Суждение и предложение

Вопрос об отношении суждения и предложения — один из наиболее сложных и вместе с тем, пожалуй, наименее исследованных. Здесь более чем в какой-либо иной области путаются и взаимно подменяются языковые и логические явления и признаки. Но, с другой стороны, провести разграничивающую линию здесь сложнее и труднее, чем в других случаях взаимоотношений категорий языка и категорий мышления.
Как уже указывалось в предыдущем разделе, в данном случае приходится иметь дело со сложными, составными образованиями как в области языка, так и в области логики, и этим своим качеством данный вопрос отличается от разобранных выше вопросов о формах отношения языка и мышления. Соответственно с этим и общее направление исследования несколько меняется. На первый план здесь выступают законы построения суждения и предложения, их структурные компоненты и способы взаимосвязи. Немаловажным является в данном случае также и вопрос о функциях предложения и суждения. Ведь очевидно, что предложение, с одной стороны, нельзя отождествлять с языком вообще (а такое отождествление довольно часто), и с другой — предложение и суждение имеют перед собой неодинаковые цели, выполняют разные функции — даже по отношению друг к другу. Достаточно сказать, что, например, суждение не обязательно ставит перед собой задачи коммуникации,<368> в то время как предложение не только не отделимо от этой функции, но наряду с функцией формирования мысли прямо поставлено на ее службу.
Конкретные решения вопроса об отношении суждения и предложения следуют в науке о языке по общим направлениям, выделенным уже выше. Одни ученые (логического направления) допускают прямое отождествление суждения и предложения. В русском языкознании к ним, например, примыкает Ф. И. Буслаев, который писал: «Суждение, выраженное словами, есть предложение»78. Другие — к ним, например, относится А. А. Потебня — исходят из противоположной точки зрения. «Грамматическое предложение, — писал А. А. Потебня, — вовсе не тождественно и не параллельно с логическим суждением»79. Существуют, разумеется, и менее категоричные по своим выводам точки зрения.
Чтобы разобраться в этом вопросе, необходимо прежде всего возможно более точно и определенно представлять себе, что такое суждение (и каковы его характерные черты) и что такое предложение (и каковы его характерные особенности).
Но тут сразу же возникают почти непреодолимые трудности: определений суждения и предложения такое количество и они так отличаются друг от друга, что уже сам выбор того или иного определения может привести к прямо противоположным конечным заключениям80. Критический разбор даже наиболее ходовых определений81 увел бы изложение далеко в сторону, поэтому в качестве отправных пунктов в дальнейшем будут использованы наиболее употребительные в советской науке.
Советские логики определяют суждение следующим образом: «Суждением, — пишет П. С. Попов, — называется мысль о предмете (или предметах), в которой посредством утверждения или отрицания раскрывается тот<369> или иной его признак или отношение между предметами»82. Несколько по-иному (однако не настолько, чтобы внести противоречия в последующее рассмотрение вопроса) определяется суждение в другой работе: «Суждение есть мысль, в которой утверждается или отрицается что-либо о чем-либо»83. К этому определению делается существенная оговорка: «В этом определении суждения как мысли, которое в основном совпадает с определением, данным Аристотелем, указывается отличительный признак формы суждения. Формальная логика изучает не все стороны суждения. Она занимается рассмотрением готовых суждений со стороны их структуры, а также тех вопросов, уяснение которых существенно для выявления структуры суждения»84. Эта оговорка направляет наше внимание на те вопросы, которые выше были формулированы как наиболее важные при изучении отношения суждения и предложения.
Основными чертами суждения являются: 1. Атрибутивный его характер. «По своему содержанию всякое суждение имеет атрибутивный характер, т. е. оно отображает принадлежность или непринадлежность признака предмету. При этом следует иметь в виду, что под предметом суждения разумеется все то, о чем мы что-либо утверждаем или отрицаем»85. 2. Способность отображать тождества и различия предметов. «Не существует не только предметов без признаков, но и признаков без предметов. Отсюда следует, что, утверждая или отрицая принадлежность признака предмету суждения, мы вместе с тем отображаем тождество или различие предметов действительности. Утверждая принадлежность признака предмету, мы отображаем тождество предмета суждения со всеми теми предметами, которые обладают указанным в суждении признаком. Отрицая принадлежность<370> признака предмету, мы отображаем отличие предмета суждения от тех предметов, которые обладают указанным в суждении признаком»86. 