Халкидонский Вселенский собор

Всех присутствовавших на Халкидонском соборе (епископов и их представителей) было более шестисот (630 указаны в послании епископов Геллеспонта 458 г.; 520 – в послании собора Льву; 600 – такую цифру дают Лукентий и Лев; списки имен не полны). С Запада, кроме трех папских легатов, были еще лишь два африканских епископа, Аврелий Адруметский и Рустик. Заседавшие в церкви св. мученицы Евфимии члены собора в самом внешнем своем расположении выразили принадлежность к тому или иному направлению. На левой стороне поместились прежде всего легаты: Пасхазин, епископ Лилибейский (в Сицилии), Лукентий, епископ Аскульский, и пресвитер Бонифатий. Юлиан Косский тоже выступал в качестве представителя папы, но сидел в ряду других восточных епископов. Далее следовали: Анатолий Константинопольский, Максим Антиохийский, Фалассий Кесарийский и Стефан Ефесский, как представители диоцезов Фракийского, Восточного, Понтийского и Асийского, с подчиненными им епископами (кроме палестинских епископов Восточного диоцеза). По правую сторону сели: Диоскор, Ювеналий Иерусалимский и, как представитель Анастасия Фессалоникийского, Квинтилл Ираклидский, и с ними епископы Египта, Палестины и Иллирика. Середину заняли уполномоченные от императора: шесть высших должностных лиц от министерства (άρχοντες – между ними префект претории и префект Константинополя) и десять сенаторов (между ними Флорентий). Им принадлежало руководительство внешней стороной заседаний (открытие и закрытие их, сбор и подсчет голосов, допущение к голосованию мнений). Римские легаты подавали голоса первые и в случае отсутствия представителей императора выполняли председательские функции. Как и на соборе 431 г., впереди посередине храма было положено св. Евангелие.

Число заседаний, или деяний, от 8 октября до 1 ноября обычно принимается 16 (вслед за редакцией латинского перевода Рустика). В действительности (по Ballerini и Hefele) можно насчитать их до 21, с распределением на 14 (по латинским рукописям – 13) дней. В некоторых рукописях имеются лишь первые шесть (или восемь, от 8 до 25 октября), как наиболее важные. Главное внимание собора сосредоточивалось: А) на догматическом вопросе, причем, в частности, отцам собора пришлось а) высказаться о лицах, бывших участниками того богословского спора, которым вызван был собор (Диоскор – деяние 1–е, 3–е, 4–е; Евсевий и Флавиан – 1–е; Феодорит, Ива – 8–е, 9–10–е), и б) выработать свою догматическую формулу, решавшую этот спор (деяния 2–е, 5–е, 6–е); затем Б) отцы решали вопросы, касавшиеся церковного управления а) в Антиохийском патриархате (4–е, 7–е, 14–е), б) в Константинопольском (11–13–е; 15–16–е).

Суд над лицами касался: а) Диоскора и других (числом пять) главных деятелей Ефесского собора 449 г., β) осужденных этим собором православных епископов Флавиана и Евсевия и γ) также осужденных представителей антиохийского направления Феодорита и Ивы. Как только открылось первое заседание 8 октября (в понедельник), римские легаты потребовали, ссылаясь на инструкцию Льва, прежде всего удаления с собора Диоскора, как дерзнувшего решать на составленном им соборе дела вопреки авторитету Римского епископа. Диоскор должен был в качестве подсудимого сесть посередине. С жалобой на него выступил затем Евсевий Дорилейский; в прошении на имя императоров он указывал как на доказательство его неправомыслия и несправедливости на акты собора 449 г. и просил о их прочтении. Диоскор, соглашаясь на это, предлагал было сначала исследовать вопрос о вере, но сановники отклонили это заявление. Началось чтение первого деяния собора 449 г. (с включенными в него актами собора 448 г. и протоколами о их проверке), которое и заняло все первое заседание. Чтение нередко прерывалось разными вопросами и заявлениями по поводу тех или других мест.

Участниками прежнего собора делаемы были заявления о насилиях, допущенных на нем Диоскором и частью Ювеналием (о подписях на белых листочках – Феодор Клавдиопольский; о задержании до вечера – Акакий Ариарафейский; об окрике Диоскора и введение стражи – Онисифор Иконийский и Мариниан Синнадский); набрасывалась тень и на точность актов (по Стефану Ефесскому, нотарии Диоскора не давали писать его нотариям и чуть не переломали им головы). Диоскор в оправдание ссылался, что он действовал не один, но были уполномочены императором еще Ювеналий и Фалассий; один раз на заявление Феодора Клавдиопольского, что на соборе не говорилось того, что читалось в актах, едко заметил: «Пусть уж скажут, что и не присутствовали». Обращено было затем внимание на то, почему не было прочитано послание Льва Великого. Диоскор мог на это только ответить, что он будто бы имел намерение прочитать его. На вопрос, почему не был приглашен на собор Евсевий, он отвечал ссылкой на запрещение Елпидия от имени императора и своим вопросом: а зачем теперь присутствует на соборе Феодорит?

Своих догматических убеждений Диоскор держался очень твердо, заявляя, что он при защите Евтихия заботился о вере, а не о той или иной личности. Признавая έκδύο φύσεων, он решительно отвергал δύο φύσεις μετά ενωσιν, за это последнее и осужден, по его словам, Флавиан. О единой природе учат во многих местах Афанасий, Григорий Богослов, Кирилл: пусть извергают его, но вместе с отцами. Но μία φύσις, по нему, не предполагает слияния, или превращения, или смешения (Божества и человечества) (ανάθεμα τω λέγοντα ή σύγχυσιν ή τροπην ή άνάκρασιν).

