О периодизации средних веков в свете эволюции рациональности

Разум и свобода

По-разному оценивают послеосевую ситуацию философы в контексте поиска ответа на вопрос – что разумность означает для человека как свободного существа? Если для Гегеля, например, кажется очевидным, что разумность впервые открывает путь к свободе, то для его современника Шопенгауэра – напротив, закрывает. Почему? Потому что первый видит в разуме человека возможность приведения мира в должное идеально-совершенное состояние, в чем разум совершенно и в возрастающей степени свободен. «Человек стремится вообще к тому, – утверждает Гегель, – чтобы познать мир, завладеть им и подчинить его себе, и для этой цели он должен как бы разрушить, то есть идеализировать реальность мира»1. Смысл акта познания, а затем и основанного на знании действия состоит для Гегеля в обретении человеком свободы посредством созидания в природном или социальном бытии того, чего в них нет, но что должно быть с разумной точки зрения. В этом реализуется «хитрость мирового разума». Полярная точка зрения А. Шопенгауэра выражена им с предельной откровенностью: воля, породив познающего субъекта, сама загнала себя в противоречие несвободы. Ибо способность представления, присущая субъекту, есть порождение объективности, уничтожающей свободу воли. Между двумя рассмотренными полюсами и поныне рассматривается пространство человеческой свободы: апологеты разума и науки рассматривают свободу как осознанную необходимость (или «действие со знанием дела»), усматривая в научно-техническом развитии человечества единственный путь реального и возрастающего освобождения человека и человечества от пут природной и социальной зависимости, тогда как критики научно-технической цивилизации акцентируют внимание на росте зависимости и отчуждения, усматривая причины этого роста несвободы опять-таки в разуме и науке. Тот же
А. Шопенгауэр задавался вопросом – не является ли разум и вызванная его эволюцией рационализация бытия человеком ошибкой природы? В той или иной форме положительно на этот вопрос отвечают О. Шпенглер, экзистенциалисты и другие сторонники иррационалистической традиции в философии.

Приложение 6

Не углубляясь в этот подробно рассмотренный в литературе вопрос, хотим подчеркнуть аспекты, коррелирующие с изменениями отношения к разуму и его прерогативам в познании. Обычно средние века датируют тысячелетием с V по ХIV века, и это достаточно удобно: тысячелетие античности сменяется тысячелетием средневековья. Но следует заметить: жизнь и земная смерть Иисуса Христа, деяния апостолов, канонические Евангелия относятся к первому веку, а известные апологеты Афинагор, Иустин, Татиан жили во втором. Представители неоплатонизма создавали свои концепции преимущественно в третьем – пятом столетиях. Хотим сказать, что имел место длительный, в три-четыре столетия переходный период «встречи Афин и Иерусалима» с добавлениями элементов мифологического мышления, и этот период следует включить в наш анализ ввиду его исключительного значения для создателей всех последующих теологических и философско-религиозных концепций. При этом, как будет показано, начало христианизации в теоретическом отношении напоминает раннегреческий период в античности: возможности предлагаемых концепций превышают содержание их последующей реализации в теологии средних веков. Таким образом, выделим не два, а три этапа. Первый, переходный от античности к средневековью (с I и до середины IV веков) – это период утверждения христианского вероучения, рациональной формулировки и теологического оправдания новых идей и основных постулатов относительно бога, разума, свободы воли, духовности, морали, предназначения человека, равно как и оправдание организационных действий общин (апостолы убеждали власти в собственной лояльности, отстаивали новую идею богоизбранности по вере, проповедовали гражданскую ответственность первых христиан). Это было также время утверждения патристики, догматики и апологетики. Апологеты новой веры опирались на авторитет отцов церкви, патеров, откуда и произошло название «патристика». И при этом существенное значение стали играть догмы, или догматы – утверждения, для принятия которых достаточно веры в качестве обоснования; с рациональной точки зрения они безосновны. Основы христианского вероучения сложились на пересечении Ветхого Завета, греко-римской философии и древних мифов средиземноморья. Именно в этот период произошли решающие изменения в светской жизни: при императоре Константине (годы царствования 306–337) христианство признали государственной религией Римской империи. В теологии и религиозной философии еще ранее апологет Ориген (184–254) соединил христианство с философией Платона, утвердился неоплатонизм. Именно с влиянием греков и особенно Платона связывают знаменитое начало Евангелия от Иоанна «В начале было слово…», подчеркивая, что более точным переводом с греческого было бы сказать не «слово», а «логос». Второй этап – раннее средневековье с конца IV по IX веков, в особенности после завоевания Западной римской империи германцами и падения Рима в 476 году. К этому времени (еще в 381 году) был утвержден основной символ веры христиан – догмат триединства («Верую во единого Бога: Отца, и Сына, и Святаго Духа»). Религиозный центр христианства смещается в Византию (Константинополь), или «второй Рим», догматика раннекатолических воззрений сочетается с мистицизмом Востока, формируется православие. В этот период произошло разграничение апофатической и катафатической традиций в теологии о возможностях рационального постижения Бога, то есть утвердились две различные версии рационализации, рационального обоснования религиозного мировоззрения. В Византии разум был возвышен в качестве мистической способности, или апофатически, так что божественный разум совпадает здесь с мистическим светом, а познание подобно припоминанию Платона, идеализм которого оказал значительное влияние на Плотина (205–270) и Прокла (412–485). Для этого этапа характерно уважительное отношение к образованию и науке, особенно в утонченном Константинополе; но при этом задачи образования сильно мистифицированы. В VIII веке Иоанн Дамаскин в работе «Источник знания» детальнейшим образом анализирует афоризм «Ученье – свет, а неученье – тьма», рассматривая мир как иерархию любви, в которой вторая ступень – ум, разум, слово (логос греков) олицетворяет высшее после веры (любви) качество человека. Иными словами, разум, логос, слово почитаются не сами по себе, а мистически, как выражающие неземное и вечное в земном и преходящем в их совмещении. Рим и католики пошли по иному, преимущественно катафатическому пути, со строгим разделением компетенции разума и веры. Наконец, третий этап (X–XIV века) – позднее средневековье. Серьезные изменения произошли в этот период лишь в западной, католической религиозной мысли. Обоснование феодализма требовало более выраженной апелляции к разуму, что привело к схоластике, вытеснению мистико-эстетической тенденции рационально-догматической.

Приложение 7

Дата добавления: 2014-01-06