Странная и любопытная история о банкире, который боялся лишь одного – быть, как его дед, погребённым заживо

НА ПОРОГЕ СМЕРТИ

Артур Уолтермайр

Тяжёлое безмолвие наполняло просторные залы и богато меблированные комнаты резиденции Джадсона Макмастерса, простираясь даже на бархатные газоны, обсаженные кустарником дорожки и пятна солнечного света от лучей, пробивавшихся сквозь кружевную листву раскидистых вязов и тенистых клёнов.

Биггз тенью скользил по комнате больного, изо всех сил стараясь занять себя хоть чем‑нибудь и поминутно бросая быстрые, тревожные взгляды на массивную фигуру под белыми простынями. В комнате стоял запах лекарств и лихорадки, на небольшом орешниковом столике у кровати охваченного жаром спящего ждали своего часа бутылочка семейной микстуры, стакан и коробка с порошками. На стене над столиком у изголовья кровати висел маленький написанный маслом портрет Наполеона.

Спящий беспокойно заворочался и медленно, болезненно приподнялся, стремясь найти в новом положении ускользающее облегчение. В ту же секунду Биггз оказался у кровати и стал искусно поправлять простыни и поддерживать больного с нежностью, порождённой годами службы и глубокой привязанностью. Массивная седая голова снова опустилась на взбитую подушку, и в приоткрывшихся усталых глазах мелькнула искорка благодарности. Затем глаза вновь закрылись, и некогда могучее тело обмякло.

На морщинистом лице верного Биггза отразились тоска и жалость. Замерев у кровати, он беспомощно смотрел на больного, пока по щекам не полились горячие слёзы, а потом спешно отвернулся.

– Биггз!

Голос, по‑прежнему сильный и властный, прорезал полумрак, словно нож.

Биггз, собиравшийся поплотнее задёрнуть тяжёлые шторы, взвился, как будто дотронулся до оголённого провода, метнулся через широкую комнату и в миг снова оказался у постели хозяина.

– Вы звали, сэр? – спросил он дрожащим голосом.

– Нет, – глаза больного слабо блеснули. – Это я так, болтаю.

– Ну вот, сэр, – воскликнул Биггз, вне себя от радости, – Вам уже лучше, сэр!

– Биггз, мне нужны воздух и солнечный свет.

– Но доктор сказал, сэр…

– К чёрту этого доктора! Если пришла пора уходить, я хочу видеть, куда иду.

– Пожалуйста, – увещевал Биггз, раздвигая шторы и приоткрывая створное окно, – не говорите так, сэр.

– Я привык оценивать всё трезво, Биггз. Эта семейная болезнь унесла моих отца и деда, и мне, я так понимаю, уготована та же дорога.

– Умоляю, сэр…

– Биггз, я хочу кое‑что спросить.

– Да, сэр?

– Вы христианин?

– Стараюсь им быть, сэр.

– Вы верите в смерть?

Вопрос изрядно встревожил и смутил слугу.

– Так… все умирают… когда‑нибудь… сэр, – сбивчиво, не зная, что ещё сказать, ответил он.

– Но умираем ли мы на самом деле? – настаивал больной.

– Что ж, надеюсь, пока нет, – попытался уклониться слуга. – Доктор говорит…

– Забудьте о докторе, – перебил Макмастерс. – Биггз, вы служите нашей семье с тех пор, как я был мальчишкой, верно?

Глаза слуги наполнились слезами, и его голос дрогнул.

– В ноябре будет пятьдесят шесть лет.

– Сейчас я расскажу вам кое‑что, о чём вы не догадывались все эти пятьдесят шесть лет, Биггз. Моего деда похоронили заживо!

– Господи, сэр! Быть этого не может! – в ужасе воскликнул Биггз.

– Это правда, – возразил банкир.

– Почему же… Как же вы узнали, сэр? – хрипло прошептал слуга.

– Мой отец построил фамильный склеп в дальнем конце поместья, так?

– Да, сэр, он и слышать не хотел о могилах после того, как прочёл какое‑то стихотворение Эдгара Аллана По, сэр!

– Что за стихотворение, Биггз?

– Я не помню названия, но помню одну строчку, – запинаясь, ответил Биггз.

