Лекция о базисах гештальт-терапии (В. Филипенко)

Изменения в общественном сознании. Нюрнбергские процессы

Уничтожение государственной машины фашизма и милитаризма создало предпосылки для образования международных демократических организаций, независимых государств.

Опыт борьбы с фашизмом показал, что бороться против военной угрозы необходимо до того, как в ход пойдет оружие.

Минувшая война показала эффективность коллективных усилий, продемонстрировала, что национальный эгоизм и государственный индивидуализм противопоказан демократии и прогрессу.

Нюрнбергские процессе (20 ноября 1945 г. – 1 октября 1946 г.) – начало эры международного правосудия. Впервые в истории агрессия была признана «тягчайшим международным преступлением».

Опыт мировой истории учит, что необходимо сдерживать национальный и расовый экстремизм [5, ч. 2, с. 30 – 32; 6, с. 4 – 15].

================================================================

Принципы феноменологии вошли в гештальт-психологию без каких-то трудностей. Феноменология изучает субъективные переживания как они есть. Не объективный опыт в отличие от поведенческой терапии, не интерпретации, в отличие от психодинамических направлений, не изменение этого опыта, а непосредственно переживания как они возникают.

Я постараюсь изложить феноменологический подход в нескольких постулатах. Во-первых, он говорит о субъективности восприятия. Не бывает, с точки зрения феноменологического подхода, абсолютно объективного восприятия. Мы можем говорить только о том, что мы переживаем, и все системы оценки зависят только от того, кто оценивает. Еще одной особенностью феноменологии является восприятие мира как нестабильного и изменчивого. Первым феноменологическим философом, не ведая того, был Гераклит, который говорил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Все течет, все изменяется. И мы, наши душевные процессы, наша личность находятся в процессе постоянного изменения и приспособления к среде. Феноменологические направления в психотерапии, а сюда относится большое количество направлений – клиент-ориентированная терапия Роджерса, арт-терапия, психодрама, некоторые телесно-ориентированные подходы, такие, как терапия с фокусированием Джендлина – все они рассматривают личность как поток, как нечто растущее и развивающееся, способное к развитию. И в процессе своего развития мы выбираем среду, куда мы попадаем. У нас есть определенная заданность – это наш биологический фон, наш темперамент, наши особенности нервной системы, но дальше наша личность начинает приспосабливаться к условиям среды. Этот процесс роста и приспособления не заканчивается, а с возрастом, со временем набирает энергию. И вместо творческого приспособления к среде мы формируем набор устаревших реакций под названием характер или личность. То есть, особенности восприятия окружающего и особенности реагирования на окружающее, которые задаются уже не приспособлением к ситуации как таковой, а задаются отжившими следами приспособления к прошлой ситуации. Сегодня я учусь бояться гнева родителя, потому что это единственный способ сохранять с ним отношения, и в нашем детстве это может быть единственным способом существовать в такой семье. А дальше ситуация изменилась, но я уже научился бояться, и это приспособление я переношу из одной ситуации своей жизни в другую, где уже контекст совершенно иной. Таких людей нет, но я сохранил этот способ приспособления.

Это понимание личности как разворачивающегося процесса переживаний характерно для феноменологических направлений. Соответственно, психотерапевт в феноменологических направлениях – это или хороший садовник, или человек, который изучает и позволяет развязать те кармические узлы, которые завязались в прежней ситуации. Те сложности, которые в процессе своего роста испытал человек, и в которых он застрял. И поэтому феноменологические направления, понимающие личность как поток, не столько уделяют внимание прошлому, сколько тому, как прошлое проявляется в настоящем. С точки зрения феноменологических подходов, единственное время, которое существует у человека, в котором он осознает себя – это настоящее. Прошлое и будущее – это способы говорить. Когда мы говорим о том, что произошло, мы аппелируем к своим воспоминаниям, но мы не находимся в том опыте, о котором мы говорим. Так же, будущее – это моделирование ситуаций, предвосхищение ситуаций. Но наши воспоминания и наши фантазии о будущем задаются контекстом настоящей ситуации. И то, что мы вспоминаем и то, что мы фантазируем, имеет отношение к тому, что происходит сейчас.

Феноменологическое направление фокусируется на элементарных единицах опыта. Когда мы воспринимаем что-либо, мы воспринимаем сначала некие внешние объекты, потом у нас возникают на эти внешние объекты реакции, ощущения, чувства. Искажения возникают тогда, когда прямой, непосредственно переживаемый опыт, начинает искажаться в процессе рефлексии, то есть отражения. Когда мы боимся, кто-то может назвать это совершенно другим переживанием. Или подменить опыт, родители могут подменить называние чувства. Когда я злюсь, родитель может сказать – не бойся. Тогда в процессе сознательной переработки наших восприятий мы можем исказить опыт настолько, что не понимать самих себя.

