Политическая журналистика Англии 17-18 веков, памфлетная публицистика 4 страница

Дискуссия между федералистами и республиканцами, начатая статьями «Континенталиста», получила широкое развитие. Аргументация, выдвинутая Гамильтоном в 1781-1782 гг., была подробнейшим образом разработана в серии статей под общим названием «Федералист», написанных в разгар создания американской конституции, цель которой сводилась к тому, чтобы передать власть из рук многих немногим.

Необходимость этого нужно было обосновать, чтобы навязать конституцию федералистов народу. При этом перед правыми стояла задача уничтожить оппозицию. Сделать это можно было, только систематически обосновав основные положения свода законов. За это дело взялся Гамильтон, призвавший себе на помощь двух соратников – Мэдисона и Джея.

Менее чем за год (с сентября 1787 по август 1788 г.) они написали 85 статей (53 – Гамильтон, 27 – Медисон, 5 – Джей). Основная заслуга в создании «Федералиста», этой библии американской «демократии», считающейся до сих пор лучшим толкованием Конституции США, принадлежит Гамильтону. Именно он опубликовал 27 октября 1787 года первую статью этой серии, подписавшись «Публий», и в дальнейшем именно на него легла основная нагрузка по объему написанного и в смысле проблематики.

Именно Гамильтон выполнял функцию разоблачителя республиканцев и пропагандиста концепции «сильной президентской власти». Последнему посвящены 12 статей Гамильтона в «Федералисте». Изощренность журналистских приемов этого деятеля достойна удивления. Ему приходилось доказывать, что демократия (такие её формы как билль о правах и свободах, верховность судебной власти, ограничение полномочий президента и т.д.) противоречит идее республики, и напротив, сильная государственная власть соответствует принципам республики. Ратуя за последнюю, он по сути дела восхвалял монархию. Политическое лицемерие Гамильтона позволяло ему утверждать: «Наш народ никому не отдавал своей власти, а потому сам сохраняет её во всей полноте и не нуждается в каких-либо её ограничениях».

Он рассуждал так: если народ оказал доверие президенту, то нет причин ограничивать его власть, тем более, что конституция наделяет народ суверенитетом, превращая государство в его слугу и уже поэтому оно не может ущемить права народа. Казуистика Гамильтона была направлена на достижение следующей цели – создания такого государственного механизма, который позволял бы управлять и манипулировать обществом горстке «сильных» людей, представляющих «интересы нации», без помех, вытекающих из демократических институтов и форм правления. Даже сама конституция его интересовала постольку, поскольку могла быть инструментом создания такого механизма. Государственные деятели США и по сей день считают «Федералиста» «самым уникальным вкладом американского политического гения в науку о государстве». Творчество Гамильтона по сути дела олицетворяет итог, к которому пришла американская буржуазная революция, принесшая независимость с целью создания республики доллара.

Первая поправка к американской конституции, принятая в 1789 под давлением, уже известного вам, Томаса Джефферсона и ряда других политических деятелей, считается краеугольным камнем американского понятия свободы слова. Она гласит, что «Конгресс не должен издавать ни одного закона… ограничивающего свободу слова и печати…» Понятие свободы слова имеет не только положительное наполнение – существует и обратная сторона этой свободы, связанная с отсутствием разумных ограничений при реализации права на свободное слово. В работе «Философии права» Гегель заметил, что очень часто свобода печати понимается «как свобода говорить и писать что угодно». Это аналогично пониманию «свобода делать что угодно» и свидетельствует о господстве в обществе обыденного представления о свободе слова и полном отсутствии культуры мысли, ибо такая свобода обладает отрицательной волей и оборачивается «фурией разрушения».

В государстве существует потенциальная опасность неверного понимания свободы слова, когда средства массовой информации, пребывая в парадигме «негативной» свободы, разрушительно воздействуют на общественное мнение и уничтожают сложившийся порядок вещей. В стабильном обществе, подчеркивает Гегель, «опасность от свободы прессы в наибольшей степени предотвращается не тем, что ее глубоко почитают, а тем, что написанное в ней полностью презирают. Английские министры разрешают говорить о себе все, что заблагорассудится, и относятся к этому с полным презрением. Своего рода действие Немезиды в том, что чернь должна находить удовлетворение в насмешках над высочайшим, для нее единственный способ проявить свою субъективную свободу заключается в ругани, в высказывании против него».