– И что за строчка?

– Прошу, сэр, – взмолился старик, – давайте поговорим о чём‑нибудь более радостном!

– Сначала закончим этот разговор, Хайрам.

* * *

Звук его собственного имени в некоторой мере взбодрил Биггза – банкир называл так старого слугу, только когда хотел поделиться с ним самым сокровенным.

– Хорошо. «…Червь, не тревожь, вползая, сон!..»[40]– вот эта строка, сэр.

Могло показаться, что по телу Макмастерса пробежала лёгкая дрожь.

– Серьёзная причина для строительства склепа, – сказал он после минуты гробового молчания.

– Да, сэр, полагаю, что так.

– Так вот, – с видимым усилием заговорил банкир, – когда останки деда извлекли из земли, чтобы поместить в нишу, гроб открыли, и…

– Умоляю, сэр, – вскричал Биггз, пытаясь остановить банкира жестом трясущейся руки, но тот был неумолим.

– … увидели, что тело лежит на боку, а левое колено подтянуто вверх.

– Он всегда так спал… при жизни, – сдавленным, глухим голосом прошептал Биггз.

– Вот почему отец, построив склеп, настоял на кремации своего тела, – сказал Макмастерс. – Он не хотел искушать судьбу.

Потрясённый Биггз медленно перевёл взгляд на стоявшую над большим камином массивную урну и стал заворожённо смотреть на неё.

– Где рай, Хайрам?

Биггз оторвал взгляд от урны и удивлённо посмотрел на хозяина.

– Ну как же… вон там, сэр, – старый слуга указал на потолок.

– Вы верите, что земля вращается вокруг своей оси?

– Так учили в школе, сэр.

– Если эта гипотеза верна, мы перемещаемся в космическом пространстве со скоростью около шестнадцати миль в минуту, – принялся рассуждать банкир. – Сейчас вы утверждаете, что рай наверху.

– Да, сэр.

– Который час, Биггз?

Слуга взглянул на высокие часы в углу.

– Двенадцать, сэр, пора принять лекарство, – с облегчением вспомнил он.

– Повременим с лекарствами, – велел Макмастерс, – пока не разберёмся с высшей математикой. Итак, если я спрошу, где будет рай в полночь, то есть через двенадцать часов, куда вы укажете? – торжествующе вопросил он.

– Ну… вон туда, – изумлённый слуга вновь указал на потолок.

– Тогда, – воскликнул Макмастерс, – вы укажете на место, прямо противоположное тому, на которое вы указывали секунду назад, потому что Земля совершит примерно половину оборота. Понимаете меня?

– Да, сэр, – ответил вконец сбитый с толку Биггз.

– Так где же будет рай в шесть часов вечера? – почти прокричал больной.

– Там, – слуга без особой надежды указал в сторону окна.

– А где оно будет в шесть утра?

– Вот там, – Биггз указал дрожащим пальцем на камин. – Сэр, давайте не будем… Доктор…

– К чертям доктора, – раздражённо оборвал его Макмастерс. – Я давно размышляю об этом, и мне нужно с кем‑нибудь поговорить.

– Разве вы не верите в жизнь души? – в голосе Биггза смешались жалость и внезапный испуг.

На минуту банкир погрузился в молчание; тишину нарушало лишь монотонное тиканье высоких часов. Одно из поленьев в камине с громким шипением рухнуло в угли, огонь вспыхнул ярче.

– Верю, Хайрам, – задумчиво произнёс больной. – Наверное, верю.

– Как я рад слышать это, сэр! – с видимым облегчением воскликнул Биггз.

– Ах, вот бы вы рассказали мне, откуда мы являемся и куда уходим, – продолжил банкир.

– Если бы я знал, сэр, я был бы равен Господу нашему, – почтительно отозвался Биггз.

– Отлично сказано, Хайрам, только мне от этого не легче. Я всего в жизни добился потому, что привык вникать в суть вещей. Мне бы заглянуть хоть одним глазком за занавес, прежде чем уйти – понимаете, за кулисы, – тогда, возможно, мне не было бы так страшно умирать, – голос больного опустился почти до шёпота.

– Не видно зрителю, что за огнями рампы, пока Великий режиссёр не призовёт его, – изящно ответил Биггз, и на его встревоженном лице мелькнула тень улыбки.

