Тема: Второй этап сравнительно-исторического языкознания: А. Шлейхер, М. Мюллер. Теория «волн» И. Шмидта. Психологическое языкознание: Г. Штейнталь, В. Вундт, А.А. Потебня

Первый период в развитии сравнительно-исторического языкозна­ния подразделяется на два этапа. Задачей первого этапа — от Боппа до Гумбольдта — было доказательство родства индоевропейских язы­ков, их происхождения от общего источника. Первоначально этим источником считался санскрит, но позднее было установлено, что он тоже появился в результате распада некоего более древнего языка, праязыка.

На втором этапе происходит развитие сравнительно-историческо­го метода и исследование отдельных ветвей индоевропейских языков. Прежде всего здесь следует назвать Августа Шлейхера (1821 — 1868), крупнейшего компаративиста, доцента Боннского университета, про­фессора Пражского, а затем — Йенского университета, член-коррес­пондента Российской академии наук. С 1852 г. он приступил к изуче­нию литовского языка, самого архаичного из всех живых индоевро­пейских языков, непосредственно в Литве. Помимо языкознания за­нимался философией и ботаникой.

Его работы: Морфология церковнославянского языка (1852 г.), Ли­товская грамматика (1856 г.), Немецкий язык (1860 г.), Компендий срав­нительной грамматики индоевропейских языков (1861 — 1862 гг.).

Последняя — его главная работа по компаративистике, итог срав­нительного изучения индоевропейских языков за истекшие полвека. Приложением к ней служит Индогерманская хрестоматия, где приво­дятся образцы и краткие описания исследуемых языков. О важности этой работы свидетельствует то, что за 15 лет вышло четыре ее изда­ния. Большое место в Компендии уделяется фонетике (около трети всего объема), которую Шлейхер называл фонологией.

Шлейхер первый предложил генетическую классификацию, т.е. классификацию родственных языков, наиболее изученных к этому времени — индоевропейских. Правда, Шлейхер называл их индогерманскими. Он полагал, что не существует праязыка, общего для всех языков; вероятнее всего, существовало несколько праязыков, давших начало разным языковым родам, или языковым деревьям, которые, свою очередь, делятся на языковые семьи, или ветви. В результат можно представить такой языковой род в виде родословного дерева.

Задачей компаративистики Шлейхер считал «восстанавливать на основе доступных нам более поздних форм существовавшие в прошлом формы языка-основы семейства или же праязыка всего рода». Возможность такого восстановления он обусловливал тем, что все звуковые изменения происходят не произвольно, а в соответствии определенными законами. По словам Иоганна Шмидта, Шлейхер в своих лекциях учил: «Все изменения, которые претерпевали индогерманские слова от первобытных времен до наших дней, причинены влиянием двух факторов: фонетических законов, действующих без исключения, и перекрещивающихся с ними неправильных аналогий, которые давали себя чувствовать уже и в более древние периоды развития языка».

М.В. Сергиевский дает Шлейхеру такую характеристику: «Идея развития, эволюции, является ведущей для всего лингвистического мышления Шлейхера. Он строил — явно под влиянием естественных наук — свою теорию родословного дерева для происхождения родственных языков из общего родоначальника — "праязыка", причем для него этот последний представлял совершенно реальную величину. Характер и даже детали его могли быть, по мнению Шлейхера, совершенно точно вскрыты путем применения установленных законов его развития. Для него главным было воссоздание "праязыка" и про­слеживание эволюции его форм в отдельных языках... Сам же "пра­язык" индоевропейской семьи мыслился Шлейхером, в отличие от Боппа, не как первобытный язык, но как продукт длительного и сложного развития, идущего от простой клеточки-корня к сложному флективному строю».

Гипотетическое восстановление форм праязыка было названо ре­конструкцией. Сам Шлейхер, как уже отмечалось, был убежден в воз­можности такой реконструкции и для доказательства написал басню на восстановленном им праязыке (текст ее приводится в Хрестома­тии В.А. Звегинцева). Он считал, что в этом языке существовали 3 гласных и 15 согласных. В составе слова Шлейхер выделял корень, основу и суффиксы. Признавая теорию агглютинации, он считал, что все окончания произошли от местоименных корней, что существи­тельное в праязыке имело 7 падежей, 3 числа и 3 рода.

