Поль Рикер об устранении несправедливости

РИКЕР Поль (1913 – 2005) — французский философ, профессор Сорбонны (1956), Страсбургского и Чикагского университетов, почетный доктор более чем 30 университетов мира.

Работал с Институтом высших исследований по правосудию. Привлекался к громким судебным процессам в качестве эксперта. Автор сборника статей «Справедливое» (1995)

Эпиграфом к его книге является высказывание Аристотеля «Справедливое, будучи во всем правосудным, не является правосудным по закону, но вносит исправления в правосудие. Причина этому в том, что закон - всегда нечто обобщенное и что бывают особые случаи, для которых невозможно предположить общее высказывание, с непреложностью для него приемлемое... Тем самым мы отчетливо видим, что есть справедливое, что справедливое есть правосудное, и что оно превосходит известную разновидность правосудного» («Никомахова этика»).

Вспоминая детство, он пишет, что несправедливое ставится впереди справедливого: наше первое вступление в область права отмечено возгласом: Это несправедливо!? Негодование при столкновении с несправедливым намного превосходит то, что Джон Ролз называет "хорошо взвешенными убеждениями" - ведь ни одна теория справедливости не в силах отменить соревнование между такими убеждениями. Мы добираемся до смысла справедливости только окольным путем протеста против несправедливости. Возгласу "Это несправедливо!" зачастую присуща более проницательная интуиция, нежели она свойственна всякому рациональному дискурсу о справедливости.

Ситуации, когда вспыхивало наше негодование: непропорциональные вознаграждения, нарушенные обещания, неравный дележ, несоразмерные наказания.

Не различаем ли мы в негодовании отчетливого ожидания слова, которое установит между антагонистами справедливую дистанцию, что положит предел их лобовому столкновению? Но как же можно установить такую дистанцию, если не при помощи выхода на сцену некоего третьего, не являющегося ни одним из протагонистов? Справедливая дистанция, посредничество кого-то третьего, беспристрастность становятся великими синонимами чувства справедливости, путем которой с самого юного возраста заставляло нас следовать наше негодование.

Процесс состоит в том, чтобы установить справедливую дистанцию между проступком, вызвавшим частный и публичный гнев, и наказанием, налагаемым судебным институтом. Если месть осуществляет короткое замыкание между двумя страданиями, страданием, претерпеваемым жертвой, и страданием, налагаемым мстителем, то судебный процесс вставляется между этими страданиями, устанавливая справедливую дистанцию. Основное правило справедливости: никому не позволено осуществлять правосудие для себя.

1. Третья сторона, не являющаяся тяжущейся и правомочная открывать пространство дискуссии (государство, имеющее право на законное насилие; судебная власть; судья и судебный персонал – уста справедливости.)

2. Писаные законы, определяющие преступления и устанавливающие пропорциональное отношение между преступлениями и наказаниями.

3. Дебаты, приводящие к состоянию определенности дело, "зависшее" в состоянии неопределенности. Важно, чтобы дебаты были устными и полными противоречий и чтобы они утверждались в этом состоянии посредством процедуры, известной всем участникам дебатов и обязывающей их всех.

4. Приговором санкция выносится для жертвы. Это не только возмещение, так как есть наказания, каковые никоим образом не являются возмещением в смысле восстановления предшествовавшего состояния - как явно происходит в случаях с убийствами и наиболее тяжелыми проступками? Может быть, наказание и восстанавливает порядок, но жизнь оно не возвращает. Жертва публично признается существом оскорбленным и униженным. Общество объявляет истца жертвой, объявляя обвиняемого виновным. Восстанавливается самоуважение, благодаря чему обиженная душа примиряется с собой. В грандиозных судебных процессах работа скорби предлагается не только жертвам, но и их потомкам, родственникам и союзникам, чье горе достойно почитания.

Идея признания: признания истца в качестве жертвы, признания обвиняемого в качестве виновного. Но ведь если признание проходит свой путь в душе оскорбленной личности в форме восстановления самоуважения, то разве признание себя виновным не является симметричным элементом, ожидаемым от такого признания самостью жертвы? Не требуется ли, чтобы после получения санкции обвиняемый по крайней мере признал бы себя в качестве личности разумной и ответственной. Наказуемым может быть лишь разумное существо. Пока сама санкция не признана обвиняемым в качестве разумной, она не достигла этого последнего как разумного существа.

Наказание имеет две цели, краткосрочную цель, каковой является защита общества от всякой угрозы общественному порядку; долгосрочную цель, восстановление социального мира; все меры реабилитации в системе уголовного права служат этой конечной цели.

