Вероучение вальденсов

«Исповедание веры» в ранней редакции компактнее всего передает нам ту евангелическую религию, которую исповедывали как ученики Вальдо, так и его предшествен­ники XII столетия. Прежде, полагаем, следует указать на отличие и несходство в учениях катаров и вальденсов. Пер­вые верили в двух богов, доброго и злого; вальденсы при­знавали только одного, который создал вселенную. Катары отрицали Троицу, а «Благородное поучение» с первых же строк прославляет ее.

В поэме «Вечный Отец» написано: «Ты, единый в трех, напиши на челе моем имя твоей троичности».

Догматика вальденсов в этом вопросе была безупречно католической, даже Духа Святого они считали исходящим от Отца и Сына?1. Троица именуется, говорит их катехизис, вследствие различия лиц, но не в смысле сущности Боже­ства, ибо, будучи в трех лицах, она не перестает быть еди­ным существом. Катары принимали разницу между Духом Святым, Утешителем, Верховным Духом, а вальденсы — нет.

Они отрицали свободную волю, а «Nobla leycon» гово­рит об Адаме: «Бог предоставил ему на волю поступать хорошо или дурно» (131).

Тем более вальденсы не разделяли учений крайних и умеренных катаров о природе человеческого существа, о небесных и земных телах, о количестве душ и их переселе­нии. У них не было столь сильной антипатии к Ветхому Завету, о котором они отзывались не без сочувствия, они не принимали только те книги Ветхого Завета, достовер­ность которых была сомнительна даже для господствую­щей Церкви. Воплощение Спасителя они признавали и формулировали догмат точно так же, как и католики.

Лучше всего уясняется compendium их религии из упо­мянутого «Исповедания веры». Вот содержание этого па­мятника в дословном переводе: «Мы веруем и твердо уповаем во все то, что содержится в двенадцати членах Символа, называемого апостольским, и считаем за ересь все, что противоречит и что не подходит к этим двенадцати членам. Мы веруем в Бога Отца, Сына и Святого Духа. Мы считаем за святое Писание, за каноническое, книги свя­той Библии (132). Все вышеперечисленные книги говорят, что Бог всемогущ, премудр, всеблаг, все соделавший сво­ей благостью. Ибо он создал Адама по своему образу и подобию, но завистью дьявола и непослушанием сказан­ного Адама грех вошел в мир, и мы стали грешниками в Адаме и Адамом. Христос завещал отцам, которые полу­чили закон, чтобы, сознав сердечно свои прегрешения, недостаток истинной правды, свою слабость, они просили бы пришествия Христа. Христос, рожденный во время, указанное Богом Отцом, и увидав, сколько развелось не­честия, низошел на землю, но никак не из-за одних доб­рых дел людей, ибо все были грешники, а с тем, чтобы оказать нам благость и милосердие. Христос для нас исти­на, жизнь, правда и мир, пастырь, заступник, жертва и искупитель; он умер за всех верных и воскрес ради нашего оправдания. Потому мы твердо постановляем, что нет дру­гого Посредника и Заступника перед Богом, кроме Иису­са Христа; одна дева Мария была святая, кроткая и пол­ная благости; а также мы веруем во всех других святых, которых ожидает на небе воскресение их тел перед судом. Также мы верим, что после этой жизни есть только два места— одно для спасенных, которое называем раем, и другое для осужденных, которое именуем адом; совершен­но отвергаем мы чистилище, придуманное дьяволом воп­реки истине. Также мы не перестанем веровать, что поно­шением было бы говорить пред Господом о предметах, изобретенных людьми, каковы суть: праздники, вечери святых и вода, называемая благословенной, а также воз­держание в известные дни от плотских наслаждений, от мяса и подобных вещей, а особенно об обеднях. Мы пре­зираем предания человеческие, как изобретения антихристовы, возмущающие нас, и как противоречащие свободе духа. Мы верим, что Таинство— это знак, видимая сторона святых дел, и сознаем необходимость время от времени прибегать к этим символам, если то возможно. Однако мы верим, что верующий может спастись и не прибегая к означенным средствам, если, например, для того нет места и не оказалось средств. Мы не знаем другого такого Таинства, кроме Крещения и Евхаристии. Мы должны шочитать светскую власть, подчиняться ей и повиноваться со всей готовностью» (133).