Цензурные ограничения обычно вводились в периоды ведения войны. Так, во время войны между Севером и Югом в США федеральные власти «закрыли несколько газет, особенно активно выступавших против правительства, запретили деятельность ряда организаций демократической партии. Некоторые издатели, политические деятели и лица, открыто выступавшие в защиту мятежников, были арестованы». Были введены и цензурные ограничения на публикации прессы о положении дел на фронтах и внутри страны. После вступления США в первую мировую войну президент Вудро Вильсон впервые в истории страны создал Комитет общественной информации, в задачи которого входили: идеологическая пропаганда, обеспечение поддержки действий президента и правительства в СМИ и цензорские функции. Летом 1917 конгресс принял «Акт о шпионаже», ограничивающий свободу слова. Формально нацеленный против подрывной деятельности и пропаганды германских агентов, закон на практике стал орудием для подавления радикалов и сторонников мира, лишив их, прежде всего, возможности рассылать по стране свои газеты и журналы. В результате применения «Акта о шпионаже» большинство оппозиционных изданий были лишены почтовых привилегий. Так, осенью 1917 был закрыт ведущий левый журнал, а издатели предстали перед судом по обвинению в антиправительственной деятельности.

С окончанием первой мировой войны и со снятием ограничений на распространение информации, введенных на период военных действий, проблема обеспечения свободы слова, необходимой для полноценного функционирования СМИ, не исчезла. В 1920 судебному преследованию подверглись редакторы небольшого авангардистского журнала «The Little Review» (1914-1929) за публикацию эпизода из романа Джеймса Джойса «Улисс». По решению суда министерство почт изъяло из бандеролей и сожгло экземпляры трех номеров издания, в которых были опубликованы фрагменты из романа Джойса, а издатели были оштрафованы.

В 1927 по решению суда штата Миннесота была закрыта газета скандального содержания под названием «The Saturday Press». Она издавалась в городе Миннеаполисе Джеем Ниром, и страницы ее были заполнены материалами откровенно расистского характера. Согласно закону о печати штата Миннесота любой судья штата имел право прекратить издание, если оно носило «злонамеренный, скандальный или клеветнический характер». Американская общественность увидела в этом законе ограничение свободы печати, противоречащей первой поправке к конституции, и опасный прецедент. Поскольку у Нира не было средств для обращения в Верховный Суд США, издатель влиятельной консервативной газеты «The Chicago Tribune» Роберт Маккормик, исходя из своих понятий либерализма, пришел ему на помощь, представив средства для ведения дела. 4 года спустя, в 1931, Верховный суд США большинством в 1 голос принял решение в пользу Нира, отменив цензуру, введенную в штате Миннесота. Решение суда по делу «Нир против штата Миннесота» считается важным прецедентом, отстаивающим свободу слова.

ПЕЧАТЬ И ПУБЛИЦИСТИКА ВЕЛИКОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ. ЗАГОВОР БАБЕФА.

Американская революция уже вступила в стадию наведения порядка и законности именем нового правящего класса – буржуазии, когда во Франции искры её догоравшего костра разожгли пламя самой яростной, бескомпромиссной и богатой событиями, идеями и талантами Великой французской революции. Эта революция, происходившая гораздо позже английской и вслед за американской, как будто сконцентрировала, собрала в один комплекс все проблемы и противоречия двух первых, а идеи Гоббса, развитые философами Просвещения и, прежде всего, Руссо, охватили умы такого широкого круга людей, что превратили Великую французскую революцию в самую массовую, самую многослойную. И каждый из этих «слоев», определившихся в партии в ходе революции, сказал в ней свое слово.

