Школьные дни Никто Оуэнса

ил дождь, и мир растёкся на отражения в лужах. Никт спрятался от всех – живых и мёртвых – под аркой, которая отделяла Египетскую аллею и заросший пустырь от остального кладбища, и читал.

– Да пропади ты пропадом! – донёсся вопль с дорожки. – Пропади пропадом, лопни твои гляделки! Ну погоди, вот поймаю – а я тебя мигом поймаю! – и ты пожалеешь, что на свет родился!

Никт вздохнул, опустил книгу и высунулся из своего укрытия ровно настолько, чтобы увидеть топающего по скользкой дорожке Теккерея Порринджера (1720–1734, «сын вышеупомянутых»). Теккерей, для своих четырнадцати лет крупный и здоровый мальчик, умер, едва поступив в подмастерья к маляру. В качестве обряда посвящения ему вручили восемь медных пенни и велели не приходить без полугаллона полосатой краски для бело‑красной вывески цирюльника. Пять часов Теккерей месил башмаками слякоть и подвергался насмешкам в каждой лавке, пока не сообразил, что над ним подшутили. От злости с ним случился апоплексический удар. Через неделю бедняга скончался, яростно тараща глаза на других учеников и на самого мастера Горробина (тот в бытность свою подмастерьем терпел куда большие издевательства и даже не понял, отчего малец так разволновался).

Умирая, Теккерей Порринджер сжимал в руках книгу про Робинзона Крузо – всё своё имущество, не считая одежды да серебряного шестипенсовика с обрубленными краями. По просьбе матери его похоронили с этой книгой.

После смерти нрав Теккерея Порринджера отнюдь не улучшился.

– Я знаю, ты где‑то тут! Вылезай и получи, что тебе причитается, наглый воришка!

Никт закрыл книгу.

– Я не воришка, Теккерей. Я просто взял её почитать. Обещаю, что верну.

Теккерей заметил Никта за статуей Осириса.

– Я тебе не разрешал!

Никт вздохнул.

– Тут так мало книг! И вообще, я как раз добрался до интересного места. Он нашёл отпечаток ноги. Чужой. Значит, на острове есть кто‑то ещё!

– Это моя книга, – упрямился Теккерей Порринджер. – Отдай!

Никт хотел было поспорить или хотя бы поторговаться, но заметил обиду на лице Теккерея и сжалился. Он спрыгнул с арки и протянул книгу владельцу.

– На!

Теккерей выхватил книгу и злобно на него уставился.

– Хочешь, почитаю тебе вслух? – предложил Никт. – Мне не трудно.

– Раз ты такой добрый, сунь свою тупую башку в кипящий котёл! – заявил Теккерей и двинул ему кулаком в ухо. Никту было больно, но по лицу Порринджера он понял, что тот ушиб руку не меньше.

Старший мальчик ушёл вниз по дорожке, Никт проводил его взглядом. Ухо болело так, что в глазах щипало. Никт побрёл домой по заросшей плющом дорожке. Один раз его угораздило поскользнуться, и он порвал джинсы и ссадил колено.

В ивовой рощице под кладбищенской стеной Никт едва не врезался в мисс Евфимию Хорсфолл и Тома Сэндса, которые уже много лет восставали из могилы вместе. Том жил во времена Столетней войны, и его надгробный камень давно превратился в обычный валун. Мисс Евфимию (1861–1883, «Усопла, да, но почивает с ангелами ныне») похоронили в викторианские времена, когда кладбище расширили и погребения поставили на поток. У мисс Евфимии была на Ивовой аллее целая гробница с чёрной дверью. Несмотря на разницу в датах жизни, парочка прекрасно ладила.

– Эгей, юный Никт, не лети! – сказал Том. – А то свалишься.

– Уже! – воскликнула мисс Евфимия. – Господи, Никт! Вот маменька тебя отчитает! Не так просто заштопать эти панталоны.

– Э‑э… Извините…

– А ещё тебя искал опекун. – добавил Том.

Никт взглянул на серое небо.

– Но ещё день.

– Он встал спозаранку. – Никт давно знал, что «спозаранку» – это «рано утром». – И попросил передать тебе, что он тебя ищет. На случай, если мы тебя встретим.

Никт кивнул.

Аккурат за Литтлджонсами поспела лещина. – улыбнулся Том, пытаясь поднять ему настроение.

– Спасибо. – ответил Никт и сломя голову помчался дальше, по мокрой извилистой дорожке, до самой старой часовни.

Дверь часовни была приоткрыта. Сайлес, не любивший ни дождя, ни солнечного света, даже скудного, стоял в тени.

– Мне сказали, ты меня искал.

– Да, – ответил Сайлес. – А ты, похоже, порвал брюки.

– Я бежал. – объяснил Никт. – Э‑э… Я тут немножко подрался с Теккереем Порринджером. Хотел почитать «Робинзона Крузо». Про человека на корабле – это такая штука, которая плавает по морю, а море – это вода, похожая на большую лужу… Там ещё корабль терпит крушение у острова – это такое место в море, где можно стоять – и…

– Одиннадцать лет, Никт. Ты с нами уже одиннадцать лет.

– Наверное. Тебе виднее.

Сайлес посмотрел на своего подопечного. Мальчик рос худощавым; волосы мышиного цвета со временем чуть потемнели.

Старую часовню затопили тени.

– Думаю, пора рассказать тебе, откуда ты взялся.

Никт глубоко вдохнул.

– Можно и не сейчас. Как хочешь.

Он сказал это беззаботным тоном, но сердце у него в груди громко застучало.

Наступила тишина. Только капал дождь да журчала вода в водосточных трубах. Молчание стало почти невыносимым.

Наконец Сайлес сказал:

– Ты знаешь, что ты другой. Ты живой. И мы – они – тебя приняли, а я согласился тебя опекать.

Никт молчал.

