Манихеи

Чтобы обстоятельнее изучить судьбы альбигойских дуалистических идей с самого появления их в истории, надо подробнее познакомиться с последовательными система­ми манихейства.

Восточная и греческая философия заметно влияли на решение заманчивых и темных вопросов, встававших в пер­вые века христианства. Основателю манихейской секты от­крывалась возможность воспользоваться богатейшим мате­риалом, системами разнообразного характера.

Родившись в Индии, Мани большую часть жизни про­вел среди магов Персии, неоплатоников и гностиков Алек­сандрии. Из далекого Востока этот страстный эклектик, по­луязычник, полухристианин, полубрамин?1принес с собой понятие о борьбе двух начал — демонов добра и зла. Он готов был верить в Ормузда и Аримана?2, как искренне верил в каббалу и магию. Посвятив себя всецело поприщу творца новой религии, он отказался от дел торговых, от своих бо­гатств и весь отдался христианскому богословию, греческой науке и еврейской каббале. Идеи Эмпедокла и Пифагора; также оказали заметное влияние на его систему.

Мани считал себя призванным объяснить то, что доселе так противоположно толковалось, тем более что тогда, в конце III века, когда христианская религия готовилась стать религией государственной, было создано особенно много различных воззрений и систем. Он внимательно изучал каббалиста Скифиана, жившего при апостолах и скло­нявшегося к гностицизму. Учение Зороастра не могло во всей своей полноте удовлетворить Мани, который предпо­читал верования более древних магов.

Вообразив себя призванным свыше очистить помрачен­ное христианство, он назвался паранимосом (греческое — «утешителем»). Книги евреев и Евангелие христиан он су­дил с высоты собственной теософии. Он отвергал Ветхий Завет целиком, как творение божества второстепенного; Новый же он подвергнул критике и, откинув многое, со­ставил собственное Евангелие, которое после выдавал за посланное с неба. Он не всегда верил Откровению, пред­почитая философию классических мудрецов.

Из своей колыбели, из пределов Индии и Китая, Мани вынес пантеизм, который так присущ был всем гностичес­ким сектам. Он говорил, что не только причина и цель всего существования в Боге, но одинаковым образом и Бог при­сутствует везде. Все души равны между собой, а Бог присут­ствует во всех них, и такое одухотворение свойственно не только людям, но и животным, даже растения не лишены того. Но старый азиатский дуализм несколько искажал это благородное воззрение Платона. Повсюду на земле нельзя не видеть преобладания или добра или зла; примирение — это вымысел, в действительности его не существует. Добрые и злые существа враждебны уже с самого дня своего создания. Эта враждебность вечна, как вечна преемственность созда­ний, населяющих мир. Так как в добрых и злых явлениях, физических и духовных, нет ничего общего, то они должны происходить от двух различных корней, быть созданием двух божеств, двух великих духов: доброго и злого, Бога собствен­но и Сатаны, ему враждебного. У каждого из них есть свой Мир, оба они внутренне независимы, вечны и враги между собой, враги по самой природе своей.

Такого рода дуализм не ведет происхождения непос­редственно от Зороастра. В нем нет общего, хотя неведомо­го никому, отца мира, может быть, и благодетельного бо­жества (Зрван-Акарна, отец Ормузда и Аримана, согласно некоторым зороастрийским сочинениям), которому под­властны оба великих духа. Это объединяющее Существо Мани не признает, желая избегнуть трехначалия. Его чис­тый дуализм безусловен, как безусловен он был в школе древних магов, к которым принадлежал Мани, и убежде­ния которых он так решительно высказывал, поддержива­емый всеми гностиками Сирии.

Власть доброго Бога, толковал Мани, можно уподо­бить свету, злого — мраку; один царь правит всем чистым во вселенной, другой, царь тьмы, всем злым.

Между тем как по Зороастру Ариман, начало зла, есть худ­шая степень добра, наказанная сочетанием с материей, для Мани его Сатана есть непосредственное состояние материи. В ней все зло, и человек, скованный ею, только победой над ней, подвигами самоумерщвления, подавлением страстей, чувств, любви и ненависти получает надежду высвободиться из царства зла. Во всяком случае, Бог света должен быть выше Бога мрака, и врожденное этическое чувство подсказало твор­цу системы победу первого над вторым. Самая борьба совер­шается согласно теории Зороастра. Тут участвует и Мать Жиз­ни, которая призвана Богом охранять небо от слуг Сатаны и которая производит первое божественное существо, имеющее, таким образом, по своей природе родственную связь с вели­ким духом добра. Существо это, опираясь на средства пяти стихий (свет, воздух, воду, землю и огонь), борется с орудием тьмы, но безуспешно. Только внезапное содействие «живот­ворного духа», ниспосланного Богом, дарует ему победу, ког­да оно, истомленное, уже отчаивается в собственном спасе­нии и готово потерять в борьбе своего сына.

