Во имя жизни

Немцы опять предпринимали отчаянные попытки покончить с партизанами. Вновь против них бросили регулярные войска, подразделения так называемой РОА, полицию и организацию «ловцы партизан».

Карательная экспедиция за экспедицией, аресты подпольщиков... Но от этого количество народных мстителей не уменьшалось, а, наоборот, увеличивалось. На место убитого партизана или казненного подпольщика становились десятки других. Фашисты еще больше зверели: жгли, убивали, вешали... Но это не устрашало людей, а вызывало еще большую ненависть к оккупантам, и все новые и новые патриоты брались за оружие, беспощадно громили фашистов и их пособников.

В июне алексеевцы уничтожили фашистский гарнизон в районном центре Чашники, разбили отряд карателей возле деревень Боровцы, Толпино, Липовичи и Гора. В июле отряды «Сокол» и имени Селиваненко под командованием В. А. Блохина уничтожили гарнизон в деревне Плисса Бешенковичского района, сожгли казармы, волостную управу, молокозавод, взорвали четыре дзота.

В августе враг снова стянул силы, готовился к очередному наступлению против партизан. В Оболь (Сенненскую) прибыл батальон карателей из бригады предателя Каминского.

В деревне Оболь, которая расположена на правом берегу реки Оболянка, находился фашистский гарнизон. Его задача — поддерживать в исправном состоянии шоссе Богушевск — Сенно и охранять мост через реку. Немцы и полицаи здорово укрепили свое гнездо. Построили блиндажи, дзоты, окопы с ходами сообщений, искусно оплелись колючей проволокой. Несколько севернее деревни, на берегу реки, с давних пор стоит высокое здание спиртзавода. В нем оккупанты постоянно держали человек пять наблюдателей и дозорных. Оттуда хорошо просматривались шоссе и мост через Оболянку. По дороге двигались колонны машин, обозы, шли гитлеровские войска на Богушевск и дальше в сторону фронта. Около моста в блиндажах дежурило боевое охранение.

Немцы и полицаи, боясь партизанских диверсий на шоссе, постоянно патрулировали свой участок. Нередко по утрам они выгоняли местных крестьян и заставляли их бороновать гравийное полотно дороги, чтобы выявить мины, если партизаны успели поставить их ночью. Гитлеровцы без жалости использовали для этого и «живые миноискатели»: прогоняли по дороге группы крестьян из окрестных деревень.

Только мост через Оболянку враги считали в полной безопасности. Считали, но просчитались... Алексеевцы добрались и до него. Группа подрывников из отряда «Интернационал» под командованием Валея Валерьяновича Имангулова 7 августа бесшумно пробралась к мосту, заложила сильный заряд взрывчатки и так же бесшумно ушла. Затем повернули ручку подрывной машинки... Ночную темень разорвало пламя, а тишину потряс оглушительный взрыв. Эхо его, переливаясь через верхушки леса, покатилось во все стороны, оповещая о новой победе народных мстителей.

Прибежавшие к месту диверсии фашисты увидели разрушенный мост и трупы двух его охранников. Движение по шоссе надолго прекратилось. Оккупанты почему-то не стали сразу восстанавливать мост, хотя гарнизон в Оболи оставался.

Сейчас для этого сюда и прибыл батальон «народников» из бригады Каминского. Расположился. Вскоре под оружием согнали мужчин из деревень и начали строить новый мост через реку.

Командование бригады направило меня туда в разведку. Обошел все. По-прежнему гарнизон и его охрана находились на старом месте, только еще больше укрепились и оплелись теперь уже в два ряда колючей проволокой. На спиртзаводе все так же несли вахту полицаи. «Народники» не стали селиться в деревне. Они разместились прямо в поле, на левом берегу реки, правее шоссе. Натянули палатки, поставили две походные кухни, установили три «сорокапятки» и одну 122-миллиметровую пушку, выкопали окопы, замаскировали пулеметные гнезда.

Строительство моста продвигалось вперед. Уже забили сваи, укладывали балки, отесывали бревна, волокли их к мосту, закрепляли...

Свыше сотни головорезов из 4-го батальона бригады Каминского, одетых с иголочки и вооруженных до зубов, суетились на правом и левом берегах реки. Одни возились около орудий, другие устанавливали минометы, третьи стерегли крестьян, чтобы не разбежались. Командир батальона, матерый предатель Гляков, чуть в стороне стоял на полотне дороги, высоко подняв голову и опершись о бок левой рукой. В правой держал хлыст и время от времени похлопывал им по начищенному до блеска голенищу. Весь его высокомерный, напыщенный вид говорил, будто он вершит судьбами человечества.