3. Суждение — мысль, которая является либо истинной, либо ложной. «Так как то, что мы утверждаем (или отрицаем), мыслится в суждении как на самом деле присущее (или не присущее) предмету суждения, то в силу этого всякое суждение является либо истинным, либо ложным. Суждение истинно, если то, что в нем утверждается, действительно присуще, а то, что отрицается, не присуще тому, о чем идет речь в суждении. Суждение ложно, если то, что в нем утверждается, на самом деле не присуще, а то, что отрицается, присуще тому, о чем идет речь в суждении»87.
Таковы характерные черты суждения, определяемого как категория логики. Обратимся теперь к выяснению структуры суждения и элементов, из которых оно строится.
«Элементами суждения являются субъект, предикат и связка. Субъект есть знание о предмете суждения, предикат есть знание о том, что утверждается или отрицается о предмете: связка устанавливает, что мыслимое в предикате присуще или не присуще предмету суждения... Понятие «субъект суждения» необходимо четко отличать от понятия «предмет суждения». Предмет суждения — это то, о чем мы утверждаем или отрицаем что-либо в суждении. Субъект суждения — это понятие предмета суждения, т. е. понятие того, в отношении чего мы нечто утверждаем или отрицаем»88.
П. С. Попов называет субъект и предикат двумя основными элементами суждения, а связке он отводит следующую двоякую роль: 1. связь между указанными двумя основными элементами суждения; 2. установление утверждения или отрицания мысли89.
Обратимся теперь для сопоставления к определениям грамматического предложения, его основных черт, структуры и структурных элементов.
Мы будем исходить из того определения, которое дает этому языковому явлению академическая «Граммати<371>ка русского языка»: «Предложение — это грамматически оформленная по законам данного языка целостная единица речи, являющаяся главным средством формирования, выражения и сообщения мысли. В предложении выражается не только сообщение о действительности, но и отношение к ней говорящего. Язык как орудие общения и обмена мыслями между всеми членами общества пользуется предложением как основной формой общения. Правила соединения слов и словосочетаний в предложения — ядро синтаксиса того или иного языка. На основе этих правил устанавливаются разные виды или типы предложений, свойственные данному конкретному языку. Каждый конкретный язык обладает своей системой средств построения предложения как предельной целостной единицы речевого общения.
Каждое предложение с грамматической точки зрения представляет собой внутреннее единство словесно выраженных своих членов, порядка их расположения и интонации. Грамматические формы членов предложения специфичны для отдельного языка или группы родственных языков»90.
Что касается структурных членов предложения, то в нем, во-первых, выделяются главные члены (подлежащее и сказуемое) и второстепенные (определение, дополнение и обстоятельство). Во-вторых, в зависимости от наличия в предложении обоих его главных членов или же только одного91, предложения могут быть двучленными, или двусоставными (Ребенок гладит кошку), и одночленными, или односоставными (Светает, морозит и пр.) Наконец, в отличие от логического строя мысли, который одинаков у всех народов, законы построения предложения значительно варьируются от языка к языку. «Один язык, — пишет в этой связи В. Энвисл, — осуществляет предикацию качества по отношению к субстанции посредством порядка субъект — предикат (СП), как арабский Allahu'akbar — «бог велик», или же порядка ПС, как в самоанском ua amiotonu ie alii — «справедливы вожди». В китайском определительное прилагательное предшествует подлежащему, а предикативное<372> следует за ним, но в малайском определение следует за подлежащим, а за ним после паузы идет предикативное. В русской орфографии эта пауза иногда обозначается через тире, хотя определительное прилагательное предшествует подлежащему и имеет отличное от предикативного склонение. Устанавливать связь между подлежащим и сказуемым можно при помощи семантического ослабления указательного местоимения, как в китайском и арабском, или же осуществлять предикацию посредством семантически ослабленных глаголов со значением «становиться», «стоять», «вызывать» и т. п. Точно так же, когда предложение составляется из субъекта, глагола и объекта (СГО), то порядок их следования может быть СГО, как во французском, английском и китайском, или ГСО, как в гэльском bhuail iad am bord — «они ударили по столу», или ГОС, как в испанском