Методы психосоматического консультирования 2 страница

Со школы курила. Сорок лет, даже больше. Но сейчас я уже неделю как не курю. Мама моя не пила, не курила, работала. Раньше люди не пили, не курили, а болели больше, чем пьющие. Те, кто следит за собой, умирает раньше. Я слежу за своим здоровьем - лекарства принимаю, диету стала соблюдать. Пить бросила, когда болеть стала, около года назад. Желудок стал болеть, и перестала. Пила не то чтобы много, и много, и мало было, по-всякому, иногда приду к кому-нибудь в гости и до утра остаюсь. Хорошо гуляли.

В этой больнице раньше не лежала. Лежала на НГДУ дней 10 с желудком. 2 года назад.

После того, как выпишут, буду разборки устраивать, гонять всех с жильем, надо дать племяннице образование. Она училась два года в колледже, причем хорошо, четверки в основном были, а ее выгнали оттуда. Это власть нам мстит за то, что я разборки устраивала из-за квартиры. А то у них в доме домофон сломают, будет спать под лестницей. Она теперь вынуждена официанткой работать. У нее чувства страха нет. Кто же ей поможет? Да еще устроилась не по договору. Вот и нервничаю.

Еще я обязательно получу высшее образование. Без него никуда.

Кашель больше всего беспокоит. Все говорят, что таблетками лечатся. Мне от них не лучше, а хуже. Я узнала, что тут на 8-ом этаже лечат легочных больных. Я сбегаю к врачам, пусть они договорятся с 8-ым этажом, чтобы меня комплексно лечили. Сейчас пойду требовать! Они говорят, что только по показаниям лечат. А у меня анализы хорошие, меня и не хотят лечить. Как им доказать? Три месяца назад кашель начался. Весной еще флюраграфия хорошая была».

При прощании Г.В. говорит, что если вдруг у нее что-то забыли спросить или вдруг понадобиться узнать что-то еще, то можно прийти завтра в это же время и что она ответит на любые вопросы.

П.Н.И. мужчина 78 лет, в ревматологическом отделении ЦРКБ находится второй день (поступил накануне вечером).

П.: Добрый день. Давайте познакомимся. Меня зовут Л.. А вас как?

Н.И.: Н. И. П.

П.: А сколько вам лет, Н. И.?

Н.И.: 78 лет.

П.: Как долго вы находитесь уже в больнице и как сюда попали?

Н.И.: Сердце прихватило вчера. В 66 лет заболел плевритом, лечил своими силами. II группа инвалидности. Воевал, осколком ранило на горле, пулевое ранение не бедре, мягких тканях руки, на ноге, осколки на ступнях ног, череп проломлен (поднимает майку, стягивает штаны, демонстрирует все шрамы). Никогда не болел, только ранения.

П.: Как заболели?

Н.И.: Я столяр, когда работали, делали помещение, окошки не вставлены были, сквозняком протянуло. Лежал месяц в больнице, ушел сам. Ранение с 1943 года.

П.: Давно в Сургуте живете?

Н.И.: В Сургуте 3 года, у меня сын и 2 дочери, до этого жили на Кубани. Жили в Армавире, дети забрали сюда. 2 года чувствовал себя хорошо: пилил, строгал, на учет к врачам не становился. У бабки давление было, врачиха пришла. Говорит, давайте послушаю, давление померяю. Внучка пришла, говорит, дед плюнь сюда. Мокроты сдал - нашли туберкулез. Год лежал в больнице. После 6 месяцев лечения стало хуже, стало плохое дыхание (ночью, под утро), сам справлялся, врачей не беспокоил - такое мучение, застрелился бы, был бы пистолет.

П.: Как переносили болезнь?

Н.И.: У меня характер такой, повеселить всех, молодежь на лекарства звал, если не шли сами. Насмотрелся в больнице - грузин с ампутированным легким - друг мой, наркоманы в туалетах колются, алкоголики, бомжи. Выписывать хотели, да грипп прихватил, положили в палату с пьяницей, тот под себя гадил. Я три дня пролежал. Вылечили туберкулёз - дыхание испортили, вылечили дыхание - сердце испортили. Уже сам не рад, что живу. На коляске привезли, с палочкой мне стыдно ходить.

