Законодательная деятельность Екатерины II

Наказ и Комиссия 1767‑1768 гг.

С самого начала екатерининского царствования, как мы уже видели, Екатерина выразила желание привести все правительственные места в должный порядок, дать им точные «пределы и законы». Исполнение этой мысли явилось только в осторожном преобразовании Сената. Сама Екатерина пока не шла далее. Но пошел далее виднейший ее советник Н. И. Панин, который был одним из умнейших людей той поры и которого по уму можно поставить рядом с самой Екатериной или, позднее, со Сперанским; он только не умел быстро передавать в практику то, что задумал, ибо был по природе медлителен и малоподвижен. Панин подал императрице обстоятельно мотивированный проект учреждений императорского совета (1762 г.); доказывая с едкой иронией несовершенства прежнего управления, допускавшего широкое влияние фаворитизма на дела, Панин настаивал на учреждении «верховного места», совета из немногих лиц с законодательным характером деятельности. Это законодательное «верховное место», стоя у верховной власти в качестве ее ближайшего помощника, одно было бы в состоянии, по словам Панина, «оградить самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оныя», т. е. временщиков. Совет при императрице, в то же время, был бы лучшим средством против беспорядка и произвола в управлении. Так Панин отвечал на заявленное Екатериной намерение внести в управление законность и порядок. Но он предлагал старое средство: в России существовали «верховные места» (Верховный тайный совет и Кабинет), которые, однако, не предохраняли от фаворитов и не охраняли законности. С другой стороны, «верховное место», усвоив законодательную функцию, стесняло бы верховную власть, для защиты которой предназначал его Панин. Современники заметили недостатки и даже неискренность проекта Панина. Когда Екатерина, подписав было поданный ей проект, стала затем колебаться, и собрала мнения государственных людей о проекте, то не увидела большого сочувствия к нему. Ей даже высказали (Вильбуа), что Панин «тонким образом склоняется более к аристократическому правлению; обязательный и государственным законом установленный императорский совет и влиятельные его члены могут с течением времени подняться до значения соправителей». Таким образом Екатерине указали, что крупная административная реформа, на которую она было согласилась, может превратить Россию из самодержавной монархии в монархию, управляемую олигархическим советом чиновной аристократии. Понятно, что Екатерина не могла утвердить такого проекта, и Панин, думавший пересадить в Россию знакомые ему формы шведского управления, потерпел неудачу.

Но, отклоняя реформу, предлагаемую Паниным, Екатерина вскоре сама остановилась на весьма оригинальном законодательном плане, более обширном, чем панинский проект. Это был план перестройки законодательства. Императрица желала законности и порядка в управлении; знакомство с делами показало ей, что беспорядок господствует не только в частностях управления, но и в законах; ее предшественники непрерывно заботились о приведении в систематический кодекс всей громады отдельных законоположений, накопившихся со времени Уложения 1649 г., и не могли сладить с этим делом. Екатерина также поняла настоятельность этого дела, но представляла себе несколько иначе суть предстоящей ей здесь задачи. Она не только хотела упорядочить законодательный материал, но стремилась создать новые законодательные нормы, которые содействовали бы установлению порядка и законности в государстве. В существующих же законах она находила недостатки и думала, что эти законы не соответствуют вообще современному состоянию народа.

Поэтому устранения существующих на деле недостатков Екатерина искала не только в практической правительственной деятельности, но и в теоретической перестройке действовавшего права. Эта мысль о выработке нового законодательства очень заняла Екатерину и повела к знаменитой «Комиссии для сочинения проекта нового Уложения», по поводу которой императрица впервые заявила о своих широких реформаторских планах.

Когда в 1648 г. при царе Алексее пожелали составить кодекс, то особой комиссии поручили собрать весь пригодный для этой цели материал из старого русского, византийского и литовского законодательства, а к слушанию собранных статей созвали Земский собор, который путем челобитий доводил до сведения правительства свои желания и, таким образом, своими челобитьями давал новый материал для законодательства. «Общим советом» создано было, таким путем, Уложение, ответившее вполне удовлетворительно на потребности своего времени. И в XVIII в. до Екатерины II, хотя законодательные работы и не привели к какому‑либо важному результату, ясно замечаем тот же прием, как в 1648 г.: подготовительная редакционная работа поручается комиссиям бюрократического состава, а к «слушанию» составляемого кодекса призываются земские люди.