Непрерывность публичного пространства, дабы вписать место тюремного пространства внутрь, а не вовне города:

- правонарушения, совершенные в тюремном пространстве, не должны рассматриваться такими же судами, что и все преступления, совершенные в пространстве юрисдикции государства;

- не относящиеся к безопасности аспекты исполнения наказания - независимо от того, идет ли речь о здоровье, о труде, об образовании, о досуге, о праве на посещения и даже на нормальное отправление сексуальности и т. д.

Чтобы создать непрерывность публичного пространства, от всех мер, не способствующих защите и охране общества, следует постепенно отказаться, сохраняя меры, касающиеся здоровья, труда, воспитания, досуга, визитов.

Реабилитация. Осужденный получает санкцию в качестве избытка дистанции – избытка, выраженного в виде тюремного заключения, утратой уважения, а также различных правоспособностей. Санкцию необходимо продолжить постепенным уменьшением этого избытка дистанции и восстановлением дистанции справедливой. Реабилитация состоит в восстановлении личности в тех правах, в той правоспособности и в том юридическом статусе, какие она утратила. Речь идет именно о том, чтобы вернуть осужденному возможность по истечении наказания вновь стать полноправным гражданином, а значит, положить конец физическому и символическому его исключению, высшая степень которого воплощена в тюремном заключении.

Амнистия состоит в ликвидации вины. К запрету всякого правосудного действия, а значит, к запрету всякого преследования преступников, добавляется запрет на упоминание самих фактов, квалифицируемых в качестве преступлений. Это подлинно институциональная амнезия, приглашающей поступать так, как если бы событие не имело места. Цель – национальное примирение. В якобинской концепции государство отождествляет свою предполагаемую рациональность с универсальным, а именно с необходимостью периодически стирать следы злодеяний, совершенных одними людьми по отношению к другим; воспоминания о таких злодеяниях образуют живое отвержение притязаний государства на рациональность. В такой неосуществимой претензии стереть все следы публичных разногласий присутствуют все злодеяния забвения.

Прощение требует памяти. Прощение есть исцеление памяти, завершение работы ее скорби; будучи избавленной от груза долга, память освобождается ради значительных замыслов. Прощение наделяет память неким будущим.

Будучи горизонтом последовательности "санкция-реабилитация-прощение", прощение служит постоянным напоминанием о том, что правосудие бывает лишь человеческим и что оно не может вырасти до окончательного суждения.

6. Суд над Иисусом Христом [6]

Свершился в пятницу 14 нисана (по еврейскому календарю)

Состоялось три суда: Синедриона, Ирода Антипы и Понтия Пилата.

Хотя иерусалимский Синедрион имел право осуждать на смерть за преступления против отеческих законов, но его решения подлежали утверждению римским прокуратором.

Поскольку вина Иисуса была неочевидна, то Пилат отослав Иисуса Христа к Ироду Антипе, которому также дано было право суда, так как Ииусус был родом из Галилеи. Но Ироду Антипа не вынес никакого приговора и вернул узника Пилату. Таким образом, над Иисусом Христом в течение нескольких часов были совершены три суда и вынесены два приговора.

Несправедливость суда Синедриона усматривается в нарушении 4 правила еврейской уголовной юриспруденции: 1) точность в обвинении, 2) гласность в разбирательстве, 3) полная свобода для подсудимого, 4) обеспечение против всех опасностей или ошибок свидетелей.

"Взятие под стражу". Нормы еврейского судопроизводства допускали арест только после проведенного следствия. Немедленное задержание допускалось лишь при возможном бегстве и опасности вооруженного сопротивлении подозреваемого). Первосвященники решили, что лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб (Ин. 11, 50).

Иисус Христос, задержанный в Гефсиманском саду, сразу же был приведен на суд, минуя предварительное заключение. Обвиняемый мог ознакомиться с делом, приготовиться к оправдательным ответам, пригласить свидетелей. Власть, с другой стороны могла провести тщательное расследование.

Стражи его доставили к дому отставного первосвященника Анны, тестя Каиафы, главы Синедриона. Анна спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его (Ин. 18, 19) (чтобы обвинить Иисуса Христа в руководстве тайной общиной). Ответ Христоса: "Я говорил явно миру; всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего" (Ин., 18.20). К этому добавил о свидетелях: «Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот они, знают, что Я говорил (Ин. 18, 21).

В ответ на это один из служителей ударил Спасителя по лицу. Это было очередное нарушение юридической нормы. Не только слуга, но и судья бить подсудимого не имел права.