Журналистика стала зеркалом Великой французской революции, в ней отразились все её течения и противоречия. Гонкуры назвали газету «детищем 89 года». Конечно, газеты выходили во Франции и до 1789 года, и не следует забывать о Ренодо и его «La Gazette». Но 1789 год не только вызвал к жизни огромное количество новых газет (только в Париже их насчитывалось свыше 150), но сделал их орудием борьбы. Именно в период буржуазных революций идеологическая функция журналистики подавила её информативное и коммерческое начало, определив дальнейшую судьбу средств массовой информации как особой области идеологии. Эпоха буржуазных революций породила такое уникальное явление как «персональный журнализм». Это было время активного развития и борьбы идей. Бурно развивавшиеся события требовали оперативного обмена идеями, их дальнейшего развития, объяснения их реального воплощения. Летопись ранних буржуазных революций в самые жаркие и грозные их дни писалась газетчиками.

Было известное противоречие в необходимости широкого оперативного информационного обмена и в существовавшей технической и организационной базе журналистики этого периода, которая не была в состоянии обеспечить такой обмен. Но этот недостаток компенсировался наличием большого числа талантливых и увлеченных людей, посвятивших себя борьбе. Газету представлял фактически один человек. Он – идеолог, он – организатор, он – репортер и публицист, он – наборщик и печатник, он – распространитель. Два – три технических помощника – не более. Газета задумывалась и осуществлялась одним человеком. Как правило, это были не просто журналисты, а политические деятели, нередко занимавшие важные государственные посты. Это явление получило название «персонального журнализма», который характерен именно для рассматриваемого здесь периода. Поэтому, рассказывая о журналистике эпохи первых буржуазных революций, мы говорим именно о журналистах. Великая французская революция, как никакая другая, богата такими именами.

Символом этой революции является взятие Бастилии восставшим народом, но этому предшествовал ряд событий, фактически уже начавших революцию. Небывалую политическую активность в стране вызвало открытие в мае 1789 года Генеральных штатов. Этот акт либерализма со стороны Людовика – 16, вопреки его желанию, послужил толчком к активизации крупной и средней буржуазии, так называемого третьего сословия, уже подготовленного к необходимости демократизации развитием общественно-политической мысли в стране. Антифеодальные идеи владели помыслами класса, рвавшегося к власти. Французская буржуазия жаждала конституции. Созыв 5 мая 1789 года Генеральных штатов открыл перед нею реальную перспективу достижения своей цели. На начальном этапе революции представители буржуазии и некоторые аристократы активно способствовали её развитию, были в авангарде. Пожалуй, самой яркой личностью, общепризнанным лидером, «отцом народа» был депутат от третьего сословия, потомственный аристократ Оноре-Габриэль де Мирабо. «… граф де Мирабо, при всем его авантюризме, пороках, недостатках – и чисто личных и кастовых – сумел стать политическим именем, наиболее полно воплотившим перед всем миром Великую французскую революцию на её первом этапе»,- пишет о нем известный советский ученый А.В.Манфред.

Большое влияние на Мирабо оказали как обстоятельства личной жизни, заставившие его почувствовать всю подавляющую силу феодальной деспотии, так и идеи английской революции. В первом литературно-политическом опыте, памфлете «Опыт о деспотизме», опубликованном в 1776 году, а затем в трактате о «Тайных приказах и государственных тюрьмах» Мирабо выступил как сторонник теории естественного права и доказал законность и справедливость борьбы с тиранией: «Человеку для того, чтобы разорвать свои цепи, дозволены все средства без исключения…»

Мирабо был революционером, но не республиканцем. В этом смысле он типичен как представитель жирондистов, той группы участников Великой французской революции, которые добивались уничтожения абсолютизма и феодальных порядков, но считали конституционную монархию наиболее приемлемой формой правления. Именно поэтому они активно действовали на первом этапе революции и сдерживали её на втором. Из этой среды и выдвинулся Мирабо.

Это был непревзойденный оратор, выступления которого производили на аудиторию впечатление «какого-то чудодействия, колдовства…». Ораторское искусство Мирабо сразу же сделало его авторитетным лицом в Национальном Собрании, разобщенном поначалу принципом сословности. Мирабо стал лидером, объединив представителей трех сословий. Политическое чутье подсказало ему главную идею революции на её первом этапе – единство. Это был лозунг Мирабо, ставший лозунгом французов, теснивших короля в Собрании и штурмовавших Бастилию, т.е. объединивший всех участников революции.