Церковь вальденсов, прозванная «бедняками лионс­кими», согласно своему исповеданию, отрицала всякие внешние институты. В ней не было ни установившихся обрядов, ни прелатов, ни монахов, ни десятин, ни цер­ковных имений, ни привилегий, брак священников был дозволен.

Священники вальденсов, которых именовали «барбы» («barba»), посвящали всю свою деятельность проповеди. Их объяснения таинств, запрещение крестить детей напоми­нает подобное же учение русских духоборов?1. Последние имеют столь же близкую связь с евангелической ветвью альбигойцев, как люди Божьи с их дуалистическим кры­лом.

Практический кодекс нравственной жизни вальденсов и обязанности их духовенства предписываются стихами той же «Nobla leycon»: «Пастыри церковные не должны про­клинать и убивать лучших людей и оставлять жить в мире злых и обманщиков, этим узнается только, что они пасты­ри недобрые, что они любят овец только для того, чтобы стричь их. Но Писание гласит, да и видеть теперь можно везде, что есть добрые люди, любящие Бога и Христа, ко­торые не хотят ни злоречить, ни клясться, ни лгать, ни любодействовать, ни убивать, ни красть, ни мстить своим врагам: это-то и есть вальденсы, за это-то их и влекут на казнь. Те злые пастыри совершают много грехов, за сто, за двести, за триста ливров они дают разрешение?2, а довер­чивая паства не знает, что этим впадает в смертный грех, ибо я могу сказать вам, что все папы, после Сильвестра до настоящего времени, все кардиналы, епископы и аббаты, все вместе не могут дать ни одного искупления и простить смертных грехов кому бы то ни было. Ибо один Бог проща­ет, никто другой не может, а истинные пастыри должны проповедовать народу и непрестанно внушать ему боже­ственное учение, очищать его добрым примером и добры­ми увещаниями и так заставить его покаяться, дабы идти по следам Иисуса Христа, исполняя его волю, неуклонно соблюдая все, что повелел он. Только тем можно избежать антихриста и не подчиниться его делам и словам, а по Писанию уже много антихристов, ибо «антихрист» озна­чает все противное Христу» (134).

Частная жизнь этих сектантов была безупречна, она на­поминает пуритан XVII столетия?1, с которыми вальденсы имеют удивительное сходство. Подобно им, они доходили до ригоризма и, живя на Юге, будто принесли туда начало северной стойкости и неодолимой крепости духа перед со­блазнами мира. Подобно им, они любили говорить ветхо­заветным языком, а кротость и молчание тех и других мог­ли обратиться в неудержимое негодование только при виде иконы или католической статуи.

Барбы вальденсов старались принимать облик еврей­ских судей. Все это дало повод одному из несведущих фран­цузских романистов (135) совершенно превратно перенести весь культ вальденсов на массу альбигойцев-дуалистов, с которой вальденсы имели мало общего.

Великой и общей, как у вальденсов, так и у пуритан, была ненависть к светским удовольствиям. Танцы — это ше­ствие дьявольское, и пришедший на бал присутствует на позорище дьявольском. Дьявол в начале, в середине и в конце всякой пляски. Сколько шагов человек сделает на балу, столько таковых он ступит по дороге к аду. В танцах грешат разными способами: излишним и долгим хождением, при­косновением к женскому стану, блеском украшений и на­рядов, слухом, зрением, разговором, пением, мечтами и суетой. Бал — это несчастье, грех и суета, а мы хотим еще отличаться в плясках. О вреде танцев практический кодекс распространяется особенно долго. Женщины на балах прельщают тремя способами: своим прикосновением, взо­рами, слухом, и этими-то тремя средствами они завлекают людей маломудрых. На это позорище дьявол является со всей своей пышностью, точно католики на мессу. И женщина, поющая на балу, — игуменья дьяволова, а вторящие ей — клирики римские; зрители же — прихожане, а звуки и флей­ты — колокола, а гудочники — слуги дьявола. Суждение о вреде бала является, таким образом, поводом, чтобы разить ненавистные обряды католичества. Участвующие на бале гре­шат против всех десяти заповедей вместе и каждой отдельно. На нескольких страницах упорно доказывается и развивается это положение (136).