Наряду с компаративистикой Шлейхер занимался и общетеоре­тическими вопросами, прежде всего выявлением соотношения языка и мышления. Он полагал, что язык так же необходим для мышления, как тело для духа; только посредством языка можно мыслить. «Язык есть мышление, выраженное звуками... Язык есть звуковое выраже­ние мысли, проявляющийся в звуках процесс мышления». Однако мышление и язык не тождественны друг другу. Между ними сущест­вует определенное отношение. Чем лучше в звуках язык передает все движение духа, тем он совершеннее; чем больше звук отстает от мыс­ли, тем менее совершенен язык. В мысли следует различать материал и форму. Материал составляют понятия и представления, а форму об­разуют взаимоотношения понятий и представлений.

В мышлении должны присутствовать оба компонента: и матери­ал, и форма. В языке отношение может быть в той или иной степени выражено, тогда как понятия и представления не могут быть не выра­женными. Получая звуковое выражение, понятия и представления становятся значением. Сущность языка определяется тем, как именно в нем выражаются значение и отношение. Значение выражается в корне слова, а отношение — в суффиксах. Значение и отношение вместе образуют слово. Корень можно выделить во всех языках, а от того, как выражены отношения, зависит структура слова и, следова­тельно, структура предложения. Характер выражения в языках отно­шения и составляет основу типологической классификации Шлейхера, выделяющего следующие типы языков:

1) языки, в которых выражены только значения; слово представляет собой нечленимое устойчивое единство, простой корень, которому в природе соответствует кристалл (китайский, бирманский);

2) языки, в которых выражено и значение, и отношение, однако слово лишено тесного единства и его части легко отделяются, как ветви дерева (агглютинирующие — тюркские и финно-угорские);

3) языки, в которых слово, выражая значение и отношение, образует единство типа живого организма (флективные).

Три класса языков представляют собой три ступени последовательного развития, которое происходило в доисторическую эпоху. В историческую эпоху языки не развиваются — наступает период их распада.

Шлейхер является создателем так называемой натуралистической теории языка, рассматривающей язык как природный организм. Мы уже отмечали, что понимание языка как организма восходит еще к Аделунгу. Позднее слово организм в применении к языку используется метафорически, подразумевая, что язык — это не мертвый механизм, а связная система, которая постоянно развивается. Биологическое понимание языка в лингвистике впервые после Аделунга было представлено Морицем Карлом Раппом (1803—1883) в работах Физиология языка (1840 г.) и Сравнительная грамматика как естествення наука (1852 г.).

Шлейхер впервые излагает свою биологическую концепцию языка в работе Языки Европы в систематическом изложени и (1850 г.). Осо­бенно «популярной» эта концепция стала после появления работы Чарлза Дарвина Происхождение видов (1859 г.). Вскоре появляются работы Шлейхера Теория Дарвина и наука о языке (1864 г.) и Значение языка для естественной истории человека (1865 г.). В этих работах язык полностью приравнивается к живому организму, который заро­ждается, растет, достигает расцвета, затем оскудевает и идет к гибели. Языки вступают в борьбу за существование, борются, побеждают, гибнут. Язык относится к царству природы, к царству свободного духа. Он не зависит от воли людей. Языки — это наивысшие организ­мы среди организмов природы, созданные из звукового материала. Их органическая сущность проявляется в том, что они, как и другие природные организмы, группируются по родам и видам и растут по определенным законам.

Языкознание — наука естественная, а не историческая. Как и другие естественные науки, наука о языке исследует такую область действительности, в которой господствуют неизменные законы при­роды, и в этих законах человек ничего не в силах изменить так же, как соловей не в состоянии запеть жаворонком. В отличие от языкозна­ния филология — наука историческая: она изучает все то, что созда­ется людьми. Шлейхер сравнивает языковеда с естествоиспытателем, а филолога — с садоводом. Из естествознания Шлейхер заимствует и термин морфология — учение о форме.

Языки следуют общему закону развития органического мира: как все организмы произошли от одноклеточных, так и все языки — от простых корней. Как и всем природным организмам, языкам прису­ща способность к развитию, эволюции.