П.: А как на ваше заболевание реагируют близкие, кто к вам приезжаем, навещает?

Н.И.: Бабушка дома ждет, у нее сустав болит. Внуки приезжают, далеко ездить-то, с Белого Яра.

П.: Как вы себя чувствуете сейчас и как чувствовали во время болезни?

Н.И.: Полгода у меня нормально все было, а потом заболел. Когда мокроты выйдут, дышать легче. Хорошо было полгода, таблетки стал толочь, так как по телевизору сказали, что вредно глотать целыми, можно желудок испортить. Сейчас в организме что-то чужое есть, организм, тело таблетками воняет (трогает себя за кожу на руке, нюхает). В то время врачи строго, врачи строгие были. Там, во время плеврита, врачиха сказала, «с сердцем у вас что-то». Прописала уколы, а в комнате мужик сказал, не надо. Посоветовал сахар с холодной водой размешивать и натощак пить. Пил, а на уколы не ходил. Врач через неделю сказала, «видишь, как помогло». После плеврита 22 года работал на вредности, делал резину. 18 лет на пенсии и не болел. Быстро пройдусь сейчас - сердце болит, раньше никогда не болело.

П.: Как вам кажется, почему вы раньше не болели?

Н.И.: Во время войны внутри все чисто было. Ели все натуральное, а сейчас купит внучка окорочка, а они даже мясом не пахнут, когда варятся. Обувь мне шили по заказу, ходил хорошо (показывает на маленькие ступни, на которых нет пальцев, т.к. их оторвало осколком). Кожаные сапоги, кожаная подошва, кожаная стелька, а сейчас - резина, а это сразу ревматизм.

П.: Как вы обычно лечитесь?

Н.И.: Я своими силами старался справиться. А сейчас врачи. Каждый по-своему лечит. Одно лекарство лучше, другое вредное, а третье без четвертого и вовсе пить нельзя. Дали мне пшыкалку (имеет ввиду ингалятор), он мне ничего не помогает, не делает

П.: Чем вы занимались дома, когда переехали с Кубани? Как вам жилось, как сейчас живется?

Н.И.: Привезли дети, все для меня - питание, жилье, что захочу - несут, покупают правнуки, ан вон как вышло. В 3-4 часа ночи, спать боюсь, видно мокроты мешают. Легче, когда откашляюсь. Скорую вызывают. Я вот так сяду (показывает позу: полусогнутое тело, руками держится за табуретку, наклонен слегка вперед), и дышу потихоньку. А если не могу, задыхаюсь вот так (показывает открывающийся рот, хватающий воздух, но не могущий вдохнуть), то начинаю звать и просить: «Помогите! Помогите!». Врачи рады бы, а лекарства нет. Врачи бы хорошо получали, так главврач все забирает. Мне «Карсил» нужен, а его нету. То перед новым годом не привезли еще, то после нового года еще не довезли. Железная дорога, армия и медицина должны жить в достатке...

П.: А чем вы на Кубани занимались, не жалеете, что переехали, не скучаете?

Н.И.: Мы 5-х детей подняли. Держал птицу, кролика, на Кубани было все. После 90-го года все перестало. С 55 года (в 24 года) приехал с Литвы. Армяне понаехали, закупили все. Стали корм у меня воровать, который я на зиму запасал. Я в 17 лет на войну ушел. Пенсия у меня нормальная, мне хватает. Родители в Ленинграде были, воспитывала меня тетка, всего 6 классов учебы, фабрично-заводское училище. Всё ели пацанами, корешки с землей, ни сердце, ни желудок не болели. Когда призвали на войну, пошел с радостью, родину защищали.

П.: А не помните, когда в детстве болели, как за вами ухаживали, кто ходил, смотрел за вами? Вообще, как себя ведете, когда болеете?