Вступив на арену политической деятельности в Париже в 1789 году, Мирабо стал издавать газету «Journal des Etats generaux» («Газета Генеральных штатов»), которая вскоре была запрещена королевским министром Неккером. Но неукротимый трибун возобновил издание под другим названием: «Письма к моим избирателям». Газета Мирабо была одним из первых революционных изданий. В ней начинали журналистскую деятельность Демулен и Ксавьер. Её отличительной чертой было то, что она делалась коллективом людей. Но идейным вождем здесь был Мирабо, его духом и идеями пронизаны все публикации.

Пресса якобинцев была самой массовой и влиятельной. Но и в той блистательной плеяде имен, которыми представлена журналистика Великой французской революции, имя Жан-Поля Марата не знает себе равных. Известный историк Е.В.Тарле, посвятивший Марату специальное исследование, отмечает, что главным достоинством этого журналиста и революционера была его естественная близость к народу, интересы которого стали смыслом жизни Марата. «Марат оказался не только для своего времени, для 18 столетия, но, смело можно сказать, и для последующих долгих десятилетий единственным публицистом Франции не только писавшим для широчайших народных масс городов, но и услышанным этими массами».

Сравнивая Марата с известными журналистами этой эпохи, Демуленом и Эбером, Тарле подчеркивает, что популярность буржуазной «Революции Франции и Брабанта» с её бойкостью и развлекательно-революционным пафосом и плебейский «Пер Дюшен» с её злоупотреблением сквернословием и жаргоном была несравнимо меньшей рядом с всеобщей любовью к «другу народа». Это выделяет его не только среди журналистов, но и в ряду всех лидеров революции вообще. «Марату удалось то, что не удавалось в такой мере решительно никому из первостепенных деятелей Французской революции, даже наиболее искренно демократически настроенных: «Народ, тот самый «добрый парижский народ», для которого писал Марат, признал его своим, никогда не считал его «господином», каковым для парижской массы всегда был и остался, например, хотя бы тот же Робеспьер, неподкупный, чистый и честный революционер».

Секрет популярности Марата прост. Две вещи сделали его истинным другом народа: 1) то, что он всегда и, прежде всего, бесстрашно и настойчиво защищал интересы «маленького человека», бедняка или санкюлота, как говорили в те дни в Париже; 2) простой, понятный народу и одновременно «зажигательный», по определению жирондистов, язык газеты Марата.

В отличие от большинства лидеров революции Марат не был оратором. И тем не менее его слышал весь Париж. Газету «Друг народа» грамотные парижане читали вслух для своих собратьев почти с первых дней революции. Сразу же после взятия Бастилии Марат обратился в комитет своего округа с просьбой выделить средства на типографский станок и печатание газеты. Он не мог печатать газету на свои деньги, как это делали буржуазно-монархистские деятели типа Мирабо или Бриссо, так как денег у него не было: он был врачом, лечившим бедняков (в этом смысле можно проводить параллель между ним и Ренодо). В 1789 году Марат был уже зрелым человеком, имевшим сформированное мировоззрение, последователем Руссо и Монтескье, противником абсолютизма. Он встретил революцию во всеоружии идей борьбы за новый мир. Сам он писал в номере от 2 марта 1793 года: «Я имел к моменту революции уже сложившиеся убеждения…Я решил обнародовать свои идеи в печати и основал «Друг народа».

Газета стала выходить с 12 сентября 1789 года. На фоне восторженных приветствий революции, лившихся со страниц парижской прессы этих дней, голос «Друга народа» прозвучал резким диссонансом. Марат сразу же выступил против тех, кто решил ограничить революцию её первыми формальными достижениями, будущих предателей Лафайета, Мирабо, Бриссо, Неккера, Бальи. С самого начала и до последнего дня своей жизни он был беспощаден к тем, кого подозревал. Буржуазные историографы и многие современники Марата обвиняли его в излишней подозрительности и даже в кровожадности. Но историческая реальность доказывала его правоту, все подозрения «друга народа» оправдывались. Он как будто бы предвидел тайный сговор Мирабо с Людовиком-16, будущий расстрел парижан Лафайетом, предательство Дюмурье.