Мы с деревенскими мальчишками с хохотом и визгом носились по лугу, ловили бабочек, гонялись за кузнечиками, забегали в расположение «народников», выпрашивали сигарету, совали нос в казенную часть пушек, возле которых возились артиллеристы, пока не получали от них щелчка по носу, а то и доброго подзатыльника. Вся босоногая ватага ринулась к мосту и с гиком пустилась по балкам, перебежала на другую сторону реки. Нас ругали охранники, что-то кричали, но мы не слушали и не обращали на них никакого внимания. Там один «народник» успел каждому из нас дать лозовым хлыстом по спине и грязно выругаться. На эту мелочь тоже никто из нас не обратил внимания. С хохотом и визгом бросились мы в поле, повернули к спиртзаводу, промчались около самых проволочных заграждений гарнизона...

Разведка прошла удачно.

Командование бригады поручило провести операцию 1-му отряду.

25 августа партизанский отряд «Прогресс» по правому берегу реки бесшумно приблизился к лагерю «народников». Бойцы залегли в кустах и повели наблюдение. Из-за широкого куста орешника на изменников направили три бинокля: командир отряда Огиенко, начальник штаба Кудрявцев и комиссар Пименов. Они изучали обстановку, внимательно «прощупывали» лагерь врага, уточняли план нападения.

Время было послеобеденное. Крестьяне копошились у моста, около дымившихся кухонь возились повара. Вон пушки выставили свои хоботы-стволы, вон минометы, пулеметные точки... Все как и должно быть согласно данным разведки. Жарко. Солнце печет по-настоящему. Огиенко расстегнул воротник кителя, подкрутил светлые пушистые усы.

— Дай, Гаврилович, и мне глянуть туда хоть одним глазом,— попросил у него бинокль подползший к кусту пулеметчик Дмитрий Барашкин.

— Дывысь, дывысь! Только не пугайся. Их много. Больше сотни,— отдавая бинокль Барашкину, прошептал командир.

— Пуль на всех хватит,— вздохнул Барашкин, вернул бинокль и пополз на свое место.

«Храбрый хлопец,— подумал Огиенко, провожая уползающего пулеметчика.— С таким можно и в разведку, и в засаду ходить, не подведет».

Второй год парень носит пулемет. Пришел в отряд еще в Аиозненском районе. Командир повернулся к Кудрявцеву.

— Ну что, Лексей, будем работать? Пора и начинать.

— Пора-то пора, Гаврилович, да придется несколько изменить план нападения.

— Зачем менять? Все хорошо продумано. Ударим с двух сторон — и баста,— вмешался комиссар.

— Я предлагаю новый план.

— Ну, давай, давай, Лексей, выкладывай.

Суровая партизанская жизнь сдружила этих двух храбрых командиров. Оба они вступили в бой с врагом в первый день войны, на западной границе. Лейтенант артиллерист Кудрявцев с боями отступал на восток, бился под Минском, потом отходил снова. За Оршей, уже в окружении, встретился он с кадровым командиром, кубанским казаком Григорием Гавриловичем Огиенко, примерно таким же путем оказавшимся в этом «котле». Вместе выходили из окружения, вместе пробирались в сторону фронта по оккупированной территории, создали партизанскую группу, нападали на оккупантов, вместе попали к фашистам в плен, а потом на другой день убили конвоира и сбежали, вместе в начале 1942 года влились в бригаду «Алексея», много верст отшагали партизанскими тропами и не раз вместе смотрели смерти в глаза. Любил Огиенко своего начальника штаба и верил ему, как себе.

Алексей Николаевич изложил свой новый план операции.

Позвали под ореховый куст заместителя командира отряда по разведке Кузьму Брюсова и командира взвода Геннадия Пукова.

— Обстановка изменилась. Лексей родил новый план операции. Ты, Кузьма, берешь пять-шесть человек с пулеметом и автоматами, переправляешься через реку, идешь в обход и занимаешь позицию около шоссе на случай, если фашисты задумают тикать на Сенно. Пименов с группой направляется к спиртзаводу, чтобы заткнуть глотку дозору и сковать силы в самом гарнизоне, не допустить подхода подкрепления. Пуков со взводом по правому берегу накроет караульных. Я с отрядом переправлюсь на левый берег и двигаюсь по кустам к лагерю, а Лексей выходит на шоссе от Богушевска и первым наносит удар. Ясно?