Н.И.: Вообще не помню, чтобы болел. Босым бегал, в лаптях. Когда ушел с больницы, одна левая плевра не дышала, с кровью кашлять начал. Боялись врачи ко мне подходить, уколы делать А как попал в больницу, все и началось. Еще до желудка доберутся. И кушаю хорошо. Там еще держал кроликов, нутрий, птицу. А на пенсии работал по детским садам. Как начали воровать, все попродал, безработица была. Был свой дом, нас армяне выжили. Дети забрали, сын в милиции, дочь в совхозе, машина, все есть. У нас парники есть, там занимался рассадой, а сейчас куда уж. Обратно не хотел, там делать нечего, жизни нет. Сейчас мог бы, взял бы винтовку и поубивал бы всех. Зять в ЖКХ работает, жизнь тяжелая пошла. Сейчас мысли одни - как внуки мои будут жить.

П.: Получается, раньше некогда болеть было, за хозяйством ходили, а сейчас что?

Н.И.: В организме что-то чужое. Дышу в другой раз, а запах какой-то лекарственный.

П.: Что должно измениться, чтобы вам вылечиться, стать здоровым?

Н.И.: Не знаю. Наверное, года уже. Сейчас люди пошли маленькие. Я в деревне жил, у нас даже врача не было, люди большие были, все натуральное ели. А сейчас дали бы укол, зачем так жить, мучиться. Есть что-то внутри у меня (все время проводит у себя на теле, впереди, чуть ниже легких до пупка, вниз рукой, обозначая «что-то внутри»).

П.: Как же с этим можно справиться?

Н.И.: Не знаю, еще полгода будет такое, мне сказали. Полгода, мол, еще лекарства выходят из организма

П.: Значит, скоро само пройдет или ваша помощь нужна, сами справитесь?

Н.И.: Не знаю, делал зарядку, и сейчас делаю каждое утро, сказали массаж делать. Всего два месяца как вышел из больницы, где с туберкулезом лежал. На каталке сегодня везли, стыдно, и с палочкой стыдно. У меня работящие друзья были, а там все наркоманы, бомжи.

П.: Были ли моменты, когда вы чувствовали, что внутри ничего такого, о чем вы рассказывали, нет?

Н.И.: Давления, температуры нету, не то, что есть чужое, недомогание какое-то. Чужое что-то, в одной поре как почувствуется. Поспать я не могу, все думаю, чтоб полегче, получше стало. Анализы хорошие. Мокроты без цвета.

П.: Попробуйте то, что у вас внутри, описать. У него есть цвет? Какое оно - холодное, горячее?

Н.И.: Не могу. Оно без цвета, не холодное, хотел от него избавиться. Временами хорошо, радостно. Когда мне хорошо и радостно - проходит, а потом опять чувствую. Усну – мне снится больница. Уже все делаю, и зарядку, и стукаю себя, бабка натирает.

П.: А когда это ощущение внутри появилось впервые?

Н.И.: В больнице из-за таблеток, наверное. После капельницы мне плохо. Сам могу справляться, но тяжело. В другой раз тяжело так, что скорую вызывают. Аж застрелиться хочется. У меня был пистолет на Кубани. Я его сюда не привез, нельзя - граница. Здесь друзей в больнице нет, одни мысли - лишь бы получше стало.

П.: Попробуйте к следующей встрече внимательно за собой понаблюдать, в каких ситуациях вы чувствуете у себя что-то внутри, а когда нет. Попробуйте понять, зачем оно и какое оно, то, что у вас внутри.

И.Н. женщина 40 лет, онкологическое отделение. Диагноз: заболевание молочной железы (оперирована), проходит химиотерапевтическое лечение. Объективные диагностические медицинские показатели дают картину успешного лечения, но субъективно подопечную одолевают страхи. На первом курсе химиотерапии И.Н. лежит в палате рядом с умирающей больной. Она ухаживает за больной соседкой и сильно шокируется её болезненным видом, а когда соседка по палате находится в таком состоянии, будто перед смертью (что на самом деле так), то у подопечной начинается паника. Это происходит ночью - она выбегает из палаты, готовая выскочить в любую открытую дверь, ей очень страшно и одиноко. Медсестра дает ей фенозепам и разрешает не возвращаться в палату. Утром подопечную выписывают.