Виновными в том исходе, какой имел собор 449 г., признавались вместе с Диоскором, кроме Ювеналия и Фалассия, еще Евсевий Анкирский, Василий Селевкийский и Евстафий Беритский. Они признали себя действовавшими неправильно, когда они согласились осудить Флавиана и Евсевия, и просили теперь у собора прощения. Какое затруднение должны были испытывать епископы, круто переходившие от решения собора 448 г. к собору 449 г. и теперь снова возвращавшиеся к собору 448 г. в догматическом вопросе, это ясно выразил Евстафий Беритский. В 449 г. он указал на позднейшие послания

Кирилла и на Афанасия в подтверждение μία φύσις. Когда на Халкидонском соборе прочитаны были эти его заявления, раздались крики восточных: «Это говорит Евтихий; это говорит Диоскор!» Диоскор по этому поводу произнес анафему на признающих слияние или превращение. Сановники поставили собору вопрос: согласны ли слова Евстафия с только что прочитанными (общепризнаваемыми) посланиями св. Кирилла (Καταφλυαρούσι и Εύφραινέσθωσαν). Евстафий, предупреждая ответ собора, вышел на середину и бросил книгу (ρίψας βιβλίον), заявив: «Вот сочинение Кирилла! Анафематствуйте его, и тогда анафематствуйте меня!» (677А: ει κακώς εΐπον, ϊδε τό βιβλίον Κυρίλλου. Άναθεματισθη και άναθεματισθω). Египетские епископы одобряли его своими восклицаниями. Евстафий прочитал место из Кирилла о единой природе Бога Слова после Воплощения и провозгласил: «Кто говорит о едином естестве, отвергая этим единосущную нам плоть Христа, да будет анафема; и кто говорит о двух естествах, разделяя этим Сына Божия, да будет анафема. Я желаю высказаться и за блаженного Флавиана: эти самые слова взял (αυτά ξηρά ελαβεν) блаженный Флавиан и подал благочестивейшему царю; прикажите прочитать его рукописание, чтобы весь собор сказал, что оно правильно составлено (εδέχθη)». «Зачем же ты низложил почтенной памяти Флавиана?» – спросили прежде им же и сосланные епископы. Евстафий ответил: «Я впал в заблуждение (έσφάλην)». Μία φύσις, таким образом, продолжало считаться обязательным и смущать епископов, но если они не хотели упорно останавливаться на одной букве, они не могли не убедиться в правоте Флавиана, тем более что и он не отвергал μία φύσις с прибавкой σεσαρκωμένη, т. е. оказывался вполне согласным с Кириллом. Поэтому, когда вскоре затем был поставлен вопрос о православии Флавиана, все епископы, кроме Диоскора и большей части египетских епископов, признали его православным (Анатолий, Максим, Фалассий, Евсевий Анкирский и Евстафий). Ювеналий и палестинские епископы перемену своего мнения о нем выразили тем, что встали и перешли на другую сторону. То же сделали епископы иллирийские и даже четыре епископа из египетских. Верными Диоскору остались 15 его епископов. Когда читали из деяний 449 г. место об анафематствовании утверждающих два естества и восточные заявили: «Этого никто не говорил; это говорил Диоскор, это говорили египетские», последние отвечали: «Это мы и тогда говорили, и теперь говорим» (740).

В результате первого заседания, таким образом, выяснилось, что лишь Диоскор продолжал считать свои действия на Ефесском соборе 449 г. правыми и упорно отклонял δύο φύσεις; с ним согласны были его епископы (кроме четырех). Прочие руководители Ефесского собора и его участники сами признали его действия незакономерными, объясняя свое поведение на нем насилием Диоскора или заблуждением со своей стороны.

Было уже темно, и конец деяний Ефесского собора 449 г. дочитывали при свечах. Представители гражданской власти объявили, что, как видно из прочитанных документов и из признания самих судей, Флавиан и Евсевий были осуждены без вины. Соответственно этому должны теперь подвергнуться наказанию осудившие их – Диоскор, Ювеналий, Евсевий Анкирский, Евстафий и Василий, руководившие собором (936С: τους έξουσίαν είληφότας και έξάρχοντας της τότε συνόδου), а именно должны быть низложены.

Окончательный суд над Диоскором произнесен был уже на третьем заседании 13 октября, в присутствии около 200 членов собора, без участия гражданских представителей; председательствовали легаты. Как обнаружилось из восклицаний в конце второго заседания (10 октября), в то же время, как восточные епископы желали его осуждения, иллирийские и другие примыкавшие сначала к нему епископы просили и его, и других удаленных теперь от заседаний его соучастников возвратить собору. Евсевий Дорилейский выступил с жалобой на имя собора против Диоскора и попросил вызвать своего соперника. Но Диоскор на посланное еще до заседания приглашение ответил, что ему не позволяет прийти на собор стража. Отправленным уже с самого заседания послам он отвечал сначала то же, потом, когда со стороны стражи препятствий не оказалось, настойчиво стал повторять, чтобы присутствовали на заседании и сановники. Второму посольству он сказал, что нездоров, и опять стал требовать присутствия при разборе его дела сановников, спрашивал также, будут ли при этом же и другие обвиняемые с ним епископы. Кроме Евсевия явились между тем еще с письменными обвинениями против него четыре александрийца (пресвитер Афанасий – племянник Кирилла, два диакона и мирянин). После того как и на третье приглашение Диоскор отвечал, что он не может прибавить ничего к тому, что уже сказано им, Пасхазин поставил вопрос: чего заслуживает тот, кто так презрительно относится к приказанию собора? Собор признал его достойным осуждения, согласно с канонами, за непослушание. Легаты, перечислив вины Диоскора (единомыслие с Евтихием, непрочтение послания Льва в 449 г., отлучение Льва, разные проступки, указанные в жалобах на него, неявка на собор), произнесли и приговор: Лев через нас и через настоящий собор, вместе с апостолом Петром, лишает его епископства и всякого священного сана. При бывшем далее голосовании отцы (общим числом 190), соглашаясь с приговором, обычно мотивировали его отказом обвиняемого прийти на собор. В числе собранных уже после подписей (293) можно встречать и имена бывших участников деяний Диоскора. В посланном от собора самому Диоскору уведомлении также говорится, как о главном основании осуждения, о презрении к канонам и неповиновении собору и лишь в общей форме упоминается о «других многих проступках» (προς τοις άλλοις σου πλημμελήμασι). Более подробно говорится о винах Диоскора в послании о его низложении к императорам.