Политический инстинкт и последовательность в отстаивании интересов тех, кто проливал кровь во имя революции, а не расточал речи в парламенте, позволили ему сразу же верно оценить позиции жирондистов как сдерживающей силы революции. Он стал непримиримым врагом этой влиятельнейшей партии Великой французской революции, что в значительной мере усложнило его жизнь. Марату пришлось дважды скрываться от суда в период революции именно по причине того, что он вызывал у своих противников желание уничтожить его (в 1792 году жирондисты требовали гильотинировать Марата).

«Пусть народ возобновляет кровавые сцены 14 июля и 6 октября до тех пор, пока не останется в живых ни одного врага революции!» - интерпретация этого лозунга встречается в каждом номере «Друга народа». Борьбу с «врагами» революции вели все: и жирондисты, и монтаньяры, и термидорианцы. Это по сути дела была межпартийная борьба за власть. Для Марата же это была борьба за продолжение революции до того момента, когда она принесет не только эфемерные политические права всем сословиям и реальную власть буржуазии, но когда она принесет реальное облегчение народу.

В отличие от большинства деятелей и журналистов того времени Марат в своих преследованиях и подозрениях был прямолинеен и конкретен. Это определяет его и как политического деятеля, и как журналиста. Достоинством его публицистики, помимо названных уже: последовательности, страстности, простоты и общедоступности, была четкость, строгая фактическая обоснованность требований. Е.В. Тарле отмечает, что Марат «никогда не надоедает читателю политическими отвлеченностями..., его политическая страстность ищет врагов именно между теми, кто идет по линии наименьшего сопротивления и прячется за схемами и декларациями, а вместе с тем в душе уже не хочет продолжения революции, потому что получил от неё все, что ему было нужно».

Разоблачал Марат беспощадно. Разоблачение было главным предметом его публицистики. Он развивал целые газетные кампании вокруг какого-либо конкретного события или лица. Но каждая обвинительная статья по одному конкретному вопросу всегда звучала в контексте общих проблем революции: открытие тайных связей Мирабо с Людовиком не просто как личная вина знаменитого трибуна, а как звено в цепи попыток спасти монархию; предательство Дюмурье – доказательство намерений жирондистов задушить революцию и т.д.

Он не был пожирателем своих личных врагов, «чудовищем», как пытались это представить противники, он уничтожал конкретное лицо для того, показать и доказать пагубность явления, которое оно представляет, чтобы спасти революцию. При этом Марат не ограничивался обвинениями, он всегда призывал к конкретному действию, из них вытекающему, к «санкциям». В статьях прямо указывалось, что должен сделать народ – снести голову Лафайету, занять помещение Конвента и т.д. Марат был не только другом, но и руководителем народа, который уважал и ценил его слово настолько, что шел за ним.

В течение 4 лет революции Марату пришлось дважды прекращать издание своей газеты, выпускать её подпольно. Самыми верными помощниками и друзьями в эти трудные дни были для него простые люди Парижа, санклюлоты. Они же были его информаторами (Марат делал свою газету почти в одиночку) и распространителями отпечатанной на плохой бумаге мелким неровным шрифтом, но самой влиятельной и любимой газеты Парижа 1789 – 1793 годов.

Великая французская революция привела народ Франции от стен Бастилии через жестокую политическую борьбу Горы и Жиронды, массовый террор Диктатуры Робеспьера, сменившийся лицемерной деспотией Директории, к Консульству и Империи Наполеона. Таков был плачевный итог самой массовой и бескомпромиссной революции 18 столетия. Переломным в её ходе оказался 1793 год. Падение Робеспьера завершило стадию развития и подъема революции, начался период её затухания, характеризующийся усилением реакции и общей апатией. В середине 90-х годов большая часть французов, увидевших жестокое кровавое лицо революции, так и не принесшей простому народу освобождения от тяжелого труда и голода, уже не верила в её продолжение. Народ и его интересы оказались практически в стороне. Революция на спаде превратилась в борьбу за власть между отдельными политическими группировками и лицами. Очевидно было, что революция подходит к концу и итоги её далеко не таковы, какими бы их хотели видеть лучшие её представители. После 1793 года трудно было уже верить в то народ ещё можно поднять на борьбу за Свободу, Равенство, Братство. Баррикады не только не вдохновляли, но и пугали многих французов. И тем не менее идея революции, её продолжения окончательно не умерла, она жила в умах и сердцах последних её рыцарей, веривших в возможность её развития после 93-го года, вопреки объективной реальности. Одной из последних попыток оживить Великую французскую революцию был заговор Бабёфа.