С чувством не покидающего страха, она приходит на прием к онкологу в сопровождении мужа. Дома не может оставаться одна, страх усиливается ночью. Повествование подопечной очень аффективное, несколько сбивчивое. Говорит, что у неё вообще бывает такое чувство одиночества, будто она одна во вселенной. Положение осложняется тем, что одна она не может справиться со страхами, а муж с детьми должны уехать в санаторий по путевке. Муж предлагает остаться, но она не хочет лишать семью отдыха, настаивает, чтобы они поехали в отпуск, к ней на подмогу выехала свекровь – побыть с ней на время отпуска семьи. Подопечная хочет забыть все свои страхи, говорит, что раньше всё было хорошо и связывает последние негативные события с переездом на новую квартиру. Приводит в пример конфликты на работе, которые по времени совпадают с переездом на новую квартиру. И свои страхи также связывает с квартирой.

Сама видит причину своих страхов в смерти матери. Её мама умерла, когда подопечной было 8 лет. Мама умерла от онкологического заболевания молочной железы. Перед смертью больная мама не вставала с кровати, и когда позвала детей попрощаться, то женщина, с которой виделась подопечная, по её словам, не была её мамой – это была какая-то чужая женщина. Дочь так и не поверила в смерть матери, поэтому не плакала на похоронах, как это делал её 10-тилетний брат, который к тому же убегал и буйствовал, его ловили и ставили укол, а девочка не могла понять, почему он так ведёт себя. Когда сердобольные соседи и родственники называли её «сиротинушка» и жалели, она испытывала злость, так как отрицала смерть матери.

Самым ярким воспоминанием детства является комната, в которой умирала мать. После смерти матери дочь боялась не только заходить в комнату, но боялась даже заглядывать в приоткрытую дверь этой комнаты. Саму маму девочка почти не помнит. Помнит только то, что, когда мама несла её маленькую домой из детского сада, то на маме была зеленая кофта с пуговкой на шее и помнит запах маминых духов. Однажды в автобусе она почувствовала этот запах маминых духов, исходивший от одной женщины, и так притягивал её этот запах, что она вышла вслед за этой женщиной и шла за ней (за запахом) ещё какое-то время.

Рассказывает о своем походе к психотерапевту несколько лет назад, когда в качестве психологической работы был предложен гипнотический сон под музыку, после которого она испытывала легкость, жизнерадостность. До конца курс она не прошла и с этим связывает возвращение своих страхов вновь.

Недавно подопечная вновь посещала психотерапевта, на индивидуальной консультации психотерапевт раскрыла значение её страхов и сказала, что её психика осталась на уровне 8-милетней девочки. В качестве дальнейшей психологической работы ей предложили групповую психотерапию. После посещения группы считает, что её такой вид работы не подходит – в группе все рассказывают о своих проблемах, этих проблем много и всем стараешься помочь, а когда подопечная рассказала свою историю, то все молчали и не знали, что сказать. У неё появилось ощущение, что там она помощи не получит и у неё нет сил переживать за других, когда со своей ситуацией ничего не понятно.

На встрече в стационаре (3 курс химиотерапии) сказала, что лучше будет ходить на индивидуальные консультации. Сказала, что изменилось содержание снов, и что хотелось бы просто всё плохое забыть.

На следующей консультации рассказывает, что перед тем как заболеть стала избирательно остро слышать тему онкологических заболеваний. «Резануло по уху», когда соседка, которую они с мужем куда-то подвозили на машине, сказала, что у неё рак.

Далее словами подопечной: С недавних пор страх меня опутал, накрыл – всё в тёмном ключе. Хотя и проблески бывают – сходила к хирургу и на УЗИ, и везде сказали, что есть положительная динамика, объективно всё хорошо.