batiу la retirada todo el ejйrcito francйs — «вся французская армия била отбой», или СОГ, как в латинском Balbus mururn aedificat. В языке может быть два или несколько таких порядков с некоторым варьированием смысла или же порядок может быть абсолютно безразличным, поскольку изменения форм слов достаточно ясно указывают на их отношения»92. Следует также отметить, что в качестве главных членов предложения не обязательно могут выступать только подлежащее и сказуемое. Так, например, в иберийско-кавказских языках, обладающих так называемой эргативной конструкцией, в качестве главного члена предложения выступает дополнение или объект (который, кстати говоря, в логическом суждении не выделяется). «Эргативная конструкция, — объясняет А. С. Чикобава, — состоит из переходного глагола и связанных с ним субъекта и объекта действия, причем реальный субъект — в специфическом падеже — эргативном или активном, ср. груз. cxeni (имен. п.) gaqida maman (эргат. п.), аварск. иu (имен. п.) biиana insuca (эргат. п.) с русск. лошадь продал отец, где объект (лошадь, коня) стоит в винительном падеже, а субъект (отец) —в именительном. Между тем в языках с эргативной конструкцией винительный падеж вообще отсутствует, и объект, как мы уже говорили, всегда стоит<373> в именительном падеже»93, т. е. именно в том падеже, который в языках номинативного строя характеризует подлежащее.
Установив таким образом характерные черты и особенности как суждения, так и предложения (разумеется, речь при этом может идти только об основных и самых существенных моментах), постараемся теперь выяснить, что различает суждение и предложение и что их связывает.
Может быть, основное различие между предложением и суждением заключается в том, что конкретное содержание суждения, устанавливающее истинность или ложность мысли и, как было отмечено выше, являющееся для суждения определяющим моментом, не имеет никакого значения для предложения. Говоря языком грамматики, мы констатируем, что «конкретное содержание предложений не может быть предметом грамматического рассмотрения. Грамматика изучает лишь структуру предложения, типические формы предложений, присущие тому или иному общенародному языку в его историческом развитии»94. Говоря языком логики, мы устанавливаем, что предложение и его структура не имеют никакого отношения к тому, является ли выраженное им суждение истинным или ложным. Иными словами, предложение никак не может быть критерием или арбитром истинности суждения. Это происходит потому, что истинность суждения определяется согласием заключенного в нем знания с объектом материального мира действительности, а предложение и его структура не отражают знания черт, сторон, свойств и отношений объектов материальной действительности и, следовательно, не способны определять соответствия знания объекту. Обратный вывод был бы равносилен признанию того, что истинность определяется структурой языка (в частности, истинность суждения — структурой предложения), что язык, таким образом, обладает качеством метафизики (о чем говорилось выше) и что так как структура предложения различна, то и критерии истины<374> (а следовательно, и сама истинность) различны. А это представляется уже очевидной нелепостью.
Этот момент, различающий суждение и предложение, заслуживает самого внимательного к себе отношения в силу того, что он в настоящее время определяет целые лингвистические и философские концепции. Представители логического позитивизма — Р. Карнап95, Б. Рассел96, Ч. Моррис97 и др. — оказали в этом плане известное влияние на оформление ряда новых проблем в науке о языке. Так, например, Р. Карнап, способствовавший своими работами предельной формализации логики, выдвинул тезис, что логика — это есть (или должна быть) синтаксис.
Ставя знак равенства между логикой и синтаксисом, Р. Карнап доказательство истинности того или иного суждения (т. е. логической категории) строит на основе формальных отношений, существующих внутри предложений (т. е. в языковой категории). Таким образом, предложение и различные его типы (как чисто формальная система исчислений или calculus) превращается в средство логического манипулирования, и истинность суждения определяется не согласием знания, фиксированного в суждении, с объектом, а посредством синтаксических формальных отношений.