– Ещё вопрос, Биггз: вы верите в истории об Ионе и Лазаре, и о том малом, которого опустили через дыру в крыше к Христу для исцеления?

– Верю, сэр, – твёрдо сказал Биггз.

– Вы понимаете, как такое возможно? – в тоне банкира возникло раздражение.

– Конечно, нет, сэр, я ведь простой человек.

– Так скажите мне, Хайрам, как вы можете глотать всё это богословие, если не понимаете, как подобное могло случиться?

– Просто верю, сэр, – с почтением подняв глаза, бесхитростно ответил Биггз.

Губы больного растянулись в усмешке.

– Поднимая взгляд, Хайрам, не забывайте, что уже двенадцать тридцать, а значит, мы отклонились на четыреста восемьдесят миль от точки, на которую вы первоначально указали как на местоположение райских врат.

– Умоляю, сэр, перестаньте, – запротестовал Биггз, – Сердце кровью обливается, когда вы шутите над… Господи, сэр! – слуга оборвал фразу, вскрикнул и кинулся к постели.

Насмешливая улыбка на лице банкира внезапно померкла, и голова безвольно откинулась на подушку.

– Зачем, зачем было тратить столько сил? – жалостливо запричитал Биггз, утирая навернувшиеся слёзы и шаря дрожащими руками по столу в поисках нюхательной соли.

Несколько глубоких вдохов, и пациент открыл усталые, воспалённые глаза.

– Лекарство, Хайрам, а потом мне нужно отдохнуть.

* * *

В полночь Биггза, дремавшего в большом кресле у камина, разбудил голос больного.

– Хайрам.

– Я здесь, сэр, – Биггз поспешил зажечь приглушённый свет.

– Где теперь рай?

Заметив слабую попытку хозяина улыбнуться, старый слуга безропотно указал вверх.

– Вы способный ученик, – едва слышно произнёс банкир.

– Благодарю вас, сэр.

– Знаете, Биггз, я жалею, что жил именно так… так, а не иначе.

– Вы были хорошим хозяином, сэр. Вы были добры, вы никогда не скупились на благотворительность, – возразил Биггз.

– Да, – цинично сказал банкир. – Да, я не скупился на благотворительность. Только мне это ничего не стоило.

– Вы были опорой нашей церкви, – не сдавался Биггз.

– Да уж, – горько ответил Макмастерс. – Прямо‑таки каменным столпом. Выложил кругленькую сумму за отдельное место в храме и благополучно проспал все службы, какие были. Я приносил корзины с продуктами для бедных на День благодарения и в Рождество, но счастье от раздачи этой еды всегда доставалось другим. А ведь я мог бы так радостно проводить каждое Рождество, стоило только захотеть. Я мог бы быть весёлым краснощёким Санта Клаусом и обходить сотни домов с целыми охапками подарков.

– Всё так, сэр, но вы дарили это счастье другим.

– Тогда как стоило испытать его самому. Я же толком и не жил, Хайрам. Чтобы сполна познать радость жизни, нужно смирить гордость и служить ближним. Да, пелена спала с моих глаз, Хайрам. Только теперь уже слишком поздно. Дух бодр, плоть же немощна.

– Это неправильно, сэр, – немного помолчав, сказал Биггз.

– О чём вы, Хайрам?

– О том, что вас скосила болезнь во цвете лет, в то самое время, когда вы могли бы так много значить для других, а я, старый и бесполезный, здоров и должен жить. Я не ропщу на волю Божью, сэр, – поспешно добавил Биггз, – просто я не могу понять смысла этой загадки.

– Возможно, у меня был шанс, и я упустил его, Биггз.

– Пусть так, сэр, но Бог, в моём понимании, не мстителен. Непременно должно быть другое решение. Я всё‑таки буду молиться, чтобы Он забрал меня вместо вас, даже если для этого потребуется чудо.

– То есть вы верите в молитвы, да, Биггз?

– Да, сэр, если молитвы не эгоистичны.

– Такое редко бывает, надо полагать, – ответил Макмастерс, но голос его был задумчив, а не саркастичен.