Страхи начались до болезни. В начале февраля 2006 г. мы были в отпуске. До этого всё в жизни было хорошо – премии на работе. В отпуске в городе, где я жила в детстве встретилась с подругой. Она живет этажом выше нас, их квартира прямо над нашей квартирой и над комнатой мамы их комната. Она пригласила меня в гости. Когда мы поднимались к ней, то она предложила потрогать дверь, ручку, звонок, хотя это уже совсем другая дверь и другая ручка. Я потрогала – зачем я это сделала! С тех времен остался только звонок – когда я прикоснулась к звонку, то что-то случилось, как будто кто-то меня нашел. Я стала другой, будто ушла мыслями куда-то, поднялась в гости к подруге, но особо не помню, что я там делала. Я вышла оттуда в страхе. У меня и диагноз тот же, как у моей матери. 32 года прошло – те же ступеньки, тот же почтовый ящик. Я пошла к отцу. Пришла, села на софу в коридоре, в чем была не раздеваясь – в дубленке, ничего не могу толком сказать – дыхание захлебывающееся, минут 20 так дышала, остановиться не могла. Отец позвонил брату, тот приехал, налил мне горячего чая, тогда я стала успокаиваться и тут же уснула на немного, прямо в шубе.

Смотрю на улицу – осень, моя любимая пора года. Так жить охота, не верится, что это со мной – читаю (выписку с диагнозом), а там моя фамилия. Я боюсь мамы – не знаю кто и где она.

О воспоминаниях детства: хорошо помню себя в детском саду – это мне 4 года. До этого в1,5-2 года, помню, болели уши, бабушка возила меня в больницу. А так детский сад помню. Чаще со мной отец был, брат на два года меня старше. Отец водил нас в сад и забирал из сада, а мама хозяйством занималась. Помню стук машинки – много людей всегда в квартире – мама шила на заказ. На маму обид не было, она не ругалась. Нас двоюродных братьев и сестер 6 человек, мы соберемся все и прыгаем по кроватям. Когда сильно шалим, мама выйдет, как скажет крепкое словцо и всё. Нас много, ей тяжело. Помню больницу года в 3. У меня был энурез и меня положили в больницу, а двери там высокие и открываются наполовину – половина двери сверху открывается, а нижняя половина – нет, и я стою внизу ору, колочу в дверь. Меня шлепают, оттаскивают от двери, а я ору, боялась, что меня бросили, плакала. Потом после больницы меня оставили на высокой кровати, а я сидела в колготочках и в кофте – это я помню. А я слезть не могла и описалась, мама на меня в сердцах сказала: «зассыха» - так меня задело! И я ей кричу: «мамочка, я не зассыха»! Даже сейчас меня это ранит.

А ещё у меня бывает накатывает охота поплакать – я тогда под одеялом сложусь в комочек, выплачусь и мне хорошо становится. Мне кажется, и детей я недостаточно люблю. Когда дочка вторая родилась, у меня такое благоговение было. Она спит, другие пошли бы убрались или почитали, пока ребенок спит, а я сижу и смотрю на неё спящую – на эти маленькие пальчики, больше мне ничего не надо. Но это благоговение не сохранилось. Периодически оно бывает к дочкам и к мужу. Младшенькая у меня шустрая, а старшая берет пример с меня – делает что-нибудь, потом ляжет, полежит. У меня бывает, что хочется побыть одной, а их обижает, что я отдаляюсь от них, когда прочитала книжку, что надо наполнять эмоциональный сосуд, то стала себя контролировать, и даже когда не очень хочется, специально иду и ласкаюсь к ним - глажу дочерей по голове, притягиваю их со мной полежать. Это я потом стала понимать (что усталость взрослых дети могут принять за невнимание).

Работа у нас с мужем по сменам, поэтому дома кто-то всегда спит то перед сменой, то после смены, девочки знают, что нельзя шуметь, стараются. Между собой у них отношения хорошие – старшая ухаживает за младшей, но бывает и ревность. А так у нас ритуал семейный есть – мама с окошка машет, провожая.