Екатерина не пошла таким путем. Она желала создать новое законодательство, а не приводить старое в систему. О старых русских законах, действовавших при ней, она отзывалась резко, считала их прямо вредными и, понятно, систематизировать их не желала. Она желала прямо установить отвлеченные общие правила, принципы законодательства и думала, что это ей удастся. «Можно легко найти общие правила, – писала она Вольтеру в 1767 г. – но подробности?.. Это почти все равно, что создать целый мир». Кто же будет определять принципы законодательства и кто обсуждать подробности? Ни в определении принципов, ни в выработке подробностей Екатерина не нашла возможным воспользоваться силами бюрократии. Чиновничество выросло на старых законах и знало лишь правительственную практику, но не народные нужды; стало быть, ни поставить правильных принципов, ни согласовать их с народными нуждами в частностях нового законодательства оно не могло. Екатерина поэтому обошлась без него. «Легкое», как думала она, дело установления принципов будущего кодекса Екатерина приняла на себя. Трудности установления подробностей она нашла всего приличнее возложить на земских представителей, нуждам которых должны были удовлетворить новые законы, а не европейские мечты.

Уже с 1765 г. Екатерина усидчиво принялась за изложение законодательных принципов и работала, не говоря никому о содержании своего труда. «Два года я читала и писала, не говоря о том полтора года ни слова, – сообщает сама императрица. – Предуспев, по мнению моему, довольно в сей работе, я начала казать по частям статьи, мною заготовленныя, людям разным, всякому по его способностям». Статьи, заготовленные Екатериной, были ее известным Наказом в его первоначальной редакции. Содержание Наказа исследовано обстоятельно, и теперь можно указать его главнейшие литературные источники: это «L'Esprit des Lois» Монтескье, «Institutions politiques» Бильфельда и вышедшее в 1764 г. сочинение итальянца Беккариа «О преступлениях и наказаниях». Екатерина о Монтескье сама писала Д'Аламберу, что в Наказе «обобрала президента Монтескье», не называя его; действительно, добрая половина статей Наказа есть пересказ «Духа законов». Таким образом, свои принципы нового русского законодательства Екатерина установила на почве философско‑публицистических умствований современной ей европейской литературы. Ясно, что эти принципы, с одной стороны, были в высшей степени либеральны, потому что взяты из либерального источника, а с другой стороны – совершенно чужды русской жизни, потому что слишком либеральны и выросли из условий нерусской общественной жизни. Они должны были удивить русское общество и либерализмом, и несоответствием национальному быту. Екатерина чувствовала это; она рядом с общим либерализмом поставила и мотивировала в Наказе ясное утверждение, что единственной возможной для России формой власти находит самодержавие как по обширности страны, так и потому, что одной власти лучше повиноваться, чем многим господам. Постаралась она оправдать и отвлеченность своих принципов, и их несоответствие русским порядкам; она писала в Наказе: «Россия есть европейская держава. Доказательство сему следующее; которые в России предпринял Петр В., тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей. Петр I, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал». (Наказ, гл. 1, 6, 7). Итак, по мнению Екатерины, древняя Россия жила с чуждыми нравами, которые следовало переделать на европейский лад, потому что Россия – страна европейская. Петр начал эту переделку, вводя европейские обычаи, и это ему удалось. Теперь Екатерина продолжает это дело и вносит в русские законы общеевропейские начала. Именно потому, что они европейские, они не могут быть чуждыми России, хотя и могут такими показаться по своей новизне. Так Екатерина старалась оправдать либеральность и отвлеченность своих принципов. Если она оставалась верна народным воззрениям в том, что предпочитала самодержавие «угождению многим господам», то впадала в большую неточность в другом отношении: за начала общеевропейской жизни она приняла принципы европейской философии, которые не переходили в жизнь нигде в Европе и не были началами действительного быта. Являясь с этими принципами в русскую жизнь, Екатерина нимало не следовала Петру, который перенимал действительность, а не европейские мечты.