Ж. Мунен определяет концепцию Шлейхера в целом как «послед­нюю из больших систем, созданных по образцу XIII в., и как первое из больших современных обобщений в той мере, в которой автор пы­тается дать целостный взгляд на совокупность лингвистических зна­ний своего времени».

Соглашаясь со Шлейхером в отношении независимости языка от воли человека, Макс Мюллер (1823—1900), профессор Оксфордского университета, выступает против понимания языка как живого орга­низма. Его работа Лекции по науке о языке (1861 г.) имела огромную популярность и была переведена на все европейские языки. «Язык, — отмечает Мюллер, — не имеет независимого бытия. Язык существует в человеке: он живет, если им говорят, умирает с каждым словом, ко­торое произнесено и не слышится более... Говорить о языке, что он нечто существующее само собою, что он имеет свою собственную жизнь, что произрастает до зрелости, производит отрасли и вымира­ет, есть чистая мифология».

Язык нельзя считать организмом, однако языкознание относится к естественным наукам, «потому что изменения языка представляют собою рост, а не историю». Рост происходит по естественным, неза­висимым от человека законам, а история делается людьми. Законы языка «не были придуманы человеком, напротив, человек должен был повиноваться им, не зная ничего об их существовании... Про­цесс, по которому язык устанавливается и разлагается, соединяет два противоположных элемента: необходимость и свободную волю. Хотя отдельное лицо представляется, по-видимому, первым деятелем в произведении новых слов и новых грамматических форм, оно являет­ся им лишь после того, как индивидуальность его исчезла в общей деятельности семейства, племени или нации, к которой он принадлежит... И если первый толчок к новому образованию в языке дан отдельным лицом, то он почти всегда, если не всегда, неумышлен и даже бессознателен... Хотя язык подвержен беспрерывным изменениям, однако не во власти человека ни произвести, ни отвратить их. Переделать закон языка или изобретать новые слова по нашему произволу было бы то же самое, что задумать изменить законы, по которым совершается наше кровообращение». В качестве иллюстрации Мюллер приводит исторический анекдот, в котором император Римской империи допускает ошибку в употреблении флексии латинского слова. Ошибка исправляется присутствующим при этом монахом. Импера­тор заявляет, что он — император и является законодателем. На это монах отвечает, что, несмотря на все свое могущество, император не волен вносить какие бы то ни было изменения в латинский язык.

Итак, с одной стороны, не во власти человека изменить язык, но с другой — не следует забывать, что язык связан с исторической жиз­нью народа. Аналогичных взглядов придерживается и Уильям Дуайт Уитни (1827—1894), который в своих работах часто ссылается на Мюллера и цитирует его. (Несколько подробнее об Уитни — в следующей главе).

Критиком теории Шлейхера выступил и его ученик Иоганн Шмидт (1843—1901). В своей работе О родственных связях между индогерманскими языками (1872 г.) он разрушил казавшуюся ему слиш­ком примитивной теорию «родословного дерева», созданную его учи­телем. Правда, как отмечает другой ученик Шлейхера, Гуго Шухардт, идею о зависимости между языком и географическим расположением народа дал им обоим сам Шлейхер.

Прежде всего Шмидт был против понимания индоевропейского праязыка в трактовке Шлейхера. Он полагал, что «праязык» пред­ставлял собой не единое целое, а совокупность диалектов, и поэтому практически невозможно отнести все реконструированные элементы к одной эпохе. Отсюда задача компаративизма — реконструкция от­дельных форм, а не языка в целом виде. Индоевропейские языки пра­вильнее изображать не в виде ветвей, отходящих от общего ствола, а в виде волн, напоминающих те, которые образуются от бросаемых в воду камней. Теория Шмидта получила название «волновой теории». Языки «расходятся» волнообразно, переходя постепенно из одного в другой:

индоиранские — балто-славянские — германские —

кельтские — италийские — греческий — индоиранские.

(Идею о том, что не существует четких границ между соседними языками, высказали в конце 1850-х годов Герман Эбель и Адольф Пикте).