Бархатный голос Сайлеса продолжал:

– У тебя были родители. И старшая сестра. Их убили. Полагаю, тебя убили бы тоже, если бы не случайность и не вмешательство Оуэнсов.

– И твоё. – вставил Никт, которому описывали эту ночь многие очевидцы.

– Там, в большом мире, бродит человек, убивший твоих родных. Судя по всему, он до сих пор ищет тебя и тоже хочет убить.

Никт пожал плечами.

– И что с того? Подумаешь, убьёт! Все мои друзья мёртвые.

– Да… – Сайлес заколебался. – Они мертвы. И в этом мире им больше делать нечего. Но не тебе. Ты живой, Никт. Это значит, твой потенциал бесконечен. Ты сможешь достичь чего угодно, сделать любое открытие, найти что‑то новое. Если ты захочешь изменить мир, он изменится. Потенциал. Как только ты умрёшь, всё кончится. Всё. Ты сделал что сделал, придумал что придумал, вписал или не вписал своё имя в историю. Возможно, тебя похоронят здесь. Возможно, ты даже восстанешь. Но твой потенциал будет исчерпан.

Никт задумался. Вроде бы Сайлес был прав, хотя на ум приходили кое‑какие исключения – например, как его усыновили Оуэнсы. Впрочем, он понимал, что мёртвые и живые отличаются друг от друга, пусть даже мёртвые ему симпатичнее.

– А ты? – спросил он Сайлеса.

– Что я?

– Ну, ты не живой. Но ты путешествуешь и всё такое.

– Я – только то, что я есть, и ничего больше. Как ты сам сказал, не живой. Если меня, скажем так, убить, я просто исчезну. Такие, как я, или есть, или нас нет. Если ты понимаешь, о чём я.

– Не совсем.

Сайлес вздохнул. Дождь кончился; дневной туман превратился в сумерки.

– Никт… У нас много поводов держать тебя на кладбище, в безопасности.

– Человек, который убил мою семью… и ищет меня… Ты уверен, что он до сих пор там? – Никт уже думал об этом и точно знал, чего хочет.

– Да. Ещё там.

– Тогда… – Никт наконец произнёс непроизносимое. – …Я хочу пойти в школу.

Сайлес отличался крайней невозмутимостью. Настань конец света, он бы и бровью не повёл. Однако сейчас он открыл рот, наморщил лоб и произнёс:

– Что?!

– Я многому научился на кладбище. – сказал Никт. – Я умею блекнуть и ходить по снам. Знаю, как открывается упырья дверь и как называются созвездия. Но там, снаружи, целый мир: море, острова, кораблекрушения и поросята. То есть всё, чего я не знаю. Здешние учителя многому меня научили, но этого мало, если я хочу выжить в большом мире.

Его речь не произвела на Сайлеса особого впечатления.

– Ни в коем случае! Здесь мы можем тебя защитить. А как защитить тебя там – С тобой может случиться что угодно.

– Да, – согласился Никт. – Ты уже говорил. – Он помолчал. – Кто‑то убил моих родителей и сестру.

– Этот «кто‑то» – мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Значит, ты задаёшь неправильный вопрос.

Сайлес приподнял бровь.

– То есть?

– То есть, если я выйду наружу, надо спрашивать не «Кто тебя от него защитит?»

– Да?

– Да. Надо спрашивать, кто защитит его от меня.

В высокие окна царапнули ветки, словно просились внутрь. Острым, как лезвие, ногтем Сайлес стряхнул с рукава воображаемую пылинку.

– Давай найдём тебе школу.

Сперва мальчика не замечали. И никто не замечал, что не замечает его. Никт сидел в классе, отвечал, только если ему задавали вопрос напрямую, и даже тогда ответы его были краткими, бесцветными и легко забывались. Он словно ускользал от взглядов и из памяти.

– Как думаете, его родители – не сектанты? – спросил мистер Керби в учительской, проверяя сочинения.

– Чьи? – не поняла миссис Маккиннон.

– Оуэнса из восьмого «Б». – ответил мистер Керби.

– Это такой прыщавый и высокий?

– Да нет. Скорее среднего роста.

Миссис Маккиннон пожала плечами.

– Ну и что этот Оуэнс?

– Пишет всё от руки. – сказал мистер Керби. – Очень красивый почерк. Каллиграфический.

– И потому вы решили, что он сектант?..

– Говорит, у него дома нет компьютера.

– И?

– И телефона.

– Не вижу связи с религией, – сказала миссис Маккиннон. С тех пор как в учительской запретили курить, она начала вязать крючком. Вот и сейчас она упорно вязала крошечное одеяльце – сама не зная, для кого.

Мистер Керби пожал плечами.

– Смышлёный мальчик. Правда, в знаниях у него пробелы. И на уроках истории он придумывает всякие подробности, которых нет в учебнике…

– Какие подробности?

Мистер Керби закончил проверять сочинение Никта и положил его в общую стопку. Теперь о мальчике ничто не напоминало, и весь разговор показался учителю туманным и скучным.

– Всякие… – сказал он и тут же всё забыл.

Точно так же он забыл внести в список учащихся имя Никта, и тот не попал в школьную базу данных.

Никт был учеником прилежным, но непримечательным – и его не замечали. В свободное время он часто сидел в кабинете английского языка, у полок со старыми книгами в мягких обложках, и в школьной библиотеке, большом помещении с мягкими креслами, где глотал книжку за книжкой с большей жадностью, чем некоторые дети – обед.

Даже одноклассники про него забывали. Конечно, когда он сидел прямо перед ними, его помнили. Но едва Оуэнс скрывался из виду, о нём просто не думали – не было необходимости. Если бы весь восьмой «Б» попросили закрыть глаза и перечислить учеников класса, имя Оуэнса не прозвучало бы ни разу. Он был словно призрак – пока не уткнёшься в него носом.