Вопрос о прочих пяти епископах решен был на следующем, четвертом заседании (17 октября). Подобно другим епископам, они согласились к тому времени подписать томос Льва, и отцы просили возвратить их собору. Сановники нашли нужным обратиться по этому поводу к императору, и когда получен был от него ответ, предоставлявший решить дело о них самим отцам, они были приглашены на собор и заняли свои места. Тринадцать египетских епископов вместо подписания томоса подали тогда же свое особое исповедание (с анафемой на говорящих, что плоть Христа с неба, а не от Девы) и умоляли собор, падая перед отцами на землю, не принуждать их подписывать, пока не будет поставлен им новый архиепископ, так как иначе им нельзя будет, по их словам, и показаться в Египте; Евтихия и следующих ему они анафематствовали. Отцы настаивали на немедленном исполнении своего требования, но сановники предложили дать им отсрочку – до поставления в Александрию епископа. С прошением прямо уже о восстановлении Диоскора обратилось 18 константинопольских архимандритов (с которыми пришел на собор и Варсума), с Каросом и Дорофеем во главе; последний заявил, что Евтихий православен. Хотя правило против исповедающихся епископам клириков (5–е пр. Антиох.) было уже прочитано, но сановники и им испросили отсрочку на 2–3 дня. Монахи ссылались, между прочим, на то, что император обещал быть сам на их диспуте с противниками. В заседании 20 октября посланный для осведомления об этом к самому императору периодевт Александр принес ответ последнего, что он на деле отослал монахов к собору: что решит собор, тому он и последует. Монахам и теперь положено было дать, ввиду ходатайств сановников, отсрочку до 15 ноября. На самом соборе, таким образом, осужден был собственно лишь Диоскор; другим упорствовавшим дана отсрочка. С осуждением Диоскора соединялось оправдание Флавиана и Евсевия, в их православии и невиновности сомнений больше не было. Но в числе потерпевших от Диоскора, а именно низложенных им в 449 г. заочно, были еще восточные епископы Феодорит и Ива. Были теперь оправданы и они. Но их безупречность далеко не могла являться самоочевидным фактом для всех отцев собора, и оправдание их прошло не без препятствий и состоялось не без некоторых внешних влияний. Для дальнейшей истории христологического спора на Востоке оно имело очень важное значение. Но вопрос о Феодорите и Иве был выдвинут уже в дополнительных, так сказать, заседаниях, после того как уже была выполнена главная задача собора – по вопросу о вере.

Император, созывая собор, желал, чтобы на нем составлено было вероизложение, которое, будучи принято единогласно, объединило бы спорившие стороны; это должно было быть главной задачей собора. Намерение императора, однако, встретилось было с решительным нежеланием отцев давать новое вероопределение, и гражданской власти пришлось употребить все меры, чтобы достигнуть цели. Причиной такого нежелания было, с одной стороны, вообще убеждение по крайней мере многих епископов в недозволительности излагать вновь веру, после того как она была изложена никейскими отцами.

На постановление об этом III Вселенского собора ссылался собор Диоскора 449 г. и теперь в Халкидоне. На первом заседании, хотя Евсевий Дорилейский пытался доказать, что нет такого οροσ'а или канона, он встретил возражение со стороны Диоскора. И хотя тут же Диоген Кизикский отметил, что к Никейскому символу сделаны потом (150 отцами) добавления, но вообще выступать со своим изложением отцы вовсе не находили нужным. В этом убеждении их поддерживало, вероятно, с другой стороны, и сознание крайней трудности – выработать такую формулу, которая удовлетворяла бы всех. В действительности дело не обошлось без весьма серьезных недоразумений и столкновений. К православию папы Льва с его томосом, вступившего в особо близкие отношения к антиохийцам, с подозрением отнеслись на первых порах иллирийские и палестинские епископы (не говоря уже о египетских). Со своей стороны римские легаты вместе с восточными епископами отвергли, держась томоса, одобренную всем прочим собором формулу как недостаточно определенную. Лишь энергия и умелое ведение дела представителями гражданской власти обеспечили благополучное окончание рассуждений по этому вопросу.