Не следует думать, что зарубежные языковеды целиком принимают теории логических позитивистов и свои лингвистические исследования строят на положениях, подобных изложенному выше. Скорее наоборот. На предпоследнем международном лингвистическом конгрессе (в Лондоне, 1—6 сентября 1952 г.), где этот вопрос был подвергнут специальному обсуждению, он с большей или меньшей уклончивостью решался почти всеми выступавшими в этой связи лингвистами отрицательным образом. Так, В. Хаас (Англия) заявил следующее: «От Аристотеля до наших дней анализ логического языка обычно путают с логическим анализом языка. Язык отличается от calculus как организм от машины. Логическая грамматика обеспечивает речи логическую структуру посредством ограничения: а) предложений до двух типов син<375>таксических структур — предикативной и реляционной, и б) слов до трех частей речи — субъекта, предиката и связки. Каждое предложение выражает определенный анализ (т. е. отбор известного количества особенностей или отрезков речи), а каждое слово указывает на отдельный отрезок, особенность или отношение. Если бы эти ограничения носили универсальный характер, ни один язык не мог бы быть живым. Синтаксис, сведенный только к соединению того, что дано в словах, перестал бы исполнять свое основное назначение, которое заключается в том, чтобы из ограниченного количества простых символов (слов) создавать безграничное многообразие сложных символов (предложений). Речь — творческий процесс, способный выражать то, что не выражено ни в одной ее части, ни в их совокупности. Предложения (из которых строится речь) раскрывают регулярные типы взаимодействия составляющих их символов... Логическое понятие значения не соответствует действительным отношениям синтаксического взаимодействия»98.
«С моей точки зрения, — отметил Дж. Уотмоу (США), пожалуй, больше, чем кто-либо из лингвистов, приближающийся к позициям логического позитивизма, — не «синтаксис» создает логику (как считают одни), и «логика» не создает синтаксиса (как считают другие) — истина лежит где-то посередине между этими двумя крайними позициями, и язык и «мышление» взаимодействуют и формируют друг друга. Уорф, например, был неправ, когда заявлял, что ньютоновская физика — прямое следствие языка определенной структуры, как будто современная физика есть лингвистическое изобретение. Но, с другой стороны, не следует полагать, что наши языковые привычки не имеют ничего общего с логикой»99.
А. Вассерштайн (Англия) высказал еще более категорическую точку зрения: «Формальная логика имеет отношение к процедуре выведения заключения, но она не имеет отношения к истине. Другими словами, она имеет дело лишь с формой, но не с содержанием. Можно даже пойти еще дальше и утверждать, что логики исследуют<376> не форму суждения как таковую, а форму процесса перехода от одного утверждения к другому. Истина, вне зависимости от того, как она определяется, не имеет к этому никакого отношения. Повторяем еще раз: форма и содержание раздельны и отличны. Лингвистика имеет дело и с формой и со значением... Значение, разумеется, совершенно отлично от истинности или соответствия фактам. Например, утверждение — Этот стол сделан из шоколада — неправильно, но оно имеет значение... В логике, далее, нет никакой связи между формой и содержанием; можно даже сказать, что в ней одна форма без содержания. В лингвистике, напротив того, форма и значение (содержание) нераздельны»100.
Таким образом, даже при очень различном понимании задач логики и синтаксиса можно с полной определенностью утверждать, что та характерная черта суждения, которая связана с утверждением его истинности или ложности, совершенно неприложима к предложению.
Обратимся теперь к другой характерной черте суждения — его атрибутивному характеру — и посмотрим, в какой степени она приложима к предложению. Сюда же можно присоединить и ту особенность суждения, что оно отображает тождества и различия предметов. Для того чтобы предложение способно было обладать атрибутивным характером и отображать тождества и различия предметов, оно должно иметь прямое отношение к своему содержанию, так как только в нем возможно выявление указанных двух качеств. Между тем, как уже отмечалось, содержание предложения не может иметь никакого отношения к его грамматическим качествам. Следует также отметить, что для осуществления атрибутивности (так же как и для выявления тождественности) необходимы минимум два члена—субъект и предикат (не говоря уже о связке), а предложения могут быть одночленными (Морозит.) и, следовательно, не обладать необходимым для осуществления суждения минимумом своих элементов. Подводя итог сопоставлению характерных черт суж<377>дения с особенностями предложения, мы не обнаруживаем между ними прямых параллелей. Характерные черты суждения целиком покоятся на соотнесении его с объектами материальной действительности и существующими между ними реальными отношениями. Предложение же (его структура) никакого отношения к ним не имеет.