Подопечная вспоминает первое восприятие отсутствия мамы в 10 лет, когда они с братом находятся в пионерском лагере и ко всем детям приезжает мама, а к ним – нет. Здесь она снова испытала страх сильного одиночества – будто она одна во вселенной, пришло чувство потери и обиды, но не осознанной. Справилась она с этим чувством только когда прижалась к старшему брату. После смерти мамы - два года пустота – не вспоминается ничего. Длинная зима, на диване спим вальтом – я, папа и брат, по очереди меняемся – то я головой к папе, то ногами. Всё темно, долго, школа почти всё время занимает. Ничего не помню – кто был с нами, чего ели, было ожидание, что лучше будет. И помню, что очень злилась, когда кто-то из родных или знакомых называли меня «сиротинушкой». Я кричала: «не сиротинушка я»!

Последняя встреча

За это время (3 недели) я поняла, что мне не хочется включаться в ту ситуацию (смерти матери), просто летом у меня был срыв. После операции я недопонимала свою болезнь. В июле-августе поняла всю серьезность. Надо где-то взять силы, чтобы пережить всё это (лечение). В 1-ую химию я ухаживала за ними (другими больными), а теперь самой силы нужны. Сейчас рядом такие, у которых хуже, но они живут.

(Подопечной внезапно становится жарко, она скидывает теплую кофту). У меня гормонозависимая опухоль – мне искусственно вызывают климакс, поэтому бывают приливы. Стала совсем другим человеком. До болезни и после – это два разных человека. Раньше я не замечала, какой у меня муж, в жизни всё шло своим чередом и казалось обычным. А когда мне в больнице было плохо, когда я всю ночь просидела в душевой, и мне было страшно, то я позвонила мужу, плакала в трубку, что мне страшно, а он тоже плакал на балконе, потому что ничем не мог мне помочь. Теперь думаю, что не надо на моих домашних что-то вешать. Муж сам устал со мной всё время возиться. Даже дома ему так тошно, что он говорит: хоть бы кто-нибудь пришел; да хоть бы мамка позвонила (и говорит это так обреченно). Я бы хотела, чтобы все к нам приходили, но люди наоборот думают раз я болею, то лучше не мешать. Цель теперь у меня – домашних не пугать. Муж мне поддержка большая.

Однажды я в интернете искала информацию о томографическом исследовании и попутно нашла статьи об онкологии и там было написано, что 50% онкологических больных умирают в течении 5 лет. Я очень напугала себя и расстроилась, а муж успокоил, сказал: ну почему ты относишь себя к этим 50%, а не к тем, которые живут. Я подумала: действительно, почему я так решила, это ведь я сама себя пугаю, а он может быстро меня успокоить. Как мне избавится от того, чтобы пугать себя?

В юности, когда я училась на третьем курсе, у меня был парень. На пятом курсе я уехала диплом писать, а он был на вечеринке, выпил хорошо, а мне сказали, что он мне изменил – я его не приняла больше, хотя он несколько раз приходил, доказывал, что ничего не было, я и тогда понимала, что ничего не было, но почему то уперлась. Когда в очередной раз он ушел без моего прощения, я поняла, что он не придёт. Я очень сильно переживала – там был страх разлуки, очень плохо было. На этом фоне у меня развилась пневмония. Я даже не могла диплом писать, а у меня было всего несколько страниц, тогда мне однокурсники помогли, где-то даже за меня писали и преподаватель мне навстречу пошла, и тоже помогала.