В конце уже первого заседания сановники предложили отцам представить к следующему заседанию письменное изложение веры, прибавив, что сам император держится веры 318–ти и 150–ти отцев, общепризнанных посланий и изложений Григория Богослова, Василия Великого, Илария и Амвросия и двух посланий Кирилла, принятых в Ефесе в 431 г., заметив, что и папа Лев прислал Флавиану послание против Евтихия. На втором заседании (10 октября), когда императорские уполномоченные повторили это предложение, послышались лишь восклицания: «Другого изложения да никто не составляет, – и мы не беремся и не дерзаем излагать; отцы преподали учение, и то, что изложено ими, сохраняется в письмени; сверх этого мы не можем говорить». Подписавшиеся уже раньше под томосом Льва тоже были вполне согласны с этим. Сановники хотели найти выход в том, чтобы патриархи каждого диоцеза, взяв по одному или по два епископа, обсудили тут же вместе вопрос о вере и представили затем свое мнение собору. Но в ответ на это епископы возгласили: «Письменного изложения [веры] мы составлять не можем; есть правило (κανών), повелевающее довольствоваться тем, что изложено; правило требует (βούλεται), чтобы другого изложения не было; должно держаться того, что завещано отцами (τά τών πατέρων κρατείτω)». Флорентий Сардский попросил дать собору отсрочку и не спешить в столь важном деле. Кекропий Севастопольский в то же время предложил прочитать пока Символ 318–ти отцев и томос Льва. Кроме Никейского символа (прочитанного Евномием Никомидийским) читаны были Символ 150–ти отцев и два послания Кирилла (диаконом Аэтием), затем послание Льва (секретарем императорской консистории Вероникианом). Относительно трех мест в последнем документе заявлено было недоумение иллирийскими и палестинскими епископами (выражения cap. 3: et mori posset ex uno, et mori non posset ex altero; cap. 4: agit enim utraque natura (или: forma); cap. 4: unde in utroque communis est contumelia, aliud unde communis est gloria). Аэтий и Феодорит приводили параллели в разъяснение и оправдание этих мест из Кирилла. Но сомневавшиеся (Аттик Никопольский) попросили дать время для сличения томоса еще с анафематизмами Кирилла. Дана была отсрочка на пять дней, с тем чтобы за это время Анатолий с избранными им епископами попытался вразумить сомневавшихся. К заседанию 17 октября (4–е деяние), когда происходило общее голосование, согласен ли томос Льва с верой 318–ти и 150–ти отцев и с посланиями Кирилла, иллирийские епископы (32) и палестинские (17) подали письменное заявление, что из бесед с легатами они убедились в православном смысле смущавших их мест томоса. Таким образом, в течение двух собраний прочитаны были лишь прежние веро – изложения и не без затруднений достигнуто принятие всеми отцами (кроме 13–ти египетских) послания Льва.

Ввиду настояний представителей гражданской власти составлено было, наконец, вероопределение и от имени самого собора, при участии Анатолия Константинопольского, и одобрено отцами на частном заседании 21 числа. На другой день оно было прочитано в общем собрании (5–е деяние), в присутствии трех лишь архонтов, константинопольским диаконом Асклепиадом. Так как оно не было принято, то почему – то нашли неудобным вносить его и в соборные акты (εδοξε μή ένταγηναι), и поэтому содержание его остается неизвестным. Видно только из дальнейшего замечания сановников, что в нем было лишь выражение έκ δύο φύσεων, но не δύο φύσεις или έν δύο φύσεσιν. Против οροσ'а выразили протест и некоторые восточные епископы, и римские легаты. Иоанн Германикийский заявил после прочтения его, что он не хорошо составлен и следует его исправить (ούκ εχει καλώς ό όρος και οφείλει ακριβώς γενέσθαι). Анатолий обратился к собору с вопросом, нравится ли определение и всем ли оно вчера нравилось (ήρεσεν). Все прочие епископы отвечали утвердительно: слышны были и возгласы по адресу восточных: «Несториан вон, – кто не анафематствует Нестория, пусть выйдет с собора!»; «Святая Мария пусть пишется Богородицей; так прибавить и в Символе!» (это восклицание как будто бы указывает на прямой или косвенный протест восточных на соборе против внесения слова Θεοτόκος в Символ) (101 А: ό όρος τω Θεώ ήρεσεν. αΰτη ή πίστις τών ορθοδόξων, ή πίστις δόλον μή πάθτ|. ή αγία Μαρία Θεοτόκος γραφή, έν τω συμβόλω οΰτως προστεθή). Легаты со своей стороны заявили, что если не хотят соглашаться с посланием Льва, пусть дадут им грамоты для возвращения с собора (101 С: ϊνα ύποστρέψωμεν, κάκεΐ ή σύνοδος επιτελείται).

Сановники в этот критический момент предложили избрать особую комиссию, в которую вошли бы шесть епископов от Восточного диоцеза и по три от диоцезов Асийского и Понтийского, от Иллирика и Фракии, а также Анатолий и представители Рима; комиссия, удалившись в помещение храма, где находились св. мощи мученицы Евфимии (τό εύκτήριον του αγίου μαρτυρίου, oratorium martyrii), могла бы выработать согласительную формулу. Но отцы не хотели отказываться от οροσ'а, и когда вслед за этим к сановникам подошел Иоанн Германикийский, снова раздались возгласы: «Τους Νεστοριανούς εξω βάλε, τους θεομάχους έξω βάλε – пусть сейчас же будет подписано определение; кто не подписывает – еретик; "Богородица Мария" пусть будет прибавлено к определению (τω δρω προστεθή)». Сановники попытались тогда действовать убеждениями, указав, что Диоскор низложил Флавиана именно за δύο φύσεις и сам теперь уже осужден собором, поэтому и отцы должны внести это выражение в определение вместо έκ δύο φύσεων; они напомнили также, что послание Льва уже подписано отцами, поэтому нет препятствий заимствовать в формулу то, что в нем содержится. Но Анатолий ответил, что Диоскор если и низложен, то не за веру, а за то, что отлучил Льва и не явился на зов собора. С посланием Льва епископы вполне соглашались, но от изменений своей формулы отказывались: «Другого определения не нужно (άλλος όρος ού γίνεται); в определении нет недостатков», – так высказывался даже Евсевий Дорилейский.