Не менее существенные различия между суждением и предложением выявляются при обратном сопоставлении — приложимости особенностей предложения к суждению. Предложение, помимо отмеченной полной отреченности от реальных качеств явлений, о которых оно сообщает (т. е. от содержания сообщения), обладает рядом свойств, которые не находят никакого отражения в природе суждения. Возникающие здесь различия целиком покоятся на наличии у предложения коммуникативной функции, которой суждение не знает. Так, предложение не только сообщает определенное содержание, но и выражает отношение говорящего к этому содержанию (наклонения). В структуре предложения находят прямое отражение вопрос, волеизъявление, эмоциональные и стилистические качества. Совокупности всего этого, включаемого в прагматику, суждение лишено.
Быть может, среди состава членов предложения и суждения мы обнаружим больше сходств, поскольку именно они чаще всего отождествлялись друг с другом: субъект с подлежащим, предикат со сказуемым. Различия здесь прежде всего количественные: суждение знает только три члена (субъект, предикат и связку), предложение же, помимо главных членов (которые только и поддаются отождествлению с указанными элементами суждения), обладает еще и второстепенными, которые не находят никакой параллели среди элементов суждения. Но и главные члены предложения очень часто показывают значительные отличия от элементов суждения. Цитированная уже выше «Логика» отмечает в этой связи: «...подлежащее и сказуемое предложения часто не совпадают с субъектом и предикатом суждения. В простом нераспространенном предложении Стакан разбился подлежащим будет стакан, а сказуемым разбился. Предикатом же здесь может быть как разбился, так и стакан. Если предметом суждения у нас был стакан, то тогда предикатом будет разбился. Если же предметом<378> суждения был предмет, который разбился, то предикатом будет стакан, и мы скажем в таком случае: стакан разбился, выделяя ударением предикат суждения, либо: разбился стакан, выделяя предикат суждения не только ударением, но и постановкой его на второе место в предложении. Еще рельефнее несовпадение субъекта и предиката суждения со сказуемым и подлежащим предложения выступает в распространенных предложениях»101.
Приведенный пример с большой отчетливостью показывает, что различия членов предложения и суждения обусловливаются самыми качественными особенностями суждения и предложения и проистекающими отсюда отличиями функций их членов, в составе суждения, с одной стороны, в структуре предложения — с другой.
До сих пор мы говорили только об отличиях суждения и предложения и обнаружили между ними значительные расхождения. Эти расхождения дают нам основание утверждать, что совершенно неправомерно говорить об отождествлений суждения и предложения как в целом, так и отдельных их элементов (например, субъекта с подлежащим и предиката со сказуемым). Отсюда, далее, следует, что определение синтаксических явлений в терминах логики (весьма распространенный обычай), равно как и явлений логики в синтаксических терминах (как это делает, например, Р. Карнап) также неправильно.
Но значит ли это, что суждение и предложение представляют две независимые друг от друга величины, никак взаимно не соотносимые? Этого никак нельзя утверждать по той пpocтoй причине, что суждение протекает в языковых формах, оно оперирует словами и опирается на их лексические значения. Таким образом, наличие связи между предложением и суждением нельзя подвергать сомнению, но эта связь имеет менее интимный и взаимопроникающий характер, чем, например, у понятия и грамматической категории. Она более свободна, так как суждение и предложение являются сложными образованиями, а закономерности их построения обусловливаются несхожими факторами и потому различны. По каким же линиям проходит взаимодействие суждения и предложения?<379>
Как только что указывалось, предложение ( так же как и суждение) есть сложное образование и, по-видимому, настолько подвижное, что оно способно воспроизводить в общих чертах структуру суждения. А необходимость такого воспроизведения диктуется не только тем, что само суждение протекает в языковых формах, но также и тем, что предложение служит целям сообщения (чего не знает суждение). Уже по своим функциям, следовательно, предложение имеет перед собой более широкие задачи и соответственно располагает, как это было констатировано выше, более разнообразными средствами, большей сложностью своей структурной организации, большим количеством типов построения, большей гибкостью. Но все это также в определенных пределах. Ведь предложение строится из элементов языка — слов, которые несут на себе печать структурных особенностей языка; в известном смысле их даже можно рассматривать как порождение его