И действующий Текст в истории «христианского мира»

Библия как историко-культурный феномен

Принципиально важным является понимание и термина «культура» [39].

Термин cultura – латинского происхождения:

· возделывание, обрабатывание, уход (agri Lcr, C etc.); разведение (vitis C);

· земледелие, сельское хозяйство Vr, Q, H;

· воспитание, образование, развитие (animi C; culturae patientem commodare aurem H);

· поклонение, почитание (potentis amici H).

Этимология слова ярко демонстрирует его происхождение из земледельческого общества.

В латинских источниках впервые слово встречается в трактате о земледелии Марка Порция Катона Старшего (234—149 до н.э) «De Agri Cultura» (ок. 160 г. до н. э.). Речь идет здесь не просто об обработке земли, а об уходе за полем, что предполагает наличие не только навыков работы, но и особое духовное отношение к ней: нужно не лениться и обойти покупаемый участок земли несколько раз; чаще осматривать участок. Если не будет хорошего ухода, то не будет и культуры.

Римский оратор и философ Марк Туллий Цицерон (106-43 до н. э.) в своих «Тускуланских беседах» употребил слово культура в переносном значении, назвав философию «культурой души» («cultura animae»). Акцент он делает на «духовной» ее части: «cultura animi auten philosophie est (возделывание души и есть философия).

В европейской традиции поиски понимания и модели культуры ведутся практически все время. Во многом это связано с проблемным соотношением сакральной и секулярной частей культуры, что явственно отмечается уже в эллинистическо-римском обществе.

Уже в мифе о Прометее, с которым активно работают софисты, можно наблюдать одну из первых в Средиземноморье моделей культуры, содержащей обе части. Два брата – Прометей («мыслящий прежде», «предвидящий», «провидец», «про-мыслящий») и Эпиметей («крепкий задним умом») – по поручению Зевса наделяют сотворенные богами живые существа различными способностями. Эпиметей забыл о человеке, тогда о нем позаботился Прометей: «Украв у Гефеста уменье обращаться с огнем, а у Афины – ее уменье, Прометей дал их человеку для его благополучия» (Платон. Протагор. 321е–322а).

Прометей (также Промефей) — в древнегреческой мифологии титан, царь скифов, защитник людей от произвола богов.

Имя титана «Прометей» означает «мыслящий прежде», «предвидящий» (в противоположность имени его брата Эпиметея, «думающего после»).

Согласно Гесиоду Прометей вылепил людей из земли, а Афина наделила их дыханием.

По древнейшей версии мифа, Прометей похитил с Олимпа огонь и передал его людям. Он поднялся на небо с помощью Афины и поднёс факел к солнцу. Дал людям огонь, скрыв его в полом стебле тростника, и показал людям, как его сохранять.

За похищение огня, Зевс приказал Гефесту пригвоздить Прометея к Кавказскому хребту. Прометей был обречён на непрекращающиеся мучения: прилетавший каждый день орёл расклёвывал у Прометея печень, которая снова отрастала. Эти муки длились, пока Геракл не убил стрелой орла и не освободил Прометея, за то, что тот указал Гераклу дорогу к Гесперидам. В благодарность Геракл убил орла стрелой из лука и убедил Зевса унять гнев.

Эти два «начала» (навыки Гефеста и знание Афины) и составили структуру культуры, обозначив «ее исконно двойную природу, неразрывное переплетение в ней духовного и телесного, мысли и дела, времени и пространства»[40], но и позволяли вырабатывать основанный именно на традиции («навыки Гефеста») механизм ее трансляции во времени (но пока не в пространстве!).

Янус — двуликий бог дверей, входов, выходов, различных проходов, а также начала и конца, был также патроном дорог и путников, а моряки верили, что именно он научил людей строить первые корабли.

До появления культа Юпитера был божеством неба и солнечного света, открывавшим небесные врата и выпускавшим солнце на небосвод, а на ночь запиравшим эти врата. Затем он уступил свое место Юпитеру и стал владыкой всех начал и начинаний во времени.

Поскольку он вёл счет дням, месяцам и годам, то на пальцах его правой руки было начертано число CCC(300), а на левой — LXV(65), в сумме эти числа означают число дней года. По имени Януса названо начало года, первый его месяц — януарий.

Образ «двуликого Януса» как божества времени, всякого начала и конца, демонстрирует другую грань этой проблемы – судьбу традиции как «прошлого» в статическом современном и динамичном будущем времени. Здесь сакральное как традиция сложно сочетается с вечно изменчивой и динамичной эмпирикой и происходит универсализация представления о сакральном, которое должно быть обязательной и ведущей частью культуры и призвано обеспечивать ее сохранение и трансляцию. Не случайно Мамардашвили М. К. видел в мифе «одну из первых, конечно, датируемых началом человечества… человекообразующую машину»; ибо в нем всегда надо выделять конструктивную, человекообразующую сторону: нечто такое, через что в человеке становится “что-то”, чего не было бы, если бы не проходило через некую машину… называемую нами мифом»[41].