Ответ Иисуса Христа на расчетливо поставленный вопрос влиятельного саддукея лишил его надежды придать начавшемуся делу политическую направленность. Действия Анны, напоминавшие процедуру суда, законной силы не имели, потому что тесть Каиафы в это время был частным лицом. Из дома Анны связанного Спасителя повели к первосвященнику Иосифу Каиафе, главе Синедриона,

Была ночь. Избрание ночи для допросов и суда над Спасителем. Рассмотрение дел, предусматривавших вынесение смертного приговора, ночью было незаконным.

Обвинение состояло именно из показаний главных свидетелей. Когда они оканчивали свою речь, и показания двух из них оказывались согласными между собою, тог­да эти показания получали силу законного обвинения, доноса или обвинительного акта и вместе с тем служи­ли доказательствами.

Иисуса Христа обвиняли в богохульстве родилось среди книжников во время исцеления расслабленного, которого за многолюдством спустили в дом, где находился Христос, через разобранную кровлю (Мк. 2, 3-7). Так как болезнь есть следствие греха, то Спаситель, прежде чем исцелить недужного, простил ему грехи, то есть поступил, как Бог. Это и явилось причиной подозрения Его в богохульстве.

Но наконец пришли два лжесвидетеля и сказали: «Он говорил: могу разрушить храм Божий и в три дня создать его». Свидетельство двух последних выступивших на суде с показаниями не было достаточно (Мк. 14, 59). Трудно на этих, не понятных им словах построить серьезное обвинения для приговора к смерти. Для членов Синедриона наступил неприятный, тягостный, можно сказать, тупиковый момент.

И, встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь, что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий. Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы все слышали богохульство Его! как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя (Мф. 26, 57-68).

Вопрос Каиафы не имел реального, т.е. процессуально смысла. У вопроса была определенная цель - вызвать ответ, который послужил бы основанием для обвинения в богохульстве.

Из уст Каиафы прозвучало обвинение в богохульстве - в самом тяжком преступлении согласно древнееврейскому праву. Преступление это наказывалось смертью (Лев. 24, 16). Закон предусматривал тщательное исследование всех обстоятельств дела, точную проверку доказательств (Вт. 17, 4). Первосвященник и весь Синедрион должны были с великим вниманием и особой тщательностью исследовать утверждение, сделанное в ту ночь с 13 на 14 нисана в Иерусалиме подсудимым.

Грубое правовое нарушение было в том, что в нарушение закона, не исследовал мессианские права того, кто назвал себя Христом. Если в эту ночь члены высшего Судебного органа не готовы были это сделать, они обязаны были заседание отложить. Допущено было еще одно грубое нарушение судопроизводства: подсудимый не мог быть осужден на основании самопризнания обвиняемого. Талмуд не придавал никакого значения в уголовном процессе как родственникам подсудимого так и признанию вины: подсудимого: никто не может признать себя преступным, потому что пристрастно относится к себе (трактат Сангедрин, 96).

Утром было еще одно заседание: Когда же настало утро все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти... (Мф. 27, 1; срав.: Мк. 15, 1).Как понимать приведенные слова священного писателя? Ведь на ночном заседании члены Синедриона на вопрос Каиафы "как вам кажется?" сказали в ответ: - повинен смерти (Мф. 26, 66). Трудно уверенно ответить на эти вопросы. Может быть утреннее совещание состоялось для формального соблюдения одного из требований еврейского судопроизводства, запрещающего осуждение обвиняемого ночью. Тогда понятна его поспешность (немедленно поутру... (Мк. 15, 1)).

Св. евангелист Марк говорит: Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связав Иисуса, отвели и предали Пилату (Мк. 15, 1). Должно обратить внимание в приведенной цитате на соединительное "и" ("И весь синедрион"). Ясно, что множество людей, определявших участь узника превышало число членов того совета в Иерусалиме, который только один имел права высшего судебного органа.

Прокуратор как официальное лицо, которому предстояло совершить суд, он спросил: В чем вы обвиняете Человека Сего (Лк. 18, 29) Члены Синедриона совершили еще одно юридическое нарушение: осудили на казнь по одному обвинению, а добивались утверждения приговора по другому... Первосвященники и старейшины, только что обвинившие Иисуса в богохульстве, представили теперь Его Пилату опасным для Рима преступником: развращает наш народ и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем (Лк. 23, 2).

Из вопросов, которые прокуратор задал в начале, видно, что первосвященники и старейшины надеялись, что Пилат осудит Иисуса за то, что Он считал Себя Царем Иудейским. Со смертью в 4 г до Р.Х. Ирода старшего титул царя Иудеи был уничтожен. Управление перешло римскому наместнику. Реальное притязание на власть Царя Иудейского по римским законам квалифицировалось как опасное преступление. Но понятие Царь Иудейский имело два различных значения: земное (эти титулы носили реально-исторические монархи библейской истории) и мессианский. Первосвященники и старейшины умышленно совершили подмену, придав юридический смысл чисто духовному понятию.

