Лекция первая: Вводная

Ю.М. ОСИПОВ

Курс философии хозяйства (свод лекций)

Философия хозяйства — не предмет, не дисциплина, даже не наука, хотя ее можно назвать при случае и предметом, и дисциплиной, и наукой. Философия хозяйства — нечто большее и менее определенное, это некая область знания, к тому же не имеющая сколько-нибудь четко очерченных границ — ни пространственных, ни познавательных, ни концептуальных. К философии хозяйства можно отнести очень многое, ибо, с одной стороны, хозяйство есть, по сути, само бытие, по крайней мере, бытие человека, а это, согласимся, совсем не мало, а с другой стороны, способ познания тут не какой-нибудь, а философский, т. е. самый общий, масштабный, разнообразный и свободный. В итоге сочетания двух вроде бы достаточно ясных слов — философии и хозяйства — получается далеко не такое уж ясное нечто — философия хозяйства, о которой только и можно сказать — загадка.

Но отчаиваться не надо, ибо что на свете не загадка? Для того и существует познание, чтобы загадки разгадывать, разумеется, с разной долей успеха. И мы попытаемся еще более приоткрыть уже приоткрывшуюся тайну — тайну философии хозяйства, ибо обозначить вещь (а вещь, как известно, вещает, подает о себе весть, раскрывается) — уже многое о ней узнать, схватить ее внутренний смысл, коснуться сокровенного, приручить, — правда, удается это не всякому уму, а лишь кое-что уже знающему, находящемуся в познавательном контакте с молчаливым, не вещающим миром.

Какую же весть подает нам окружающий мир, если смотрим мы на него через призму словосочетания «философия хозяйства»?

Правильно, — говорит нам мир, — что пытаетесь смотреть на меня, во-первых, максимально объемно и целостно, ничего покамест из меня не исключая (как хозяйство, так и философия, как мы уже успели убедиться, действительно весьма объемны и целостны); во-вторых, совершенно непредвзято, ибо не ставите никаких априорных аксиоматических и иных каркасов, меня заранее стесняющих (оставляете мне загадочность и самостоятельность); в-третьих, с любовью, ибо стараетесь не распотрошить меня изыскательски, а понять таким, какой я есть в своей полной самости, а соответственно с мудрым расчетом на познавательный диалог.

Но это не все.

Мир начинает уже перед нами раскрываться, хотя и очень абстрактно.

Как же?

Посмотрим повнимательнее на саму нашу познавательную призму. Философия хозяйства. Что касается философии, то ее можно временно отложить, исходя из того, что «философия» — понятие более или менее общепризнанное и довольно-таки понятное (любомудрие, любовь к мудрости, любовь и мудрость — приятие знания, его добывание, правда, знания обобщенного, глубокого, воззренческого, — для начала и такого понимания философии для нас достаточно). Сложнее с хозяйством, — это несмотря на широчайшее употребление данного слова — практически обиходного. Что же мы разумеем под «хозяйством»?

Выше мы заметили, что хозяйство есть само бытие. Возможно. Однако вряд ли сам материал бытия является хозяйством. Значит, хозяйство есть бытие, но и не совсем бытие или не все бытие, не во всем объеме. Бытие, но и в бытии, т. е. бытие, взятое в каком-то отношении, в какой-то своей части.

Бытие — основа. От бытия уходить нет никакого смысла. Определяя хозяйство, надо базироваться на бытии, и не только потому, что все вокруг бытие, а прежде всего потому, что бытие человека, если хоть на миг серьезно задуматься, и есть по большей части хозяйство. Говоря о бытии, задумываешься так или иначе о хозяйстве, а говоря о хозяйстве — о бытии.

Уловить хозяйственное в хозяйстве нам поможет русский язык, которому и принадлежит само слово «хозяйство». Хозяйство происходит от… хождения. Вдумаемся: ходить в лес, в поле, на рыбалку, на работу, за животными, за детьми (выходить ребенка!), да мало куда и за чем приходиться в буквальном и переносном смысле ходить, заниматься хождением, хозяйствовать, а потому и вести то или иное хозяйство. И вот выясняется: все или почти все бытие человека связано с хождением, реализующим это бытие. Нет бытия без хождения. Какого бытия? Жизненного, того самого, которое жизнью зовется. Без хождения нет жизни. Вот и получается, что хозяйство это и есть жизнь, и есть бытие. Но со стороны хождения, именно хождения, т. е. какого-то обусловливающего жизнь и бытие передвижения, того самого, которое жизнь дает, позволяя бытию быть бытием. Жизни и бытия нет без этого полезного для них передвижения, без динамики живых существ, без движения организмов, т. е. без их хождения.