Оставалось обратиться к самому императору. Отправленный к нему «секретарь императорской консистории» Вероникиан принес от Маркиана повеление, чтобы отцы согласились на сделанное сановниками предложение о выборе комиссии, или же, если они не хотят этого, каждый пусть заявит о своей вере через своего митрополита; если же и на это епископы не будут согласны, император созывает для решения вопроса о вере собор на Западе, коль скоро они здесь не захотели сделать постановления о ней. Но и этот решительный приказ не сразу подействовал. И его встретили восклицаниями: «Или пусть имеет силу [прежнее] определение, или мы уйдем!» (105В: ή ό όρος κρατείτω, ή άπερχόμεθα). Кекропий, сторонник томоса Льва, и тот стоял за подписание ороо'а без изменений: «Пусть уходят с собора, кто не согласен подписать!» Резче говорили иллирийские епископы: «Пусть обличатся несогласные (οι άντιλέγοντες); несогласные – несториане; пусть идут несогласные в Рим». Сановники спросили: «Диоскор говорит: "из двух естеств*' принимаю, "два" не принимаю; а святитель архиепископ Лев говорит, что во Христе две природы, соединенные неслитно, неизменно, нераздельно, в едином Единородном Сыне, Спасителе нашем. Итак, кому же вы следуете, святейшему Льву или Диоскору?» – «Как Лев, так и мы веруем; противоречащие – евтихианиты; Лев изложил православно», – отвечали епископы. «Прибавьте же к определению, согласно с голосом (κατά την ψηφον) святейшего (отца) нашего Льва, что во Христе два естества, соединенные неизменно, нераздельно и неслиянно».

Наконец, по просьбе всех (κατά παράκλησιν πάντων), три сановника с комиссией из 23–х епископов удалились в τό εύκτήριον. С легатами был в ней еще Юлиан Косский. Был и Евсевий Дорилейский. Когда комиссия возвратилась, архидиакон Аэтий прочитал составленное ими изложение веры, начинающееся словами: «Господь наш и Спаситель Иисус Христос, утверждая в учениках познание веры, сказал: "Мир Мой оставляю вам"».

Собор принимает, прежде всего, и повторяет в своем определении: (1) изложение веры никейских отцев (όρίζομεν… προλάμπειν μεν), но в то же время признает силу и за тем, что потом определено 150 отцами в Константинополе (κρατεΐν δε καί…) и приводит также и (2) Константинопольский символ, не думая нарушить того, что постановлено относительно веры на Ефесском соборе при Кирилле и папе Целестине. Константинопольский символ со сделанными в нем пояснениями и дополнениями к Никейской вере можно было признать достаточным. Но появились противники истины, из которых одни извращают тайну домостроительства и отвергают наименование Девы «Богородицей», другие вводят слияние Божества и человечества, говоря о единой природе плоти и Божества во Христе и представляя через это Божество подлежащим страданию. Ввиду этого собор принимает еще, с одной стороны, в обличение ереси Нестория, послание Кирилла (3) к Несторию и (4) к восточным, и к ним, с другой стороны, присоединяет (5) послание папы Льва к Флавиану, писанное против зломыслия Евтихия.

Собор высказывается: А) с одной стороны, против разделяющих таинство домостроительства на двух Сынов, Б) с другой – 1) против признающих Божество подлежащим страданию, 2) против допускающих смешение или слияние двух природ Христа, 3) против приписывающих небесную или иную какую сущность (ουσία) человечеству Христа, 4) против «баснословящих о двух природах Господа до единения, а после единения измышляющих единую природу» (και τούς δύο μεν προ της ενώσεως φύσεις του Κυρίου μυθεύοντας, μίαν δε μετά την ενωσιν άναπλάττοντας, αναθεματίζει).

В следующем затем изложении положительного учения Церкви, составленном на основе Антиохийского символа 433 г. (или еще 431 г.) с некоторыми заимствованиями из послания св. Кирилла к антиохийцам, томоса папы Льва и собственных дополнений отцев, на всем протяжении с одинаковой силой подчеркивается и единство Лица или Ипостаси, и двойство природ, принимается из александрийского и антиохийского богословия то, что следовало принять, и отвергаются крайние и неправильные выводы. Единство и двойство утверждается сначала: А) через усвоение одному и тому же Сыну а) эпитетов, характеризующих Его и как Бога, и как человека: (а) совершенного в Божестве и человечестве; (β) истинно Бога и человека; (γ) единосущный Отцу и нам; и б) факта рождения не только от Отца по Божеству, но и от Девы по человечеству. Далее, единство и двойство выражается Б) в особой формуле (ένα… έν δύο φύσεσιν άσυγχύτοος, άτρέπτως, αδιαιρέτως, άχωρίστως γνωριζόμενον…) и в В) устраняются выводы а) об уничтожении различия естеств их единением и б) о разделении единого Сына на два лица ввиду двойственности естеств. «Итак, последуя св. отцам, все согласно научаем исповедовать: (А) одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, (а) того же самого совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, (б) истинно Бога и того же самого истинно человека, из души разумной и тела, (в) единородного Отцу по Божеству и того же самого единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха; (г) рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни того же самого (рожденного) ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы Богородицы по человечеству; (Б) одного и того же Христа, Сына, Господа, Единородного в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого (В), так что соединением (а) вовсе не уничтожается различие естеств, но, напротив, сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо и одну Ипостась, (б) не на два лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и Единородного, Бога Слово, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки (учили) о Нем, и (как) Сам Господь Иисус Христос научил нас и (как) передал нам Символ св. отцев». В конце от имени собора было сформулировано запрещение составлять иную веру под угрозой лишения сана для лиц духовных и анафемы для монахов и мирян.

