Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

Предположение о женской ревности подтверждается, раскрыта и ее причина: статуя предстает не скульптурным изображением, а «девушкой воспетой». Спокойно-описательная интонация, «вялые», с нарочито невыразительной фонетикой эпитеты служат своеобразным трамплином для заключительного взрыва чувств:

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюбленной...

Смотри, ей весело грустить,

Такой нарядно обнаженной.

Четыре односложных слова в первой строке создают впечатление отрывистой, захлебывающейся речи. А два оксюморона в финале стихотворения передают смирение лирической героини со своей участью: не ей, живущей в ХХ веке, а бронзовому изваянию посвятил Пушкин свои бессмертные стихи.

Вот пример уникального подхода к пушкинской теме, когда женское естество автора и лирической героини – как на ладони. Восприятие Пушкина как «забронзовевшего» любовника, на первый взгляд, выглядело абсурдным, однако развитие столь парадоксальной идеи оказалось продуктивным. Сила таланта превратила потенциальную пошлость в поэтическую жемчужину.

Иногда, в поисках новых способов поэтического высказывания, Ахматова идет на интонационное, стилистическое, лексическое сближение (вплоть до подражания) с поэзией Пушкина («Покорно мне воображенье...» (1913 г.), «Последнее письмо» (1913 г.) – стилизация письма Татьяны Онегину, элегические белые стихи, написанные пятистопным ямбом, и т. д.), в котором обретает живительную подпитку своим художественным исканиям. Критики и литературоведы неоднократно отмечали также наполнение зрелой ахматовской лирики реминисценциями и цитатами из поэтов «золотого века».

Ахматова активно экспериментирует с метрикой: помимо пяти классических стихотворных размеров (в различных ритмических вариантах), обращается к дольнику («Настоящую нежность не спутаешь...», «Земная слава как дым...», «Побег» (1914 г.), «Ты всегда таинственный и новый...» (1917 г.) и др.) – изобретению «серебряного века», использовавшемуся также Александром Блоком, Сергеем Есениным, Георгием Ивановым и др. У Ахматовой редка неточная рифма, зато часто используется белый стих («Я пришла к поэту в гости...», «Столько раз я проклинала...» (1915 г.), «Просыпаться на рассвете...» (1917 г.), «И тайную дружбу с высоким...» (1917 г.) и др.). Строфические формы не ограничиваются катреном: можно встретить двустишие («Голос памяти», 1913 г.), экзотическое для русской поэзии трехстишие («Простишь ли мне эти ноябрьские дни?», 1913г.), шестистишие («И через все, и каждый миг...», 1910-е гг.) и т. д., вплоть до сонета («А ты думал – я тоже такая...», 1921 г.).

Расширению творческого диапазона способствуют открытие гражданской тематики (цикл «Июль 1914» (1914 г.), «Когда в тоске самоубийства...» (1917 г.) и др.), воплощение и разработка религиозных мотивов («Утешение» (1914 г.), «Молитва» (1915 г.), «Не хулил меня, не славил...» (1915 г.), «Небо мелкий дождик сеет...» (1916 г.) и др.). В сборнике «Белая стая» намечается переход от описательности к философским обобщениям («Нам свежесть слов и чувства простоту...», 1915 г.), любовное чувство передается в более сдержанных тонах («Все обещало мне его...», 1916 г.), акцент с факта, художественной детали, бытового колорита переносится на психологию («Как белый камень в глубине колодца...», 1916 г.).

После развода с Николаем Гумилевым в 1918 г. брак Анны Ахматовой с Владимиром Шилейко послужил прототипической основой для развития темы сосуществования с мужем-тираном, представленной произведениями, в которых бытовая конкретика служит лишь фоном для углубленного анализа человеческих отношений («Два стихотворения», 1918 г., «О любви твоей загадочной...», 1918 г., «Тебе покорной? Ты сошел с ума!..», 1921 г.).

Явные задатки крупного детского поэта были реализованы Анной Андреевной, к сожалению, лишь в одном (но каком чудесном!) стихотворении «Мурка, не ходи, там сыч...».

Навстречу классике

Что способствовало превращению Ахматовой из талантливого стихотворца в великого поэта? В первую очередь ощущение своей причастности к народной судьбе, впервые отчетливо обозначившееся в годы первой мировой войны («Молитва» (1915 г.) и другие стихотворения) и усилившееся в советскую эпоху, а также личностное восприятие и «проживание» православной духовности и тесно связанной с ней русской литературной классики.