Перемещение организма, перемещение человека. Любопытно! Но ведь как будто бы можно и стоять, как это делают те же растения. Разумеется, можно. Но тогда вся среда так или иначе должна передвигаться, быть в динамике, ходить. Без ходьбы тут не обойтись. И это очень для нас важно. Живой организм должен передвигаться, ходить, хозяйствовать. Обеспечить реализацию жизни и самого себя организм может только в движении, только во взаимодействии со средой, равным образом, и во взаимодействии с себе подобными. Хозяйствуя, ведя хозяйство! Вот и выходит, что жизнь (того же человека) есть хозяйство, а бытие — тоже хозяйство.

Динамика человека целесообразна. У живого организма нет бесцельной динамики, во всяком случае, у здорового организма (у нездорового организма динамика тоже целеположена хотя бы на обеспечение того же нездоровья, не говоря уже о попытках выздоровления). Хождение, о котором мы говорим, связано с жизнеобеспечением (как и с обеспечением вообще бытия организма) — оно тем более не бесцельно. Цель — сама жизнь, само бытие. Если жизнь, то хождение, если бытие, то ведение хозяйства, т. е. реализация того же хождения.

И тут важный смысловой момент. Хождение все-таки есть динамика организма во взаимодействии со средой, это есть реализация динамического отношения организма со средой, равным образом, и с другими организмами. Это не есть внутриорганизменная динамика, как тот же обмен веществ, а именно вне- и межорганизменная динамика. Хозяйствовать — обеспечивать организм жизнью посредством внешней жизнедеятельности организма.

Хозяйствовать — быть в мире, жить в мире, иметь дело с миром. Миродействовать. Поэтому-то бытие и есть хозяйство, и жизнь тоже хозяйство. Хозяйствовать — споспешествовать организму в его выживании. Делать жизнь. Жизнь, конечно, не во всем есть хозяйство, но жизни вообще нет без того, чтобы жизнь не была бы в основе хозяйством. Отсюда жизнь — это хозяйство, а хозяйство — это жизнь, хотя жизнь как феномен шире хозяйства, содержательнее, многоцветнее.

Хождение по поводу жизни. Двигаешься и живешь. Ходишь и производишь жизнь. Стоп! Мы уловили вдруг что-то очень знаменательное, натолкнувшись на емкие по смыслу словосочетания — производство и жизнь, жизнь и производство, а в итоге — производство жизни, осуществляемое организмом во взаимодействии со средой. А где производство жизни, там и жизнь производства, точнее, жизнь производства жизни. И опять выпирает не что иное, как хозяйство, ибо оно и есть жизнь производства жизни, если не выходить при этом за рамки взаимодейственного со средой целесообразного хождения.

Жизнь организма — производство жизни, а последнее невозможно без жизни производства жизни. Хочешь жить, умей ходить и производить — жить. Вот такой у любого организма императив. Хочешь жить, хозяйствуй — производительно, т. е. води (веди) — хозяйство и изводи что-то крайне для жизни необходимое, а в итоге — производи (изведствуй) жизнь.

Живи, производя жизнь, однако в производительной динамике с внешним миром, — изменяя, переделывая, превращая внешний мир, меняя свое положение в нем и его положение по отношению к тебе, наконец, и что самое главное, пропуская этот внешний мир, пусть и его часть, через себя, а лучше сказать и честнее — потребляя этот внешний мир. Жизнь организма — потребление внешнего мира, в том числе, увы, и самой жизни, т. е. живых организмов, среди которых находится место, увы, и самому человеку. Жить значит потреблять, и соответственно хозяйствовать — не просто жить и не просто производить, но и потреблять.

Хозяйство — жизнь производства жизни, но точнее сказать, жизнь производства жизни через потребление внешнего мира и жизни. И все это непременно через хождение, динамику, действие, через взаимодействие живущего и хозяйствующего организма с внешним миром и другими организмами.

Много здесь от физики и биологии. Много. Хозяйство, как и жизнь — физико-биологический процесс. И никто на это не собирается закрывать глаза. Натуральный процесс. Процесс в натуре. Процесс с натурой. Что не значит, конечно, что весь этот процесс надо рассматривать лишь с физической или биологической стороны. Нет, конечно. Но забывать о натуральном характере феномена жизни нет никакого резона. И философия хозяйства, будучи знанием максимально объемным и целостным, вовсе и не сторонится натуральности хозяйства, более того, она вполне способна включать в себя не что иное, как натурфилософию хозяйства — со всеми ее энергиями, информациями, энтропиями, генами, кодами и т. п., — и все это никак философии хозяйства не мешает, наоборот, ее существенно обогащает.