Интересно, что и Один или Вотан (верховный бог в германо-скандинавской мифологии, отец и предводитель асов, мудрец и шаман, знаток рун и саг, царь-жрец, конунг-волхв (vielus), бог войны и Победы, покровитель военной аристократии, хозяин Вальхаллы и повелитель валькирий) один свой глаз отдал Мимиру, чтобы испить из источника мудрости.

Предел этой универсализации достигнут в рамках древнееврейской религиозной мысли. Если «навыки» Гефеста и «знание» Афины были фактически еще разделены, то здесь впервые в Средиземноморье происходит объединение сакрального и секулярного[42].

Сакральное («религиозное») связано с «базовыми» идеями формирующейся цивилизации: Бог как надъестественная сверхличность, креационизм, провиденциализм, «мир» как место обитания и действия «избранного народа», Завет Бога с Человеком как цель космического бытия и др. Все эти идеи в развернутом и всесторонне обоснованном виде сформулированы именно в Пятикнижии. Секулярное «отвечает» за «формы» бытия, создает необходимый «механизм» существования цивилизации в виде стройного и непротиворечивого синтеза социальных, политических, юридических и тому подобных концепций.

По ряду параметров «религиозные» идеи неизбежно предстают в виде «ведущих», «программных»[43], но текучая эмпирия неоднократно создает возможность для «философии» перестать быть «служанкой богословия», дистанцироваться от нее или даже заявить о ненужности «религии». На самом деле они, как сиамские близнецы, неразлучны. Культура может восприниматься как нечто бицефальное, двуглавое, или двуликое, как Янус. Проще представить ее «форму» в виде «дроби», где в «числителе» сакральное, а в «знаменателе» секулярное: Бог / Человек.

Идеалом, «целью» этой «дроби», а следовательно, всей цивилизации является превращение в целое число, коим может быть только «единица» [44]. Это возможно только в том случае, если «верхнее» и «нижнее» числа «равны», т. е. не «противоречат» друг другу. В реальности этого никогда не бывает, ибо каждая из этих сфер стремится к абсолютизации своей «истины»: «знаменатель» – к «атеизму», «числитель» – к абсолютному Божественному «произволу». И то и другое – невозможные и ненормальные состояния общества, ибо просто недостижимы.

В «равновесие» «числитель» и «знаменатель» «дроби» приводит «завет» между Богом и Человеком как «формула» единой культуры, объединяя «богово» и «кесарево». Нарушения связи человека с человеком – непосредственное свидетельство и критерий нарушения связи человека с Богом. Именно так воспринимает исторический процесс библейская традиция[45].

Сакральное здесь «отвечает» за «смысл» всего бытия, «истории» особенно, обосновывает «право на существование» цивилизации, ее легитимность и место в мире [46]. Секулярное «отвечает» за «формы» бытия, создает необходимый «механизм» существования цивилизации в виде стройного и непротиворечивого синтеза социальных, политических, юридических и прочих концепций.

Соотношение «божественной истины» и «человеческой» («бытия» и «сознания») всегда было проблемным и часто именовалось «основным вопросом философии». Споры о соотношении «богова» и «кесарева», «человеческой» и «божественной» истин в христианской Европе шли на протяжении всего средневековья, начиная как минимум с Христа (проблема «универсалий», номинализм и реализм, теория двойственной истины, аверроизм). Вероятно, оптимальное «решение» в итоге дал Фома Аквинский, который сказал, что две истины соотносятся как «а» и «б». Однако еще И. Христос не только поставил эту проблему, но и дал ее первоначальное решение. Его формула «Богу – Богово, кесарю – кесарево» – формула «распада культуры» [47], а «двуединая заповедь» и акцент на отношениях Бога и Человека как «отца» и «сына» восстанавливает ее [48]. Перед нами предельная универсализация формулы культуры [49].

Христос фактически отвергает существовавшую ранее библейскую «многозаветную» модель и противопоставляет ей идею единственного «завета» как «нового» [50], который «обновляется» однократно в критический момент истории, становится «новым», т. е. первозданным, очищенным от искажений и неверного толкования. Он – вечно новый (греч. Кайнос, лат. Novus; Hic est enim canguis mens novi et aeterni testamenti – Это моя кровь Нового и Вечного Завета) [51]. Закон дается однажды и навсегда и необходимо вернуться к его истокам: «Ты знаешь, что Яхве, твой Бог – есть Бог, Бог верный, блюдущий завет и милость любящим и блюдущим его заповеди на тысячу поколений» (Втор. 7: 9). В Вульгате это подчеркнуто особо: in sanguine testamenti aeterni Dominum nostrum Iesum (кровию завета вечного, Господа нашего Иисуса) (Евр. 13: 20) [52]. В то же время идея «нового» завета носит, как и «закон», динамический, а не статический характер, ибо рассчитана на неопределенный срок, отрицая актуальную эсхатологию и заменяя «конец света» (тайна эта «не человеческая») на «второе пришествие» Христа.