Собор, таким образом, решительно признал два естества по соединении (έν δύο φύσεσι γνωριζόμενον, в имеющемся тексте халкидонских актов – έκ δύο φύσεων, но это несомненно не подлинное, позднее видоизмененное чтение), «измышляющие» же единую природу подвергались анафеме (формула Евтихия и Диоскора). Но исповедание двух естеств сопровождалось настолько ясным указанием на единство Лица или Ипостаси, что этим совершенно должны были отстраняться какие – либо подозрения в несторианских тенденциях. Термин ύπόστασις, прежде нередко отождествляющийся с φύσις (у Кирилла), теперь получил и в христологии окончательную устойчивость в том смысле, в каком употребляли его еще Прокл Константинопольский и собор 448 г. Но наметив те пределы, в которых в будущем должно было совершаться раскрытие догмата, халкидонские отцы сами не ставили для себя задачей разрешение всех тех вопросов, которые вытекали из утверждения двух совершенных природ и единства ипостаси. Это было делом последующего времени. Из халкидонского определения можно было делать известные выводы (что, например, нельзя представлять соединения «из двух ипостасей», так как при сохранении всех свойств человеческой природы нужно было бы в таком случае признать и две ипостаси во Христе); но прямо разные возможные вопросы из области христологии на соборе не ставились и не решались.

Все епископы после прочтения οροσ'а нашли его согласным с верой отцев и выразили пожелание, чтобы митрополиты тотчас же подписали его. Через несколько дней, 25 октября (6–е деяние), на заседание собора явились Маркиан и Пульхерия в сопровождении свиты и сановников. После речи Маркиана сначала на латинском, потом на греческом языках архидиакон Аэтий прочитал подписанный уже отцами όρος. Император, уверившись в единодушии всех членов собора, провозглашавших «многая лета новому Константину и новой Елене», объявил, что теперь должен быть положен конец спорам о вере; кто будет под предлогом рассуждения о вере производить волнения, если это будет частный человек – изгоняется из Константинополя, военный – удаляется от службы, клирик – лишается степени; будут назначаемы и другие наказания. Предложив на утверждение собора некоторые мероприятия относительно монашествующих и клириков и дав Халкидонской кафедре титул митрополии, император просил отцев остаться еще на 3–4 дня для решения некоторых дел.

Немногие оставшиеся дни после шестого деяния отцы посвятили рассмотрению дел о Феодорите и Иве и решению вопросов, касавшихся церковного управления. Относительно, по крайней мере, Феодорита вопрос был, собственно, уже более или менее определен раньше: его признал православным папа, к которому он апеллировал, и с этим должны были считаться теперь и представители гражданской власти, и отцы собора. С первого же заседания он присутствовал на соборе. Когда прочитана была из деяний собора 449 г. императорская грамота, устранявшая Феодорита от участия в нем, сановники приказали пригласить его теперь войти в заседание, так как «святейший архиепископ Лев восстановил его в епископском сане (άποκατέστησεν αύτω την έπισκοπήν) и нынешний император повелел (έθέσπισεν) ему присутствовать на соборе. Но с той же неприязнью, какую питали к Диоскору восточные епископы и «бывшие с ними» (οι συν αύτοΐς) понтийские, асийские и фракийские предстоятели, относились к противнику Диоскора епископы египетские, иллирийские и палестинские. Едва вошел Феодорит, раздались с их стороны крики: «Помилуйте! Вера погибает! Правила его изгоняют! Вон его! Вон учителя Нестория!» Восточные отвечали криком об изгнании вон «манихеев», «врагов Флавиана», «врагов веры». Когда Диоскор заметил: «Зачем изгоняется Кирилл, который им анафематствован?», раздались крики: «Вон Диоскора – убийцу!» Сановники безуспешно пытались прекратить шум, ссылаясь снова на папу, а также на устное свидетельство о православии Феодорита со стороны Максима Антиохийского и указывая, что для взаимных разъяснений с Феодоритом возможность в будущем вовсе не устраняется. В конце концов они должны были почти запретить простонародные восклицания (αί έκβοήσεις αι δημοτικαί) как неприличные для епископов и бесполезные. Феодорит присутствовал потом и на втором заседании и дал разъяснение к одному месту томоса; на четвертом заседании он выразил свое согласие с томосом. Подозрения и недовольство против Феодорита части епископов были настолько сильны, что он не избежал необходимости выступить для оправданий себя на восьмом заседании 26 октября. Заседание открылось требованием епископов, чтобы Феодорит немедленно (άρτι) анафематствовал Нестория. Феодорит просил прочитать свои прошения императору и записки легатам. Отцы заявили в ответ, что не хотят ничего читать, и повторили требование – ясно анафематствовать Нестория и его учение. Ввиду нежелания его сделать это, не представив своих разъяснений, раздались восклицания: «Он – еретик! Он – несторианин; вон еретика!» Тогда Феодорит произнес анафему «Несторию и тому, кто не признает Св. Деву Марию Богородицей, и тому, кто разделяет единого и Единородного Сына на двух Сынов». Сановники нашли, что после этого всякое сомнение насчет его разрешилось и остается епископам лишь возвратить ему Церковь, как это рассудил уже папа Лев. Епископы признали тогда его достойным престола. По требованию отцев тут же произнесли анафему на Нестория (и Евтихия) Софроний Константийский и Иоанн Германикийский и на Евтихия – Амфилохий Сидский.