Управлять своими чувствами, подчинять тело духу, умерщвлять плоть, избегать праздности — вот четыре основных положения, к осуществлению которых должен стремиться всякий истинный христианин. Но ограничение потребнос­тей тела, как мы видим, проистекало не из тех основ, ко­торыми руководствовались в этом случае славянские и аль­бигойские дуалисты.

Столь же одинаковы с дуалистами были у вальденсов положения жизненного кодекса, составляющего последнюю главу их «Дисциплины». Она настаивает на том, что необхо­димо презирать этот мир, избегать дурного общества, жить в ладу со всеми, избегать всяких тяжб, любить своих врагов, переносить клевету, поношения, угрозы, претерпевать пыт­ки, все мучения за истину, не предаваться дурным поступ­кам и мыслям и питать особенное отвращение ко всему, что напоминает идолопоклонство, вроде молитв к святым, ко­торые в таком случае становятся выше Бога, вроде украше­ний храмов и вообще блеска и пышности в жизни светс­кой ш. Никто не мог заподозрить исповедующих вальден-ство в безнравственной жизни.

Государственная сторона учения вальденсов была дале­ко не революционной. Используя тексты Ветхого и Нового Заветов, евангелисты XII века предписывают повиновение властям. Все люди, вредные обществу, должны быть иско­ренены, особенно обманщики, обмерщики, фальшивомо­нетчики; как похитители общественного блага, они по зас­лугам обречены, согласно Писанию, мучиться в кипящем масле. Игроки в их общинах также были преследуемы, по­скольку игра есть «гробница живого человека» (137).

Такова была догматическая и моральная сторона рели­гии вальденсов, этой западной ветви альбигойства. Ее по­разительное сходство с будущим евангелизмом слишком очевидно, чтобы нуждалось в дальнейших разъяснениях, как и их несходство с альбигойцами восточной ветви, с дуалистами славянскими.

«В нашей вере вальденсов нет ничего, чтобы было не­согласно со словом Божьим, — с чувством говорит исто­рик, смешавший по незнанию оба альбигойских направле­ния. — Вальденсы исповедовали грехи одному Богу со все­ми признаками истинного смирения, великой ревности и святой надежды на милосердие Божье... Они призывали Бога в своих нуждах, как Иисуса Христа, нашего Спасителя. Таинство они совершали с верой, покаянием и без изме­нения обрядов. На брак они смотрели как на учреждение святое, завещанное Богом. Они познавали, сколько любви надо иметь, чтобы утешать, посещать и наделять больных и угнетенных. И неужели за все это они должны были быть осуждены на смерть как еретики, осуждены за то, что с чистотой учения соединяли набожную жизнь, осуждены за повиновение и за святую кротость?»

Так говорил гугенот, родственный по духу вальденсам, говорил четыреста лет спустя после ужасных событий, со­вершившихся на юге Франции, говорил под живым впе­чатлением окружавшей его реальности религиозных войн, нечто подобное которой он изображал в своей истории. Картина, нарисованная им, верно передает духовные чер­ты исповедников евангелического учения, составлявших, во всяком случае, меньшинство среди манихеев, густыми полосами заселявших шумные города и плодоносные до­лины Лангедока. Эти-то люди и пугали Рим своей силой, странностями своего учения. Латинское духовенство, пап­ские легаты имели дело с большинством, то есть с катара­ми; с вальденсами они встречались редко и то только со второй половины XII столетия.

Поэтому они судили об альбигойстве, как о манихей­стве, хотя, при непреложности своих принципов, папская курия не могла дружелюбно отнестись и к пуританам валь­денсам. Они для них были теми же еретиками. «Манихей — еретик, следовательно всякий еретик — манихей» — вот принцип, по которому жили папские легаты.

Дата добавления: 2014-01-04