Особенность организменной природы состоит в том, что ни один организм сам по себе не существует, а соответственно — не хозяйствует. Либо вместе, либо наряду, либо во взаимодействии, либо один за счет другого, — так или иначе, но не в одиночестве — в отношениях. Великое открытие наблюдательного человека — отношение, а за ним и всеобщая отношенческая (и относительная) взаимозависимость, доходящая до абсолютной данности. Отсюда хозяйствовать — соотноситься не только и не просто с окружающим миром, а и друг с другом (т. е. с другими, себе подобными, как внутри вида, так и между видами). Без отношений, кстати, и отношений между людьми, т. е. homoотношений, хозяйства по сути нет (не будем повторять здесь набившую оскомину историю Робинзона, который даже на острове хозяйствовал как существо отношенческое и через отношение — с теми же создателями кораблей, топоров, пил, ружей и т. п., не говоря уже об имевшихся у Робинзона знаниях и навыков, ранее и потом приобретенных — из общества). Без отношений хозяйства нет и, если немного подумать, быть не может. И вот важное обращение к отношениям между людьми. Да, какими бы они ни были, эти отношения, но без отношений ни хозяйства, ни жизни нет.

Хозяйство, в частности, хозяйство человека или homoхозяйство — нечто отношенческое, межорганизменное, межчеловеческое. Общее — для всех. Общественное. Или с иностранного — социальное. Хозяйство — отнюдь не только физико-биологический, но, оказывается, и социальный, или общественный, феномен. Хозяйствует не организм, а общество организмов, как не человек как индивид, а общество человеков, или человеческое общество, и, если будет угодно — просто общество.

От отношений к обществу. Мощный шаг мысли. Это сегодня образованному человеку кажется, что тут нет ничего особенного — ни в отношениях, ни в обществе. А ведь это великие заключения великого философического ума, без которых нет сколько-нибудь достойного понимания ни человека, ни хозяйства, ни жизни вообще.

Хозяйствует человек, но хозяйствует при этом и общество. Хозяйство — общественный процесс. Огрубляя — помимо физико-биологической материи (или субстанции) в хозяйстве присутствует и материя (субстанция) социальная. Очень важно уяснить себе этот момент, чтобы не впадать ни в какие иллюзии. Хождение — акт только с одной стороны индивидуальный, а с другой — общественный, — и не потому только, вокруг тоже ходят, а потому что хождение индивида как реализация жизнедеятельности возможно только вместе, сообща, в обществе, общественно, — в противном случае оно и смысла лишено, и невозможно (это важно помнить любителям эгожизни, индивидуализма, личной свободы, либерализма, анархизма, демократизма, да мало ли еще чего, порождающего иллюзию необщественности; говорить-то говорят, а вот жить все равно без ближнего не могут, особенно без его эксплуатации). Хочешь ходить, участвуй во всеобщей ходьбе. Хочешь хозяйствовать, участвуй во всеобщем хозяйстве.

Социальность — та же природность. Нет природы без социальности. Как было бы хорошо об этом всегда помнить и, различая природность и социальность, не забывать об их единстве. Природное значит социальное, социальное значит природное. А для неживой природы? И для неживой, ибо ничего в ней нет само по себе существующего, как ничто не мешает нам, различая живую и неживую природы, исходить из их единства. И не только в Боге — Создателе такое единство открывается, но и в самой природе — Природе.

Однако вернемся к социальной природе хозяйства. Две природы у хозяйства — как делания жизни. Одна — физико-биологическая, другая — социальная. Наряду с натурфилософией хозяйства вполне достойное место должна занимать, надо полагать, социософия хозяйства. Но этим дело не исчерпывается. Разве можно упускать из виду сам по себе хозяйствующий организм, но, как мы уже убедились, организм общественно обусловленный. И вот имея это в виду, вновь вернемся к организму, индивиду, человеку, а вместе с этим, и к его жизненно важному хождению. Ходит-то все-таки человек, хоть и вместе со всем обществом, со всем миром.

Ходит и делает. Именно так, ходит и делает. Занимается жизнеобеспечением, что, конечно же, не исключает и противоположного — ходит и смерть нагоняет. Что ж, и смертное дело — хозяйствование. Но нас сейчас интересует другое — не что делает, а как делает, в плане реализации собственного организма.