структуры. Слова обладают лексическими значениями, на которые и опирается построение суждения, но лексическое значение — это собственно языковое явление, оно есть элемент лексической системы данного языка и во многом в своем конкретном семантическом качестве обусловливается особенностями этой лексической системы. Со словом связаны определенные грамматические категории, которые относят его в определенный разряд слов и устанавливают закономерности его использования, в соответствии с которыми, например, нельзя имя существительное использовать как глагол и обратно. В слове находят свое отражение и более общие структурные особенности языка — его агглютинативный, флективный или корневой (аналитический) строй. Именно поэтому законы построения предложения, выражающего универсальную и не знающую никаких национальных модификаций структуру суждения, опираются на грамматические качества элементов (слов), из которых оно строится. Этим объясняется то общее, что мы обнаруживаем в структуре предложений разных языков, и то раздельное, что характеризует их как представителей определенных языковых структур.
Общее у них идет от универсальной природы суждения, которое стремится найти свое выражение в формах любого языка и накладывает определенный отпечаток<380> на предложение. Следует при этом учесть, пожалуй, наибольшую сравнительно с другими частями языка эластичность предложения и его способность поддаваться внешним влияниям. История языков знает много случаев синтаксических влияний одного языка на другой (например, латинского на древнегерманские, среднегреческого на древнерусский, русского на мордовские и тюркские и т. д.). И как раз ассимиляционные качества предложения не в малой степени мешают построению сравнительно-исторического синтаксиса родственных языков.
Отдельное и частное у предложений идет от особенностей грамматической структуры языка. Эти особенности приводят к тому, что порядок построения предложения, как это было уже показано выше на примерах, значительно варьируется от языка к языку даже в пределах круга родственных языков. К этому следует добавить и ряд отмеченных дополнительных свойств предложения, обусловленных наличием в нем коммуникативной функции, которая имеет дело не только с мыслью, но и с чувством.
По сравнению с другими явлениями языка предложение обладает рядом специфических качеств. Оно отрешено от всякого рода, так сказать, «привходящих» свойств. Лексическое значение слова прямо направлено на предметы действительности, грамматические категории опираются на логические понятия и поэтому всегда имеют определенное «содержание», через посредство которого соотносятся с внешним миром (а иногда и с лексическими значениями слов). Иное дело предложение. Оно никак не соотносится с сообщаемым им содержанием и поэтому замкнуто внутренним, собственно языковым миром. Оно стремится повторить структуру суждения, но только его форму, а не «содержание». Совершенно очевидно, что когда слова связываются в предложение, сама их связь осуществляется на основе их содержания (т. е. лексического значения), и если мы отвлечемся от лексических значений слов и позволим себе здесь произвол, то никакой действительной удобопонятной речи не получится. Но дело заключается в том, что когда мы связываем слова друг с другом на основе их лексических значений (т. е. их содержания), то и в этом случае действуют закономерности суждения, так как<381> только через посредство этих лексических значений суждение соотносится с миром объективной действительности. А без такого соотнесения суждение не способно проявлять те свои качества, которые и превращают его в суждение — устанавливать истинность или ложность мысли, тождественность или нетождественность явлений и пр. Но когда вступает в свои права предложение и начинает осуществлять связь слов, служивших опорой суждения, то она основывается не на лексических значениях слов. Предложение отвлекается от всякого их содержания и устанавливает между словами связь исключительно на основе грамматических качеств слов, из которых оно составляется. Можно сказать, что предложение не знает никакого «содержания» в указанном смысле, но только реализует грамматические качества конструирующих его слов.
Таким образом, и в данном случае, при разборе отношений суждения и предложения, мы опять-таки сталкиваемся с прямым взаимодействием категорий языка и мышления. Это взаимодействие носит специфический характер в силу сложного характера как предложения, так и суждения, но не вносит сколько-нибудь существенных изменений в принцип взаимоотношения категорий языка и мышления, в соответствии с которым язык, являясь орудием мысли, сам собой не создает логических величин.