Бобу Фартингу было двенадцать, но он вполне мог сойти (и иногда сходил) за шестнадцатилетнего: крупный подросток с кривой ухмылкой и полным отсутствием воображения. Он был практичным в самом примитивном смысле слова – умелый магазинный воришка, мелкий хулиган, который плевать хотел, что его недолюбливают, главное, чтобы слушались. У Боба Фартинга была подружка по имени Морин Квиллинг – все её звали просто Мо – худая и бледная с соломенно‑светлыми волосами, водянисто‑голубыми глазами и острым любопытным носом. Боб любил воровать в магазинах, но именно Мо советовала, что стащить. Боб умел бить, мучить и запугивать, Мо указывала ему на очередную жертву. Как частенько говорила сама Мо, они прекрасно дополняли друг друга.

Эти двое сидели в уголке библиотеки и делили деньги, отнятые у семиклассников. Восемь или девять одиннадцатилеток были вынуждены каждую неделю отдавать им свои карманные деньги.

– Сингх до сих пор жмётся. – сказала Мо. – Найдёшь его.

– Ага, – сказал Боб. – Куда он денется.

– Что он стащил? Компакт‑диск?

Боб кивнул.

– Объясни ему, что он совершает серьёзную ошибку. – Мо любила притворяться этаким крепким орешком из телесериалов про полицию.

– Легко, – ответил Боб. – Классная мы команда.

– Как Бэтмен и Робин. – подхватила Мо.

– Скорее как доктор Джекилл и мистер Хайд. – сказал тот, кто всё это время незаметно сидел с книгой у окна, а потом встал и вышел.

Пол Сингх сидел на подоконнике у раздевалки, запихнув руки глубоко в карманы, и думал мрачную думу. Он достал руку из кармана, разжал и посмотрел на горсть фунтовых монет. Покачал головой и снова зажал монеты в руке.

– Для Боба с Мо? – услышал он, подскочил от неожиданности, и деньги рассыпались.

Второй мальчик помог собрать монеты и отдал Полу. Мальчик был старше и кого‑то Полу напоминал.

Пол спросил:

– Ты от них?

Второй мальчик покачал головой.

– Не‑а. По‑моему, они гады. – Он заколебался, но потом добавил: – Вообще‑то я пришёл дать тебе совет.

– Какой?

– Не отдавай им деньги.

– Тебе легко говорить!

– Потому что меня они не шантажируют? – Старший мальчик посмотрел на Пола, и тот пристыжённо отвёл глаза. – Тебя били и запугивали, пока ты не стащил для них компакт‑диск. Потом тебе пригрозили, что расскажут всё взрослым, если ты не будешь отдавать им свои карманные деньги. Что они сделали, сфотографировали тебя в магазине?

Пол кивнул.

– Откажись, и всё. Не слушайся.

– Они меня убьют. Они сказали…

– А ты им скажи, что полиция и директор школы больше заинтересуются теми, кто заставляет младших таскать для них вещи и отдавать карманные деньги, чем мальчиком, которого они вынудили украсть диск. Скажи, что если тебя тронут хоть пальцем, ты сам позвонишь в полицию. Что ты всё записал, и если тебя обидят, например, побьют, твои друзья сразу отошлют письмо директору и в полицию.

– Но… я не смогу!

– Тогда ты будешь отдавать им карманные деньги до конца учёбы. И всегда будешь бояться.

Пол подумал.

– А может, лучше сразу рассказать полиции?

– Как хочешь.

– Сначала попробую сделать, как ты сказал! – улыбнулся мальчик – впервые за три недели.

Вот так Пол Сингх и объяснил Бобу Фартингу, почему тот не дождётся от него денег. Пол ушёл, а Боб Фартинг ещё долго стоял молча, сжимая и разжимая кулаки. На следующий день к Бобу подошли ещё пятеро одиннадцатилеток и потребовали, чтобы тот вернул деньги, отнятые у них в прошлом месяце, а не то они пойдут в полицию. Огорчению Боба Фартинга не было предела.

– Это всё он! – прошипела Мо. – Он это начал. Они бы сами ни за что не додумались! Вот кого надо проучить. Тогда остальные будут ходить по струнке.

– Кто он? – спросил Боб.

– Который вечно сидит с книжкой. В библиотеке. Ник Оуэнс Вот кто.

Боб неуверенно кивнул.

– Это какой?

– Я тебе его покажу.

Никт привык не привлекать внимания, привык жить в тени. Когда все взгляды по тебе только скользят, особенно ясно чувствуешь, если тебя заметили. А уж если в тебя тычут пальцем и ходят за тобой следом…

Они шли за ним от самой школы. Никт не спеша миновал газетный киоск на углу и железнодорожный мост. Двое – плотный мальчик и востроносая светловолосая девочка – не отставали. Никт зашёл на крошечный двор городской церкви, где тоже было небольшое кладбище, и остановился у гробницы Родерика Перссона, его супруги Амабеллы, а также второй жены, Портунии («Они почили, чтоб проснуться вновь»).

– Ты – тот самый! – сказал за спиной голос девочки. – Ник Оуэнс Слушай сюда, Ник Оуэнс! Сейчас ты у нас получишь.

– Вообще‑то я Никт. – Он обернулся. – С буквой «т» на конце. А вы – Джекилл и Хайд.

– Это ты виноват. Ты подговорил семиклашек!

– Сейчас мы тебя проучим. – осклабился Боб Фартинг.

– А я люблю учиться. – сказал Никт. – Если бы вы учились лучше, вам бы не надо было выманивать карманные деньги у маленьких.

Боб наморщил лоб.

– Ты покойник, Оуэнс!

Никт покачал головой и повёл вокруг рукой.

– Да нет вообще‑то. Вот они – покойники.

– Кто они? – спросила Мо.

– Те, кто здесь живёт. Послушайте: я привёл вас сюда, чтобы поговорить…

– Ты нас сюда не приводил. – сказал Боб.