Пилат спросил Христа: Ты Царь Иудейский? (Мф. 27, 11). Иисус спросил прокуратора: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне (Ин. 18, 34). Пилат ответил: разве я Иудей? (Ин. 18, 35). Сказанное Спасителем: Царство Мое не от мира сего (Ин. 18, 36) не было попыткой судебного оправдания. Это было продолжением исповедания Себя как Сына Божия, начавшегося на суде Синедриона. На повторный вопрос Пилата: "итак Ты Царь?" Иисус спокойно и со властью сказал: Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего (Ин. 18, 37). Выйдя, игемон сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке (Лк. 23, 4).

Но иудеи не собирались уступать. Они вновь пытались представить Прокуратору проповедь Спасителя политически опасной: "возмущает народ, уча по всей Иудеи, начиная от Галилеи до сего места" (Лк. 23, 5). При упоминании о той области, которая была в то время под властью тетрарха Ирода Антипы, Пилат принимает неожиданное решение: отправляет к нему на суд Узника.

Ирод был снедаем праздным любопытством, хотел увидеть какое-нибудь чудо и предлагал Узнику многие вопросы, но Иисус ничего ему не отвечал. Иисуса одели в белую одежду и отослали обратно к Пилату. "В белую (светлую) одежду, - пишет архиепископ Аверкий, - облекались у римлян кандидаты на какую-нибудь начальственную или почетную должность (самое слово "кандидат" происходит от латинского "кандидус", что значит белый, светлый). Одев в такую одежду Господа, Ирод тем самым хотел выразить, что он смотрит на Иисуса только, как на забавного претендента на иудейский престол и не считает Его серьезным и опасным преступником. Так понял и Пилат. Ссылаясь на то, что и Ирод не нашел в Иисусе ничего достойного смерти, Пилат предлагает первосвященникам, книжникам и народу наказав отпустить Его".

Он хотел воспользоваться существовавшим в Палестине обычаем: на праздник Пасхи правитель отпускал одного преступника. Прокуратор был свободен определить лицо, которое могло подпасть под этот обычай, но он предложил толпе сделать выбор: Кого, хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву (разбойника) или Иисуса, называемого Христом? (Мф. 27, 17).

Пилат вновь спрашивает собравшихся у претории у иудеев: Кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? (Мф. 27, 21) Растерянность игемона нарастает. Он теряет способность поступать разумно. Отпустив Варавву и удержав Обвиняемого в узах, он мог окончательное решение принять после праздничных дней, когда волнение бы улеглось.

Перед лицом возбужденного и озлобленного народа, все больше уступая ему свою власть, Пилат беспомощно спрашивает толпу: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? (Мф. 27, 22). В ответ на это впервые прозвучали слова: да будет распят (Мф. 27, 22).

Прежде чем окончательно уступить иудеям игемон приказал подвергнуть узника бичеванию. Биение осужденного совершалось обычно перед самой казнью. Но прокуратор,повелел это сделать воинам еще до приговора. Бичевание, которому Христос подвергся у Пилата, можно объяснить желанием его унять страсти иудеев и угодить им. У евреев не разрешалось наносить подсудимому более 40 ударов. Чтобы не ошибиться в счете, наносили сорок ударов без одного (2 Кор. 11, 24). На плащанице проступают следы 59 ударов бича с тремя концами, 18 - с двумя концами и 21 - с одним концом.

На главу Иисуса надели сплетенный из терна венец. Окровавленного Христа в терновом венце и багрянице Пилат вывел к иудеям и сказал, что не находит в Нем никакой вины. И сказал им Пилат: се, Человек (Ин. 19, 5). В этих словах игемона видится желание вызвать у иудеев сострадание к Узнику.

Когда же увидели Его первосвященники и служители то закричали: распни, распни Его! (Ин. 19, 6). Они понимали, что обретают над Пилатом власть. Иудеи прибегли к самому крайнему средству - если отпустишь Его, ты не друг кесарю... (Ин. 19, 12). В этих словах слышалось обвинение Пилата в измене императору.

Слова иудеев, обвинявших Пилата в нелояльности Кесарю прекратили все его усилия отпустить Иисуса. Послав Иисуса на распятие, Пилат потребовал воды и совершил обряд. В ответ на слова Пилата о невиновности в крови Праведника Сего (Мф. 27, 24) народ принял всю ответственность на себя: кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27, 25). По представлениям евреев, попрание правды - осуждение невинного - было тяжким оскорблением Бога, требовавшим искупления общими бедствиями.

Дата добавления: 2014-01-04