

кровавые жертвы. Особый праздник, приходящийся на 20 июля (день

бога-громовержца), документирован для славян района Родня календарем IV века

нашей эры, а в 983 году в этот срок был принесен в жертву молодой варяг,

проживавший в Киеве. Принесение своим богам в жертву чужаков, пленных,

побежденных врагов было обычным в древности у многих народов и носило

специальное название (греческое) "ксеноктонии". Очевидно, этот обычай

ежегодных жертвоприношений и породил у иностранных писателей те разделы их

сочинений, где говорится слишком расширительно об убийстве иноземцев вообще.

Запрет въезда в область Уртаба с целью торговли вполне объясним в том

случае, если мы отождествим Уртаб (Артанию) с Родием. Здесь, близ Витичева

(города, упоминаемого Константином в связи с полюдьем), скапливались

однодревки перед отплытием в Византию. Здесь в последнем, защищенном лесными

островами участке Днепра производилось, очевидно, окончательное снаряжение

флота и сортировка товаров, предназначенных для продажи на далеких

международных рынках. Купцы и соглядатаи здесь были не нужны. Уртаб-Родень

не исключался из торговли, но здешним торгом ведал Киев, люди "из Куябы";

недаром в этом городе почти у самой границы Руси находился "теремной двор"

князя Святослава.

Наиболее логичным представляется такое отождествление "трех городов

Руси":

Куяба -- Киев

Слава -- Переяславль

"Арта" -- Родень на устье Роси.

Все три города на одной реке -- на Днепре.

Куяба, "ближайший к странам ислама" город, назван так потому, что

информаторы попадали в него по магистральной дороге из Булгара в Киев. Два

других города стояли уже в стороне от этой магистрали: Артания в 4 днях пути

(вниз по реке) от Киева, а Славия в 4 днях пути от Артании, если плыть вверх

по Днепру от устья Роси к Переяславлю.

Передаваемый из сочинения в сочинение рассказ о вывозе гибких стальных

мечей из Киева и Уртаба находит подтверждение в легенде хазар о попытке их

возложить дань на полян. В ответ на требование дани

"съдумавъше же Поляне и въдаша от дыма -- мечь... И реша старьци

козарьстии: "недобра дань, къняже... си имуть имати дань на нас и на инех

странах". Се же събысться вьсе".

Киевская легенда о хазарах могла быть известна и на хазарском востоке.

Славия торгует с болгарами. Переяславль расположен ближе других городов

к "внутренним болгарам" Левобережья, постоянно воюющим с русами; этим и

объясняется оговорка относительно торга тогда, "когда бывает мир".

Уртаб-Родень. Сюда, в место сосредоточения торгового флота с полюдьем,

в город, контролируемый самим великим князем киевским (и до сих пор

называемый Княжьей Горой), не пускают иностранных торговцев. Здесь в

святилище Рода (по имени которого назван город) приносили в жертву чужаков.

Все это вместе окутывало район Княжьей Горы различными легендами, созданию

которых Киев мог содействовать целенаправленно. Название этого города так

варьирует в арабской графике и такие разные города подставляются при

расшифровке, что приравнивание Уртаба Родню является, пожалуй, одним из

наиболее удачных вариантов.

Куяба, Славия и Уртаб -- это не три государства, не три "центра Руси",

а просто Киев и два соседних города, которые играли важную роль в жизни

Киевской Руси и интересовали восточных купцов, прибывавших в Киев из Булгар.

Наместников князей (или их сыновей) они принимали за "царей" и повторяли

легенды о самом удаленном городе Родне, куда путь им был заказан. Уже к

началу X века место Родня занял Чернигов, вошедший в триаду важнейших

русских городов.

Ежегодно весной Киевская Русь осуществляла свою вторую государственную

задачу -- вывоз огромного количества товаров, полученных за полгода

кругового объезда-полюдья. Сборщики дани превращались в мореплавателей и

караван-башей, в воинов, пробивавшихся через кочевнические заслоны, и в

купцов, продававших привезенное с собой и закупавших все, что производил

богатый Восток, ослеплявший тогдашних европейцев своей роскошью.