– Но вы тут. – возразил Никт. – Я хотел, чтобы вы оказались тут. Пошёл сюда. Вы пошли за мной. Какая разница?

Мо нервно огляделась.

– Ты тут не один?

– Боюсь, ты не понимаешь. Пора с этим кончать. Нельзя вести себя так, будто все остальные для тебя ничего не значат. Перестаньте всех обижать.

– Ой‑ой‑ой! – Мо хищно оскалилась. – Боб, стукни его!

– Я Дал вам шанс. – произнёс Никт. Боб яростно двинул кулаком, но мальчик исчез, а кулак Боба врезался в надгробие.

– Куда он девался? – спросила Мо.

Боб ругался и тряс ушибленной рукой.

Мо недоумевающе оглядела сумрачное кладбище.

– Он был тут. Ты видел.

Боб не отличался богатым воображением и развивать его сейчас был не намерен.

– Может, смылся?

– Никуда он не смывался. Он просто исчез.

У Мо воображения хватало: ведь это она была генератором идей. Волосы у неё зашевелились от страха.

– Что‑то мне тут не по себе… Надо сматываться! – пискнула Мо.

– Я этого типа сейчас найду! – возразил Боб Фартинг. – И так отколошмачу!

У Мо засосало под ложечкой. Тени вокруг как будто задвигались.

– Боб… Я боюсь!

Страх – заразная штука. Он передаётся другим. Иногда достаточно сказать «боюсь», чтобы страх стал ощутимым. Боб тоже очень испугался. И молча бросился прочь. Мо наступала ему на пятки. Когда они выскочили на улицу, уже включали фонари, под которыми тени становились жутковатыми чёрными пятнами.

Они прибежали к дому Боба и включили во всех комнатах свет. Мо позвонила матери и со слезами потребовала, чтобы за ней приехали на машине, хотя идти было совсем недалеко.

Никт удовлетворённо проследил за ними глазами.

– Славная работа, милый. – сказал кто‑то. Он обернулся и увидел высокую женщину в белом. – И поблек хорошо, и страху нагнал.

– Спасибо. – сказал Никт. – Я впервые опробовал страх на живых, в смысле, теорию‑то я знал…

– Всё вышло как нельзя лучше! – радостно заключила она. – Я Амабелла Перссон.

– Никт. Никто Оуэнс.

– Живой мальчик? С большого кладбища на холме? Правда?!

– Э‑э… – Никт и не подозревал, что его знают за пределами собственного кладбища.

Амабелла заколотила в стенку гробницы.

– Родди! Портуния! Выходите! Гляньте, кто к нам пришёл!

Их стало трое. Амабелла представила всем гостя, и Никт пожал ещё две руки со словами: «польщён» и «рад знакомству» – Он знал, как здороваться с жителями всех эпох за последние девятьсот лет.

– Вот этот юный Оуэнс напугал детей, которые, без сомнения, того заслужили. – объяснила Амабелла.

– Отличное ты им устроил представление. – заявил. Родерик Перссон. – Кто они – низкие личности, достойные порицания?

– Пристают к младшим. – сказал Никт. – Забирают деньги и всё такое.

– Нагнать страху – для начала весьма неплохо. – сказала Портуния Пересом, полная женщина, на вид гораздо старше Амабеллы. – А что ты заготовил на случай, если этого будет не достаточно?

– Если честно, я… – начал Никт, но Амабелла его прервала:

– По моему мнению, ему стоит заняться их снами. Ты ведь умеешь ходить по снам, правда?

– Точно не знаю. – сказал Никт. – Мистер Пенниуорт показывал, как, но я не… в общем, кое‑что я знаю только в теории, и…

Портуния Перссон вмешалась:

– Снохождение – замечательно, но я предлагаю потусторонний визит. С этими хулиганами так и надо действовать.

– О‑о… – растерялась Амабелла. – Потусторонний визит? Портуния, милочка, я не думаю, что…

– Вот именно что не думаешь. В отличие от других.

– Мне уже пора домой, – поспешно вставил Никт. – Обо мне будут беспокоиться.

– Конечно!

– Приятно было познакомиться!

– Приятного вам вечера, молодой человек!

Пока Амабелла и Портуния Перссон спорили, Родерик Перссон добавил:

– Позвольте напоследок осведомиться о здоровье вашего опекуна. Как он поживает?

– Сайлес? Хорошо.

– Передайте ему от нас привет. Боюсь, настоящий член Почётной гвардии вряд ли заглянет на крошечное кладбище вроде нашего. И всё же… Приятно знать, что они есть.

– До свидания!

Никт не понял, о чём говорит Родерик, и решил обдумать услышанное позже. Он взял ранец с учебниками и с облегчением нырнул в тень.

Посещение школы не отменяло занятий Никта у мёртвых. Ночи были длинными; иногда Никт не выдерживал, отпрашивался с занятия и ложился спать ещё до полуночи. Впрочем, чаще он учился до утра.

В последнее время мистеру Пенниуорту не на что было жаловаться: Никт усердно выполнял задания и засыпал его вопросами. Сегодня ночью он хотел освоить потусторонние визиты и выяснял всякие тонкости – к расстройству мистера Пенниуорта, который сам ничем подобным не занимался.

– А как именно создать в воздухе струю холода? С устрашением я вроде бы разобрался, но как довести страх до ужаса?

Мистер Пенниуорт пыхтел, вздыхал и объяснял как мог – часов до четырёх утра.

В школу Никт пришёл совсем варёный. Первым уроком была история – этот предмет мальчику нравился, хотя ему часто хотелось поправить учителя: всё было не так, по крайней мере, если верить очевидцам. Но в это утро Никту было не до того: он изо всех сил старался не заснуть.