88 год был какой-то горький для меня, тогда я по распределению приехала в Сургут, впервые возникло ощущение свежести, мне полегчало, было ожидание чего-то нового, тогда встретила своего будущего мужа. Но до сих пор думала о том парне – о своей первой любви. Года четыре назад мы созвонились. Я нашла его номер телефона в справочном того города, где он живет, позвонила поздравить его с днем рождения, ему как мне 35 исполнилось тогда. Я слышала, что у него гости – вилки стучали, но он отошел куда-то, чтобы со мной поговорить. Он сразу меня узнал и сказал мне то, что я хотела услышать: да я и не забывал тебя никогда. Мне сразу стало хорошо. Рассказали друг другу о своих семьях, о детях, о том, что живем хорошо, он очень хотел поговорить, но его ждали гости, и он попросил оставить телефон, но я пообещала позвонить завтра (23 февраля) в 11 часов. И хотя на следующий день в одиннадцать я взяла трубку, я так и проходила с ней час и не стала звонить, потому что поняла, что незачем. Тогда поговорили и больше не тянет.

Раньше я слышала музыку юности – замирала, теперь нет этого, мужа берегу. Я вдруг поняла, какой он мне родной человек и как он мне важен. Раньше я строила какие-то замки. Сейчас в болезни поняла, что муж главное в жизни и мои дети. Я стала лучше. Я даже хочу радоваться, но чтобы только болезнь прошла. У меня два разговора с мужем было тяжелых. Один той ночью в стационаре. Просто ночь сама по себе страшное время суток, как ему (мужу) наверное, было страшно тогда ночью на балконе одному, когда я позвонила. И ещё я очень боялась мужа увидеть после операции. Боялась и ждала, чем ближе было время прихода, тем больше мне хотелось залезть под кровать, боялась, как он отреагирует на то, что я теперь калека. А он за меня боялся, он быстро меня успокоил: да протез тебе купим, как куколка будешь ходить. Я когда это услышала, расцвела, стала улыбаться, больше бояться было нечего. Ну до гистологии ещё боялась, пока не пришли результаты анализов. Потом по анализам узнала, что метастазов нет, лимфоузлы чистые, и успокоилась. Сейчас у меня последняя химия – тяжело переношу. Как бы это сказать, слышу стон своего тела, всё болит, обостренная чувствительность. Химия закончилась, а теперь я не могу даже слышать грохот капельницы по коридору – сразу тошнит.

Т.В. женщина 30 лет. Гастроэнтерологическое отделение. Диагноз: хронический неспецифический колит, обострение. В больнице пять дней. Жалобы на запоры, кровотечение при дефекации, боль, тошноту, рвоту. Сейчас, по ее словам, чувствует себя лучше, настроение хорошее, доброжелательное, нет суетливости, беспокойности, тоски, тревоги, чувствуется спокойствие и умиротворенность, но цвет лица бледный, по лицу высыпания. Улучшение самочувствия не связывает с лечением, так как эти таблетки и дома пила, а больше ничего врачи не предпринимают, скорее всего, как обычно, «само прошло» Ждет диагностической процедуры, которая позволит выяснить, есть ли язвочки на стенках кишечника, считает, что если найдут, то наверное будут лечить по-другому, а если нет, то попьет таблетки (знает название) и поедет домой. Говорит, что лечение колита обычно происходит 21 день, но сама лежит с приступом впервые.

Первые признаки заболевания появились в 16 лет, выражались в запорах. Родители и она сама не придавали значения этим проявлениям, только бабушка иногда «пыталась всунуть ей какие- то там свои травки». У мамы тот же диагноз, но подопечная связывает это с тем, что мама «много» рожала, у нее трое детей, и поэтому появился «большой геморрой», а отсюда и запоры. В родительской семье здоровье не являлось главной темой и приложением сил, к заболеваниям членов семьи относились спокойно «само пройдет, не о чем даже говорить» (Т. делает характерный жест рукой (махает рукой, как бы отбрасывая болезнь как ненужное) и говорит пренебрежительно «Ай», демонстрируя отношение к болезни в семье). Появление признаков заболевания не связывает с какими-либо эмоциональными переживаниями, конкретного описания данного периода жизни в семье не дала (скорее всего, не считая это важной темой разговора).