И вот оказывается, что, хозяйствуя, т. е. расхаживая туда-сюда, человек-организм совершает работу, мало того, он не только двигает ногами и руками, целесообразно возздействуя — по преимуществу последними — на внешний для него мир, но и «двигает головой», т. е. думает, размышляет, осуществляет те или иные, пусть даже самые примитивные, ментальные операции. Хозяйствование — следствие жизнедеятельности организма, функция организма, организменное дело.

Без организма тут никуда. Это было ясно с самого начала. Однако нас интересовало прежде всего взаимоотношение организма с внешним миром, в среде которого и другие организмы. Мы выявили перво-наперво жизненные условия организма, без которых организма просто нет. И теперь настал момент вернуться к организму, но уже в ином аспекте — организменном.

Без работы организма, причем самой разнообразной, нет хозяйства, как нет и самой жизни. Ходить — хорошо, но ведь надо и обеспечивать это хождение, делать его целесообразным, наконец, производительным. И тут выходит, что организм важен, важна его собственная реализация, но особенно важна при этом «работа головы», т. е. той подсистемы организма, которая обеспечивает руководство (от «рукой водить», кстати) в деле нашего хождения. Хозяйствовать — это мыслить, думать, принимать решения. А мысля, действовать. Ничего бездумного, пусть плохого и парадоксального, пусть патологического, в хозяйствовании нет. Хозяйствование — действо обдумываемое.

Обратим внимание на то, что в хождении нашем первенство все-таки не за ногами и руками, а за головой — принимающей решения. Ходить-то надо с умом, по уму, умственно. Ногам и рукам голова потребна. И хождение наше явно с головы начинается, в которой замыслы и решения созревают. Ноги еще стоят, руки не двигаются, а голова уже идет — по-хозяйственному. Вот отсюда-то и хождение, и хозяйство. Ноги и руки ходят, ноги и руки делают. Но… от головы, от головы.

Хозяйство природно, хозяйство социально, но хозяйство и организменно. И хотя в организме и природного хватает, и социального — все это так, но в организме есть и что-то специфическое — именно он выдает решения, именно он действует. Так мы приходим к еще одной, наряду с натурфилософией и социософией, составляющей философии хозяйства — организменной, для которой и названия-то подходящего не просматривается, разве лишь этософия хозяйства (от «эты» — как поведения) или психософия хозяйства, а может, по-просту и органософия хозяйства.

Да, философия хозяйства — действительно масштабное и вряд ли чем-нибудь серьезно ограниченное знание. Об одних только отношениях между людьми в хозяйственном процессе можно говорить и говорить, выделяя в рамках социософии самые различные отрасли — управленческую, трудовую, психологическую, поведенческую, этическую, нравственную, социологическую, политическую, народонаселенческую, этническую, инженерную, патологическую и т. п., а с выходом за пределы собственно общества и человека — экологическую, геополитическую, ландшафтную и т. д. Нет ни одного аспекта в жизни и деятельности человека, его положения в мире, его социального бытия, который не представлял бы интереса для философии хозяйства, разумеется, как знания абстрактного, синтетического, воззренческого.

Уместно заметить: философия хозяйства — знание космическое. И не только в обычном значении космоса, ибо что есть мир, если не космос, как и человек в мире, который тоже есть космос, а в том смысле, что философия хозяйства есть воистину знание всеобъемлющее, хотя и объемлющее предмет не во всем объеме его содержимого, а в неких снимаемых с его смысловых контурах, однако снимаемых со всего объема предмета. Ничто не ускользает от философии хозяйства — в разрезе аспектов и обобщений, конечно, а не деталей и перечислений, хотя, по необходимости, и деталей, и перечислений. Погружение в философию хозяйства есть погружение не только в космос-бытие, но и в космос-знание. Отсюда реальная, а не символическая космичность философии хозяйства.

С какой стороны тут ни подойдешь, всюду масштаб, всюду неисчерпаемость — что со стороны хозяйства, ибо это есть — с некоторой долей условности — само бытие, сама жизнь, что со стороны философии, ибо какое еще знание объемнее, разнообразнее, вольнее, чем философское. Но ведь не все же бытие в нашем поле зрения, не вся же философия. Конечно, не все и не вся. А лишь в некотором смысловом отношении. Об этом уже шла речь выше. Но потребность в уточнении все-таки остается.