Модель культуры видна и в структуре заповедей, где четко прослеживаются две идеи, «возрожденные» впоследствии Христом: любовь к Богу как сакральная часть культуры (первые четыре заповеди [53]) и любовь к Человеку как секулярная часть (шесть заповедей [54]). Христос весь Закон и пророков свел к этим двум «частям – принципам» (Мф. 22: 34; Мк. 12: 29–31).

В христианстве сохраняется теоцентризм как одна из базовых идей европейской цивилизации. Основой новой религии должна быть именно идея Бога: «Ищите… царства божия и правды его и… все приложится вам» (Мф. 6: 33). Бог и правда едины, сам Бог не может переступить пределы правды [55]. Выражение «Царство Божие» толкуется таким образом, что ВНОВЬ признается власть Бога над всеми существами Вселенной. Монотеистическая идея «Бога» в то время фактически закладывала основы концепции абсолютной согласованности всех процессов, происходящих во Вселенной [56].

Именно «религиозность» культуры явилась тем системообразующим фактором, который обусловил возможность ее существования на территории обширного метарегиона. Так устанавливалась и нижняя граница существования «христианской культуры», связанная с формированием того, что можно назвать протоцивилизацией («Средиземноморье» как первичный «мир»). Не случайно она впоследствии найдет отражение в периодизации «от Рождества Христова» [57]. Важнейшей вехой в ее истории станет так называемое «падение Римской империи», которое на самом деле было взрывообразным, внешне катастрофическим расширением «мира» (pax) путем включения «мирных» (принявших условия римского «мира») германских племен [58]. Эти племена воспринимают римскую культуру в качестве образцовой и переходят из внешней зоны во внутреннюю. Христианизация же германских и славянских «варваров» будет означать принятие ими средиземноморской культуры как основы существования всего «христианского мира». Трансформация «христианского мира» в «Европу» начнется в XV–XVI вв., когда начнется широкий и всесторонний процесс десакрализации культуры.

Роль «сакрального» в «христианской» культуре огромна.

Исходя из сказанного, видно, что история любой цивилизации – многофакторный процесс, и в нем обязательно присутствуют экономическая, политическая, этническая, социальная и другие составляющие, но она также и история Текста, лежащего в ее основе.

Под «текстом» в данном случае понимается не то или иное отдельное сочинение или даже их группа, а строго выверенная, прошедшая многолетнюю, а то и многовековую, редакцию и апробацию иерархическая система произведений. Недаром эти сочинения или канонизируются и получают название в форме множественного числа («Тора» – «учение», «Библия» – «книги», «Коран» – «чтение»), или существуют в виде наиболее «важных» и «авторитетных» текстов.

В истории европейской цивилизации четко прослеживаются два таких Текста. Это – «античная культура», представленная в виде иерархии разного рода авторитетных «профанных» сочинений Платона, Аристотеля, Эпикура и др. Именно они представляют секулярную сферу культуры сначала Средиземноморья, а потом и всей Европы.

«Сакральную» сферу европейской культуры и представляет «Библия»[59], основой которой является один из архетипических Текстов Западной цивилизации Тора, – практически первый синтез мифологических, исторических и философских представлений Средиземноморья как метарегиона.

Тора

Тора представляет собой один из первых на планете письменных Текстов, созданных на основе синтеза устной и письменной традиций (египетской, греческой, ближневосточной).

Ее создание идет во многом в русле так называемой эллинистической, т. е. синтетической, традиции, определяющей развитие государственности и культуры Средиземноморья после походов Александра Македонского. Этот синтез неслучайно был осуществлен «бездомным» народом, ведущим кочевой образ жизни, чужим для всех окружающих государств и этносов. Ведя борьбу за место в густонаселенном мире, за завоевание и сохранение Земли Обетованной с многочисленными и крупными племенами, народами и культурами, он нуждался в религиозно-идеологическом «щите», основу и суть которого должна была, естественно, составить идея «избранного» народа. Таким же образом строили свою цивилизацию древние египтяне, китайцы, основатели месопотамских государств.

Особую роль в создании Торы сыграло приобщение к средневосточной традиции в период Вавилонского плена.

Дата добавления: 2014-01-05