Марксизм о научно планируемом обществе

P Модель «единой фабрики» и ее корректировка

P Марксизм о научно планируемом обществе

Формирование доктрины планового хозяйства

p Проект «всеобщей организационной науки»

Плановое хозяйство, опыт построения которого начали захватившие в конце 1917г. власть в России большевики, должно было воплотить идеи К. Маркса и Ф. Энгельса о более высоком, чем капиталистический, коммунистическом способе производства, когда «вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут, и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком»[441]. Историко-философское и политэкономическое обоснование революционной коммунистической доктрины резюмировал вывод, что «созданные в пределах капиталистического способа производства производительные массовые силы, которые он уже не в состоянии обуздать, только и ждут того, что их возьмет в свое владение организованное для планомерной совместной работы общество, чтобы обеспечить всем членам общества средства к существованию и свободному развитию их способностей, причем во все возрастающей мере»[442].

В категориях своего формационного подхода Маркс и Энгельс дали общие определения характера производительных сил, подготовленных капиталистическим производством к переходу на более высокий уровень (обобществление труда, крупное машинное производство, электрификация), и ориентиры нового - коммунистического - типа производственных отношений:

«ассоциированный труд, выполняемый добровольно, с готовностью и воодушевлением» - «непосредственно общественный труд», мерой которого является рабочее время, поскольку «общество может просто подсчитать, сколько часов труда заключено в паровой машине, в гектолитре пшеницы последнего урожая, в ста квадратных метрах сукна определенного качества»[443];

«прозрачно ясные» отношения в «союзе свободных людей, работающих общими средствами производства и планомерно расходующих свои индивидуальные рабочие силы как одну общественную рабочую силу»[444];

общество, «освобожденное от пут капиталистического производства», избавит работника от судьбы «искалеченной экономической разновидности, прикованной к одному участку производства», вырастит «новое поколение всесторонне развитых производителей, которые понимают научные основы всего промышленного производства и каждый из которых изучил на практике целый ряд отраслей производства от начала до конца»[445];

«законы их собственных общественных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут применяться людьми с полным знанием и тем самым будут подчинены их господству»[446].

При распределении общественного продукта должны быть выделены для обеспечения процесса расширенного производства: 1) фонд возмещения потребленных средств производства; 2) фонд расширения; 3) резервный и страховой фонд. Другая часть совокупного продукта предназначена служить в качестве предметов потребления, за вычетом: 1) общих, не относящихся непосредственно к производству издержек управления; 2) общественных фондов потребления (школы, средства здравоохранения); 3) фондов для нетрудоспособных[447].

Если использовать терминологию современной неоконсервативной философии[448] и институциональной экономической теории[449], то в коммунистическом проекте можно выделить три ключевые предпосылки:

1) миф универсального гнозиса - образ прозрачного и пластичного мира, доступного интеллекту и подвластного воле человека;

2) ориентацию на создание структур с изначальной гуманитарной и нерыночной направленностью, игнорирующую (тщетно) оппортунистическое поведение индивидов;

3) неограниченный (и неосторожный) оптимизм в том, что касается прогресса «производительных сил» (изобилие ресурсов и продуктов, открываемое прогрессом науки и техники) и пластичности человеческой природы[450].

Ориентиры будущего послекапиталистического общества были «намыты» в русле утопического социализма XIX в. - радужных идеалов и коммунитарных экспериментов, с одной стороны, «критики политической экономии» - с другой.

Доктринальные основания образов «естественного порядка» буржуазной политической экономии и «совершенного строя» социалистических (коммунистических) проектов могут быть сопоставлены в трех главных антитезах:

разделение труда - перемена труда как форма его превращения в «первую жизненную потребность» и средство всестороннего развития личности;

«невидимая рука» рынка и конкурентной анархии - сознательная планомерная организация общественного производства;

распределение доходов по факторам производства - распределение «каждому по его труду», а затем и «каждому по потребностям».

Идея перемены труда была унаследована марксизмом от полубезумного фантазера Шарля Фурье и практичного фабриканта-филантропа Роберта Оуэна; идея планомерной ассоциации трудящихся и принцип распределения по трудовым заслугам - от Клода Анри Рувруа де Сен-Симона (о «гении и энциклопедическом уме» которого Маркс, по свидетельству Энгельса, отзывался «исключительно с восторгом») и его учеников, которые ввели само слово «социализм».