– Пожалуйста, сэр, молитесь вместе со мной. Бог обязательно поймёт.

– Какая странная просьба, Хайрам. Если плата за мою жизнь – ваша смерть, ни единая молитва не прозвучит из моих уст.

– Но сэр, я старый…

– И всё же, – прервал его Макмастерс, – я буду молиться, и если что‑то иное спасёт мне жизнь, я наверстаю всё, что упустил за годы равнодушия и бездействия. Ведь никто, Хайрам, никто не знает, как я жажду приобщиться к Божьему промыслу. Но я всегда посмеивался над исповедями на смертном одре, и теперь у меня кровь стынет в жилах, потому что я не имею права просить… Не имею права просить, – повторил он устало.

– Бог милостив, хозяин. Нужно лишь только верить, сэр, и вера укрепит вас.

– Если бы я жил так же, как жили вы, Биггз, – сказал банкир и, немного помолчав, продолжил. – Но цель благородна, воля моя тверда, и я на пути к Господу. Боже, сжалься надо мной, грешником.

– Надеюсь, ещё не поздно, – сбивчиво проговорил Биггз. – О, если бы Господь призвал меня вместо вас, чтобы вы остались и творили добро, просиявшее в вашем сердце, с какой радостью я откликнулся бы на зов.

Ответом ему был лишь глубокий вздох.

* * *

После долгого молчания больной наконец нарушил тишину. Но когда он заговорил, голос его прозвучал так странно и жутко, что слуга бросился к кровати и стал обеспокоенно всматриваться в лихорадочно румяное лицо страдальца.

– Хайрам… Я должен рассказать вам… О тайне, – произнёс больной напряжённым, почти загробным шёпотом.

Биггз подошёл ближе.

– Принесите стул и сядьте. Мне нужно поговорить с вами.

Когда старый слуга снова наклонился к нему, страдалец немного поколебался; затем, с видимым усилием, начал.

– Хайрам, я дам вам некоторые инструкции, которым вы должны будете следовать в точности. Вы обещаете следовать им?

– Клянусь вам, сэр, – горячо пообещал Биггз.

– Прекрасно! Итак, если болезнь сомкнёт мои уста, и врач констатирует смерть…

– Прошу, сэр, – хотел остановить его Биггз. По морщинистым щекам слуги градом катились слёзы, но хозяин всё тем же приглушённым голосом продолжал:

– Что бы ни случилось, меня нельзя бальзамировать – слышите? – нельзя, меня нужно просто положить, оставив всё, как есть.

– Да, сэр, – сдавленный голос Биггза полностью выдавал биение сердца, готового разорваться на части.

– А теперь, Хайрам, об оставшейся части тайны, – больной сделал паузу и подал Биггзу знак наклониться поближе.

– В моей нише в мавзолее есть электрическая кнопка. Кнопка связана с серебряным колокольчиком. Приподнимите маленький портрет Наполеона, вот этот, на стене.

Дрожащими, точно от паралича, руками Биггз потянулся и приподнял висевший у изголовья кровати портрет, и там обнаружил помещённый в небольшую нишу в стене серебряный колокольчик. Сделав это, он всхлипнул и повалился обратно в кресло.

– Хайрам, – раздался шёпот, – когда меня похоронят, вы должны будете спать в этой постели.

Старый слуга вскрикнул и поднял руку в жесте ужаса и мольбы. Банкир судорожно вцепился в неё и приподнялся на своём ложе.

– Вы что, не понимаете? – крикнул он яростно. – Может быть, я вовсе не умру! Вспомните деда! И если этот колокольчик зазвонит, Биггз, немедленно приводите помощь!

Внезапно ослабив хватку, Макмастерс бессильно откинулся на подушки.

* * *

Биггз не сомкнул глаз ни разу за бесконечно долгую ночь, но банкир лежал неподвижно, словно камень. Когда же розовый лучик юной зари осмелился заглянуть между ставнями, слуга вновь плотно задёрнул тяжёлые шторы.

Лишь после того, как доктор покинул дом и шум мотора его автомобиля стих, больной очнулся от летаргии.

Казалось, долгий сон придал ему новых сил, и Биггз мгновенно оказался у кровати, когда он заговорил.

– Что сказал врач?

Биггз помедлил с ответом.