Еще один принцип феноменологии, который лежит в основе гештальт-подхода – это феноменологическая редукция. У каждого, например, свое понимание того, что такое счастье. Основные проблемы в понимании и случаются из-за того, что человек понимает партнера, глотая его абстракции, а не узнавая его ощущения, впечатления, чувства, переживания. Одна из задач гештальт-подхода – это вынесение за скобки своих собственных представлений, которыми мы можем нагружать других людей, своих собственных знаний, своих собственных интерпретаций воспринимаемого. И максимально возможно возвращение к непосредственному восприятию. То, что мы делаем как гештальт-терапевты, собирая так называемую феноменологическую обратную связь. Она привязывает воспринятое событие и реакцию на это событие. Когда я увидел, я почувствовал, ощутил и подумал. И тогда восстанавливается та связь эмоций и ситуации, которая позволяет ориентироваться в среде. Поэтому гештальт-терапевт должен во многом обеспечивать пространство для клиента, в котором клиент может развернуть свои переживания. Поэтому в гештальт-подходе, так же как и в роджеровской терапии, терапевт следует на шаг позади клиента. Сначала клиент проявиться, а затем терапевт может каким-то образом отреагировать на проявление клиента. И гештальт-терапевт для эффективной работы должен быть феноменологически слабоумным. Не должен спешить интерпретировать клиента. А, скорее, давать ему пространство для собственного выражения и исследовать то, что происходит с самим терапевтом в процессе выражения клиента. Вот эти феноменологически фокусы внимания – что происходит во мне, что происходит в клиенте, что происходит между нами – они составляют опору, из которой может рождаться контакт гештальт-терапевта и его клиента. Подвергая феноменологической редукции, упрощению, сведению до простых ощущений опыта человека, мы распутываем те способы приспособления, которые он зашифровал за другими, более абстрактными понятиями. И мы всегда приходим в конкретную ситуацию, не позволяя запутаться в абстракциях.

Следующее основание гештальт-подхода – это диалог, концепция встречи. Она тоже характерна для гуманистических терапий. Если убрать все теоретические посылы, все теоретические конструкты, технические вещи – есть люди, которые будут эффективны в помощи другим людям, и есть люди, которым это будет даваться труднее. Как говорил один психотерапевт – психотерапевтом трудно быть тому, кто не испытывает непосредственного интереса к другому человеку. И мы часто в процессе своего роста и приспособления получаем прерывание своего опыта со стороны других, и очень часто одиноки в момент этих прерываний. Ситуация требует, мы прерываем свои способы самовыражения, и остаемся с ними. И то, что требуется – это определенным образом настроенное внимание другого человека, которое позволяет стать внимательным к своим собственным внутренним процессам. По сути дела, психотерапевт выполняет ту функцию, которую недовыполнили или неадекватно выполнили те люди, которые принимали участие в воспитании и развитии. И диалог, контакт, позволяет получить такую ситуацию встречи, которая позволяет клиенту сформировать новые отношения, опираясь на поддержку другого человека, или, как говорят в гештальт подходе, переводя средовую поддержку, поддержку внешней среды в лице терапевта, в самоподдержку.

Есть несколько критериев, на основе которых можно сказать, что диалог существует. Первый критерий – это присутствие терапевта. Под этим понимает осознанность и аутентичность. Очень сложно осознавать постоянно. За счет своей осознанности, то есть понимания того, что я делаю и что переживаю сейчас, терапевт и оказывает поддержку клиенту в процессе его выражения. Аутентичность – это способность быть собой. Есть разные способы соблазнения или искажения, которые клиент создает в контакте. И у терапевта есть большой соблазн стать тем, кем делает его клиент. В этом большая трудность оставаться самим собой в такой ситуации. Очень важно оставаться самим собой, замечать, как я меняюсь в контакте с другим человеком. Все это является характеристикой присутствия, сохранения себя в настоящем.

Еще один критерий – это включенность. Способность давать клиенту внимание к тому, что с ним происходит. Клиент может быть невнимателен к той зоне, от которой страдает. То, что кажется непривычным, патологическим, создающим трудности, для клиента может быть само собой разумеющимся. И чем больше проблем накапливается у человека, тем больше он стремится спрятать от себя сложные места, засунуть их подальше. И большую часть своего времени он тратит на то, чтобы приспособиться к среде и перестать испытывать эти сложности. Он учит себя быть невнимательным к этим проявлениям. Когда этот объем невнимания достигает критических величин, он приходит уже в роли пациента. И вот эта информационно-воспитательская часть, перенаучение к опоре на свой чувственный опыт, к опоре на свои собственные чувства, каким бы он неприятным не казался, возможна только если есть внимание другого человека. И эта включенность терапевта позволяет начать клиенту вновь начать опираться на свои собственные реакции, возникающие в ситуации, а не какие-то нормы, долженствования, правила.

Еще одна характеристика диалога – это живость, то есть способность переключаться. Часто так бывает, если терапевт сильно думающий, что он может быть очень занят концепцией в отношении клиента, и она, конечно, правильная, идет из обоснованных познаний. Ну, например, терапевт думает, что у клиента основная проблема – это проблемы с мамой или проблемы с папой, и сессия прошлая закончилась на проблеме с папой. А клиент за это время ногу сломал, на следующую сессию с трудом пришел. А терапевт его спрашивает – ну так что у нас было в прошлый раз с папой. Клиент говорит – ну вообще-то я ногу сломал. Нет, давайте вернемся. Способность к переключению, к вступлению в контакт и выходу из контакта дает возможность таким же образом и клиенту переключаться между разными состояниями в своей душе.