— Ясно! Еще как ясно!

Огиенко поднес к глазам бинокль и чуть не закричал:

— Глядите, глядите, хлопцы! Да це ж бисовы ублюдки купаться пошли.

Все прилипли к биноклям. Действительно, многие «народники» были уже в реке, плавали, брызгались, другие лежали на песчаном берегу. К реке все шли и шли новые группы, раздевались и бросались в воду. Вон и тот долговязый офицер, что стоял на полотне шоссе, вытянув шею, как гусь, тоже направился к реке и стал раздеваться.

— Ну, пора, хлопцы. За дило! Удачи тобе, Лексей, удачи тобе, Кузьма, удачи тобе, Михаил, и тобе, Геннадий,— обнимая и по-русски троекратно целуя своих боевых соратников, говорил Огиенко.

Кудрявцев взял в свою группу шесть человек: трех с автоматами и трех с ручными пулеметами. Через минут десять они уже были около шоссе и, пригнувшись, по придорожной канаве бежали к мосту. Вот уже триста, двести, сто метров оставалось до гитлеровцев. Партизан пока еще не обнаружили. У Кудрявцева захватило дух. «Только бы не заметили, только бы не заметили»,— как молитву повторял он эту фразу. У него появилась дерзкая мысль.

Вот и долгожданный берег. Голые изменники разлеглись на песке, другие, сгрудившись в реке, брызгались так, что над ними образовались фонтаны воды.

— Огонь! За Родину! — крикнул Кудрявцев и бросил гранату в самую гущу предателей.

Полетели гранаты. Пулеметчик Иосиф Андреевич Белисов стоя, прямо в упор расстреливал изменников, автоматчики залегли и начали поливать свинцом мечущихся по берегу гитлеровцев. Страшная паника... Голые «народники», кто вплавь, кто по берегу, пустились в кусты, куда уже выходила группа Огиенко. Автоматчики было кинулись преследовать их.

— Назад! — что есть силы заорал Кудрявцев.— За мной!

Стреляя на ходу из автомата, он бежал к мосту.

Кудрявцев вовремя сообразил, что гнаться за убегающими нет никакого смысла, там их ждет Огиенко. Нужно воспользоваться паникой и захватить орудия, минометы и пулеметы врага. Сам он первым выскочил на мост и по балкам побежал на другую сторону. Под мостом притаились строители.

— Лелейте и не выходите до конца боя! — крикнул он перепуганным крестьянам и выстрелил в выскочившего из-под моста «народника».

Кудрявцев со своей группой быстро овладел лагерем. Часть изменников сразу же сдалась в плен, другие в панике бросились по кустам в сторону Сенно. Их тоже не преследовали. Там в ожидании врагов залегла группа Кузьмы Брюсова. Да и без этого хватало дел у Алексея Николаевича. Выкуривали фашистских вояк из огневых точек. Одни поднимали руки и сдавались в плен, другие пытались отстреливаться. Прикончив охрану, партизаны захватили штабную палатку с документами.

А пока группа Кудрявцева хозяйничала в центре вражеской берлоги, на других участках происходили не менее жаркие события. Несколько вооруженных изменников, не успев одеться, бросились на партизан из группы Огиенко.

— А.-а, мерзавцы! — закричал командир.— Огонь!

Часть голых вояк упала на землю вниз лицом, другие повернули и припустили что было сил. Огиенко оставил трех автоматчиков во главе с Михаилом Денисовичем Ландыченко охранять пленных, а сам с группой стал преследовать убегающих. Пригнали их прямо к Пукову, где тот на берегу наводил порядок. Здесь всех пленили.

Пленных вывели и посадили на лужайку. Всего — человек сорок. Многие были в чем мать родила.

— Дайте одежду,— взмолился один.

— Загорайте, загорайте. Это очень пользительно. Особенно благотворны лучи заходящего солнца,— шутил Ландыченко.— Придет время — всех оденем. Не вести же по деревням в таком виде служак фюрера.