Таким образом, индийские языки находятся ближе к иранским, иранские — между индийскими и славянскими, славянские — меж­ду иранскими и балтийскими, балтийские — между славянскими и германскими, германские — между балтийскими и кельтскими, кельтские — между германскими и италийскими. Представим это схематически.

Схема «волновой теории» Шмидта

Два граничащих друг с другом языка обязательно обнаруживают некие общие, только им свойственные явления. Кроме того, если в каком-то языке возникает новообразование, оно обязательно будет постепенно расходиться в разные стороны и распространяться на все соседние языки.

«Теория волн» оказала влияние на ряд последующих лингвисти­ческих направлений, в частности на школу «слов и вещей» и на ареальную лингвистику (или неолингвистику). Подробнее об этом — позднее.

Уже в работах В. фон Гумбольдта, который исходил из концепции общечеловеческого, народного духа, разума, мышления, представле­но психологическое осмысление лингвистических положений. Одна­ко при этом Гумбольдт учитывает и индивидуальную человеческую личность, индивидуальную психику. Под влиянием идей Гумбольдта в лингвистике складывается и оформляется психологическое направ­ление. Главное в этом направлении — отказ от логики как основы для интерпретации языковых фактов и перенос внимания на отношения между индивидуальными представлениями. Первым представителем психологического направления в лингвистике является Гейман Штейнталь (1823— 1899), профессор Берлинского университета. Вместе со своим коллегой Морицем Лацарусом (1824—1903) он основал «Журнал психологии народов и языкознания», где и были изложены их взгляды.

Штейнталь и Лацарус являются учениками и последователями ос­новоположника немецкой эмпирической психологии Иоганна Фрид­риха Гербарта (1776—1841), который считал, что вся деятельность че­ловеческого сознания управляется законами ассимиляции, ассоциа­ции и апперцепции. Основные работы Штейнталя — Грамматика, ло­гика и психология (их принципы и их взаимоотношения) (1885 г.); Введение в психологию и языкознание (1881 г.).

Полный «разрыв» с логикой провозглашен в известном тезисе Штейнталя: «Категории языка и логики несовместимы и так же мало могут соотноситься друг с другом, как понятия круга и красного». Что касается логической, или универсальной, грамматики, то Штейнталь считает, что «универсальная грамматика так же невозможна, как уни­версальная форма политической конституции или религии или уни­версальная форма растения или животного. Единственная наша зада­ча поэтому состоит в установлении категорий реально существующих языков, и при этом мы не должны отправляться от готовой системы категорий».

Предметом языкознания является язык, «язык вообще, т.е. выра­жение осознанных внутренних, психических и духовных движений, состояний и отношений посредством артикулированных звуков». При этом следует различать:

речь — процесс говорения;

способность говорить — физиологическую способность произно­сить звуки и умственную — содержание внутреннего мира;

языковой мате риал — все созданные в процессе говорения и по­стоянно употребляемые в речи элементы и, наконец,

конкретный язык, представляющий собой совокупность языково­го материала какого-либо народа.

Штейнталь критически относится к термину организм в том смыс­ле, в каком его понимает Шлейхер, и предпочитает использовать сло­во система.

Все развитие представлений происходит в психике индивида, од­нако создает язык не «индивидуум сам по себе; ведь индивидуум гово­рит в обществе... Говорящий создает язык одновременно из своей души и из души слушающего, и потому произнесенное слово принад­лежит не только ему, но и другому. Таким образом, язык по своей сути есть продукт общества». Следовательно, индивидуальная психология должна быть дополнена психологией народов. Предметом изучения психологии народов является народный дух, который проявляется «прежде всего в языке, затем в нравах и обычаях, установлениях и по­ступках, в традициях и песнопениях». Однако основанием для психо­логии народа является индивидуальная психология, поскольку дух народа пребывает в индивидах и не имеет отдельного от духа индиви­да бытия. Иными словами, в духе народа происходят те же процессы, что и в духе индивида.