Фурье и Оуэн предполагали идеальный строй в виде относительно небольших хозяйственных общин, преодолевающих противоположность между городом и деревней, но преимущественно сельскохозяйственных. Воспитание и обучение новых поколений должно было подготовить их к трудовым «сеансам» (Фурье), обеспечивающим привлекательность труда в его разнообразии. Из фурьеризма и оуэнизма возникли общеевропейская практика детских садов и марксистская концепция политехнической школы [451]. Убеждение, что «каждый ребенок с 9-летнего возраста должен часть времени быть занятым производительным трудом, сочетаемым с умственным образованием и гимнастикой», было закреплено в формуле I Интернационала (Базельский Конгресс, 1865) о праве каждого ребенка на «интегральное образование, которое даст ему возможность стать одновременно работником умственного и физического труда». Интегральное, политехническое образование и разнообразие труда были, очевидно, для Маркса и Энгельса предпосылками в утопии превращения труда в «наслаждение», в «первую потребность жизни».

Но марксизм - вслед за сен-симонизмом - представлял коммунистический труд централизованным, ассоциированным в крупных масштабах, созданных машинным производством. Сен-Симон наряду с установлением трехпалатного парламента (палаты изобретений, образования и исполнения - последняя исключительно из богатейших промышленников) проповедовал связующую роль банков в объединении «промышленности всех родов» для достижения цели общенародного интереса. Эту идею после смерти учителя развили в 1828-1829 гг. его последователи. Они выдвинули идею общей банковской системы с трехуровневой иерархией (центральный, территориальные и специализированные отраслевые банки) для согласования потребностей производства и потреблении и решения основных задач научно-промышленного общества: «точной классификации работников», «разумного распределения орудий производства», «правильной оценки сделанного», «справедливого вознаграждения труда»[452].

В годы наивысшего расцвета сен-симонистской школы (начало 1830-х годов) к ней примыкал Эмиль Перейра, который спустя 20 лет реализовал идею удешевленного общественного промышленного кредита с массовым распространением мелких акций среди населения, создав вместе со своим братом Исааком банк «Креди Мобилье» (1852). Маркс заметил, что братья Перейра внесли «кредитные и банковские грезы» сен-симонистов в практику акционерного дела. Сам Маркс считал, что в банковской системе дана форма общественного счетоводства и распределения средств производства в общественном масштабе; кредит и акционерные общества - переходный пункт к превращению капитала в собственность ассоциированных производителей, «упразднение капиталистической частной собственности на основе самой капиталистической системы»[453] и средство к постепенному развитию в национальном масштабе кооперативных фабрик, которые уже являются прообразом к «положительному упразднению частной собственности» при социализме.

В свою очередь Энгельс солидаризовался с формулой Сен-Симо-на о том, что политическое управление людьми должно превратиться в «руководство процессами производства», трактуя ее как «мысль об отмене государства». Государство, по Марксу и Энгельсу, - продукт частной собственности на средства производства и разделения общества на классы, выражение классовой воли господствующих классов. Оно будет постепенно отмирать после обобществления собственности революционной диктатурой пролетариата - государством переходного периода превращения капиталистического общества в коммунистическое.

Однако еще при жизни Энгельса партийные лидеры германской социал-демократии - А. Бебель, К. Каутский и др. - стали широко использовать понятие «Zukunftsstaat» («государство будущего») как политическую цель социал-демократов, реализация которой позволит осуществить необходимые экономические преобразования. В брошюре «На другой день после социалистической революции» (1902) Карл Каутский высказал мнения, что в пролетарском Zukunfts-staat'e найдут завершение тенденции к горизонтальной концентрации фабричного производства (экономия на масштабах) и к государственному попечению о науке, все более и более превращающейся «в бесхлебное ремесло, которым нельзя добывать себе средства к жизни, которому могут посвящать себя только лица, получающие за это содержание у государства». Но при главенстве государственного хозяйства его роль будет второстепенной в торговле, где на первый план выступят потребительские товарищества и общины; в руки коммунальных учреждений перейдут производство предметов потребления и распределение их для удовлетворения местного спроса. При поддержке К. Каутского вышло в 1897 г. сочинение Атлантикуса (псевдоним уроженца Риги Карла Баллода (1864-1931), в 1905-1919 гг. профессора Берлинского ун-та) «Der Zukunftsstaat», излагавшее на примере Германии детальные статистические расчеты рациональной организации социалистическим государством отдельных отраслей сельского хозяйства (от мелиорации до производства сахара и водки) и промышленности (от железоделательной до производства роялей) -при сосредоточении производства главнейших жизненных средств на крупных предприятиях, где легко можно достигнуть общественного контроля, и сохранении частной инициативы в производстве предметов роскоши, жилищном строительстве и издательском деле.