Очень хочется определения, четкой дефиниции. Как было бы здорово услышать, а еще лучше — прочитать, что философия хозяйства это… то-то, то-то и то-то. Но в том-то и дело, что философия хозяйства есть сразу очень многое и сразу очень неопределенное. К философии хозяйства надо лишь приближаться — медленно, постепенно и осторожно. Наскоком тут ничего не сделать.

От философии вообще философия хозяйства отличается уже и хотя бы своей целевой установкой — направленностью на хозяйство. На первый план здесь выходит просто философская трактовка хозяйства, однако взятого, надо заметить, философически, а лучше сказать, принципиально философически. И не только максимально широко, глубоко и в многоцветии, а, если так можно сказать, в особом познавательном ключе — вообще не рассчитывая на сколько-нибудь утвердительную определенность. Тут — таинство. Не тайна даже, которую ненароком и разгадать можно, а именно таинство, с которым общаться можно, в том числе и познавательно, но на полное раскрытие которого претендовать не приходится.

Особого рода ситуация.

Из тех самых, из вечных — в аспекте разрешения. Суждение тут иметь можно, даже, порой, и вполне достоверное, но лишь суждение, всего лишь суждение. Уклончив предмет, неустойчиво знание о нем. А что можно извлечь прочного и утвердительного из распростертого за горизонты зыбкого и волнующегося нечто, называемого хозяйством? Из этого суперразнообразного мира с неясными контурами и конфигурациями? Разве хозяйство более доступно для восприятия, чем то же самое бытие, та же самая жизнь, тот же самый человек?

Отсюда и таинство, отсюда и отношение к хозяйству как к таинству, отсюда и благоговение перед таинственным познаваемым, отсюда и знание, переполненное мерцающим отражением неберущейся, хотя и приоткрываемой, тайны.

Слабость?

Конечно, слабость. Но великая слабость, ибо в слабости этой и великая сила — сила познавательного соприкосновения с тайной.

Особого рода здесь познание — не столько разборно-исследовательское и фиксационное, сколько целостно-отраженческое и представленческое. Как бы и не совсем научное, во всяком случае, не слишком точное, не доказательное, не проверяемое опытным путем. Если и научное, то по-особому научное, настолько, насколько научным можно считать познание, допускающее противоположные суждения, разные по сути определения одного и того же, вольные смысловые переходы, наборы обрисовочных картинок и т. п., что не слишком-то характерно для науки, а если и бытует в ней, то более всего по ее периферии, так сказать, по границе с еще необследованным, недостаточно изученным, не особенно доступным и т. д. И если для научного познания здесь просто вынужденный шум, то для того, о котором мы говорим, это самая что ни на есть норма.

Тут познание непознаваемого. Для сознающего диалектику ума здесь нет проблем, а для ума, сориентированного на познавательную определенность, здесь не более и не менее как абсурд. Что значит «познание непознаваемого»? А то и значит, что есть познание, однако при этом его как бы и нет, ибо не доходит это познание до конца. Познаваемое ускользает перед познающим, однако до тех пор, пока не свершается великий познавательный акт — признание тайны и таинства. Тогда становится легче. Тайна признана, и она открывается, не переставая оставаться тайной. Опять диалектика, опять абсурд. Но другого выхода здесь нет. Вот почему мы и не настаиваем на научности познания, а объявляем его просто философическим.

И предмет познания оказывается у нас философическим — категорически философическим. Само хозяйство, строго говоря, философично, еще до его философского обозрения. Вперив взор на хозяйство, даже просто выделив этот феномен, попадаешь уже в поле философии, в тот ее сегмент, который и философией хозяйства назвать незазорно.

Выходит, что хозяйство как бы «конгениально» философии, а философия — хозяйству? Пожалуй, что так, если быть целостно-последовательным. Иное дело, что хозяйство может и должно подвергаться и собственно научному обозрению, но это уже будет не «конгениальное» познание хозяйства как хозяйства, а скорее отдельных сторон или даже пластов хозяйства, либо хозяйства в каком-нибудь отношении (ракурсе), либо просто при каком-то условном ограничении предмета. В целом научное познание не может охватить такого феномена, как хозяйство — тут потребна философия. А вот вместе с философией, как и вослед ей, возможны и научные подходы в познавании хозяйства, его характерных свойств, элементов и подсистем.

Сильное заявление, не правда ли?