Ключевым в человеческой и творческой судьбе Анны Андреевны было также решение остаться в России и вместе с ней пережить трагедиюXX века. Как знать? – не будь этого выбора, и мы, возможно, говорили бы об Ахматовой только как о самобытном поэте-акмеисте (как говорим сегодня о М. Кузмине, М. Зенкевиче, В. Нарбуте) и восхищались бы ее «женской лирикой». Тоже немало. Но Ахматова пошла дальше, сумела стать поэтом иного качества. В тревожные для России годы ее поэзия наполняется историко-культурными реалиями и приобретает классический облик, стихотворная интонация отличается торжественностью, часто используется лексика высокого стиля. Гражданская тема становится ведущей в творчестве поэтессы, но при этом обычно отправной точкой рассуждений по-прежнему выступает какой-нибудь «женский» повод.

Патриотическая лирика Ахматовой с самого начала была связана с проблемой эмиграции, актуальной для интеллигенции предреволюционной и революционной поры. Анны Андреевны сделала свой выбор сразу и навсегда. Первое открытое заявление о невозможности покинуть родину было высказано ею в стихотворении «Когда в тоске самоубийства...»³, в дни тяжелых военных поражений России на фронтах первой мировой. В полном виде стихотворение впервые было напечатано лишь через полвека после написания: советская практика его публикаций и трактовок мотивировалась соображениями идеологической конъюнктуры. Поэтому замалчивалась либо соотносилась с послеоктябрьским периодом дата создания стихотворения, долгое время отсекались, а потом не комментировались две начальные строфы, содержание которых было проникнуто православным духом и давало понять читателю, что лирическая героиня живет в добольшевистской России:

Когда в тоске самоубийства

Народ гостей немецких ждал

И дух суровый византийства

От русской церкви отлетал,

Когда приневская столица,

Забыв величие свое,

Как опьяневшая блудница,

Не знала, кто берет ее…

Эта обрисовка исторического контекста и атмосферы духовного распада, это невероятное придание Петрограду «женского статуса» (двойной трюк: назвать град Петра существительным женского рода и на этом грамматическом основании сравнить его с нетрезвой блудницей), эта пророческая, взлетающая интонация, достигшая обрыва в третьей строфе, с которой длительное время начинались публикации стихотворения в советских изданиях... Интонационная мощь двух первых строф, соединенных запятой, и через запятую же – переход к третьей строфе, для того чтобы энергия стиха, вся весомость его начала, сосредоточенная в распространенных придаточных предложениях, обрушилась на главное. Однако и оно, главное предложение, делит строку пополам, разрывая ее интонационной паузой:

Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда».

«Мне голос был»... Не информация, не мысль, не слово – голос (женщина не только любит ушами, но ими же воспринимает мир), который к тому же «звал утешно», «говорил: «Иди сюда...», – как много интимного, женского в стихотворении гражданской проблематики. Однако вопреки этим нюансам проявляется твердая воля ахматовской лирической героини:

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

Не правда ли? – характерная для прекрасного пола реакция на «голос»: «руками я замкнула слух», а также притворная невозмутимость: «равнодушно и спокойно». А ведь стихотворение вибрирует и напрягается, волнение лирической героини передается читателю, и самообладание к ней возвращается, преодолевая муки раздумий. Видимо, «голос» принадлежал очень близкому человеку, и драматический выбор между ним и Россией дался лирической героине нелегко. Ни в коем случае не подвергая сомнению патриотизм поэтессы, которая словосочетанием «скорбный дух» передает сопереживание трагедии Отечества, отметим, что, на наш взгляд, лексический состав и интонационная структура стихотворения сигнализируют не только об имеющих первостепенное значение гражданских чувствах, но и о психологическом состоянии покинутой женщины: ты решил покинуть родину, не подумав обо мне, не способной это сделать, а теперь предлагаешь мне торг. Лирическая героиня, в отличие от «приневской столицы», готовой пасть в чужеземные объятия (кажется, в скрытой параллели между героиней и городом – ключ к разгадке «женских» ассоциаций, возникающих вокруг имени Петрограда), помнит о своем величии, немыслимом без России.

Были у Ахматовой и другие подходы к теме родины. Например, без сублимационной подоплеки патриотическое чувство представлено в стихотворении «Петроград 1919», которое возглавляет цикл под красноречивым названием «После всего», свидетельствующем об отношении поэтессы к революционным переменам. В «Петрограде 1919» – одна из первых характеристик советской жизни: одичание, забвение величия России, кровавые будни и – претензия к новой власти, высказанная с обидой:

Никто нам не хотел помочь

За то, что мы остались дома,

За то, что город свой любя,

А не крылатую свободу,

Дата добавления: 2014-01-06