Он сосредоточился на уроке и не обращал внимания ни на что остальное. Думал о Карле Первом, о своих родителях – мистере и миссис Оуэнс, – и первой семье, которую не помнил. Вдруг в дверь постучали. Весь класс и мистер Керби повернулись к двери и уставились на семиклассника, который был послан за учебником. А в руку Никта внезапно что‑то вонзилось. Он молча поднял глаза.

На него сверху вниз смотрел ухмыляющийся Боб Фартинг, зажав в кулаке остро заточенный карандаш.

– Я тебя не боюсь! – прошептал Фартинг.

Никт посмотрел на руку: в месте укола набухла капелька крови.

После обеда Мо Квиллинг подошла к Никту в коридоре.

– Ты ненормальный! У тебя нет друзей.

– Я пришёл в школу не ради дружбы. – честно ответил Никт. – Я пришёл учиться.

Мо дёрнула носом.

– Ну, тогда ты точно больной. Никто не идёт в школу учиться. Нас сюда посылают!

Никт пожал плечами.

– Я тебя не боюсь! – продолжала Мо. – Твои вчерашние штучки тебе не помогут!

– Ну и ладно. – сказал Никт и пошёл дальше по коридору.

Может, зря он вмешивается – Где‑то он ошибся, это точно. Мо и Боб уже о нём говорят, и, наверное, семиклассники тоже. Все на него косятся, показывают друг другу. Никта начали замечать, и это ему совсем не нравилось. Сайлес предупреждал, что надо держаться в тени и почаще блекнуть. Теперь всё изменилось.

Вечером Никт рассказал всё опекуну. Сайлес отреагировал неожиданно резко.

– Ну как ты мог совершить такую… глупость! Я же говорил тебе, как ты должен себя вести. А теперь о тебе гудит вся школа!

– Что я должен был делать?

– Что угодно, только не это! Сейчас всё не так, как в старые времена. Тебя могут выследить, Никт. Найти. – Лицо Сайлеса оставалось неподвижным, как твёрдая порода над кипящей лавой. Но Никт чувствовал, что тот очень сердит. Он отлично знал своего опекуна и понимал, что Сайлес едва сдерживает гнев.

Никт нервно сглотнул.

– Что мне теперь делать?

– Больше не ходи туда. Мы отправили тебя в школу в качестве эксперимента. Будем считать, что эксперимент не удался.

Никт помолчал.

– Но мне нужны не только уроки… Представляешь, как здорово сидеть в одном классе с людьми, которые дышат?

– Никогда не видел в этом особой прелести! – отрезал Сайлес – Итак, завтра в школу ты не идёшь.

– Я не хочу убегать. Ни от Мо с Бобом, ни из школы. Лучше отсюда.

– Будешь делать, как тебе скажут, мальчик. – Голос Сайлеса прозвучал во тьме сгустком бархатного гнева.

– А то что? – Щеки Никта запылали. – Как ты меня здесь удержишь? Убьёшь?

Он круто развернулся и пошёл по дорожке к воротам кладбища.

Сайлес хотел было позвать его, но остался молча стоять на месте.

По лицу опекуна никогда нельзя было ничего прочесть. Сейчас же оно превратилось в книгу, написанную на давно забытом языке немыслимым алфавитом. Закутавшись в тени, как в одеяло, Сайлес смотрел мальчику вслед и не двигался с места.

Боб Фартинг спал и видел сон про пиратов посреди солнечного синего моря. Он был капитаном собственного пиратского корабля – отличного корабля, где матросами были или послушная мелюзга, или девчонки на год‑два постарше, очень симпатичные в пиратских нарядах. И вдруг всё пошло наперекосяк: палуба опустела, и к его судну по штормовым волнам поплыло другое – чёрное, размером с нефтяной танкер, с рваными чёрными парусами и флагом с изображением черепа на носу.

И, как это бывает во снах, он почему‑то очутился на чёрной палубе второго корабля.

– Ты не боишься меня. – сказал человек, который стоял над ним и пристально смотрел на него.

Боб поднял глаза. О, ему было страшно! Он боялся этого мертволицего человека в пиратском костюме, который держал руку на эфесе абордажной сабли.

– Вообразил себя пиратом, Боб? – спросил захватчик, и Боб заметил в нём что‑то знакомое.

– Ты? Этот… Никт Оуэнс!

– Я – Никто. А ты – ты должен измениться. Начать жизнь с чистого листа. Перевернуть страницу. Исправиться. В общем, ты понял. Или тебе будет плохо.

– То есть как плохо?

– В голове плохо. – объяснил предводитель пиратов, который оказался всего‑навсего одноклассником. Теперь они стояли в школьном зале, а не на палубе, хотя качка не прекращалась.

– Это сон! – сказал Боб.

– Конечно, сон! Я же не чудовище, чтоб мучить тебя по‑настоящему.

– Подумаешь, напутал! – ухмыльнулся Боб. – На руку посмотри! – Он кивнул на чёрную отметину от собственного карандаша.

– Хотел обойтись без этого… – произнёс Никт, склонив голову набок, словно к чему‑то прислушивался. – Между прочим, они голодные.

– Кто?

– Те, кто в подвале. Или в трюме. Зависит от того, в школе мы или на корабле, правда?

Боб встревожился.

– Это не… не пауки?

– Может, и пауки. Сам посмотришь. Боб замотал головой.

– Нет! Пожалуйста, только не пауки!

– А разве. – сказал Никт, – не всё от тебя зависит? Исправляйся, или попадёшь к ним.

Под полом кто‑то закопошился – Боб Фартинг понятия не имел, кто, но ничуть не сомневался, что в жизни не видел ничего более жуткого.

Он проснулся от собственного крика.

Никт услышал крик – вопль ужаса – и понял, что затея удалась.

Он стоял на дорожке перед домом Боба Фартинга; на лицо оседали капли ночного тумана. Никт очень устал: снохождение далось ему нелегко. Хорошо хоть Боб испугался простого шума.