* * *

История советского языкознания последних десятилетий складывалась таким образом, что ему стремились придать строго унифицированные формы. Сначала «новое учение» о языке, а затем догматизм культа личности допускали лишь одно единственное и обязательное решение важнейших, в том числе и сугубо специальных, частных проблем науки о языке. Этими решениями могли быть только те. которые постулировались указаниями «вождей» науки, и которые языковедам предлагалось рассматривать в качестве стоящих вне влияния времени и развития науки. Для ряда советских лингвистов такое положение стало настолько привычным, что они и не мыслят себе иного, и поэтому первоочередную задачу<382> сегодняшнего дня советского языкознания, проходящего в борьбе мнений и переживающего творческий подъем, видят в поисках нового обязательного стандарта научных взглядов, а по сути дела — новой догмы. Такое понимание задач советского языкознания есть бесспорный пережиток недавнего прошлого и он находится в полном противоречии с интересами советской науки. В соответствии со сказанным изложенные в настоящей книге положения не следует рассматривать как такие, которые претендуют на положение нового непогрешимого канона. Как уже указывалось в предисловии, они выражают точку зрения автора, и если послужат лишь стимулированию дискуссии но затронутым вопросам, то и в этом случае оправдают публикацию книги.<383>

78 Ф. И. Буслаев. Историческая грамматика русского язы­ка, ч. II, 1869, стр. 22.

79 А. А. Потебня. Из записок по русской грамматике, ч. I. Харьков, 1888, стр. 61.

80 Как известно, в работе J. Ries. Was ist ein Satz? Prague, 1951, приводится сто тридцать девять определений предложения.

81 Эту задачу успешно выполняют работы: П.С.Попов. Суж­дение и предложение. Сб. «Вопросы синтаксиса современного русского языка». Учпедгиз, М., 1950 и Е. М. Галкина-Федорук. Суж­дение и предложение. Изд-во МГУ, 1956.

82 П. С. Попов. Суждение. Изд-во МГУ, 1957, стр. 3.

83 «Логика» под ред. Д. П. Горского и П. В. Таванца. Госполитиздат, М., 1956, стр. 69. «Краткий философский словарь», изд. 4, под ред. М. Розенталя и П. Юдина (Госполитиздат, М., 1954, стр. 579—580), дает несколько более расширенное, но по существу такое же определение: «Суждение — одна из основных познавательных форм мыш­ления. Суждение есть единый познавательный акт, при помощи кото­рого, посредством утверждения или отрицания, раскрывается наличие или отсутствие того или иного признака у предмета, явления».

84 «Логика» под ред. Д. П. Горского и П. В. Таванца, стр. 69.

85 Там же.

86 «Логика» под ред. Д. П. Горского и П. В. Таванца, стр. 71.

87 Там же, стр. 72.

88 Там же, стр. 75.

89 П. С. Попов. Ук. соч., стр. 6—10.

90 Грамматика русского языка, т. II. ч. 1. Изд-во АН СССР, 1954, стр. 65.

91 Связку грамматика не рассматривает как член предложения и имеет в виду только подлежащее и сказуемое.

92 W.Entwistle. Aspects of Language. London, 1953, pp. 145—146.

93 А. С. Чикобава. Несколько замечаний об эргативной конструкции. Сб. «Эргативная конструкция предложения». ИЛ, М., 1950, стр. 5—6.

94 Грамматика русского языка, т. II, ч. 1. Изд-во АН СССР, 1954 стр. 65.

95 Н. Carnар. Logische Syntax der Sprache. Wien, 1934.

96 В. Russell. An Inquiry into Meaning and Truth. N. Y., 1940.

97 Ch. Morris. Signs, Language and Behavior. N. Y., 1946.

98 «Proceedings of the seventh international congress of linguistics» London, 1956, pp. 25-26.

99 Ibid., p. 26.

100 «Proceeding of the seventh international congress of linguis­tics», pp. 243—244. Здесь нет надобности подвергать критическому разбору приведенное понимание задач и характера логики, поскольку это не является целью настоящей работы.

101 «Логика», стр. 77—78.

Дата добавления: 2014-01-06