Ладьи, наполненные бочками с воском и медом, мехами бобров, чернобурых

лисиц и другим товаром, готовились к отплытию в далекие моря в самом Киеве и

соседних городах на Днепре -- Вышгороде, Витичеве, где была сигнальная

башня, извещавшая огнем о приближении печенегов, Переяславле Русском и

Родне. Самой южной гаванью-крепостью на пограничной реке Суле в 10

километрах от Днепра был город Желни (городище Воинь), своеобразное

сооружение, где вышедшие из Руси суда могли в случае неблагоприятных вестей

укрыться в прибрежном укреплении, внутрь которого ладьи входили прямо из

реки.

"В июне месяце, двинувшись по реке Днепру, они (однодревки русов)

спускаются в Витичев, подвластную Руси крепость. Подождав там два-три дня,

пока подойдут все однодревки, они двигаются в путь и спускаются по названной

реке Днепру" (Константин Багрянородный).

Далее Константин подробно описывает (очевидно, со слов варяга русской

службы) тяжелый и опасный переход флотилии через днепровские пороги.

Названия порогов он приводит как по-славянски, так и по-русски, принимая

служебное положение современника Свенельда, служившего Руси, за его

национальность.

"Русские" -- названия порогов (действительно в ряде случаев

скандинавские) -- доставили большую радость норманнистам, но на самом деле

они не доказывают ничего большего, чем наличие варягов на службе у киевского

князя, что и без того известно как из договора Руси с тем же Константином,

так и из летописной справки о том, что Игорь в это самое время нанял варягов

для войны с греками.

"Первый порог называется Эссупи, что по-русски и по-славянски означает

"Не спи!". Этот порог настолько узок, что не превышает ширины ипподрома.

Посредине его выступают обрывистые и высокие скалы, наподобие островков.

Стремясь к ним и поднимаясь, а оттуда свергаясь вниз, вода производит

сильный шум и внушает страх".

Русы с трудом переволакивали свои суда через каждый порог, иногда даже

вытаскивая из них поклажу и волоча ладьи по берегу. Так они добирались до

"Крарийской переправы" (Кичкас), которой пользовались херсонесские купцы,

ходившие в Русь. Весь этот путь проходил под обстрелом печенегов.

Пройдя пороги, на острове Хортица (близ современного Запорожья)

"...русы совершают свои жертвоприношения, так как там растет огромный

дуб. Они приносят живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные кладут куски

хлеба, мяса...".

От Хортицы русы плывут к острову Березани близ устья Днепра и там

дополнительно оснащаются перед плаванием по морю. Далее их путь лежит к

устью Днестра, а оттуда к гирлу Дуная к Селине.

"Пока они не минуют реки Селины, по берегу за ними скачут печенеги. И

если море, что часто бывает, выбросит однодревки на сушу, то они все их

вытаскивают на берег, чтобы вместе противостоять печенегам".

Плавание вдоль западного берега Черного моря (к которому нам еще

придется вернуться) завершалось в Константинополе, где русские "гости"

проводили все лето, возвращаясь на Русь лишь для нового полюдья.

От устья Днепра или от острова Березани предстоящий морской маршрут

русов раздваивался: одним направлением был указанный путь в Царырад, а

другим -- сложный путь в Хазарию и далее в "жребий Симов", в далекие страны

Халифата, о чем мы уже знаем из рассказа Ибн-Хардадбега середины IX века.

"Русы-купцы -- один из разделов славян. Они возят меха белок,

чернобурых лисиц и мечи из крайних пределов славянства к Черному

("Римскому") морю, и берет с них десятину византийский властелин. А то они

отправляются по Дону ("Танаису"), славянской реке, проходят до (Хамлиджаса

(хазарской столицы), и берет с них десятину ее властелин".

Интересным вариантом является сообщение Ибн-ал-Факиха:

"...владетель Византии берет с них десятину. Затем идут по морю к

Самкушу-Еврею, после чего они обращаются к Славонии. Потом они берут путь от

Славянского моря (Азовского), пока не приходят к Хазарскому Рукаву, где

владетель хазар берет с них десятину. Затем идут к Хазарскому морю по той

реке, которую называют Славянской рекой..."

Здесь важно отметить, во-первых, проход русского флота через Керченский

пролив, который принадлежал хазарам, принявшим иудаизм ("Самкуш-Еврей"), а

Дата добавления: 2017-01-14