Да, сильное. И принципиальное. К тому же и честное. Как философы хозяйства, мы утверждаем, что способны многое сказать по-особому — о хозяйстве, но сказать воззренчески, не совсем исследовательски, и скорее образно, чем предметно, вытаскивая из хозяйства только ту определенность, которая позволяет человеку любознательному достаточно ориентироваться в хозяйственном мире, не претендуя на полную познавательную раскрытость. Наука все-таки претендует на истину (желательно, последнюю), — оттого и страсть у нее к определениям (особенно, самым верным). Не то философия — если ее и волнует истина, то не та, не окончательная, а другая, за этой окончательной скрывающаяся, не определений требующая, а вчувствований. Для науки важно знать и, по возможности, точно и единообразно, для философии же — чувствовать, не настаивая при этом ни на каком однообразии, кроме, быть может, чисто лингвистического.

Любое познание так или иначе условно, хотя наука тяготеет к выверенности и безусловности. Любое знание — тот или иной образ, хотя бы просто словесный. Однако философии более свойствен свободный образ, часто непреднамеренный. Науке нужно идти от одного верного образа-истины к другому, конструируя истинные связки и комплексы. Философия тоже может поступать таким же образом, реализуясь как, по сути, научная философия, но может этого и не делать, осуществляясь фактически как литература. И вот там и тогда, где и когда наука пасует перед предметом, либо его вообще не осваивая, либо создавая слишком уж оторванный от реальности образ, философия выходит на первый план. Наконец, есть вещи, которые создаются только философией — этой служанкой свободы, а не жестко установленного размыслительного порядка.

Хозяйство — сакральный предмет. А каким ему еще быть, коли в нем столько необхватности, недоступности и непознаваемости? Не надо бояться этого слова — сакральный. Не о святости здесь речь, хотя и о ней тоже, ибо хозяйство — жизнь, а что священнее для человека, чем жизнь, со смертью сопряженная. Разве бытие вообще не сакрально?

Что значит в нашем случае сакральный? Как минимум, сам по себе и сам в себе; с нами и через нас, но и к нам и от нас; здешний, выходящий и являющийся, но и пришлый, ходящий и исчезающий. Неясный. Скрытый. Неведомый. Внушающий почтение, а то и страх. Непонятный. Молчаливый. Но вещающий. Говорящий. Не особенно ясно. Скрытный.

Хозяйство — великая трансцендентность. Как и сама жизнь, само бытие, сам человек. Трансцендентное — не непознаваемое, а тайное, уходящее в глубины-высоты бытия-небытия, в неизвестность, не могущую быть полностью раскрытой по причине принципиальной ограниченности человека, его изначальной относительности. Нет, не человек создатель этого мира, не человек, хоть и хозяйствует он, хоть и бродит по этому миру — пораженный. И ничего не остается ему, как поклоняться этому миру, уповая на его милость — в смысле овладения его милости — в смысле овладения смыслами этого мира, в аспекте его — этого мира — трансцендентности.

Трансцендентность — не непознаваемость вовсе, это все-таки познаваемость, но особая — деликатная, когда ясно, что вокруг все не очень-то ясно, и ясность наступает только с признанием этой неясности, настойчиво заботящейся о том, чтобы у человека хозяйствующего и познающего никогда не терялся интерес к миру, чтобы никогда человек не останавливался в своем хождении по миру, как и в своем в нем восхождении.

Хозяйствование — не просто спутник, но цель жизни человека, как и способ его бытия. Остановить хозяйствование — остановить жизнь, причем вовсе не в физико-биологическом понимании, а в полном человеческом. Вся жизнь человека — хозяйство. В том числе и жизнь интеллектуальная, и познавательная, и художественная. Мысль — момент хозяйствования, не говоря уже о мысли раздумчивой, тонкой, конструктивной. Деструкция тоже в хозяйствовании — либо как необходимость, либо как неизбежность, но может быть и целью — только тогда антихозяйствования.

Хозяйствуя, человек познает мир, себя, Бога, как и созидает свой мир — искусственный, неприродный. Хозяйствовать — вовсе не только выживать, тем более физико-биологически, это еще и творить, демиургировать. Высшее проявление хозяйствования — творчество. И обретение знания есть хозяйствование. Даже если оно происходит в замирении и молчании — мыслению (есть ведь и в мысли хождение, как и хождение самой мысли).

Хозяйствование, как и вообще жизнь, нечто необходимое и ответственное. Из хозяйства, как и из самой жизни, человеку не выйти (бессмертие человека — человека! — нонсенс, как восстановление всех человеков на Земле бытовавших). От Земли человек, выйдя в Космос, так и не оторвался. Человек — землянин, и Космос его — Земля, как, впрочем, и он сам — человек. Восхождение — не отбытие в Космос. Хозяйство — дело Земельное.

