Эдгар Аллан По. Биография и творчество

НЕХОЖЕННЫЕ ОБЛАСТИ ДУХА

ЛЕКЦИЯ 8

Интенсивный духовный поиск, характеризующий национальную культуру 1830—1850-х годов и ставший затем одной из традиций литературы США, художественно и разнообразно преломился в целом ряде произведений американской словесности периода романтического гуманизма.

Философские размышления о природе человека и конструкции мироздания, смешанные с научной сенсационностью текущего дня и обостренным интересом к "темным" силам духовной сферы и "бесу противоречия" в человеческом сознании, вызвали к жизни самые причудливые из "арабесок" Эдгара По (писатель делил свои новеллы на "гротески", пародийно-комические, и "арабески", страшные истории). Материалом для "арабески" могла бы послужить (и часто служит – в интерпретации многих биографов) сама жизнь прозаика, поэта, литературного критика и теоретика литературы, одного из крупнейших американских романтиков Эдгара Аллана По (1809-1849).

Занимающий прочное место в одном ряду с Н. Готорном и Г. Мелвиллом, Э. По предстает тем не менее фигурой энигматической и в определенном смысле обособленной. По сей день исследователи его творчества теряются перед лицом странностей и противоречий его жизни и множества интерпретаций, которым поддаются (если поддаются вообще) его произведения. В критической литературе существует даже термин "загадка Эдгара По". Его считают мистиком и рационалистом, символистом и эстетом, предтечей декаданса и модернизма, певцом разума и безумия — и ко всему этому имеются одинаковые основания.

"Миф Э. По" начал создаваться сразу после его смерти литературным душеприказчиком и другом поэта Руфусом Грисуолдом, публично заявившим в печати, что жизнь По была вместилищем всевозможных пороков и примером сатанинской гордыни. Совершенно иначе воспринял его крупнейший французский поэт Шарль Бодлер, открывший "неведомого американца" европейскому читателю. Он полагал, что "толпа" не могла простить Эдгару По презрения к себе, что Америка была для поэта "громадным варварским загоном, освещенным газом", где тот "лихорадочно метался, как существо, рожденное дышать в мире с более чистым воздухом". Действительно, для романтической легенды, созданной Бодлером, биография По давала все основания: его жизнь была короткой, болезненно интенсивной и трагической.

Э. По появился на свет в Бостоне, где в то время обретались его родители, странствующие актеры. Вскоре после прибавления семейства (Эдгар был вторым ребенком) отец их покинул; мать умерла через два года в Ричмонде, куда привели ее актерские дороги. Осиротевших детей приютили добрые люди; Эдгара взялся опекать (но не усыновил официально — как отпрыска особ сомнительной профессии) богатый табачный торговец Джон Аллан.

Приемыш сопровождал чету Алланов в их длительном путешествии в Англию, где и закончил школьное обучение; они вернулись, чтобы По мог получить блестящее образование в Виргинском университете, как это было принято в лучших ричмондских семьях. Здесь-то и проявилась "дурная наследственность" Э. По, которой все время опасался Джон Аллан: подросток абсолютно не интересовался табачным экспортом и писал стихи. Кроме того, за первый же семестр он умудрился наделать кучу долгов. Аллан отказался их платить и забрал Э. По из университета.

Ссора с опекуном привела к тому, что в 1827 году юный поэт уехал в Бостон, центр издательского дела, где за свой счет крошечным тиражом в 50 экземпляров анонимно опубликовал свою первую книгу "Тамерлан и другие стихотворения". Она прошла практически незамеченной и, решив круто переломить судьбу, По записался в армию, а затем, разорвав контракт, в 1830 году поступил в Военную Академию США Вест Пойнт: стать южным "офицером и джентльменом" казалось заманчивее, чем быть рядовым. Однако весьма скоро обнаружилось, что вести жизнь джентльмена ему не удастся.

Умерла госпожа Аллан, ангел-хранитель его детства и единственное звено, связывавшее По с Джоном Алланом. Преуспевающий торговец, женившийся вторично и ожидавший прибавления семейства (вскоре он обзавелся тремя детьми), наотрез отказался усыновить его. Рассчитывать на наследство не приходилось, и Э. По, пробыв в Академии лишь семь месяцев, намеренным нарушением воинской дисциплины спровоцировал свое исключение. Разрыв с Алланом был полным и окончательным; в двадцать два года По остался совершенно один и практически без средств к существованию. Скитания поэта по разным городам Америки начались еще тогда, когда он впервые оставил дом своего опекуна; теперь же он отправился в Нью-Йорк, где каким-то образом сумел издать вторую книгу "Аль Аараф, Тамерлан и другие стихотворения" (1830), а затем на деньги, собранные для него товарищами по Вест-Пойнту, — сборник "Стихотворения" (1831), посвященный "всем курсантам армии США".

