От материи воспроизведенной к материи индустриальной, в глубь материи

Готовый предмет

В том же ключе следует рассматривать и поэтику «готового предмета» (ready made), предложенную еще в начале века художниками вроде Дюшана. Предмет существует сам по себе, художник же поступает как человек, который, гуляя по пляжу, находит ракушку или обточенный морем камешек, берет их домой и ставит на стол как произведение искусства, чтобы все могли полюбоваться их неожиданной Красотой. В качестве скульптур были «избраны» сушка для бутылок, велосипедное колесо, кристалл висмута, геометрическое тело дидактического назначения, стакан, деформированный при нагреве, манекен и даже писсуар.

Конечно, в подобном выборе есть момент провокации, но есть здесь и убеждение, что любой предмет (даже самый ничтожный) отличается своеобразием формы, редко привлекающей наше внимание. И стоит только выделить такой предмет, изолировать его, «поместить в рамочку» и выставить на наше обозрение, как он приобретает эстетическое значение, словно речь идет об авторском произведении.

Марсель Дюшан, Фонтан, 1959. Париж, Национальный музей современного искусства, Центр Жоржа Помпиду

4. ОТ МАТЕРИИ ВОСПРОИЗВЕДЕННОЙ К МАТЕРИИ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ

Бывает, что художник не находит, а воспроизводит своими руками участок дороги, граффити на стене, как в случае дорожных покрытий Жана Дюбюффе и размалеванных детскими каракулями холстов Сая Туомбли. Здесь творческие усилия художника более очевидны: тщательно, при помощи изощренной техники он воспроизводит то, что должно выглядеть случайным, — материю в первозданном виде. А еще бывает, что берется не природная материя, а отходы производства или какой-нибудь бытовой предмет, отслуживший свое и извлеченный из мусорного бака.

Сай Туомбли, Без названия, 1970. Хоустон, собрание Менил

Материя в первозданном виде. Андре Пер де Мандьярг Дюбюффе, или Крайняя точка, 1956

В земле ему больше всего по нраву то, что она является чем-то совершенно обычным и распространена более, чем что-либо другое в мире, и что именно из-за своей обычности она редко привлекала внимание людей. Ибо дело тут вовсе не в идеальном образе земли или сентиментальном умилении, которое она способна внушить как умному, так и глупому, и неважно, каковы ее взаимоотношения с человечеством […] Речь идет о той обычной материи, которая находится прямо у нас под ногами, временами приставая к нашим подошвам, о своего рода горизонтальной стене, о плоскости, которая носит нас и при этом банальна настолько, что мы даже не видим ее, если не приглядываемся специально. Это та материя, о которой уместно сказать, что нет ничего более конкретного, ведь мы так бы все время и топтали ее, не будь в нашем распоряжении наработанных приемов архитектуры *.

XVI. ОТ АБСТРАКТНЫХ ФОРМ В ГЛУБЬ МАТЕРИИ

Слева: Сезар, Сжатие, 1962. Париж, Национальный музей современного искусства, Центр Жоржа Помпиду

4. ОТ МАТЕРИИ ВОСПРОИЗВЕДЕННОЙ К МАТЕРИИ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ

Энди Уорхол Суп Кемпбел, банка I. Ахен, Новая галерея, собрание Людвига

Рой Лихтенштейн, Крак!, 1963-1964. Собственность художника

И вот Сезар прессует, деформирует и выставляет искореженный остов автомобильного радиатора, Арман набивает прозрачный футляр старыми очками, Раушенберг прикрепляет к холсту спинку стула или циферблат часов, Лихтенштейн точнейшим образом воспроизводит картинку из старого комикса в непомерно большом формате, Энди Уорхол предлагает нашему вниманию банку кока-колы или консервированного супа…

Во всех этих случаях художник вступает в издевательскую полемику с окружающим его индустриализованным миром, выставляет археологические находки день изо дня пожирающей себя современности, увековечивает в своем ироническом музее вещи, которые мы видим ежедневно, не осознавая, что они бытуют в наших глазах как фетиши. Но, поступая таким образом — сколь бы яростной или издевательской ни была эта полемика, — он еще и учит нас любить эти предметы, напоминает, что и у индустриального мира есть «формы», способные вызвать эстетические чувства. Отжив свое в качестве предметов потребления и став абсолютно бесполезными, эти вещи как бы иронически искупают свою никчемность, свое убожество и ничтожество, являя миру нежданную Красоту. И, наконец, сегодня тонкая электронная техника позволяет искать неожиданные формальные аспекты в глубине материи, как некогда можно было любоваться через микроскоп Красотой снежинок. Таким образом зарождается новая форма «готового предмета», представляющего собой уже не продукт кустарного или индустриального производства, но нечто спрятанное глубоко в природе, ткань, не видимую человеческим глазом. Это новая «эстетика фракталов».

С. 410-411: Множество Мандельброта, из книги Хайнца-Отто Пайтгена и Петера X. Рихтера Красота фракталов, 1987

Глава XVII. Красота массмедиа

Мерилин Монро, из Календаря Мерилин, 1952

1. Красота провокации или Красота потребления?

Представим себе, что какой-нибудь искусствовед будущего или исследователь, явившийся из космоса, зададутся вопросом: какое представление о Красоте господствовало в ХХ в.? В сущности, на протяжении всего этого экскурса в историю Красоты мы только и делали, что задавали себе аналогичные вопросы о Древней Греции, эпохе Возрождения, первой или второй половине XIX в. Конечно, мы по возможности стремились выявить контрасты, уживавшиеся в один и тот же период, когда, например, неоклассицизм соседствовал с эстетикой Возвышенного, — но, в сущности, складывалось впечатление, если смотреть «издалека», что каждый век имеет вполне однородные характеристики или не более одного серьезного противоречия.

Адольф де Мейер, Вацлав Нижинский и нимфы в балете Послеполуденный отдых фавна, 1912

XVII. КРАСОТА МАССМЕДИА

2. АВАНГАРД, ИЛИ КРАСОТА ПРОВОКАЦИИ

Дата добавления: 2014-01-04