Против такого понимания народной психологии выступил Виль­гельм Вундт (1832—1920) — первый психолог, занимавшийся иссле­дованием языка. Нужно подчеркнуть, что в первую очередь Вундт — психолог и цель его заключается в изучении продуктов коллективной жизни людей для изучения сложных психических процессов, для «до­бывания психологического знания из фактов языка, и прежде всего из истории языка». Он считает, что экспериментально изучаться могут только элементарные психические процессы (ощущения), а сложные требуют иного подхода. Основные работы Вундта, связанные с язы­ком: О целях и путях народной психологии (1888 г.), Психология народов в 10 томах (1—2 тт. — Язык) (1900 г.), История языкознания и психоло­гия (1901 г.), Элементы психологии народов (1912 г.).

Психологию Вундт считает основной философской наукой, так как в основе всякого научного познания лежит психологический про­цесс. Выступая против индивидуализма, он исключает из сферы ин­тересов психологии народов все, что имеет сугубо индивидуальный характер, — историю, литературу. Объектом психологии народов должны быть продукты общего духовного развития — язык, мифы, обычаи, а также область действий, вызванных бессознательными по­буждениями, что характерно для условий жизни «на уровне инстинк­та», жизни первобытных народов.

Социальный характер народной психологии (народ — не просто совокупность индивидов). Объект народной психологии — мифы, обычаи и язык. «В языке отражается прежде всего мир представлений человека. В изменении значений слов обнаруживаются законы изме­нения представлений, так как они имеют место под влиянием изме­няющихся условий ассоциации и апперцепции. В органической структуре языка, в образовании форм слов, в синтаксической связи частей речи проявляется закономерность, которой определяется связь представлений в особых естественных и культурных условиях человеческого коллектива».

Язык возникает лишь там, где существует общая духовная жизнь, где она непосредственно ощущается как общая. Язык и мышление всегда тесно связаны и развиваются одновременно. При этом звуко­вой язык Вундт рассматривает как разновидность языка жестов («зву­ковой жест»), т.е. первоначальный язык — это язык жестов. Преиму­щество звукового языка в том, что он воздействует не только на ин­теллект, но и на чувство. В этом он сходен с музыкой. Основой психи­ческой жизни Вундт считает не интеллект, а волю. В связи с этим он полагает, что первые высказывания имели императивный характер.

Известной типологической классификации языков Вундт дает психологическую интерпретацию: ступени развития языка соответ­ствуют ступеням психологического развития человека. В сознании индивида определенную форму прежде всего принимает представле­ние, выражением которого в языке служит простой корень (как, на­пример, в речи детей, где нет ни форм, ни флексий). Поэтому первич­ные языки — корневые. Затем происходит разложение одного обще­го представления на составляющие его признаки и объединение их в одно целое. Этой ступени развития соответствуют агглютинирующие языки. И, наконец, образование общего понятия находит свое выра­жение во флективных языках.

Основной единицей языка Вундт считает предложение. Слова представляют собой результат расчленения предложения. В основе грамматических категорий лежат логические понятия. Так, классы слов (части речи) соотносятся с классами общих понятий: предмета (существительное), свойства (прилагательное), состояния (глагол).

В российской лингвистике первым представителем психологизма был Александр Афанасьевич Потебня (1835—1891), профессор Харьковского университета, член-корреспондент Российской академии наук. Круг его интересов был широким: общие, философские вопросы языкознания, синтаксис, семантика, этимология, фонетика, диалектология, теория литературы, фольклор.

Еще в университете Потебня познакомился с работами Гумбольд­та и Штейнталя, идеи которых он интерпретировал и развивал в сво­ем главном труде по общему языкознанию — Мысль и язык (1862 г.). Его основной фундаментальный труд — Из записок по русской грам­матике (первое издание в 1888 г.).

Вслед за Гумбольдтом он считает, что язык — это деятельность, в процессе которой происходит его постоянное обновление, что язык есть средство не выражения готовой мысли, а ее создания, формиро­вания. Понимание одновременно является и непониманием (недопониманием): посредством слова нельзя передать другому свою мысль, можно только возбудить в нем его собственную.