Когда Кудрявцев бросил первую гранату и у моста завязался бой, группа Пименова уже была на месте. Она залегла около самого спиртзавода. Услышав стрельбу, из завода выскочили четыре полицая, но сразу попали под партизанские пули. Пятый полицай спрятался на втором этаже за дрожжевальный чан, и когда Михаил Тарасович вытащил его оттуда за воротник, то у него уже было в одной полно, а во второй как завязать...

Группа Пименова засела на спиртзаводе и повела обстрел гарнизона. Со второго этажа, как на ладони, были видны все укрепления. Прицельный и автоматный огонь горстки партизан прижимал врагов к земле и не давал возможности поднять головы. Да и перепугались те так, что, видимо, не собирались ни на кого нападать, остаться бы самим живыми.

Хорошую позицию со своей группой занял и Кузьма Брюсов. После поднявшейся стрельбы около моста ей недолго пришлось ждать врагов. Первым заметил «народников» автоматчик Николай Свириденко.

— Вот прут, аж кусты трещат,— шепнул он Брюсову.

Из кустов высыпало человек двадцать изменников. Впереди их мчался невысокого роста круглый, как арбуз, офицер. Без фуражки, весь в пене, он, казалось, не бежит, а катится.

— По изменникам — огонь! — раздалась команда Брюсова.

Многих «народников» сразу же скосили партизанские пули. Офицер залег и начал отстреливаться из автомата. Бой быстро затих. Шесть человек сдались в плен.

А в центре лагеря кипела работа. Партизаны собирали оружие, обмундирование, выкуривали из кустов спрятавшихся «народников». Перетрясли одежду и отдали ее голым пленным. Те быстро одевались. На берегу нашли обмундирование, документы и оружие командира этого продажного батальона майора Глякова. Самого его обнаружить не удалось. Решили, что погиб он от партизанской пули или голый сумел убежать.

Пригнали лошадей, которые паслись недалеко на лугу, запрягли в повозки, погрузили оружие, обмундирование, продовольствие. Запрягли лошадей и в «сорокапятки», походные кухни. Все штабные документы батальона завернули в плащ-палатку и аккуратно уложили на повозку. Поручили их везти братьям Ивану и Леониду Олыпаниковым. Ездовыми стали также партизаны Прохор Семенов, Захар Пименов, Анатолий Захаренко, Золотков, Куриленко, Матвеев. Пленных конвоировал взвод Пукова.

Огиенко и Кудрявцев мозговали, как быть со 122- миллиметровой пушкой. И увезти трудно, и оставить жалко.

— Давайте обстреляем из нее Богушевск! А потом взорвем,— подал идею подошедший Геннадий Пуков.

— Правильно, правильно! — подхватили партизаны.

— Молодчина, Геннадий! Ты гений! — похвалил Пукова Огиенко.

Партизаны развернули пушку и навели ее на Богушевск. Иван Рогов и Федор Гладченко поднесли снаряды. Алексей Николаевич Кудрявцев был артиллеристом. Больше среди партизан специалистов не оказалось. Нашлись, правда, добровольцы среди пленных «народников».

А в это время старый воин, участник гражданской войны пятидесятилетний автоматчик Петр Людвигович Малаховский обходил лагерь. Он любил во всем порядок. И сейчас ему хотелось ничего не забыть. Солнце уже клонилось к закату. Петр Людвигович по кустам отошел от своих боевых друзей метров на пятьдесят. Сзади неожиданно грохнул пушечный выстрел. Это Кудрявцев с Огиенко выпустили первый снаряд по Богушевску. По лагерю понеслось многоголосое «ура!». Малаховский невольно оглянулся. В кустах что-то промелькнуло.

— Стой! Стрелять буду! — вскинул автомат партизан.

И тут же над самым ухом его просвистела пуля. Малаховский в ответ дал автоматную очередь. Он отчетливо увидел голого «народника» с пистолетом в руке, который кинулся за куст, залег, выстрелил и, как змея, своим телом заскользил по траве, на которую уже садилась роса. Малаховский стал обходить беглеца. Он до того разволновался, что даже не слышал орудийные выстрелы, которые раз за разом раздавались сзади под громкое партизанское «ура!». «Только бы не ушел»,— думал старый партизан, переползая от куста к кусту и ведя огонь из автомата одиночными выстрелами. Его противник быстро полз к бугорку, на котором рос ельничек.

