Своеобразие ранней поэзии

Начинал поэт с громогласных футуристических выступлений, издевательских «пощёчин общественному вкусу». С первых шагов он заявил о себе резко и грубо. Со всей бескомпромиссностью молодости «бросился» Маяковский в новое искусство, веря, что, выбросив из поэзии «слова с чужими брюхами», он принесёт в жизнь новое настроение. Сам поэт истолковывал этот период как «формальную работу, овладение словом». Годы, когда Маяковский начинал поэтический путь, были полны сложных противоречивых, напряженных духовных исканий. Эта бурная эпоха преобразований требовала от поэзии нового языка. «Борьба наша за новые слова для России вызвана жизнью. Развилась в России нервная жизнь городов, требует слов быстрых, экономных, отрывистых...» — писал Маяковский в 1914 году. Отсюда его приверженное к «самовитому слову», передающему быстрый темп эпохи «растрёпанным синтаксисом», отсюда его стремле­ние пополнить «словарь новыми словами». Маяков­ский призывал отточить поэтический язык для отра­жения пёстрого, бурного жизненного потока.

Ранние стихотворения («Ночь», «Утро», «Уличное», «Адище города» и др.) вводят в мир, где города «повешены», где «распяты городовые», где «у ране­ного солнца вытекает глаз», где мир «с перекошенной мордой». Главным здесь является ощущение боли, бесцельности существования:

По эхам города проносят шумы

На шёпоте подошв и на громах колее,

А люди и лошади — это только грумы,

Следящие линия убегающих кое...

(«Шумики, шумы и шумищи»)

В этом мире живёт и страдает человек — лири­ческий герой ранней поэзия Маяковского, — рефлексирующий, стремящийся осознать себя (цикл «Я», «От усталости»). В стихах 1913-1914 годов звучат и другие интонации, в частности, анархические, бунтар­ские («Кофта фата»). Порою стихи раннего Маяков­ского представляются грубыми, жестокими я даже аморальными («Я люблю смотреть, как умирают дети»). Это бы л сознательный вызов обществу. В душе лирического героя зреют злость и вызов «грубого гун­на», вырывается крик негодования и муки. Он ста­новится «чужим» в чуждом ему мире. При этом автор использует, но словам В. Шкловского, приём «остранения» (умение показать привычное странным) и гротеска, обращается к ораторской интонации. Поэт поражает своей изобретательностью в «конструирова­нии» неологизмов, которые заставляют читателя уча­ствовать в создании зримого образа: «лица не выгрущу», «дикий обезумлюсь» и т. д.

Но рядом с холодным злобным чувством в герое живёт и иное. Лирический герой Маяковского мечтает о любви, он хочет отдать всё «за одно только слово ласковое, новое, человечье» («Дешёвая распродажа»). Герой раннего Маяковского выражает чувства, душевные запросы, свойственные всем людям, но только ему присущие, как он сам сказал, «громада-любовь» и «громада-невисть». С равной силой он отвергает пошлость, цинизм, глупость. И никто так, как он, не мог в лирике «вынуть себя», выставить напоказ свои чувства и муку.

Таким образом, можно утверждать, что в ранних стихах Маяковского возникает сложный, подчас противоречивый образ лирического героя:

· в первых стихах поэта («Ночь», «Адище города», «Утро», «Уличное» и др.) лирическое «я» еще неопределённо. Основной в этих произведениях является критическая направленность против пошлости мира, в котором нарушены нормальные связи. Преобладает урбанистический (городской) пейзаж, насыщенный живописными образами. Через выразительные детали («раненое солнце», «дряблая луна», трамвай, вскинувший зрачки) опосредованно выражается отношение лирического героя к миру;

· начиная с цикла «Я» (1913) в поэзии Маяковского появляется герой, мучительно стремящийся осознать себя. В стихах этого времени основным всё чаще становится желание быть понятым, получить от мира сочувствие, любовь. Уже в этом цикле проявляется двойственность лирического героя, которая будет видна и в более поздних стихотворениях. С одной стороны, он готов вобрать в себя всю скорбь людскую, всё человеческое страдание, взамен отдав им свою любовь, с другой — он резко протестует против мира, где царят жестокость и насилие;

· в герое Маяковского проявляются также исклю­чительно анархически-бунтарские настроения. Его можно назвать бунтарём, мятежником, кото­рый наслаждается своей ролью «свободного ху­дожника», дающей право выступать от имени «уличных тыщ» («Нате!», «Скрипка и немнож­ко нервно», «Кофта фата» и др.). Основным в этих стихах становится противостояние — «я» и «они», слышны мотивы трагического оди­ночества, отчуждения людей.

· Тема одиночества в городской толпе, в окружа­ющем мире— основная тема в ранней поэзии Маяковского.

Своеобразной формой защиты для поэта всё чаще становятся эпатаж, грубые выпады против «желудка в панаме», «сытой» публики, привыкшей восприни­мать искусство исключительно как забаву. В стихо­творении «Нате!» (1913) автор пишет об отношениях творческой личности и толпы, которая сравнивает­ся со «стоглавой вошью». Призвание поэта не в том, чтобы развлекать «озверевшего» мещанина. Поэт-ху­дожник способен сыграть ноктюрн даже «на флейте водосточных труб», увидеть «косые скулы океана» «на блюде студня». В стихотворении «А вы могли бы?» (1913) поэт утверждает, что искусство должно преоб­ражать будничную жизнь, расцвечивая её яркими красками. (Правда, писатель А. Платонов предлагает иное прочтение этого стихотворения, в котором пере­дан трагизм поэта, лишённого в реальной жизни воз­можности слышать прекрасные звуки музыки и ви­деть океан. Именно поэтому он создаёт этот мир в сво­ём воображении, используя самые неподходящие предметы вещного мира.)