Баллод был первым из социалистов, кто выставил в качестве средства достижения более высокой производительности труда всеобщее распространение разработанной американским инженером Фредериком У. Тейлором системы рационализации трудовых действий и управления предприятием (scientific management). При такой рационализации «достаточно» всеобщей трудовой повинности молодежи в течение 5-6 лет после получения среднего образования (после завершения службы в трудовой армии - пожизненная рента), с отбором после 2 лет особо одаренных для овладения административными, медицинскими, научными, художественными и педагогическими профессиями.

Взгляды Маркса, Энгельса, Каутского и Баллода были главными источниками представлений о плановом хозяйстве для пришедших к власти большевиков. Однако в речи на I Всероссийском съезде советов народного хозяйства (май 1918 г.) В. Ульянов-Ленин заявил, что не знает ни одного сочинения о социалистическом обществе, «где бы указывалось на ту конкретную практическую трудность, которая встанет перед взявшим власть рабочим классом, когда он задастся задачей превратить всю сумму накопленного капитализмом богатейшего исторически неизбежно-необходимого для нас запаса культуры и знаний и техники - превратить все это из орудия капитализма в орудие социализма»[454].

Вождь большевиков явно лукавил, поскольку уже Э. Бернштейн, ревизуя Маркса, констатировал иллюзорность надежд на то, что управление производством в крупных размерах и в соответствии с новейшими требованиями науки осуществимо руками самих рабочих. Чем обширнее предприятие и сложнее ведение его дел, тем более трудно соблюдение принципа, «чтобы руководитель непосредственно избирался теми, кем он руководит, и зависел от их расположения духа»[455].

«Недомолвкам» Маркса относительно «высших форм труда» уделил главное внимание в своей книге - первой в России, специально посвященной критике «Капитала», - экономический обозреватель журнала «Вестник Европы» Л.З. Слонимский (1850-1918). «В капиталистическом производстве, по описаниям Маркса, господствует сложная умственная работа, требующая технических и коммерческих знаний, большого практического искусства, находчивости и изобретательности, тогда как значение простой рабочей силы неизбежно понижается вместе с сокращением и упрощением функций мускульного труда в крупной промышленности». Но это противоречит тем выводам, к которым ведут Маркса «фикция кристаллизованного труда как определителя ценности» и «искусственное внесение элемента суровой классовой борьбы», поскольку «представители высших форм труда уже входят в состав буржуазии и тем не менее без их непосредственного участия немыслимо существование и развитие какой бы то ни было отрасли крупного промышленного производства»[456].

2. Проект «всеобщей организационной науки»

Александр Александрович Богданов-Малиновский (1873-1928) стал широко известен после выхода своей первой книги - «Краткого курса экономической науки» (1897) - результата, как подчеркивал автор, его сотворчества с тульскими заводскими рабочими, которые «широтой и разнообразием своих запросов» направляли «ищущую мысль молодого лектора» в сторону марксизма как «монистического миропонимания», соединяющего «в одной сложной цепи развития звенья технические и экономические с вытекающими из них формами духовной культуры». «Краткий курс» Богданова стал самым популярным учебником политической экономии в России, к 1906 г. вышло уже 9 изданий, причем появился и раздел «Социалистическое общество». Кроме того, в соавторстве с И. Степановым-Скворцовым Богданов написал «Курс политической экономии» (1-й том в 1910 г.; 2-й - в 1918 г.).

Политическая экономия, так же как и активная революционная деятельность (увенчавшаяся солидерством, а затем соперничеством с В. Ульяновым-Лениным в Большевистском центре), была лишь частью напряженных усилий Богданова по претворению в жизнь программы «монизма», соединяющего идеалы рабочего движения с интегративными концепциями естествознания и философской мысли. «Страсть к монизму», искания универсального «социально-трудового миропонимания» и образ «планомерности как самой сущности социализма» Богданов воплотил в работы «Эмпириомонизм» (в 3 томах, 1904-1906), «Красная звезда» (роман-утопия, 1908), «Тектология: всеобщая организационная наука» (в 3 томах, 1913-1922), «Вопросы социализма» (1918; написано между февральской и Октябрьской революциями 1917 г.), «Социализм науки» (1918) и др. Революционер-марксист, Богданов по своим философским и социокультурным позициям был убежденным позитивистом и сциентистом. Дистанцировавшись и от большевиков, и от теоретиков II Интернационала (Г. Плеханов, К. Каутский), он отказался от основанной на гегелевской диалектике интеллектуальной парадоксии, сделав вывод, что «из царства необходимости в царство свободы ведет не скачок, а трудный путь». И этот путь есть путь овладения рабочими массами знаниями и навыками, необходимыми для осуществления «строя хозяйственной планомерности».