Когда Наказ был выработан и показан Екатериной многим лицам, то возбудил массу возражений с их стороны. Сначала Екатерина показывала его по частям приближенным лицам, и Панин на либеральные принципы Наказа тонко отозвался: «Ce sont des axiomes a renverser des muralies». Подобное же отношение к либерализму Наказа и от других лиц заставило Екатерину, по ее собственным словам, зачеркнуть, разорвать и сжечь «больше половины» написанного. Перед изданием в свете уже сокращенной редакции Екатерина созвала в село Коломенское, где тогда находилась, разных «вельми разномыслящих» людей, отдала им Наказ и позволила им «чернить и вымарать все, что хотели». При всем разномыслии позванных лиц они, однако, «более половины из того, что писано было ею, помарали – и остался Наказ, яко оный напечатан». Если верить точности слов Екатерины, напечатано было, стало быть, менее четверти того, что она составила. По сохранившимся рукописям императрицы видим, что возражения избранных ею цензоров направлены были против того, что либерально, и против того, что не соответствовало русским нравам. Цензура окружающих заставила Екатерину отказаться от напечатания весьма важных для нее частностей Наказа и скрыть многое из своих существенных взглядов.

Уступчивость Екатерины в деле составления Наказа показывает нам, во‑первых, до какой степени доходила зависимость императрицы от окружающей ее придворной среды в первые годы ее правления, а во‑вторых, до какой степени рознились ее личные, отвлеченные воззрения от тех взглядов, какие Екатерина высказывала официально. Для примера возьмем один важный вопрос общественной жизни, который при Екатерине стал на очереди в правительственной практике, – вопрос крестьянский. Мы видели, что еще с XVII в. жизнь и правительственная практика неудержимо шли к тому, что более и более подчиняли личность и труд крестьянина власти помещика. С освобождением дворянства от государственных повинностей, по логике истории, с крестьян должна была быть снята их частная зависимость, потому что исторически эта зависимость была обусловлена дворянскими повинностями: крестьянин должен был служить дворянину, чтобы дворянин мог исправно служить государству. С освобождением дворянства выступал вопрос об освобождении крестьян: они волновались уже с манифеста о вольности дворянства, потому что смутно помнили ход закрепощения. (При Петре Великом крестьянин Посошков весьма определенно заявил: «Крестьяном помещики не вековые владельцы… а прямый их владелец Всероссийский Самодержец, а они владеют временно». Соч., 1, 183.) Но освобождение крестьян казалось в половине XVII в. вещью невозможной: оно затрагивало их интересы, потому что лишило бы их дарового труда. Дворянство, составлявшее правительственный и административный класс XVIII в. и ставшее привилегированным землевладельческим сословием, хотя и задумывалось над крестьянским вопросом, но было далеко от его разрешения. Крепостное право продолжало не только существовать, но и развиваться.

Екатерина, воспитавшаяся на освободительных теориях XVIII в., не могла сочувствовать крепостному праву и мечтала об освобождении крестьян. В ее личных бумагах находили любопытные проекты постепенного уничтожения крепостной зависимости путем освобождения крестьян в отдельных имениях при их купле‑продаже. Однако общее одновременное освобождение крепостных ее пугало, и она искренно была убеждена, что «не должно вдруг и через узаконение общее делать великаго числа освобожденных» (Наказ, 260). Но в то же время она искренно желала облегчить положение «рабов», т. е. крестьян, и уничтожить «рабство» в своей империи. И вот в первоначальной редакции Наказа рассеяно много замечаний и размышлений о крестьянах и о необходимости улучшить их положение и уничтожить крепостное право. Но в окончательной печатной редакции многие из этих либеральных размышлений о крестьянах были выпущены, очевидно под влиянием «разномыслящих персон», читавших и корректировавших Наказ (Соловьев, т. XXVII, 80).