Америка тех лет, однако, не слишком поощряла юных, блестящих и непонятных поэтов, в ней, зато, процветало издательское дело, и По взялся редактировать журналы. В 1831 он устроился и до 1835 года работал в Балтиморе, где обнаружилась его родня — тетка по отцу, вдовая миссис Клемм с дочерью Вирджинией. Тогда же По обратился и к краткой прозе. Он быстро усвоил неписаное, но четкое правило, которому должны были подчиняться произведения, предназначенные для публикации в популярной прессе: минимальный объем при максимальном и непосредственном воздействии на читателя.

К 1835 году двадцатишестилетний писатель уже заслужил репутацию мастера популярной прозы, и был приглашен помощником главного редактора в солидный ричмондский журнал "Южный вестник". В том же году он женился на Вирджинии Клемм, которая, хоть и была еще тринадцатилетним подростком, обещала со временем стать прекрасной женщиной. Тонкая, бледная, темноволосая и темноокая, поэтически настроенная, она казалась воплощением романтического идеала. Кроме того, она была самой близкой и родной ему душой в этом мире; ум же и эстетические пристрастия юной кузины По сформировал сам, по собственному образу и подобию, единолично — по безденежью семьи — занимаясь ее образованием с начала своего балтиморского периода.

В Ричмонд супруги По перебрались вместе с миссис Клемм, ставшей неизменным третьим членом их семьи. "Странный" брак скандализировал общественность, а резкий и неуживчивый характер Э. По довершил дело, и через год он был уволен. В дальнейшем маленькое семейство продолжало постоянно переезжать с места на место, меняя один город на другой. Им фатально недоставало денег; По сотрудничал в нескольких журналах сразу, но доход был слишком мал, чтобы содержать жену и тетку. К тому же в 1842 году Вирджиния заболела туберкулезом, и потребовались средства на ее лечение. Крайне непрактичный и резкий, По неоднократно терял работу; постепенно он привык гасить внутреннее напряжение алкоголем. Критики не перестают удивляться, как он вообще сумел написать свои произведения. А между тем именно в этот период он создал все свои шедевры в новеллистике и поэзии.

Несмотря на сомнительную репутацию Э. По как человека, читатели и критики не могли не оценить потрясающей силы воздействия его произведений.

В 1847 году, после пяти лет медленного угасания, когда надежда на выздоровление вновь и вновь сменялась отчаянием, Вирджиния умерла, и Э. По быстро и неудержимо начал катиться вниз: он стал еще больше пить, приступы острой тоски чередовались с лихорадочной деятельностью (чтением публичных лекций, перепиской по поводу проектов новых предприятий и т.д.). Врачи заключили, что у него локализованное воспаление мозга.

Поразительно, что на это время приходится новый взлет таланта Э. По. Движимый постоянной для него потребностью записывать все, что терзает его сознание, в 1847—1849 годы он создает свои лучшие стихотворения "Улялюм" и "Аннабель Ли", начинает работать над философской поэмой в прозе "Эврика". Этот взлет оказался кратковременным: По пережил Вирджинию всего на два года. Осенью 1849-го его в бессознательном состоянии нашли на балтиморской улице (он направлялся на поезде в Филадельфию по издательским делам, но почему-то сошел в Балтиморе) и доставили в госпиталь, где он через четыре дня скончался. Он умер от усталости, от физического, нервного и психического истощения в возрасте, когда человек обычно переживает расцвет сил.

Действительно, судьба, казалось, преследовала его с редким упорством; начиная с рождения и до могилы, ему сопутствовали потеря близких и непонимание окружающих, временами открытую травлю со стороны широкой общественности. Образ жизни По не соответствовал общепринятым моральным стандартам: он женился на тринадцатилетней девочке, своей двоюродной сестре, он пил и он отличался резкостью суждений и отсутствием патриотизма. Э. По был похоронен на балтиморском кладбище, и его могила оставалась безымянной в течение двадцати шести лет. Лишь в 1875 на ней поставили надгробный камень; американскую литературу на этой церемонии представлял один только Уолт Уитмен.