Герой Маяковского (нередко поэт, художник) не может жить в мире «беззвёздном», поэтому, пре­зрев все условности, он обращается к Богу и просит его зажечь звёзды, чтобы осветить жизнь людям («Послушайте?», 1914). Звезда— образ метафорический, означающий мечту, любовь, добро, к чему всегда стремятся люди. Используя ряд ключевых слов-образов в стихотворении «Послушайте!» («плевочки», «жемчужины», «звёзды», «мука»), автор формулирует важнейшие вопросы бытия (смысла жизни, творчества). Не случайно выбрана форма прямого обращения — герой стремится вместе с читателем найти ответы на важнейшие вопрос жизни:

Послушайте!

Ведь, если звёзды зажигают —

значит — это кому-нибудь нужно?

Маяковский использует в этом стихотворении множество средств для воздействия на читателя: возможности композиции (трёхчастная кольцевая композиция), соединение фантастики с достоверностью, акцентный стих (тонический стих с перекрестной рифмовкой), расположение строк «лесенкой», повторы, обилие восклицательных знаков.

В поэзии Маяковского 1914—1915 годов появляется образ поэта-пророка (божьего избранника, идущего «к зачумлённым», нищим, грешникам. Этот образ не нов для русской литературы (вспомним стихотворения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтов А. А. Блока и др.), но поэт-пророк Маяковского соединяет в себе высокую романтику с прозаизмом и самоиронией, в нём соединяется сознание высокой миссии (провозгласить новые законы жизни) и внешняя будничность (например, вместо тернового венца - «лоб, венчанный шляпой фетровой»). Этот поэт объявляет себя «тринадцатым апостолом» («Облако в штанах»).

«Облако в штанах» (1915)

Первоначальное название поэмы — «Тринадца­тый апостол». Маяковский работал над этой поэмой в 1914—1915 годах. Поэт писал в предисловии ко второ­му изданию: «Облако в штанах».„считаю катехизи­сом сегодняшнего искусства. «Долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию» — четыре крика четырёх частей». Этот авторский комментарий и определил впослед­ствии деление поэмы на четыре главы. Однако произ­ведение следует воспринимать как целостное, в его основе—эмоциональный монолог лирического героя. Сюжет поэмы, на первый взгляд, несложен — лирический герой болезненно переживает измену лю­бимой (Мария — собирательный образ)—он слишком любит, слишком ненавидит и слишком страдает. По­степенно от интимных переживаний герой переходит к резким обвинениям миру, где возможно предатель­ство любимых, где процветает искусство на потребу пошлой публике, где проповедуется смирение перед пороком. Этому миру и прокричал герой четырежды «Долой!».

В первой части поэмы описываются ощущения человека, ожидающего свою возлюбленную. Его му­чают ревность, сомнения, мука душевная достигает невероятной силы. Автор использует приём олицетво­рения: «Как бальной с кровати, спрыгнул нерв», нер­вы «скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги». Приходит Мария, «резкая, как «нате!», и со­общает, что выходит замуж... за другого. Измена воз­любленной потрясла героя, в поэме появляется мета­форический образ — «пожар сердца» («сердце горя­щее», «у церковки сердца занимается клирос»).

Во второй части герой, обманутый любимой, от­вергает всё, что создано в этом мире:

Я над всем, что сделано,

Ставлю «nihil».

В первую очередь, он отвергает искусство, далёкое от людей, воспевающее лживые отношения («из любвей и соловьев какое-то варево»), герой стремится разрушить границы искусства для избранных и дать язык «улице»; он теперь певец площадей и городского «дна», но толпа не понимает и не принимает его. Он пугает людей силой своих прорицаний («в терновом венце революций грядёт шестнадцатый год»), он, «обсмеянный у сегодняшнего племени», освистанный толпой — такова участь всех пророков (вспомним образ «осмеянного пророка» у М. Ю. Лермонтова).

В третьей части поэмы герой взволнованно продолжает говорить о тех, кто недостоин истинной любви, он мечется по улицам города в поисках отзывчивых слушателей, но «опять голгофнику оплёванному предпочитают Варавву». В этой части лирический герой называет себя «тринадцатым апостолом».

Четвёртая часть — героем снова овладела тоска по возлюбленной («Мария, видишь — я уже начал сутулиться...»), но в ответ — молчание. Это и вызвало дерзкое обращение к Богу, который сотворил этот несовершенный мир. Постепенно любовная драма превратилась в социальную драму, а свой гнев лирический герой («тринадцатый апостол» — символ отрицания и бунта) обратил против дисгармонии мироустройства. Поэма заканчивается гневным обращением к Богу:

Я думал — ты всесильный Божище,

А ты недоучка, крохотный божик...

Эй, вы!

Небо!

Снимите шляпу!
Я иду!

Дата добавления: 2013-12-13