– Говорите прямо, я не девица, чтоб падать в обморок.

– Ничего не сказал, – с грустью ответил Биггз. – Только мрачно покачал головой.

– Он понимает в этой семейной болезни не больше, чем тот старый мошенник, что позволил похоронить моего деда заживо, – почти гневно отозвался банкир.

Биггз задрожал и прикрыл глаза трясущейся рукой.

– Что терзает меня, Биггз? – почти жалобно спросил банкир. – Ни одной живой душе не известно. Эта лихорадка не одно поколение учёных ставит в тупик. Впадаешь в коматозное состояние, а они называют это временным прекращением жизненных функций. Только это они и умеют – придумывать названия болезням. И наш семейный врач об этом недуге знает не больше, чем вы или я. Обычный врач всё делает наугад. Догадывается, что у тебя лихорадка, и прописывает лекарство в надежде, что попал в яблочко. Если ничего не получается, напускает умный вид, мотает головой и ставит над тобой ещё какой‑нибудь опыт. Может, в этот раз сработает, а может быть, и нет. Единственное, в чём мой гадальщик уверен, так это в том, что выживу я или умру, а он всё равно получит хороший куш за свои услуги.

Повисла пауза. Биггз оставался неподвижным.

– Право слово, – разразился новой тирадой Макмастерс, – если бы я своё дело вёл в том же духе, я бы через месяц остался нищим.

– Но доктор говорит, что вы выкарабкаетесь, – вставил Биггз.

– Ещё бы не говорил, – едко отозвался банкир. – Работа у него такая. Знаю я эту болтовню. Втайне он прекрасно понимает, что шансов дожить до его возвращения у меня не больше, чем шансов умереть.

– Нет, сэр, вы не умрёте!

– Этого я и боюсь, Биггз. Но меня всё равно сочтут умершим, забальзамируют и тем положат мне конец.

– Прошу вас, сэр…

– Запомните мои слова, Биггз, – перебил больной. – Пристрелите любого санитара, который попытается влить мне в вены этот покойницкий раствор.

– Непременно, сэр, – ответил Биггз, опасаясь, как бы чрезмерное волнение не ухудшило состояние хозяина.

– Знаю, я выгляжу так, будто нахожусь при смерти. Этот проклятый вирус был в крови и у отца, и у деда, и я сильно сомневаюсь, что оба они были мертвы, когда констатировали их смерть!

– Что ж, если каким‑то образом… То есть, – удручённо предположил Биггз, – если покажется, что вы… умерли, почему бы на некоторое время не оставить ваше тело здесь, в доме?

– Устои, формальности, порядки, законы для твердолобых! – банкир буквально кипел от злости. – Чиновники от здравоохранения целую армию сюда притащат, чтобы только любой ценой меня похоронить. Нет‑нет, Биггз, у меня там отличный склеп, тихий, безопасный, с хорошей вентиляцией и освещением, как в вагоне первого класса, а ещё со специальной кнопкой. Её существование я держу в строжайшей тайне. Электрик, который установил эту кнопку, скончался два года назад. Так что, кроме вас и меня, о ней не знает ни одна живая душа.

– Не следует ли сообщить о ней ещё кому‑нибудь? Вашему адвокату, например, или…

– Нет, Биггз. Если я на самом деле умру, я не хочу, чтобы в какой‑нибудь воскресной газетёнке расписали мои причуды. А вот если вернусь, будет самое время поведать ошеломлённой публике о моей прозорливости.

– Вы… вы так хладнокровно говорите об этом, сэр.

– Я всегда смотрел правде в глаза, Хайрам, и о смерти я рассуждаю, как о любом другом деле. Я не готов сыграть в ящик, и если мне выпадет шанс облапошить докторов, похоронных агентов, законников, наследников и прочую родню и прожить ещё несколько лет, я им воспользуюсь. И не забывайте о несчастном дедушке. Он мог бы быть жив и здоров, если бы воспользовался моим планом – только и всего.