И еще один критерий – это преданность диалогу. Что у нас есть большой соблазн начать испытать собственное всемогущество и начать переделывать живого человека. Это хорошо, когда речь идет о гнойном аппендиците. Есть такой соблазн, когда терапевт пытается что-то исправить, поменять местами, перешить вне участия самого клиента. И вот когда мы начинаем увлекаться механистическим изменением клиента вне контакта, вне того понимания, что я другой человек, мы задаем очень правильные вопросы «что с тобой происходит?», «что ты чувствуешь?». Такой диалог, который превращается уже в допрос клиента. Очень правильный гештальт-допрос. Все очень правильно, но исчезает специфически человеческое. Все технологично, но нет того, что позволяет испытать присутствие другого человека. А этом случае гештальт-терапевты стремятся к тому, чтобы привносить в диалог все свои сложные переживания. Соразделять этот опыт с клиентом для того, чтобы опираясь на этот опыт взаимности, взаимодействия он мог оформить внутренние опоры.

И третий базис гештальт-терапии – это теория поля. Когда Перлза просили дать краткое определение гештальт-терапии, то уже в 70-м году он сказал – это научение осознаванию процесса формирования и разрушения гештальтов. Гештальт-терапевт не лечит, не изменяет клиента, он во многом научает осознаванию тех процессов, которые для нас являются автоматическими, которые являются творческим приспособлением, когда-то имевших значение, но сейчас ставшими анахронизмом, утратившими этот смысл, но продолжающими влиять на наше поведение и восприятие. И поле пришло в гештальт из физики. И действительно способ рассматривать мир как отрывочные единицы, которые имеют начало и конец, скорее, присутствует в природе нашего языка и наших концепций. Когда мы говорим «что-то началось и что-то закончилось», мы переживаем линейное время, но это во многом концепции, которые построены в языке, в нашей психике.

Все связано со всем – это один из постулатов теории поля. Мы не знаем источника, но это не значит, что он на нас не действует. Та часть, которая может быть пережита в наших ощущениях – это феноменологическое поле. То, что мы вообще можем переживать с разной степенью осознанности. И все это воспринимаемое поле, в фокус внимания попадают разные феномены. И наши потребности поляризуют восприятие на фигуру и фон. То, что важно для нашего организма, приходит в фигуру, а то, что не так важно сейчас – превращается в фон. Это организм делает сам, каким-то образом узнавая о своих потребностях и переводя их в фокус внимания. Как бы говорит сознанию – сделай сейчас вот это для моего выживания, а потом занимайся всем остальным. Все вы знаете, что эти потребности могут быть разного уровня, по-разному организованы, есть даже пирамида потребностей. Этот процесс построения фигуры и фоны постоянно продолжается вне нашего волевого контроля. Это то, что происходит. Поэтому в гештальт-подходе основной терапевтический прием – это следование за фигурой клиента. Если мы достаточно чувствительны, у кого что болит, тот о том и говорит. Если удовлетворение потребностей клиента останавливается привычным образом, то согласно эффекту Зейгарник, он постоянно будет возвращаться к этому теме. Это будет проявляться в том, что когда он говорит об этом, у него наибольший уровень возбуждения, эта тема постоянно присутствует в его рассказе в разных вариантах, но вы можете выделить ключевую тему, это, как правило, то, с чего клиент начинает первым. И обычно формирование потребности завершается созданием условий для ее удовлетворения, и энергия возбуждения падает. Но если энергия возбуждения не падает, вы постоянно где-то застряли, формируется незавершенный гештальт, который может проявляться в напряжении, в тревоге, в постоянно возникающих сложных коммуникациях, привычных сложностях, и задача гештальт-терапевта во многом – найти те способы, при помощи которых человек научился прерывать самого себя. И сделать эти способы доступными осознаванию. Они хранятся в процедурной памяти, памяти о процессе, как мы научились делать все, что мы делаем. Ценность гештальт-терапии – в возможности экспериментально прожить то, что с трудом передается словами. Кусочки этих внутренних процессов, которые содержат в себе и следы приспособления к прошлым ситуациям, которые начинают действовать в настоящем.

И таких способов прерывания несколько. Некоторые гештальт-терапевты стремятся запомнить эти способы прерывания, некоторые гештальт-терапевты расписывают их в определенной последовательности. Но, скорее, важно, не то, как называется способ прерывания, хотя это и позволяет ориентироваться. Как любая теория – это тема, которая позволяет снять нашу тревогу и ориентироваться на нее, иметь внутреннюю опору, всегда изучать опыт, который есть. Но очень важно, чтобы гештальт-терапевт помог клиенту осознать тот способ, которым он прерывает себя хроническим образом.

Дата добавления: 2014-01-06