Всемирную историю Богданов резюмировал формулой «дробление человека» - в специализации и в расхождении высших, «организаторских» форм труда от низших, «исполнительских». Именно отношения «организаторов» - «исполнителей», укорененные в технико-экономических отношениях, но оформленные и регулируемые идеологически, - основа классового деления общества; причем организаторский класс, как правило, складывается и становится классом раньше, чем исполнительский, но с течением времени теряет реально организаторскую функцию, превращаясь в класс паразитический и вырождаясь. Буржуазия, утвердив капиталистическое воспроизводство, начинает развиваться «по преимуществу в потребительном, т.е. паразитическом, направлении» и вырождается в рантьерство.

Организаторская деятельность «на службе капитала и буржуазного государства» переходит к «технической интеллигенции» (термин введен Богдановым в 1909 г.) - промежуточной социальной группе владельцев специализированных знаний. Социально-экономический идеал технической интеллигенции, численность и роль которой растет вследствие всевозрастающего значения «производства идей» для технического и экономического прогресса, Богданов характеризовал так: «Планомерная организация производства и распределения под руководством ученых-экономистов, врачей, юристов, вообще - самой этой интеллигенции; при этом она создает привилегированные условия для себя, но также условия жизненно удовлетворительные для рабочего класса, тем самым устраняются основания для классовой борьбы и получается гармония интересов»[457].

Этот образ целиком совпадает с технократической утопией Г. Гантта - Т. Веблена, но Богданов противопоставил ему другой утопический идеал - программу создания тектологии (от греч. тектон - строитель) - «всеобщей организационной науки», универсальной теории организации человеческих знаний для обеспечения интегрального образования, «всесторонней подвижности труда», «целостного организационного мышления» и «всесоциальной планомерности». На основе «всеобщей организационной науки» Богданов предполагал выработать «общие методы исследования, которые давали бы ключ к самым различным специальностям и позволяли бы быстро овладевать ими». «Наука - великое орудие труда... будет обобществлена, как этого требует социализм по отношению ко всем орудиям труда». Если «всесторонняя подвижность труда» работников-универсалов - «необходимое условие гибкости форм производства и планомерности его развития», то без наличия точных знаний, которыми «пока владеют только интеллигенты-организаторы», рабочим даже в случае захвата политической власти не на что рассчитывать, кроме «перехода из-под ига капиталистов под иго инженеров и ученых»[458].

Свой грандиозный замысел Богданов рассматривал как развитие «исторического монизма» Маркса и Энгельса и «гносеологического демократизма» австрийского физика и историка науки Эрнста Маха (1838-1916), подчеркнувшего то «преимущество хозяйства науки перед всяким другим хозяйством... что накопление ее богатств никому не приносит ущерба». «Гносеологический социал-демократизм» Богданова был завершением выраженного в I томе «Капитала» марксистского рационалистического максимализма: сознательный планомерный контроль ассоциации трудящихся над системой «прозрачно ясных» производственных отношений[459].

Предложенный Богдановым «всеорганизационный» проект был отвергнут большевиками-ленинцами, обвинившими тектолога в том, что в его системе «идея общности всех людей преобладает над идеей классовой и групповой борьбы», в ревизионизме и «оппортунистическом культурничестве». В свою очередь Богданов, разработав к 1917г. концептуальную схему «обобщения всего организационного опыта, накопленного человечеством», применил ее к эпохе мировой войны и революционного кризиса и раскритиковал в книге «Вопросы социализма» представления «максималистов» В. Ульянова-Ленина и Ю. Ларина о наличии предпосылок для «завтрашнего» перехода к хозяйственной планомерности, якобы созданных системой военно-государственного капитализма.

Богданов отодвигал возможность планомерного хозяйства, или «коллективистского строя», в отдаленную перспективу, гораздо четче других выделяя его технические предпосылки: 1) поднятие машинного производства на ступень автоматизации - тенденция к превращению рабочей силы в синтетический тип, совмещающий функции типов «организаторского» и «исполнительского», и к устранению социальной градации видов труда; 2) «грандиозная революция в способах сообщения»; 3) электроэнергия, которая поддается «детальному распределению, учету и контролю» - база «машинного производства в более высокой, чем нынешняя, фазе». Богданов первым в России и в мировой политико-экономической литературе указал на атомный характер XX столетия и на угрозу ядерного омницида: работа над электричеством и производными от него явлениями открывает еще более грандиозные перспективы освоения внутриатомной энергии, поставив перед научной техникой самую революционную из всех задач, даже частичное разрешение которой «само по себе повело бы к преобразованию всей социальной организации: оно должно дать в руки людям такие гигантские и грозные силы, которые необходимо требуют контроля общечеловеческого коллектива, иначе они могут оказаться гибельными для всей жизни на земле»[460].