Здесь миф выходит на христианский путь, с той разни­цей, что роль Митры играет Христос. При помощи его, то есть чисто небесного света, князь тьмы творит первого чело­века, чье тело из земной материи, а разум из небесной. Имя ему «Адам» — он одинаково принадлежит двум богам; оба начала ведут в нем свою вечную борьбу. Но животворный дух, сотворив новую небесную материю, заставляет ее вытя­гивать и присоединять к себе родственные элементы из не­бесной материи, захваченной Сатаной. Это и есть вечное тя­готение материального человека к духовному совершенству, к освобождению из телесной темницы, из объятий дьявола. Душа первого человека уже готова была одолеть тело, когда демоны запретили ей касаться плодов знаменитого древа зна­ний; один из ангелов нашел средство устранить этот запрет, но час падения Адама уже был близок. Демоны, для его со­блазна, решили создать Еву; ее прелести увлекли Адама, и он совершил любовный акт, который опять отдалил его от совершенствования, уже достигнутого, и отдал во власть ма­терии и духа тьмы. Поэтому люди должны сторониться этих губительных чар и земных наслаждений, которые, обессили­вая их, делают неспособными к принятию духа. Высокое при­звание человека — в нравственной чистоте, вот почему иног­да манихеи называли себя катарами, то есть чистыми 16.

Земля, видимый мир, созданный Богом при посредстве животворного духа, должен был послужить ареной духовных подвигов первых людей, свидетелем их борьбы с телом. Ви­димый мир потому исполнен тех же противоположных эле­ментов, в нем — все степени истечения существ; из него должна постепенно извлекаться материя. Между тем грехи уве­личились, и искушения рода человеческого стали велики. Оставалось нанести решительный удар по князю тьмы. Бог света, ревнуя о торжестве своего царствия, решился сам идти на спасение рода человеческого. Тело его было лишь види­мое, призрачное. Христом, Мессией он назвался, чтобы ис­полнить давнишние ожидания евреев. Тогда, по словам Еван­гелия от Иоанна, «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (17), — эта буквальность удачно соответствовала догматике манихеев. Князь тьмы, напуганный победами нового Освобо­дителя, устроил так, что евреи распяли его. Смерть Христа, хотя только видимая, послужила символом освобождения всех душ. Вместо тела Иисусова остался крест света, который есть логос гностиков, Христос католиков, жизнь, истина, благо.

Такому толкованию верили «непосвященные слушатели», как они назывались в общине; избранные же поднимались до идеального созерцания предметов. (Подобное деление было и у альбигойцев.) Избранным или совершенным предлагался и более тяжелый практически кодекс морали, сходный с пра­вилами сирийских гностиков и их суровым образом жизни. Очищение, освобождение от привязанностей земных, чис­тота и святость— цель бытия; такой человек после смерти вступает в царство луны, где в большом озере очищается в продолжение пятнадцати дней, — это небесное крещение во­дой. После этого душа очищается огнем в царстве солнца — это небесное крещение огнем. Допущенная до созерцания Ис­купителя, восседающего в солнце среди ангелов, душа дос­тигает верха блаженства; она свободна от тела. Но душа, еще не вполне очистившаяся, помраченная удовольствиями зем­ными, переходит в другое тело, дабы опять посвятить себя очищению, совершенствованию. Все души достойных при­званы со временем занять свое место в царстве добра, демо­ны же будут заключены в свои жилища, а материя, лишен­ная всякого света и постороннего влияния, будет превраще­на огнем в мертвую массу, и души, не высвободившиеся от мрака, будут приставлены охранять ее. Это — Плерома гнос­тиков?1, в которой Сатана не находит, однако, успокоения, какое давала ему система Зороастра?2.

Воскресения мертвых Мани не принимал и стоял на воззрениях дуализма. Однако он внес в свое учение мно­гое, непосредственно принадлежавшее христианству. С ним проповедовало двенадцать апостолов, семьдесят два епис­копа; у него были пресвитеры и диаконы для религиозного служения в различных местах.

Так были созданы манихейские богословие и Церковь, или, лучше, манихейская философская система. Пределы ее распространения были обширные, она с удивительной быс­тротой появилась на Востоке и Западе. Рядом с христианским воздвигался новый, манихейский молитвенный дом, и это было тогда, когда сама христианская религия еще не получи­ла права на звание государственной. Церковная внешность и ортодоксальные приемы способствовали распространению ма­нихейства. Подобно альбигойцам, манихейцы искусно умели пользоваться характером новых адептов, их ревностью к об­ряду, к букве. Поначалу они делали уступки, склоняя на свою сторону католиков евангельскими текстами, которые после начинали перетолковывать аллегорически. Будучи фи­лософами по убеждениям, они не отказывались от Креще­ния, но приводили его к простой обрядности и напоминали слова Спасителя: «Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять; А кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную» (Еванге­лие от Иоанна, IV, 13—14). Под Причащением они подразу­мевали евангельское представление о духовном хлебе.

Основатель секты мученически погиб в 274 году от рук персидского царя, осужденный собором магов?1. Для по­зднейших поколений Мани стал человеком-легендой. Для своих последователей он был то Зороастром, то Буддой, то Митрой, то, наконец, Христом. Как увидим, влиянию его мыслей трудно будет определить пределы. Могущество его духа проявляется тем решительнее, тем замечательнее, что его система была плодом лишь личных, и исключи­тельно его, размышлений. Дуализм видоизменялся и раз­вивался в разные эпохи в результате самостоятельного твор­чества, но в первой и самой влиятельной своей манихейской форме он был делом одного ума. Гнозис сирийской школы дал Мани особенный авторитет на Востоке, утвер­див на Западе в следующем, четвертом, столетии дуализм его ученика, Присциллиана?2.

Дата добавления: 2014-01-04