Наследие По составляют 48 стихотворений, около 70 рассказов, две повести и несколько теоретико-литературных и философских сочинений — всего четыре поэтических и пять прозаических прижизненных сборников. Далеко не все произведения равноценны, так как многое писалось откровенно для заработка. Тем не менее вклад Э. По в развитие американской и мировой поэзии и прозы неоспорим и очень весом. В эссе "Основы стиха", "Философия творчества", "Поэтический принцип" он теоретически разработал основы стихосложения.

Он создал теорию новеллы, изложив ее в трех статьях о Готорне (опубликованы в 1840-е годы), где определялись необходимый объем произведения (в меру краткий), его задача (достижение "единого эффекта" — эмоционального и интеллектуального) и основные принципы (определенность — в отличие от принципа неопределенности в поэзии, оригинальность и новизна — литературная и философская, достоверность, которая должна присутствовать даже в самых фантастических построениях). В стране, где литературной теории как таковой не существовало, роль этих сочинений была весьма велика: они научили нацию, как следует писать и читать художественные произведения.

Стихотворения Э. По указали путь новой символистской поэзии, в которой важно настроение, а не смысл, и огромное значение имеет поэтическая техника, эксперимент — иногда ради самого эксперимента. По-новеллист разработал в своем творчестве целый ряд жанровых разновидностей. Это "страшные" рассказы, или "арабески", ныне часто именуемые "психологическими" новеллами, ибо их воздействие связано не столько с внешними обстоятельствами и антуражем, сколько с мраком и бездной, открывающимися в душе героя. Таковы "Падение дома Ашеров", "Лигейя", "Вильям Вильсон", "Черный кот" и многие другие. Они опираются на традицию готического романа XVIII века и пролагают дорогу современной психологической прозе, а также массовой беллетристике "ужасов". Другая разновидность — сатирические новеллы (или "гротески"): "Без дыхания", "Черт на колокольне" и прочие.

По считается основоположником детектива: его логические истории (или "рационации"), в большинстве которых действует детектив Ш. Огюст Дюпен ("Убийство на улице Морг", "Тайна Мари Роже", "Похищенное письмо" и др.) послужили платформой для творчества А. Конан Дойля с его Шерлоком Холмсом, А. Кристи с ее Эркюлем Пуаро, многих современных приверженцев жанра. В ряде новелл писателя, таких, как "Рукопись, найденная в бутылке", "Необыкновенные приключения некоего Ганса Пфааля", усматривают прообраз научной фантастики Жюля Верна.

Эдгар По. Новелла "Лигейя"

И, наконец, Э. По — создатель целого ряда бесспорных и общепризнанных шедевров мировой романтической поэзии и прозы. В первую очередь, это новеллы "Лигейя" (1838), "Падение дома Ашеров" (1839), "Маска красной смерти" (1842), "Сердце-обличитель", "Колодец и маятник", "Золотой жук" (все три вышли в 1843), "Бочонок Амонтильядо" (1846) и стихотворения "Ворон" (1845), "Улялюм" (1847), "Аннабель Ли" (1849).

Новелла "Лигейя" (1838), которую автор назвал "своим лучшим рассказом", — одно из самых художественно впечатляющих и характерных для творческой манеры Э. По произведений. Это краткое повествование (каким и надлежит быть новелле, дабы не нарушался "единый эффект" ее воздействия) развивает излюбленные темы всего прозаического и поэтического творчества автора — темы любви и смерти. Факты, сами по себе обладающие наиболее мощным эмоциональным зарядом, любовь и смерть всегда романтически абсолютизируются Эдгаром По. Они предстают в его произведениях категориями, не биологическими или житейскими, а эстетическими, трансформированными в явления высокого духовного порядка. Как правило, они оказываются сплавленными воедино, кристаллизуясь в образ умершей возлюбленной, типичный для поэзии и прозы По ("Ворон", "Улялюм", "Аннабель Ли", "Морелла" и др.).