Франсуа Бабёф по происхождению был представителем «третьего сословия». До 1789 года он служил комиссаром по межевым делам, а также занимался сочинением трудов по проблемам имущественных отношений и благоустройства (известна его книга под названием «Записки для земельных собственников и собственников сеньорий»). Служба помогла Бабёфу досконально изучить систему экономических отношений феодального общества, узнать тайны происхождения аристократических владений. Именно в эти годы в его сознании возникли мысли о неравенстве и несправедливости отношений в феодальном обществе. Кроме того, ему пришлось на собственном опыте испытать тяжкие последствия этого неравенства.

Личный жизненный опыт и размышления, связанные с родом его занятий, подготовили Бабёфа к революции. Он принял её сразу. 14 июля он участвовал во взятии Бастилии. Затем некоторое время метался между Парижем и Руа (город, в котором жила его семья) и, наконец, основал газету «Пикардийский корреспондент». Дело сразу пошло на лад. Число подписчиков росло. Но на журналистском пути Бабёфа ждало много неприятностей. В Руа, так же, как и в Париже, в период революции царила атмосфера подозрительности, сопровождавшаяся безжалостным террором. Каждый называл себя революционером и подозревал в «аристократизме» соседа. Обвинения были предъявлены и Бабёфу, несмотря на то, что его газета носила явно революционный характер. «Вина» коренилась в названии газеты. Дело в том, что традиционные географические названия различных регионов Франции были упразднены в 1789 году. Вместо них появились департаменты. Пикардия – старое название департамента Соммы, Уазы и Эны. Использование в названии газеты «старорежимного» названия Пикардия и было поставлено в вину Бабёфу как свидетельство его, якобы нежелания признавать новый режим. На обвинение издатель «Пикардийского корреспондента» отвечал, что это невольный промах, объясняемый более удобным и кратким «Пикардийский корреспондент», чем «Корреспондент департамента Соммы, Уазы и Эны».

Но это был не единственный «грех» Бабёфа. Со страниц своей газеты он нападал на некоторые действия правительства, выступал с критикой лидеров революции (в частности, он с недоверием относился к Мирабо). Это и послужило основанием для репрессий против него. В1790 году он уже оказался в тюрьме, откуда был, однако, вскоре выпущен благодаря хлопотам друзей. Он на некоторое время оставляет журналистику и принимает активное участие в осуществлении политики нового правительства в своем департаменте. В1792 году Бабёф был назначен администратором департамента Соммы, а затем Мондидье. Его обвинили в подлоге, замене имен при продаже имущества, конфискованного у эмигрировавших аристократов. Пришлось долго скрываться и оправдываться.

Это был трудный период в жизни Бабефа, и тем не менее он вернулся в Париж и основал там газету под названием «Journal de la liberte de la presse». Это было типичное парижское издание 90-х годов 18 века, сделанное в спешке, на плохой бумаге, с массой ошибок, но боевое, переполненное самыми отчаянными идеями. Более того, непримиримый, даже скандальный характер самого издателя делал её более решительной и резкой, чем многие парижские издания того времени. Название было выбрано не случайно. Бабёф с самого начала принялся очень активно нападать со страниц своей газеты именно на тех, кого он считал притеснителями свободы слова и печати.