Петр Людвигович находился от бугорка в двадцати метрах, а «народнику» оставалось не более десяти. Только сейчас увидел Малаховский, что на бугорке не ельничек, а замаскированное пулеметное гнездо. Из-под еловых лапок холодным волчьим глазом смотрел станковый пулемет «максим». «Так вот куда он рвется»,— сразу понял партизан замысел врага. Малаховский на секунду даже растерялся, почувствовал страх, но не за себя, а за своих товарищей. Обернулся назад и в полусотне метров увидел ликующих народных мстителей, сбившихся гурьбой около трофейной пушки, которая обстреливала Богушевск. Малаховского охватил ужас: «Сейчас по партизанам ударит пулемет».

— Нет, не пройдешь, гад! — закричал он и бросил по ползущему изменнику гранату.

Перелет. А «народник» уже у самой цели. Осталось метров пять до пулемета.

«Не спеши, не спеши, спокойно, партизан!» — уговаривал себя Малаховский, принимая удобное положение для стрельбы лежа. Перевел предохранитель автомата на очередь, взял на мушку предателя. Сейчас он, наверное, сделает прыжок.

«Народник» сжался в комок, прыгнул и на секунду повис в воздухе. Петр Людвигович нажал на спусковой крючок. Длинная очередь, как треск сухого валежника, разорвала вечерний воздух. «Народник» встал на ноги, вскинул руки к небу, выронил пистолет, зашатался и упал навзничь.

Партизаны услышали длинную автоматную очередь. На выстрелы кинулись взвод разведки Ивана Коваленко и с десяток бойцов Геннадия Пукова. Они нашли Петра Людвиговича Малаховского, уткнувшегося лицом в землю. Видимо, от нервного напряжения. В двадцати метрах от Малаховского и в метре от пулемета лежал изрешеченный командир продажного батальона майор Гляков. Вот где он оказался!

— Вот, видите... Разве можно так?.. Ротозеи...— как бы извиняясь, говорил Малаховский.

— Спаситель наш! — кинулась к нему на шею и поцеловала помощник комиссара отряда по комсомолу Дуся Пахомова.

А пушка все грохотала и грохотала, посылая снаряд за снарядом по Богушевску. Много шума наделала орудийная пальба. Были недолеты, были перелеты, но были и попадания по станции, где разгружались фашистские танки и бронемашины, по складу продовольствия и по пустырю. Но главное — нагнали страху фашистам. Они растерялись и ничего не могли понять. Фронт проходил восточнее Богушевска неблизко, хотя и четко доносилась канонада, а тут на тебе — обстрел ведется с запада.

— Шабаш! — резко опустив руку, крикнул Кудрявцев, отправив последний снаряд по вражескому гарнизону.— Теперь придется тебя, голубушку, взорвать,— похлопал он по казенной части пушки.

Взорвали орудие, подожгли недостроенный мост.

Отряд снялся с места диверсии. Далеко растянулся обоз, тащили «сорокапятки», гнали колонну пленных... Хороши итоги боя. Убито тридцать пять, взято в плен пятьдесят два гитлеровца, освобождено сорок мужчин, мобилизованных на строительство моста. Захвачены все документы батальона. Везли большие трофеи, среди них три 45-миллиметровых орудия, три миномета, семь пулеметов, винтовки, пистолеты, мины, снаряды, патроны, обмундирование и продовольствие. Взято двадцать лошадей и десять велосипедов.

В этом бою почти не пришлось заниматься своим делом врачу партизанского отряда Лидии Ивановне Копыловой и медицинской сестре Валентине Ивановне Рыжиковой. Они больше пользовались карабинами. Отряд не имел потерь. Только двоих партизан немножко царапнуло. Прижгли им царапины йодом да перебинтовали. Зато трофеи богатые достались Копыловой и Рыжиковой. Батальонный санитарный пункт «народников» отрядным медикам достался в полной сохранности. Все инструменты, медикаменты и перевязочные материалы были аккуратно упакованы в специальные ящики, которые находились на санитарной повозке. «Народники» даже не успели развернуть свой медпункт. Осталось только запрячь лошадей. Медработники Лидия Копылова и Валентина Рыжикова важно сидели на сиденье пароконной повозки, обтянутой брезентом, на белых кругах которого был нарисован красный крест. На козлах расселся храбрый пулеметчик Витя Банифатьев и правил здоровенными немецкими тяжеловозами. Рядом лежал его неразлучный друг — ручной пулемет.

Бригада радостно встречала победителей...