О заглавной героине новеллы "Лигейя" с первой же страницы говорится как о "той, кого больше нет". Описанная далее взаимная любовь безымянного героя-рассказчика к его прекрасной супруге — это "наистрастнейшая верность", чувство всепоглощающее и возвышенное. Это любовь скорее не к реальной женщине, а к идеалу. Не случайно героиня названа экзотическим именем "леди Лигейя", фамилии же ее супруг не знал никогда. Не случайно в облике леди Лигейи начисто отсутствует материальное, телесное начало, и подчеркнуты приметы высокой одухотворенности:

"Ростом она была высока, несколько тонка <...>. Вовек ни одна дева не сравнилась бы с ней красотою лица <...>, воздушное и возвышающее видение <...>. Я взирал на очертания высокого бледного лба — он был безукоризнен <...>. Черные, как вороново крыло, роскошно густые <...> кудри заставляли вспомнить гомеровский эпитет "гиацинтовые"! <...> И тогда я заглядывал в огромные глаза Лигейи <...>. Зрачки ее были ослепительно черны, и осеняли их смоляные ресницы огромной длины. <...> О, эти глаза! Эти огромные, сверкающие, божественные очи! Они стали для меня двойными звездами Леды, а я — увлеченнейшим из астрологов". Столь же поразителен и интеллектуальный облик героини: "Ученость Лигейи — она была громадна", ум ее постиг "все обширные отрасли моральных, физических и математических наук".

О болезни и смерти возлюбленной рассказчик сообщает в тех же эмоционально насыщенных и эстетически выверенных выражениях: "Лигейю поразил недуг. Безумный взор сверкал слишком — слишком ярко; бледные персты стали сквозить могильною прозрачностью; и голубые жилки на высоком челе вздувались и опадали при малейшем волнении. Я увидел, что она должна умереть. <...> Слова бессильны передать сколько-нибудь верное представление о том, как ожесточенно сопротивлялась она Тени. Я стонал при этом горестном зрелище". В самый момент кончины "ее белые руки бессильно упали, и она, как бы изнуренная нахлынувшими чувствами, торжественно опустилась на смертный одр".

Лигейя умерла, но любовь к ней героя осталась бессмертной, и тщетными оказались все попытки избыть острую тоску утраты: переезд из "города близ Рейна" в Англию, приобретение и переустройство старинного аббатства, оформление причудливого интерьера нового жилища, поиск забвения в опиуме. Рассказчик не просто "описывает" обстановку и события, но одновременно передает собственную эмоциональную реакцию, создавая тем самым общую тональность для читательского восприятия текста — чувство тоски, тревоги, безнадежного отчаяния. Заведомо обреченной была и последняя попытка найти выход из бездны горя и одиночества — новый брак, предпринятый героем "в минуту умственного помрачения".

Примечательно, что "преемница незабытой Лигейи" — по контрасту с занимающим не одну страницу вдохновенным портретом умершей возлюбленной — характеризуется предельно лаконично: "светлокудрая и голубоглазая леди Ровена Тревенион из Тремейна". Примечательно также, что эта, во всех смыслах контрастная по отношению к образу Лигейи, короткая фраза-характеристика второй супруги содержит "паспортные данные" — фамилию и место рождения Ровены.

Обыкновенная заурядная женщина, лишенная тайны, заведомо не могла заменить герою Лигейи, "любимой, царственной, прекрасной, погребенной", к которой он продолжает постоянно взывать, "как будто <...> высокая страсть, снедающий пламень тоски по ушедшей могли способствовать ее возвращению на земные тропы, ею покинутые — ах вправду ли навек?" К началу второго месяца этого безрадостного брака Ровену поразил недуг, и вскоре герой уже "сидел один возле ее тела, повитого саваном, в том фантастическом покое, куда она вошла как новобрачная", исполненный дум не о ней, но о той "единственной, кого истинно любил".

Кульминация новеллы — потрясающее и жуткое описание внезапного появления признаков жизни в хладном трупе Ровены, сменившихся его возвращением к прежнему состоянию, и многократного повторения этой "кошмарной драмы" — как будто дух покойницы, "паривший поблизости", отчаянно пытался вновь воплотиться в земную оболочку. Особой силы воздействия данная сцена достигает за счет характерного для новеллистики По в целом сочетания невообразимого с предельной, "научной" точностью изображения. Рассказчик скрупулезно фиксирует приметы вдруг проявившейся жизни и страшные подробности нового оцепенения Ровены. Эта тщательная детализация создает иллюзию полной достоверности описанного события: кошмар становится до ужаса реальным.