Что ж, теперь лишний раз подумает, прежде чем обижать маленьких.

А теперь что?

Никт сунул руки в карманы и пошёл, сам не зная куда. Бросил кладбище, думал он, брошу и школу. Уйду в другой город и буду целыми днями сидеть в библиотеке, читать и слушать, как дышат живые. Остались ли в мире необитаемые острова, как тот, на котором жил Робинзон Крузо? Вот бы найти такой…

Никт шёл потупившись, а иначе заметил бы, как из окна чьей‑то спальни за ним внимательно следят водянисто‑голубые глаза.

Он зашёл в тёмный переулок: там ему было лучше, чем на свету.

– В бега, стало быть? – спросил девичий голосок.

Никт промолчал.

– Так вот в чём разница между живыми и мёртвыми, да? – Никт сразу узнал, что это Лиза Хемпсток, хоть и не видел её. – В мертвяках не разочаруешься! Они уж своё отжили. Мы не меняемся. А от вас, живых, сплошное расстройство. Думала, ты мальчик храбрый, мальчик благородный, а он вырос и надумал сбежать из дома.

– Ты ко мне несправедлива! – возмутился Никт.

– Тот Никто Оуэнс, которого я знала, не сбежал бы с кладбища, не попрощавшись с теми, кто его вырастил. Ты разобьёшь сердце миссис Оуэнс.

Об этом Никт не подумал.

– Я поссорился с Сайлесом.

– И что с того?

– Он хочет, чтобы я вернулся на кладбище. Бросил школу. Мол, это слишком опасно.

– Это почему? При твоих талантах да моих чарах тебя почти не видать.

– Я сам полез им на глаза. В общем, двое ребят обижали маленьких. Я хотел, чтобы они перестали. Привлёк к себе внимание…

Теперь Лиза показалась – туманная фигура поплыла рядом с Никтом.

– Он где‑то рыщет, тот, кто хочет тебя убить. Кто всю твою семью порешил. А ты нужен нам живой. Чтобы ты удивлял нас, разочаровывал и очаровывал. Вернись домой, Никт.

– Знаешь… Я столько всего наговорил Сайлесу. Он будет злиться.

– Если б он тебя не любил, ему было бы всё равно. – сказала Лиза и замолчала.

Опавшие листья скользили под ногами, края мира расплывались в тумане. Жизнь перестала казаться Никту такой чёткой и ясной, какой была пару минут назад.

– А я ходил по снам, – сказал он.

– И как?

– Хорошо получилось. Ну, неплохо.

– Так скажи мистеру Пенниуорту. Он обрадуется.

– Ты права…

Никт дошёл до конца переулка и вместо того, чтобы свернуть направо, в большой мир, повернул налево, на главную улицу, чтобы попасть на Дунстан‑роуд и старое кладбище.

– Эй, куда собрался?

– Домой. Как ты сказала.

В витринах горел свет. Из забегаловки на углу слышался запах жареной рыбы с картофелем. Влажная мостовая блестела.

– Вот и умница. – От Лизы снова остался лишь голос. И вдруг этот голос вскрикнул: – Беги! Или блекни! Что‑то неладно!

Никт открыл было рот, чтобы её успокоить, как вдруг дорогу пересёк большой автомобиль с полицейской мигалкой и затормозил прямо перед ним.

Оттуда вышли двое.

– Простите, молодой человек. – начал один. – Мы из полиции. Разрешите узнать, что вы делаете на улице так поздно?

– Я не знал, что нарушаю закон. – ответил Никт.

Один из полицейских, высокий и крупный, открыл заднюю дверцу машины.

– Мисс, это тот, кого вы видели?

Из машины высунулась Мо Квиллинг, посмотрела на Никта и ухмыльнулась.

– Точно, он! Торчал у нас на заднем дворе. А потом убежал. – Она посмотрела Никту в глаза. – Я всё видела из спальни! Я думаю, это он бил наши окна.

– Кто такой, как фамилия? – спросил приземистый полицейский с рыжими усами.

– Никто. – ответил Никт. – Ай! – Рыжий захватил его ухо большим и указательным пальцами и крепко сжал.

– Без глупостей! Говори, что спросили, ясно?

Никт молчал.

– Где живёшь?

Никт молчал. Он попытался поблекнуть, но для этого – при всех ведьмовских чарах – нужно, чтобы на тебя перестали смотреть. А на Никта смотрели все трое, причём один из представителей закона облапил его своими ручищами.

– Нельзя арестовать человека за то, что он отказывается назвать своё имя или адрес.

– Нельзя. – согласился полицейский. – Но можно держать тебя в участке, пока ты не скажешь нам, как найти твоих родителей, опекуна или другого взрослого, который за тебя отвечает и кому мы можем тебя передать.

Он посадил Никта на заднее сиденье, рядом с Мо Квиллинг. Та улыбалась, как кошка, которая слопала всех канареек.

– Я видела тебя из окна. – прошептала она. – И вызвала полицию.

– Я ничего не делал. – сказал Никт. – Я даже не был у тебя в саду. И вообще, почему они посадили тебя в машину?

– Тихо там! – прикрикнул верзила. Все замолчали. Наконец машина остановилась у дома – скорее всего, родителей Мо. Полицейский открыл дверь, и девочка вышла.

– Завтра мы позвоним и расскажем твоим родителям, что выяснили. – сказал он.

– Спасибо, дядя Тэм! – улыбнулась Мо. – Рада исполнить свой гражданский долг!

Его везли по городу молча. Никт изо всех сил пытался поблекнуть, но ничего не получалось. Ему было совсем тошно: за одну‑единственную ночь он ухитрился впервые по‑настоящему поссориться с Сайлесом, убежать из дома, потом передумать, а теперь ещё и опоздать домой. Говорить полиции, где он живёт и как его зовут, нельзя. Значит, остаток жизни он проведёт в участке или детской тюрьме. Если такие бывают.