Эпиграфом к первому номеру газеты он взял слова известного журналиста той эпохи Фрерона: «Тот, кто хочет воздвигнуть какие-то преграды этой свободе (печати), тот должен душить истину и поощрять ложь». У Бабёфа было много врагов, и он обходился с ними беспощадно, обрушивал со страниц своей газеты безудержные проклятия в адрес многих лидеров революции. Особенно он ненавидел Робеспьера, но и правительство, оказавшееся у власти после 9 термидора, тоже казалось Бабёфу слишком деспотичным.

В октябре 1794 года Комитет общественной безопасности отдал распоряжение арестовать Бабёфа, но ему удалось скрыться. В таких условиях издавать газету было практически невозможно, но и отказаться от возможности продолжать борьбу посредством журналистики тоже было немыслимо для Бабёфа. Через некоторое время после ухода в подполье появляется новая газета «Le tribune du peuple» («Трибун народа»), руководителем которой стал Бабёф. В 1795 году из-за очередного ареста редактора газета временно прекратила издание, которое было в этом же году возобновлено. Но в 1796 году ей пришлось перейти на нелегальное существование. В этот период и был задуман «заговор равных» с целью совершения переворота, душой которого был Гракх Бабёф (Гракх – псевдоним).

Какую цель ставил перед собой и своими издателями этот непримиримый человек? Завоевание свободы и равенства для народа. Отталкиваясь от исходной идеи о том, что в 1789 году народ завоевал свободу, которая была узурпирована Робеспьером и «термидорианцами», он приходит сначала к определению своей цели – возвращение народу попранных прав.

В конечном итоге Бабёф приходит к мысли, что истинная свобода может быть обеспечена только всеобщим имущественным равенством, к идее экономической революции. В одной из передовых статей, присланных для газеты, он излагал главную идею своего учения следующим образом: «Цель общества – всеобщее счастье. Нужно взять у того, кто имеет слишком много, и дать тому, кто ничего не имеет». Идея всеобщего счастья не была новой в Великой французской революции, её провозглашали все участники этого великого исторического события.

Заслуга Бабёфа заключается в том, что осуществление этой идеи он первым из лидеров революции увидел в установлении экономического равенства путем обобществления имущества. Таким образом, Гракх Бабёф стал одним из первых идеологов коммунизма. Бабувизм был фактически первым учением, защищавшим интересы класса, который ещё только формировался, рождался в огне буржуазной революции и который Ф.Энгельс назвал «предпролетариатом». В «Манифесте коммунистической партии» прямо указывается, что учение Бабёфа выражало интересы пролетариата. Именно это отличает его от других журналистов и политических деятелей Великой французской революции. Цели, которые ставил перед собой и своими газетами Бабёф, выходили за рамки задач буржуазных революций, и тем самым он значительно опередил свое время.

Итоги: Газету представляет 1 человек – он идеолог, организатор, репортер, публицист, распространитель («персональный журнализм»). Активизация крупной и средней буржуазии. Общепризнанный лидер. Аристократ Оноре Габриэль де Мирабо. 1776 – его памфлет «Опыт о деспотизме». Ораторское искусство Мирабо. Он лидер 3-х сословий. Газета Мирабо пронизана его духом и идеями. Жан-Поль Марат – близость к народу. Его «зажигательный» язык. Он прямолинеен и конкретен, беспощаден в разоблачениях. 1793 – переломный итог революции. Заговор Бабефа. Его газета «Пикардийский корреспондент». Выступает с критикой лидеров революции, нападает на постановления правительства. 1796 – его заговор – завоевание свободы и равенства для народа. Один из первых идеологов коммунизма.

ПЕЧАТЬ И ПРОБЛЕМЫ АВТОРСКОГО ПРАВА.

Изобретение книгопечатания и широкое распространение типографского дела привели к формированию качественно новой ситуации в области коммуникаций, а также к изменению условий творческого процесса, что в свою очередь, породило ряд новых проблем.

Индустриализация печатного дела означала механическое тиражирование изданий, и в итоге продукт интеллектуального труда отчуждался от создателя, принося доход, уже не самому автору, а типографу. Возникла проблема выстраивания взаимоотношений между автором (создателем интеллектуальной продукции) и издателем (производителем и распространителем чужой интеллектуальной продукции), то есть проблема "авторского права".

Дата добавления: 2014-01-07