Первоначально появление приступов не могла объяснить ничем, даже удивлялась, «что этим приступам еще надо», никакие диеты и таблетки на него не действуют, пробовала лечиться разнообразными народными, гомеопатическими средствами. Далее выяснилось, что соблюдение диет, лечение начинается только с началом приступа, а после заканчивается, только наступает улучшение. «Я и солененькое люблю и остренькое, и жареное», при этом нет запретов ни с собственной стороны, ни со стороны мужа, приступ прошел и хорошо, будущий приступ не вызывает ни тревоги, ни беспокойства, Т. о нем даже не задумывается.

Подумав, усиление заболевания связала с переездом из Сургута в Русскинские: «Да, наверное, вот тогда и началось сильнее. Я тогда очень переживала. Неделю не вставала, в магазин, никуда не ходила, лежала пластом. Очень не хотелось уезжать из города в какую-то деревню, но там предложили работу. Мы с мужем оба оканчивали лесохозяйственный техникум, а там и лес и охота. Муж тоже переживал, но ничего, успокоились, привыкли, сейчас нравится. У него родители вообще из Москвы переехали в молодости по распределению, тоже рассказывали, как переживали. Но, говорят, зато продукты здесь были, вещи и даже в Москву посылали своим». Ее родители к переезду отнеслись спокойно, они «хотели, чтобы главное ей было хорошо», да и к ее мужу относятся хорошо, уверены в нем, в его надежности. Родители знали будущего зятя давно, еще до замужества дочери, всегда относились к нему хорошо, браку дочери были рады. Т. со своим будущим мужем вместе учились в техникуме, он ее на 1,5 года старше. Поженились и поехали к его родителям в Сургут (раньше жили в Новгородской области). Его родители тоже хорошо отнеслись к браку сына, конфликтов с родителями мужа и собственными не описывает. В этот период особых осложнений заболевания не припоминает, просто периодически возникали запоры, не связывает их ни с какими осложнениями ни на работе, ни в семейной жизни, ни со сменой настроения.

Состояние здоровья ухудшилось в связи с переездом из города в поселок, (это она выяснила для себя при разговоре), ранее не связывала перемены здоровья со стрессовыми ситуациями. Далее, считает, что некоторые ухудшения возникли после родов, так как появился геморрой, как и у мамы. Ребенок был запланирован уже после переезда в Русскинские, пытались забеременеть около четырех месяцев, ничего не получалось и уже хотели идти по врачам, «чтобы у них все вылечили», но помощь врачей не понадобилась.

Во время беременности особо по поводу своего заболевания не переживала, не лечила, не проверялась. (Сейчас радуется, что у нее колит неспецифический и ребенку не передается, «а вот у соседки по палате колит заразный») Родилась дочь, оба супруга были очень рады. Т. с гордостью вспоминает заботу мужа, как он с первых дней и купал и брал на руки ребенка. Рассказывает о том, что девочка перепутала день с ночью, и не спали ночами, а днем приходилось и стирать и обед готовить (улыбается, воспоминания приятные).

Считает, что в семье конфликтов особых нет, есть по мелочам, как у всех. Выделила две конфликтные сферы: 1. «Муж любит охотиться и часто уходит на охоту, и иногда он задерживается, встретит кого-нибудь заговориться и (почти шепотом) иногда приходит естественно пьяненький, я его жду, переживаю, но это редко бывает»

2. «Я хочу погулять, поразвлекаться, а ему уже не надо ничего» (в голосе нет обиды, грусти, рассказывает с улыбкой, но не отстраненно, а живо, заинтересованно, в особо откровенных моментах почти шепотом). Приступы заболевания со временем конфликта не связывает.

Муж реагирует на ее заболевание тоже только в моменты приступов, говорит: «Иди в больницу». «У него в семье к болезни относятся очень серьезно, чуть что сразу «ах!» (поднимает беззащитно руки вверх), сразу лежат, болеют. А он (муж) не такой, если заболел, не признается, я хожу, спрашиваю, вижу же, что плохо ему, а он «нет, все нормально». Вот над здоровьем дочери трясемся, чуть - что, чихнет, мы уже беспокоимся (смеется). А я если болею, так болею.

Дата добавления: 2017-02-01