* * *

Биггз отвернулся. Сердце его обливалось кровью. Религия была для него хлебом насущным. Смерть представлялась старому слуге венцом беззаветного служения и непрерывной молитвы. Годы его клонились к закату, и он ждал неизбежного дня с простой верой, что, услышав зов, откликнется спокойно и радостно, «…как тот, кто, опустив над ложем полог, тропою снов уходит в безмятежность».[41]Старый слуга с содроганием ждал очередного потока слов из уст хозяина, которого он всю жизнь любил и почитал, и который теперь каждой фразой, точно острым лезвием, ранил его чувствительную душу.

Но слов всё не было. Биггз обернулся. Массивная голова хозяина вяло опустилась на мягкие подушки. Побледневшие губы беззвучно двигались в попытках что‑то прошептать. Вдруг показалось, что могучее тело неизмеримо глубже погрузилось в оделяла, и в комнате повисла мертвенная тишина.

Интуитивно чувствуя, что этот приступ гораздо опаснее, чем любой из предыдущих, Биггз всеми силами принялся приводить хозяина в чувство, сначала мягко, затем всё резче встряхивая его и окликая срывающимся, полным отчаяния голосом. Всё было бесполезно. Грузное тело под белоснежными простынями на глазах бледнело и окончательно обмякло.

Часы тянулись мучительно долго, а одинокий старый слуга безмолвно сидел у постели, пока настойчивый, мерный звон телефона не заставил его подняться.

– Да, – дрожащим голосом ответил Биггз. – Да, доктор Мередит, хозяин отдыхает. Не стоит беспокоить его до завтра.

– Я продержу их в неведении так долго, как смогу, – тихо проговорил он, возвращаясь к месту своего бдения. – Бог милостив… может быть, хозяин ещё вернётся… и займётся делами, которые так долго откладывал. Господи! О, если б ты призвал меня вместо него!

Биггз провёл бесконечную ночь в комнате хозяина, то засыпая, то снова просыпаясь, но новый день не принёс добрых вестей. Повисшая тишина угнетала. Остальные слуги размещались в дальней части поместья и являлись только по вызову. Биггз снова убедил врача, что его визита не требуется, и очередная страшная ночь застала его, бледного и измождённого, всё там же, у постели больного. Время от времени непоколебимый страж соскальзывал в сон, и тогда милосердная природа врачевала его истерзанные нервы, пока напряжённое сознание не возвращало его к жестокой действительности. Но тяжесть, опустившаяся на плечи старого слуги, была невыносима, и когда встревоженный врач явился без вызова, то обнаружил преданного часового окончательно подавленным и сломленным. Несчастный старик как смог пересказал жуткие события последних дней, умолчав лишь о тайне фамильного склепа.

Незабальзамированные останки Джадсона Макмастерса положили в заранее заказанный гроб и опустили в склеп, и мир, который так долго ощущал его властное присутствие, замер, чтобы отдать ему последние высокие почести, а затем встрепенулся и двинулся далее.

Весь, кроме верного Биггза. Заточив себя в спальне хозяина, он еженощно ворочался в беспокойном сне, полном дребезжания сотен тысяч электрических звонков. И когда на десятую ночь, после того как старый слуга уже уверился, что всё в порядке, его вырвал из забытья безумный, нескончаемый звон потайного сигнала, на него навалилась смертельная слабость и прошло немало времени, прежде чем он, разбитый и измученный, смог подняться с постели. Старик начал торопливо одеваться, но неуклюжие пальцы дрожали и не слушались, так что спальню он покинул нескоро, полуодетый, спотыкаясь и шатаясь. И лишь только он вышел из комнаты, как сердце его почти остановилось, точно скованное льдом, а потом поднялось к самому горлу, словно стремясь удушить.

– Биггз! – звал его голос… голос Макмастерса.

Биггз добрёл до большой лестницы с массивными ступенями и посмотрел вниз. Он увидел банкира, бледного, исхудавшего, но улыбающегося.

Затем, словно из бесконечной дали, донеслись слова:

– Я забыл сказать вам, что сделал в гробе потайную дверцу. Вы не ответили на звонок, и я решил, что смогу дойти сам.

Биггз с нечленораздельным криком протянул трясущиеся руки.

– Хозяин, я иду!

Вдруг он покачнулся, запнулся, слабо ухватился за перила. К основанию лестницы головой вниз скатилось тело, смятое и безжизненное.

Дата добавления: 2014-01-04