Более сложным было дело Ивы. В заседании 27 октября (9–е деяние, по латинскому тексту – 26 октября) он обратился к собору с заявлением, что обвинению от некоторых своих клириков он подвергся по интригам Евтихия и содействовавшего ему Урания (который был потом в числе его судей), но Фотий и Евстафий оправдали его и в его пользу писали им другие эдесские клирики: теперь он просил отменить решение Ефесского собора 449 г. и возвратить ему кафедру. По предложению легатов было затем прочитано тирское деяние 25 февраля 449 г. с оправданиями Ивы. Но когда после этого легаты обратились к собору с вопросом: как он думает об Иве, ответом было общее молчание (σιωπώντων πάντων των ευλαβέστατων επισκόπων). И сановники отложили решение дела до следующего дня. 28 числа (10–е деяние, по латинскому тексту – 27 октября) Ива опять выступил перед собором с просьбой отменить то, что в Ефесе было постановлено против него в его отсутствие. Отцы признали суд над отсутствующими вообще незаконным. Уже сделано было (Патрикием Тианским) предложение возвратить Иве священный сан, и восточные приветствовали его восклицанием: «Это – правый суд!» Но послышалось со стороны некоторых епископов возражение, что есть обвинители против Ивы (άντιλέγεται. είσιν oi κατηγορεΐν θέλοντες). По приказанию сановников был допущен на заседание диакон Феофил с тремя другими лицами, который попросил, в качестве улик против Ивы, прочитать принесенные им акты с разбором дела Ивы в Берите (предшествовавшем Тирскому собору примирительного характера) и затем – соответствующую часть актов собора в Ефесе 449 г. Прочитаны были беритские акты (с обвинениями против Ивы со стороны четырех его клириков и письмами его к Марию Персу). Ива попросил тогда прочитать письмо к его судьям «от всего клира» Эдесской митрополии (с отрицанием факта произнесения им слов: «Не завидую Христу…»). Но когда сановники предложили далее читать ефесские акты, этому решительно воспротивились легаты на том основании, что деяния Ефесского собора уже признаны папой не имеющими никакого значения (μάταια) (кроме лишь решения вопроса об Антиохийской кафедре: Максима признал и папа); нужно просить императора запретить законом даже прилагать имя собора к этому сборищу. Отцы, начиная с Анатолия Константинопольского, согласились с этим. Таким образом, как в деле Феодорита не сочувствовавшие ему епископы не хотели слушать его объяснений, так и теперь вмешательством легатов найдено было ненужным до конца и с полнотой расследовать дело Ивы. Началось голосование, и легаты первые заявили, что из прочитанных документов и показаний епископов они узнали о его невиновности (εγνωμεν… άνεύθυνον), а именно, в частности, по прочтении его письма убедились в его православии (έπέγνωμεν αυτόν ύπάρχειν όρθόδοξον); поэтому ему должна быть возвращена его Церковь, а о Нонне, недавно поставленном на его место, рассудит Максим Антиохийский. Анатолий тоже, ссылаясь на веру судивших его епископов и на то, что было прочитано, признал его свободным от обвинений (άνεύθυνον… τών… κατηγορημάτων), и, так как он подписал определение о вере собора и томос Льва, чуждым всякого подозрения (πασαν… άποδύομαι… ύπόνοιαν). С особой решительностью то же заявил Максим Антиохийский (άθώός έστι πάντων τών έπενεχθέντων αύτώ, και έκ του άναγνωσθέντος δέ αντιγράφου της επιστολής… ορθόδοξος ώφθη αύτου ή ύπαγορία…). Сдержаннее отнеслись к делу многие другие епископы, особенно те, которые сами участвовали в суде над Ивой в Ефесе. По Ювеналию, «божественное Писание повелевает принимать обращающихся: мы принимаем поэтому и от еретиков, посему я нахожу справедливым оказать милосердие и Иве, который притом стар, и возвратить ему, как православному, епископское достоинство» (Фалассий и Евсевий Анкирский – ссылка на тирское деяние и на анафематствование Нестория; Евномий Никомидийский – «прежде злословил Кирилла, теперь опроверг»; Иоанн Севастийский, Василий Селевкийский, Петр Гангрский и др. – «милосердие любезно Господу»). Евсевий Дорилейский заявил, что «когда столько святых отцев возвратили Иве епископство», то согласен с этим и он. На требование собора анафематствовать Нестория Ива выразил полную готовность сделать это и произнес также анафему «на всякого, кто мудрствует не так, как мудрствует этот святой собор».

Тот исход, какой догматический спор получил на Халкидонском соборе, не мог не отразиться весьма существенными следствиями вообще в жизни восточных Церквей. С устранением александрийского монофизитства и антиохийского несторианства утверждается, как идущее средним между крайностями путем, греческое православие. Параллельно с этим теряют свое значение патриархаты Александрийский и Антиохийский и возвышается Константинопольский, в котором объединяются теперь греческие диоцезы и диоцезы Малой Азии – Понтийский и Асийский.

Что касается Александрии и Египта, то прежнее значение Александрийского епископа было теперь совсем сломлено его осуждениями как еретика, и поскольку египетские епископы и паства в массе своей не хотели отказаться от монофизитства Диоскора, Египетская церковь de facto выходила из строя православных Церквей. Значение Антиохии было сильно подорвано еще ранее, во время несторианского спора, в борьбе с Александрией. Кипрская митрополия вышла из – под власти Антиохийского патриарха еще в 431 г. Ювеналий в то же время пытался достигнуть независимости Палестинской церкви от Антиохии, хотя и не имел тогда успеха. Император Феодосии, однако, вскоре утвердил его власть не только над тремя Палестинами, но и над двумя Финикиями и Аравией. Теперь Антиохийскому патриарху, при его добрых отношениях к Константинополю и Риму, удалось лишь отчасти восстановить свои права: между Максимом и Ювеналием состоялось соглашение (7–е деяние, 26 октября, ср. также 31 октября), по которому Финикия и Аравия возвращались Антиохийской кафедре, но три Палестины оставались за Иерусалимским патриархом, который сам являлся вполне независимым от Антиохии. Другие дела Восточного диоцеза, рассмотренные на соборе, власти Антиохийского епископа не касались; пострадали во время предшествовавшего господства сторонников александрийского направления интересы иерархических лиц низших инстанций в этом диоцезе, и дело шло об их удовлетворении (дело по жалобе на захват Евстафием Беритским шести городов Тирской митрополии, 20 октября; по жалобе Савиниана Перрского на захват кафедры Афанасием – 14–е деяние, 31 октября).