Ощущение тревожного ожидания и страха нагнетается автором до предела, и тогда следует абсолютно неожиданная развязка — то новеллистическое "заострение" ("point"), которого требовал По-теоретик и добивался По-художник: "встав с ложа, шатаясь, <...> не открывая глаз, <...> то, что было повито саваном, <...> вышло на середину комнаты. Я не дрожал <...>, рой невыразимых фантазий, навеянных ростом, осанкой, статью фигуры, пронесся в моем мозгу <...>. Я прянул и очутился у ног ее! Она отшатнулась <...> и откинула ужасную ткань, скрывавшую ей голову, и в подвижном воздухе покоя заструились потоки длинных, разметанных волос; они были чернее, чем вороново крыло полуночи! И тогда медленно отверзлись очи стоявшей передо мною <...>, черные, томные, безумные очи... моей потерянной любви... госпожи... Госпожи Лигейи!" Неожиданный финал дает новый импульс воображению читателя, который вдруг понимает, что эта развязка была подготовлена всем развитием психологического сюжета произведения.

Новелла явно не поддается однозначной интерпретации. В данном плане показательны как обилие ее, иногда взаимоисключающих, толкований в критической литературе, так и курьезность некоторых из них. Особые споры вызывает образ Лигейи, которую объявляют то "отвлеченной фантазией героя-идеалиста", то "ведьмой" или "демоном", поработившим героя, а затем устранившим соперницу, дабы использовать ее тело для нового воплощения, то "неупокоенным духом", постоянно тревожимым памятью безутешного супруга и вынужденным потому искать пути для возвращения на земные тропы.

Литературоведческую мысль будоражит и эпизод с рубиновыми каплями, упавшими в бокал недужной Ровены, после чего наступило резкое ухудшение ее состояния и гибель: призрак ли Лигейи подлил яду в вино, или сам герой, который подсознательно желал смерти второй супруги, в помраченном состоянии отравил ее, или же весь эпизод был опиумной галлюцинацией рассказчика? Более всего, однако, исследователей волнует вопрос о воплощении Лигейи в тело несчастной Ровены: был ли весь эпизод бредом больного воображения героя или же это событие имело место в условной фантастической действительности произведения.

Ответ здесь, думается, очевиден. Само стремление к постановке подобных вопросов представляется вполне объяснимым, хотя и совершенно не нужным; несостоятельными выглядят и всевозможные спекуляции о "ведьмах" и "призраках". Художественный мир этой новеллы (как и всего творчества Э. По) не совпадает с миром повседневности, но существует по иным законам. Он, в конечном счете, может быть возведен к реальности, только реальность здесь пересоздана в очень высокой степени.

Так, "Лигейя" — это, безусловно, притча (не прямолинейная аллегория) о торжестве духовного начала над материальным. Это своеобразная реакция автора на американскую действительность конца 1830-х годов — ее отрицание — и его во многом полемический ответ на духовные поиски трансценденталистов. Это и своего рода "духовная автобиография" Э. По (не случайно, облик Лигейи представляет собой идеализированный портрет Вирджинии), в которой все обстоятельства его тогдашней жизни пересозданы "с точностью до наоборот". Бедность здесь заменена богатством рассказчика, "и Лигейя принесла его еще больше, гораздо, гораздо больше, нежели выпадает на долю смертного"; герой может не заботиться о хлебе насущном и помышлять только о горнем. Не рассказчик, а его супруга оказывается его наставницей в ученых штудиях и поэтом, пишущим стихи о смерти.

Новелла предоставляет обширнейший материал для исследования психологии творчества, включая и прогностический аспект искусства (описание смерти возлюбленной и метаний героя выполнено за несколько лет до заболевания Вирджинии). Это попытка художественно преобразить действительность и путем ее эстетизации возобладать над собственными тревогами и самыми мрачными предчувствиями. "Лигейя" — это и попытка выйти в некое духовное измерение и заглянуть за пределы земного существования. Одновременно это исследование психологического состояния человека, предпринявшего такую попытку: он охвачен "ураганом бешеных эмоций, из коих крайний ужас являлся, быть может, чувством наименее страшным и поглощающим". Это и изображение сознания на грани безумия, и исследование болезненного состояния психики, вступающее в явное противоречие с общей атмосферой американской жизни первой половины XIX века. Вместе с тем "Лигейя" — это гимн бессмертной, то есть преодолевающей саму смерть любви.

Дата добавления: 2014-01-06