– Простите, а есть тюрьмы для детей? – обратился он к полицейским.

– Что, сдрейфил? – спросил дядя Тэм – То‑то. Ох уж эти малолетки! Расплодились, как сорняки. Кое‑кому за решёткой самое место.

Никт так и не понял, утвердительный это ответ или отрицательный.

Мальчик выглянул из окна. Над машиной, чуть в стороне, летело что‑то большое, больше и чернее любой птицы. Размером с человека. Оно мигало и пульсировало, словно летучая мышь в полёте.

Рыжий сказал:

– Как приедем в участок, сразу скажешь, как тебя зовут и кому позвонить, чтобы тебя забрали. Мы сообщим, что тебя уже наказали, и пусть везут тебя домой. Понял? Если будешь слушаться, быстро со всем этим покончим, и бумажек оформлять не надо. Мы тебе не враги.

– Нечего с ним миндальничать! Посидит до утра за решёткой, не рассыплется, – сказал второй, оглянулся на Никта и добавил: – Правда, если сегодня там будет тесновато, придётся перевести тебя в вытрезвитель. Алкаши – не самая приятная компания.

Врёт он всё, подумал Никт. Это они специально: добрый полицейский и злой полицейский…

Машина свернула за угол, и вдруг раздался глухой стук. Что‑то большое скатилось на капот и упало в темноту. Взвизгнули тормоза. Рыжий тихо выругался.

– Он выбежал на дорогу! Ты видел?!

– Я толком ничего не видел. – сказал верзила. – но кого‑то, ты сбил.

Они вылезли из машины и включили фонарики. Рыжий за причитал:

– Он весь в чёрном! Ничего не видно!

– Вот он! – крикнул верзила. Оба подбежали к телу, лежавшему на земле, и направили на него свет.

Никт нажал на ручки дверей – не работают! Передние сиденья отгораживала металлическая сетка. Даже поблекнув, из машины не выбраться.

Он подался вперёд и вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что лежит на дороге.

Рыжий полицейский сидел на корточках рядом с телом. Второй стоял над ним с фонариком.

Никт увидел лицо лежавшего – и бешено, отчаянно заколотил в окно.

Верзила подошёл к автомобилю.

– Чего надо? – раздражённо спросил он.

– Вы сбили моего… моего папу!

– Ты шутишь!

– Этот человек похож на него! Можно я посмотрю?

Полицейский сник.

– Эй, Саймон! Тут малый говорит, что это его папаша.

– Да ты, блин, шутишь!

– Он вроде серьёзно. – Верзила открыл дверь и выпустил Никта.

Сайлес лежал на спине, там, где его сбила машина. Неподвижный, словно мёртвый.

У Никта защипало в глазах.

– Папа!.. Мой папа умер!..

Я ведь не совсем вру, сказал он себе.

– Я вызвал «скорую». – сказал рыжий Саймон.

– Несчастный случай. – сказал второй.

Никт согнулся над Сайлесом и стиснул его холодную руку в своих. Если уже вызвали «скорую», времени мало.

– С работой в полиции можете попрощаться. – сказал им Никт.

– Это был несчастный случай, ты сам видел!

– Он выскочил под колеса…

– Я видел только то, что вы решили удружить племяннице и припугнуть мальчика, с которым она поссорилась в школе. Вы арестовали меня без ордера просто‑напросто за то, что я ходил по улице ночью, а когда мой отец выбежал на дорогу, чтобы остановить вас или выяснить, что происходит, вы нарочно его сбили.

– Это был несчастный случай! – повторил Саймон.

– Ты поссорился с Мо в школе? – спросил дядя Мо, Тэм. В его голосе звучало сомнение.

– Мы оба учимся в восьмом «Б», в школе Старого города. Вы убили моего отца.

Издали донёсся вой сирен.

– Саймон! – позвал верзила. – Иди сюда, поговорим. Они зашли за автомобиль. Никт остался рядом с Сайлесом.

Полицейские оживлённо что‑то обсуждали (до Никта донеслось: «Племяшка, мать её!» и «А ты куда смотрел?!»). Саймон ткнул пальцем в грудь Тэма… Никт прошептал:

– Они не смотрят. Давай!

И поблек.

Темнота свернулась чёрным сгустком, и тело, распростёртое на земле, встало.

– Я отнесу тебя домой. Обними меня за шею.

Никт крепко вцепился в опекуна, и они нырнули в ночь.

– Прости меня. – сказал Никт по дороге на кладбище.

– Ты меня тоже.

– Больно было? Когда ты под машину подставился?

– Да. Скажи спасибо своей подружке‑ведьме. Она меня нашла и рассказала, в какую ты попал беду.

Они приземлились на кладбище. Никт посмотрел на свой дом так, словно видел его впервые.

– Я здорово сглупил, да? Поставил под удар и тебя, и себя.

– Дело не только в этом, юный Никто Оуэнс Но и в этом тоже.

– Ты был прав. Я туда не вернусь. А если вернусь, то по‑другому.

Всю неделю Морин Квиллинг страдала, как никогда в жизни. Боб Фартинг перестал с ней разговаривать. Дядя Тэм на неё накричал и приказал держать рот на замке, потому что иначе его уволят и ей мало не покажется. Родители злились. Всё пошло наперекосяк даже семиклашки перестали бояться! Сплошной облом Она винила во всём Оуэнса и мечтала увидеть, как он корчится в жутких муках. Ах" полиция ему не понравилась… Она снова и снова строила жестокие и изощрённые планы мести. От этого становилось чуть легче, но в жизни всё равно ничего не менялось.

Больше всего на свете Мо не любила наводить порядок в школьной лаборатории. Дежурные собирали спиртовки, проверяли, на месте ли пробирки, чашки Петри и неиспользованные фильтры. Все в классе дежурили строго по очереди, и Мо попадала в лабораторию раз в два месяца. Естественно, её очередное дежурство пришлось именно на эту, худшую неделю в её жизни.