Ой, как не хочется смиряться с этим современному человеку, но что поделать — иного человеку не дано. Надо жить и хозяйствовать, а следовательно, творить и думать, на Земле. И вот тут-то встает проблема знания и осознания. Чего? Всего: мира, жизни, человека, Бога, хозяйства. Знания и осознания. И не исследовательского вовсе знания, а обобщенно-воззренческого, того самого — философического. Философии мира, философии жизни, философии человека, философии Бога, философии хозяйства. Вот в каком ряду оказывается философия хозяйства. Вот поди и порешай эту задачу — философии хозяйства, когда мир передовой вообще от философии отвернулся, ибо страшно ему, страшно… уже и не перед Богом, — что современному человеку Бог, — а перед самим собой, перед сотворенным, ибо знания много имеет современный человек — технического, а вот знания о мире в целом, да еще и спасительного, что-то не просматривается. Заметался гордый человек, забегал, — и какое уж тут разyмное хозяйствование, коли хозяйство как раз хождения, а не бегания требует. Вместо хозяйства бегство какое-то получается (слово «бегство» мы употребляем здесь как коррелят слова «хозяйство»).

Однако все это требует осмысления. И не просто так, а в рамках… философии хозяйства, если не более, но и в рамках тоже. Наше прикосновение к большим проблемам (а по сути — страшным проблемам) лишь свидетельство в пользу философических познаний и раздумий, столь важных и столь, увы, ныне отвергаемых. Не хочет научный человек философии, не хочет. И убеждения имеет, что философия-де уже преодолена и в прошлом оставлена — как интеллектуальная реликвия.

Ошибается, однако, научный человек, и ошибается жестоко. Правда, утешает себя тем, что философия мол тоже наука, что если к ней подойти строго по-научному, то и в науку ее включить можно — как науку о науке или, на крайний случай, как введение в науку, в общем, как некую наукообразную «обобщиловку», этакий «научный общак». Почему нет? Человек волен делать многое, но одного он делать не может — стать Богом. А потому и философствовать он должен постоянно — философствовать! Над собой размышлять, над жизнью, над миром, о Боге думать. И все, что есть у человека, так это философия. Не наука вовсе, хотя она тоже есть у человека, а именно философия — как нечто самоценное и самореализующееся. Не может философия быть наукой, она как раз должна быть вопреки науке, — и не философия должна быть научной, хотя частично это и не возбраняется, а наука должна быть философической, т. е. считаться с философией как с необходимо пронизывающим науку знанием, а лучше сказать, вестью, если прямо-таки не совестью.

Хозяйство, конечно, связано с делом, деянием, действием. Факт. Но фактом, правда, гораздо менее замечаемым, является и то, что хозяйство — не только дело, деяние, действие. Как так, — возразят нам активные трудоголики-«бегуны» (деловые люди, бизнесмены, менеджеры), — разве есть что-либо важнее и первее дела? Нет, мы не будем спорить с «бегунами», как и с теми, кто твердит об этом по-научному, бегая по свету с набором схем-слайдов и кейсов, ибо мы хорошо знаем, что не в споре рождается истина, а в диалоге жизни и смерти, — зачем спорить, коли глух нападающий, коли ему и так все ясно, коли не нуждается он в наших сентенциях? Поэтому не для спора, а как раз против него, укажем на то, что в хозяйстве всего важнее мировоззрение и тот интеллектуально-духовный потенциал, в среде и с помощью которых принимаются человеком хозяйственные решения, да и сами решения, надо заметить, первее и важнее дела, хотя с принятия решения как раз дело и начинается. Дела — хорошо, решения — лучше, а всего лучше — миропонимание. Хозяйство — не дело как таковое, даже не решения как таковые, это, повторим еще раз, — воззрение. И вот это-то воззрение и должно быть философским, а не научным, тем более не техническим.