«Использовать современную науку для прямого воплощения социализма в жизни не так-то легко. Требуется огромная предварительная работа»[461], чтобы заменить стихийный двигатель технического прогресса - экономическую конкуренцию - планомерным решением задач на основе оформленного опыта прошлого; мобильность рыночного спроса на рабочую силу - новым механизмом добровольного перемещения производителей по звеньям производства, основанным на классовой однородности, развитии здоровой «органической» потребности в труде и универсальных методах овладения знаниями и навыками, которые должна обеспечить всеобщая организационная наука.

Тектология А.А. Богданова была наиболее разработанным из утопических проектом социализма как безрыночного, бесклассового научно-планируемого общества. Ходом истории ей было суждено остаться достоянием архива науки - после полувека отвержения и забвения привлечь к себе внимание как эвристически ценный опыт создания общей теории структур и организаций, предвосхищение кибернетики и общенаучного системного подхода[462]. Примечательно, что Богданов оценивал К. Маркса как «великого предшественника организационной науки», у которого в политической экономии последовательно проведена «структурная точка зрения». Сам Богданов подробно разработал теорию устойчивого развития структур, рассматривая при этом количественные отношения как тип структурных и уделяя особое внимание категории организационной пластичности - взаимодополнению комплексов более грубых, но стабильных, и более гибких, но уязвимых. Универсальные «тектологические» понятия системной дифференциации и контрдифференциации, подвижного равновесия, цепной связи и «закона наименьших», бирегулятора, положительного и отрицательного отбора, консервативного и прогрессивного отбора, системных кризисов представляют большой методологический интерес.

Политическую экономию «коллективистского строя» Богданов рассматривал как часть тектологии - учение о функциональных связях между отраслями производства и живыми элементами этих отраслей, функциональных зависимостях между формами труда и потребностями работников. Однако результаты применения «организационного метода» в политэкономии оказались довольно скромными. Экономические учебники Богданова - в отличие от отвергнутой «Тектологии...» - стали общепризнанными в первое советское десятилетие; но Богданов-политэконом, ограниченный рамками позитивистски интерпретированного марксизма (энергетическая теория трудовой стоимости), мало использовал эвристические возможности «всеобщей организационной науки». Но за создателем «Тектологии...» остается заслуга первого глубокого анализа формы, в которой началось «строительство социализма» в России - «военного коммунизма».

В книге «Вопросы социализма» Богданов проанализировал военно-государственный капитализм имперской Германии, принятый Ульяновым-Лениным и меньшевиком Лурье-Лариным[463] за «полнейшую материальную подготовку социализма». Это государственное регулирование Богданов оценил не как «прообраз» социализма как новой организации общественного производства, а как ублюдочную систему приспособления к регрессу производительных сил и к разрыву экономических и культурных связей между странами - «врезание» в капитализм «военного коммунизма», особой формы общественного потребления, подобной организации осажденной крепости.

Постепенное распространение «военного коммунизма» с армии на остальное общество (паек семействам мобилизованных - карточное распределение - регулирование цен и сбыта, принудительное синдицирование - контроль над направлением и размерами производства, принудительное тестирование - принудительное распределение материалов и орудий труда, всеобщая трудовая повинность) создало ту «атмосферу миража», в которой максималисты типа Ленина и Ларина увидели предпосылки «планомерной организации производства». «Ленин... встав во главе правительства, провозглашает социалистическую революцию и на деле проводит военно-коммунистическую», - подытожил Богданов свой «организационный анализ»[464].

Большевики, в пылу революции отмахнувшись от поставленного Богдановым диагноза «военного коммунизма», задним числом в 1921 г. утвердили категорию «военного коммунизма» для обозначения своей политики в ходе гражданской войны в России. При этом Ленин стал настаивать, что «военный коммунизм» был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам пролетариата политикой. Он был временной мерой. Эта декларация была, однако, явной попыткой затушевать доктринальные истоки политики «военного коммунизма», которые и сам Ленин, и его соратники отчетливо раскрывали в 1917-1920 гг., в том числе в принятой в 1919 г. партийной Программе.

Дата добавления: 2014-01-04