Хорошо хоть с ней была миссис Хокинс, учительница естественных наук – та собирала в стопку работы.

– Ты молодчина, Морин. – похвалила девочку миссис Хокинс.

Из банки с консервантом на них слепо уставилась змея.

– Спасибо. – сказала Мо.

– А ты разве должна дежурить одна?

– Со мной записан Оуэнс, но он уже несколько дней не ходит в школу.

Учительница нахмурилась:

– Это который? У меня его нет в списке.

– Ник Оуэнс Волосы пепельные, давно не стригся. Молчун такой. Это он перечислил в работе все кости скелета, помните?

– Не совсем. – призналась миссис Хокинс.

– Ну, хоть вы вспомните! Все его забыли! Даже мистер Керби!

Миссис Хокинс сложила последние работы в сумку.

– Спасибо, что убираешь за двоих, милочка. Не забудь перед уходом протереть столы.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

В старой лаборатории были деревянные столы со встроенными горелками и кранами и полки с большими бутылями, где плавали разные твари – мёртвые, причём довольно давно. У Мо при виде них всегда по спине бегали мурашки. В углу комнаты стоял пожелтевший человеческий скелет. Мо не знала, настоящий ли он, но сейчас он казался ей очень страшным.

Каждое движение отдавалось в пустом классе эхом. Мо включила верхний свет и даже лампу над доской, чтобы было не так страшно. Потянуло холодом Мо решила, что надо усилить отопление, но батареи и так жарили на полную мощность. Девочку пробил озноб.

Ей становилось всё больше не по себе. Как будто она не одна и кто‑то на неё смотрит.

Конечно, кто‑то смотрит, сказала себе Мо. На меня таращится сотня трупов из банок и скелет впридачу! Она покосилась на полки.

Тогда‑то твари в банках и зашевелились. Змея с невидящими белыми глазами развернулась. Костлявое морское существо заёрзало. Котёнок, мёртвый уже лет тридцать, оскалился и начал царапать стекло изнутри.

Мо закрыла глаза. Это всё понарошку, сказала она себе. Ничего страшного не происходит.

– Я не боюсь! – вслух сказала она.

– Вот и хорошо. – донёсся голос из темноты за дверью. – Плохо, когда страшно.

– Тебя забыли все учителя!

– Зато ты меня помнишь, – сказал мальчик. Причина всех её несчастий.

Она швырнула в него колбой, но промахнулась и попала в стену.

– Как Боб? – спросил Никт как ни в чём не бывало.

– Сам знаешь. Перестал со мной разговаривать. На уроках молчит, потом идёт домой и делает домашку. Или гоняет игрушечные вагончики.

– Хорошо.

– А ты… тебя уже неделю нет в школе. Ох, и влетит тебе, Ник Оуэнс! Недавно приезжала полиция. Тебя искали.

– Да, кстати… Как поживает твой дядя Тэм?

Мо промолчала.

– В каком‑то смысле ты победила: я бросил школу. А в каком‑то – нет. Морин Квиллинг, тебя никогда не преследовали призраки? Ты никогда не боялась, что из зеркала на тебя посмотрят чужие глаза? Тебе не казалось, что, хоть ты и в пустой комнате, но не одна? Это неприятно.

– Ты будешь меня преследовать? – Её голос дрогнул.

Никт совсем‑совсем ничего не сказал, только молча глянул на неё. В дальнем углу что‑то упало: сумка со стула. Когда Мо оглянулась, в комнате никого не было. Во всяком случае, она никого не увидела.

Дорога домой в темноте показалась ей бесконечной.

Мальчик и его опекун стояли на вершине холма и смотрели на городские огни.

– Всё ещё болит? – спросил мальчик.

– Немного. Но у меня всё быстро заживает. Скоро буду таким, как обычно.

– Тебя могло убить, когда ты встал перед машиной? Сбить насмерть?

Опекун покачал головой.

– Конечно, есть способы убить таких, как я. Но с машинами они никак не связаны. Я очень старый и очень стойкий.

– Я плохо поступил, да? Главное было, чтобы никто меня не заметил. А я пристал к этой парочке, и меня тут же поймала полиция и всё такое. Я повёл себя как эгоист.

Сайлес приподнял бровь.

– Это не эгоизм. Тебе нужно общаться с себе подобными, что вполне объяснимо. Просто в мире живых всё по‑иному, и нам сложнее тебя защищать. Я хотел держать тебя в полной безопасности. Но для таких, как ты, полная безопасность возможна лишь там, куда ты попадёшь в самом конце. Когда все твои приключения утратят смысл.

Никт потёр ладонью надгробный камень Томаса Р. Стаута (1817–1851, «Все ближние глубоко скорбят»), чувствуя, как крошится мох.

– Он ведь ещё там. – произнёс мальчик. – Тот, кто убил мою первую семью. Мне всё равно нужно узнать о людях. Ты запретишь мне покидать кладбище?

– Нет. Я ошибался и тоже получил урок.

– Что же теперь?

– Будем стараться удовлетворять твой интерес к книгам и миру в целом. Есть библиотеки. И другие способы. Ситуации, когда ты можешь быть среди живых, например, театр или кино.

– Это что, как футбол? В школе мне нравилось смотреть, как ребята играют.

– Футбол… Хм‑м… Матчи проходят рановато для меня. – сказал Сайлес. – Но мисс Лупеску в свой следующий приезд вполне может сводить тебя на игру.

– Хорошо бы. – сказал Никт. Они пошли вниз по склону.

– За эти недели мы с тобой изрядно наследили. А они тебя, между прочим, до сих пор ищут.

– Ты уже говорил. Откуда ты знаешь? И кто такие «они»? Что им нужно?

Сайлес уклончиво покачал головой. Никту оставалось только смириться.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Дата добавления: 2014-01-04