Человек знает о мире и жизни только то, что знает. Ничего другого он знать не может. Глуповатый выходит парадокс. А что делать? Знание, которым располагает человек, как раз и есть тот мир, о котором человек что-то знает. Мир через знание. И дело здесь не в степени достоверности знания. Просто другого понимания мира, кроме даваемого знанием, нет и быть не может. В этом тоже проявляются трансцендентность мира и знания о нем. Человек изучает мир, имеет о нем знание. Это-то знание и есть мир. Вот почему для одного человека мир один, а для другого — другой. Отсюда желательно возможно более полное знание о мире — и не самонадеянное. Научное знание — частное знание, и достаточно самонадеянное. Оно и не полно, и не скромно. Как наука, к примеру, активно третирует религию — наивысшее в общем-то знание в распоряжении человека (нет критерия для абсолютного подтверждения религиозных истин, но ни одна из них не может быть опровергнута — всегда с нами, хотя и всегда против нас). Научное знание — ограниченное знание, весьма поверхностное, служебное. Всякие сколько-нибудь масштабные и проникновенческие обобщения возникают и исчезают в науке как дым: сегодня одна гипотеза, завтра — другая. Разумеется, наука очень многое говорит о мире, но только о том, что в нем видимо и схватываемо, что, конечно же, совсем не плохо, но, во-первых, недостаточно, во-вторых, содержит угрозу искаженного в конечном счете миропонимания, к тому же и опасного — для мира, жизни, хозяйства. Что ж тогда, не надо науки, научного знания, научного миропонимания? Боже упаси! Все это надо, но, во-первых, не только это, а во-вторых, не на первом месте. Научное знание не должно затмевать собою ни философское знание, ни религиозное, ни художественное. Эпоха господства научного мироощущения проходит, что не означает, что с наукой надо кончать, как пыталась (да и пытается!) сама наука покончить с той же философией. И человек еще не знает, что его ждет впереди, какое мирознание. О синтезе разных знаний поговаривают, но все это более от познания, чем знания — того, что человека поджидает. В этом и прелесть жизни, ее трансцендентность. Знаем, что какое-то другое грядет знание, а вот какое, не знаем. И хорошо, и слава Богу!

Замечательны научные истины, что говорить. С ними легче, ибо отличаются они утвердительностью. Как в воинских уставах. Хотя, конечно, есть и исключения. А при пристальном взгляде таких исключений набирается столько, что порой и не знаешь, в каком же мире — достоверном или нет — живешь и хозяйствуешь. Есть, чем гордиться науке, но есть, и от чего поунывать. Выясняется, что наука, имея дело с очень уж неопределенным предметом, идет на обыкновенное мифотворчество, часто полезное, а нередко и злостное. Нет, конечно, не подтасовки тут, но ведь и от таких ощущений не отвернешься. Что, к примеру, содержится в горах статей, книг, диссертаций? Истина? Говорят, что факты. May be. А ведь мифотворчество в науке вовсе не есть творчество мифов как таковых, тех самых мифов, которые истине служат, мир объясняют, хозяйствованию помогают. Как наделают что-нибудь иной раз по науке, так за голову — научную — и хватаются.

Нет, не надо в нас видеть врагов науки. Мы за науку, но и… против нее. Наука уже заслужила, особенно человековедческая и обществоведческая, свою долю иронии. Ничего не поделаешь. Мы ведь тоже из науки, и тоже хотим добра: не одной науке, но и жизни, и миру, и себе. Что-то ведь заставляет нас выходить за рамки научного знания, искать иные смыслы и решения, думать не-только-по-научному? И это что-то — неудовлетворенность от распростертого научного знания — самодовлеющего и ограниченного, давно уже на себе замкнувшегося и себе служащего, крепко мифологизированного, значительно уже и вырожденного.

Выход за пределы научного знания — выход в пространство иных смыслов и аксиоматических установок, иных размыслительных прорывов и решений, позволяющих вольно думать над тем, о чем наука не думает или думает мало, а если и много, то без нудных результатов и, кроме того — вольно думать над тем, над чем наука думает постоянно и привыкла считать своим — с уже одеревеневшим, как правило, итогом. Нет, не порывать с наукой нужно, а преодолевать ее — диалектически, опять же разумно, творчески, деликатно. Главное, не удовлетворяться, не покоиться, не смиряться. В науке уже много — слишком много! — от музея, да что там музея — от мавзолея, если вообще не от кладбища идей, — и задача мудрого человека покинуть это кладбище, чтобы выйти к сокровищнице живой мысли — насколько это позволяет современная цивилизация.

Хозяйство и философия. Возможен ли плодотворный акт? Ведь почуять, провозгласить, стянуть вместе — еще не добиться результата. Философия хозяйства пока лишь обозначает знание, обещая его доставление. Но ключ, кажется, есть. Воспользуемся же им и войдем в новую область знания, заботливо прикрытую неунывающей трансценденцией

Дата добавления: 2014-01-04