Особенное значение имеет Халкидонский собор в истории Константинопольского патриархата. 28–м правилом отцы подтвердили, «последуя во всем определениям св. отцев», 3–е правило Константинопольского собора 381 г. о равных с древним Римом преимуществах «нового Рима» и в то же время предоставили Константинопольскому патриарху власть над диоцезами Понтийским, Асийским и Фракийским, именно право рукополагать митрополитов в этих областях. В действительности же теперь лишь получил каноническую санкцию тот порядок, который фактически уже утвердился более или менее раньше. Уже Иоанн Златоуст и Прокл рукополагали епископов в Ефес; Проклом был рукоположен Фалассий в Кесарию и Евсевий в Анкиру. На соборе, когда разбиралось дело Вассиана и Стефана, одновременно претендовавших на Ефесскую кафедру, и оба были признаны поставленными несогласно с канонами (11–е и 12–е деяния, 29 и 30 октября), и асийские епископы усиленно просили отцев не рукополагать нового Ефесского епископа в Константинополе, константинопольские клирики, ссылаясь на постановление 150–ти отцев, отстаивали преимущество Константинопольской кафедры. Равным образом, при разборе спора между митрополитами Евномием Никомидийским и Анастасием Никейским (титулярным) в Понтийском диоцезе архидиакон Аэтий просил не оставлять без внимания в данном случае и прав Константинополя (13–е деяние, 30 октября).

Вопрос о правах Константинопольской кафедры отнесен был к заседанию 31 октября (15–е деяние), которое предполагалось, вероятно, последним и на котором, нужно думать, сначала были редактированы первые 27 правил (29–е и 30–е заимствованы из 4–го деяния). Гражданская власть принимала ближайшее участие во всем этом деле; оппозиция римских легатов, конечно, была известна заранее. Представители гражданской власти нашли более удобным удалиться с заседания, когда вопрос поставлен был на очередь (очевидно, для того, чтобы не представлять заинтересованной в деле стороны и иметь потом возможность выступить в роли как бы третейских судей между легатами и восточными епископами). Ушли вслед за ними и легаты. Из присутствовавших не все понтийские и асийские епископы согласились подписаться под определением. На другой день, очевидно по требованию легатов, снова состоялось заседание (15–е деяние, 1 ноября) в присутствии сановников. Легаты потребовали прочитать то, что, как они слышали, составлено было в их отсутствие накануне «вопреки канонам» (praeter canones et disciplinam), дабы все видели, справедливо или нет это сделано. Аэтий разъяснил, что «господ римских епископов» представители Константинопольской церкви просили вчера принять участие в обсуждении дела, но они сами отказались, ссылаясь, что не имеют поручения на это; дело обсуждалось с разрешения сановников не тайком и не воровским образом (οΰτε έν παραβύστω πέπρακται, οΰτε κλοπής τρόπω). Прочитано было затем 28–е правило с подписями. Лукентий заявил, что епископов «обошли» (qua circumventione cum Sanctis episcopis gestum sit – Leo I. De haeresi et hist. Eutych. II, 7, 4) и заставили подтвердить своей подписью каноны, которых нет в сборниках, именно 150–ти отцев, отставив на задний план никейские постановления. Отцы ответили, что принуждения не было (ούδεις ήναγκάσθη), и Аэтий потребовал объявить, какие инструкции (έντολαί – mandatum) получили о данном предмете от папы сами легаты. Бонифатий прочитал из записки папы наставление – не позволять нарушать постановления св. отцев и всеми мерами охранять в своем лице достоинство папской персоны (servantes omnibus modis personae nostrae in vobis… dignitatem) (Ibid.), твердо отражая попытки на возвышение кафедры на основании значения городов. Сановники предложили той и другой стороне представить каноны. Легат Пасхазин прочитал 6–е правило Никейского собора в искаженном в пользу Рима виде («Quod ecclesia Romana semper habuit primatum. Teneat autem et Aegyptus»). Co стороны греков прочитано было то же правило в подлинном виде и первые три правила собора 381 г. (из одного и того же кодекса). Затем поставлен был сановниками же вопрос: добровольно ли даны подписи асийскими и понтий

скими епископами, и затем, что скажут те, которые не подписались? Подписавшие отвечали, что принуждения не было; Евсевий Дорилейский сообщил даже, что он читал самому папе в Риме постановление Константинопольского собора, и папа принял его. Из неподписавших Евсевий Анкирский сослался лишь на то, что хиротонии в Константинополе обходятся городам очень дорого, хотя и сам он был рукоположен тоже в Константинополе; Фалассий Кесарийский выразил согласие на сделанное определение. После этого сановники объявили, что из донесений (прошлого заседания) и сделанных епископами заявлений они усматривают, что Константинопольскому епископу по праву должна принадлежать власть рукополагать митрополитов в диоцезах Асийском, Понтийском и Фракийском. Епископы признали это правым судом, прося в то же время поскорее отпустить их с собора. Лукентий заявил, что Апостольский престол не должен подвергаться унижению в присутствии его представителей, и просил уничтожить, что постановлено было в предыдущий день в противность канонам, иначе легаты заявляют свой протест (si alias, contradictio nostra his gestis haereat). Заявление их оставлено было, по – видимому, без ответа.

Дата добавления: 2014-01-04