Потебня отвергает учение Шлейхера о языке как живом организ­ме. Язык — это произведение народа и развивается по своим зако­нам. В этом плане большую роль должно играть изучение народных мифов и преданий — именно они объединяют людей в общество. Од­нако единственное, неизменное и непременное условие существова­ния народа — это его язык. Не принимал он и идеи о двух периодах истории языка, считая, что все периоды истории народа свидетельст­вуют о постоянном развитии языка. Что же касается утраты флексий и возникновения аналитических форм, то это доказывает лишь, что «с увеличением способности к отвлеченному мышлению и увеличе­нием запаса знаний многие деления и категории оказываются негод­ными и отбрасываются, но зато являются новые».

Он отмечал, что сравнительно-историческое изучение языков представляет собой протест против засилья всеобщей логической грамматики, и резко выступал против последней. Языки различаются между собой не только лишь звуковой стороной (как обычно утвер­ждали логицисты), но и всем строем мысли, выражающимся в них. По словам В.В. Виноградова, он «совершил переворот в грамматиче­ских теориях, которыми до тех пор пробивалась наука о русском язы­ке».

Язык тесно связан с мышлением. Мышление создается и получает свое выражение только с помощью языка и на его основе. «Язык есть необходимое условие мысли отдельного лица даже в полном уедине­нии». Как уже говорилось, язык есть средство создания мысли. «В слове впервые человек сознает свою мысль». Однако язык связан не только с мышлением, но и со всей психической деятельностью чело­века. Тем не менее объяснения языковым фактам нужно искать не в психике, а в самом языке. На материале фактов изменений праязыка в русском, некоторых славянских и литовском языках он рассматри­вает вопрос об основном направлении эволюции языка и мышления, обращая особое внимание на процесс образования и изменения грам­матических категорий в связи с развитием категорий мышления.

По мнению Потебни, первичные слова напоминают междоме­тия — они лишены каких-либо формальных определений. Разложе­ние чувственных образов начинается с образования слов. Вначале вы­деляются существительные, затем прилагательные и глаголы. Все это связано и с эволюцией типов предложения, которое представляет со­бой основную грамматическую и структурно-семантическую едини­цу языка. Предложение — историческая категория, и его следует рас­сматривать относительно того или иного периода развития синтаксической структуры. История языка на значительном протяжении вре­мени должна давать ряд определений предложения. Слова как члены предложения раскрываются лишь в предложении. Члены предложе­ния и части речи — категории соотносительные. Вообще, вся кон­цепция Потебни проникнута духом системности и историзма.

Рассматривая язык как постоянную деятельность, Потебня счита­ет, что действительная жизнь слова происходит, совершается лишь в речи: «Слово в речи каждый раз соответствует одному акту мысли, а не нескольким, т.е. каждый раз, как произносится и понимается, имеет не более одного значения... Общее значение слов, как фор­мальных, так и вещественных, есть только создание личной мысли и действительно существовать в языке не может». Под «вещественны­ми» имеются в виду полнозначные слова, у которых следует различать ближайшее и дальнейшее значения. Ближайшее — это то, что понятно всем говорящим на данном языке, а дальнейшее понятно лишь спе­циалистам. Это понятийное, или «энциклопедическое», значение.

Особое место в учении Потебни занимает понятие внутренней формы слова. «Внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль... Всякое слово без исключения состоит из трех элементов: во-первых, членораздельный звук, без которого слово быть не может; во-вторых, представление и, в-третьих, значение сло­ва». Это «представление» есть способ наименования, или то, что мы называем теперь мотивировкой.

Потебня полагает, что грамматическую форму не следует пони­мать лишь узко морфологически, т.е. отождествлять ее с аффиксами, поскольку форма — это значение, а некоторые формы могут и не иметь никакого звукового обозначения. Грамматические формы и категории имеют свою семантику и связаны со всем строем языка. Они не совпадают с логическими категориями: во-первых, их гораздо больше, а во-вторых, они различаются от языка к языку. Грамматиче­ская форма — понятие семантико-синтаксическое.

Говоря о соотношении логики и грамматики, Потебня отмечает: «логическая и грамматическая правильность совершенно различны, так как последняя возможна без первой, и наоборот, грамматически неправильное выражение, насколько оно понятно, может быть пра­вильно в логическом отношении... Языкознание, в частности грам­матика, ничуть не ближе к логике, чем какая-либо из прочих наук».

Дата добавления: 2014-01-07