Мало того, сама Екатерина была как бы вынуждена изменить свои взгляды, сделав уступки консервативным взглядам своих советников. Так, например, в первоначальном Наказе, следуя Монтескье, она писала: «Два рода покорностей: одна существенная, другая личная, т. е. крестьянство и холопство. Существенная привязывает, так сказать, крестьян к участку земли, им данной. Такие рабы были у германцев. Они не служили в должностях при домах господских, а давали господину своему известное количество хлеба, скота, домашняго рукоделия и проч., и далее их рабство не простиралось… Личная служба или холопство сопряжено с услужением в доме и принадлежит больше к лицу. Великое злоупотребление есть, когда оно в одно время и личное и существенное». Здесь Екатерина обнаружила точные представления о существе крестьянской и холопской зависимости и справедливо осудила их смешение, которое вредно отразилось на судьбах крестьянства. Но в окончательной редакции Наказа это рассуждение выпущено; очевидно, Екатерина в данном случае, спрятав свое рассуждение, подчинилась факту русской жизни – полному смешению крестьян и холопов – и отступилась от своих теоретических взглядов, не находя уже «великого злоупотребления» в этом смешении. Нет сомнения, что здесь действовало влияние окружающих людей, «помаравших ее Наказ». Однако отступничество от высказанных взглядов у Екатерины вовсе не было искренним. Когда большинство земских представителей, собранных Екатериной в Комиссию, оказались поборниками крепостного права, Екатерина была очень недовольна. Сохранилась одна ее отметка по поводу крепостнических мнений депутатов: «Если крепостного нельзя признать персоною, следовательно, он не человек; но его скотом извольте признавать, что к немалой славе и человеколюбию от всего света нам приписано будет. Все, что следует о рабе, есть следствие сего богоугоднаго положения и совершенно для скотины и скотиною делано». Ясно, что, обзывая крепостников «скотинами», Екатерина не считала крестьянина рабом и желала освобождения его из той зависимости холопа, какая развилась в XVIII в.; но она должна была сдерживать свои мнения и желания, отказываться от них по внешности, не отказываясь, однако, внутренне.

Взятый нами пример свидетельствует, как мы сказали, о зависимости Екатерины от окружавшей ее среды и о разнице ее действительных взглядов от тех, какие она высказывала официально. Она считала, что установить общие принципы нового законодательства будет делом легким. На самом же деле это легкое дело оказалось тяжелым и до некоторой степени потерпело неудачу. Устанавливая новые принципы, Екатерина в них делала уступки той самой среде, которую хотела исправить новыми законами, и потому ее новые принципы не были развиты так полно, как бы ей хотелось. Еще до окончательной редакции Наказа Екатерина в нем как будто разочаровалась и писала Д'Аламберу, что Наказ вовсе не похож на то, что она хотела сделать. Однако и в окончательной, т. е. сокращенной, редакции Наказа Екатерина успела сохранить цельность своего либерального направления и высказать, хотя и не вполне, но с достаточной определенностью, те отвлеченные начала, какими должно было руководиться предположенное ею законодательное собрание в своей практической деятельности. Наказ, сокращенный и выдержавший цензуру сотрудников Екатерины, будучи напечатан, произвел все‑таки сильное впечатление и в России, и за границей. Во Франции он был даже запрещен. Действительно, он был исключительным правительственным актом как по своему общему характеру отвлеченного философского рассуждения, так и по либеральности внутреннего направления. (Ученое издание Наказа вышло под редакцией Н. Д. Чечулина в 1907 г. Интересен труд Ф. В. Тарановского «Политическая доктрина в Наказе».)

Читая печатный Наказ, мы видим, что он содержит в себе 20 глав (две главы: 21 и 22, о полиции и о государственном хозяйстве, Екатерина приписала к Наказу уже в 1768 г.) и более 500 параграфов, или кратких статей. Содержание этих статей касается всех главнейших вопросов законодательства. Кроме общих рассуждений об особенностях России как государства, и о русском государственном правлении в частности, обсуждается положение сословий, задачи законодательства, вопрос о преступлениях и наказаниях, судопроизводство, предметы гражданского права, кодификация и целый ряд вопросов государственной жизни и политики (есть даже рассуждение о признаках, по которым можно узнать падение и разрушение государства). Своим содержанием Наказ действительно довольно полно охватывает сферу тех вопросов, какие представляются законодателю, но он только намечает эти вопросы, трактует их отвлеченно и не может служить практическим руководством для законодателя. Наказ, как того и хотела Екатерина, есть только изложение принципов, какими должен руководиться государственный человек, пишущий законы.

Дата добавления: 2014-01-04