В тот же день был пойман полицай из гарнизона в деревне Поршни. Он назвал себя Анисимом Поразенко. Рассказал, что уже два раза ходил по заданию немцев в партизанскую бригаду «Алексея» и возвращался обратно, сообщил, что гарнизоны Поршни и Рубежица готовятся к выступлению против партизан. На этот раз предателю не повезло. Его расстреляли.

Несколько раньше разведчики отряда «Сокол» привели пятьдесят вооруженных власовцев из гарнизона Дыманово. Они перешли на сторону партизан, перед уходом убили трех немцев, которые были поставлены для наблюдения за их поведением.

Партизаны активизировали свои действия на железной и шоссейных дорогах. Летели под откос эшелоны, взрывались машины.

«Дядя Алеша» 27 августа направил меня в разведку в гарнизоны Поршни и Рубежица.

— Нельзя ждать, пока гитлеровцы подготовятся и нападут на нас,— сказал он на прощанье.

29 августа Алексей Федорович Данукалов лично повел на штурм Поршней и Рубежицы шесть отрядов — «Прогресс», «Смерть врагам», имени Ворошилова, «Моряк», «Звезда» и «Гвардеец». Одним ударом фашистские гарнизоны были разгромлены в пух и прах и перестали существовать.

Гитлеровцы усиливали репрессии: жгли деревни, расстреливали женщин, стариков и детей, загоняли людей в помещения и сжигали заживо. А куда не могли дойти, беспощадно бомбили с воздуха.

31 августа снова бомбили мою родную Ивановку. Фашистские самолеты налетели рано утром, забросали деревню бомбами, обстреливали из пулеметов. Партизан и на этот раз там не было.

Гитлеровцы не застали сейчас жителей Ивановки врасплох. После первой бомбежки каждая семья выкопала и оборудовала в огороде земляночку с тайными ходами. Как только ухнули первые бомбы, все юркнули туда. Более смелые выскакивали и сбрасывали с крыш и чердаков зажигательные бомбы, а когда приближались фашистские стервятники, снова скрывались в землянках.

В тот день часа четыре беспрерывно бомбили нашу деревню. Стерли, смешали Ивановку с землей. Там осталось только несколько домов. Погибло много скота. Но все люди были живы, никого даже не царапнуло осколком.

Враг зверствовал.

Народ уходил в леса. Люди копали землянки. Там жили сами, содержали оставшийся скот. Жили и боролись.

Белорусские леса стали родной матерью, кровом, домом для своего народа. Врагов же они встречали сурово. Грозный шум деревьев как бы предупреждал:

— Не оглядывайся трусливо. Никуда ты не уйдешь. Не смоешь со своих грязных рук крови народной, крови невинных людей, слез матерей и жен. Не уйдешь от справедливого возмездия. Дрожи, подлый! Далее смерти твоей мало, чтобы искупить вину перед человечеством. Ты пришел в чужой дом, принес сюда смерть, ты ее и получишь.

Моя Белоруссия! Твои леса становились домом, матерью и кормилицей для твоего народа, для воинов твоих. Они укрывали их от неприятельских глаз, каждый кустик оберегал от врага. Даже холодной зимой на снегу в лесу можно приготовить себе постель из еловых ароматных веток. Кронами своими лес укрывал от ветров и метелей, дыханием своим согревал от лютого мороза, нежным шепотом убаюкивал, чтобы глубоким сном исцелить своего воина от усталости. Даже зимой лес находил пищу, чтобы прокормить свой народ. Из корней, почек, трав и лишайников люди готовили целебный отвар, чтобы излечиться от ран и болезней.

Болота надежно охраняли их от внезапных налетов. Они всегда готовы были принять в свои объятия врагов, чтобы засосать их в трясину. А своих воинов невидимыми тропами проводили под покровом ночи к самому сердцу врага, наказывая:

— Рази его беспощадно! Ты исполняешь благородный долг свой перед Отечеством.

И как бы ни зверствовал враг, как бы ни старался уничтожить на нашей земле жизнь — ничего не выходило.

Сожжет селение, сотрет, смешает все живое. Кажется, ничего и никого не осталось здесь и никогда на этом месте не появится жизнь. Но нет. Через несколько дней как из-под земли приходят сюда люди, как муравьи, день и ночь трудятся. Смотришь, вырастают шалаши, бугорки землянок, а затем и дома. Появляется скот. Пашут землю, рожают и растят детей. И снова жизнь забила ключом.

Дата добавления: 2013-12-13