Смысловые комплексы в романе

Жанр, сюжетно-композиционные особенности

Традиционно в литературоведении определялись следующие жанровые доминанты романа: социальная и психологическая. Как убедительно доказано в новейших исследованиях[10], «Обломов» — прежде всего философский роман.

Линейность сюжета, как и в первом романе, обусловлена отсутствием сложной интриги. В романе нет авантюрных происшествий, убийств и преждевременных смертей. Как и в «Обыкновенной истории», отсутствуют побочные ответвления сюжета, путаница событий, случайные персонажи.

Симметричность в композиционном построении по-прежнему актуальна. Симметрично расположение основных образов: «Обломом — Штольц», «Ольга — Агафья Матвеевна», «Анисья — Захар». Симметрично расположение пространственных образов «столица — провинция», и двух пространственных идиллий «Обломовка — Крым». Симметричен и ритм повествования: в первой и четвертой частях — повествование как бы замедляется, так как художественное пространство связано с циклическим временем; во второй и третьей частях темп повествования ускоряется (встречи героев, диалоги) — ритм связан с линейным временем, что обусловило его напряженность и непредсказуемость. Симметричны два сна Обломова: в начале «Сон Обломова» и в конце — видение «темной гостиной со свечами».

Вернемся к рассуждению о философской основе романа. По нашему мнению, ее основу составляют три смысловых комплекса.

1) «Идеализм» — «позитивизм». Как две противоположные мировоззренческие и ценностные системы, носителями которых являются главные герои романа, они сосуществуют в произведении, взаимодополняя друг друга.

Обломов — воплощение идеалиста «в высшей степени». Он воспринимает только иллюзорную, поэтическую сторону жизни, «потому что жизнь есть поэзия». С образом идеалиста связаны традиционные представления о нравственно-психологических чертах русского характера:

— ориентация на ценность, а не на цель;

— предпочтение благ духовных материальным;

— стремление к целостному, а не «раздробленному» бытию;

— открытость, благорасположенность к человеку, душевная чуткость;

— склонность к мечтательности, идеализм и максимализм, оборотной стороной которых могут быть разочарование и апатия.

С точки зрения Е. А. Краснощековой, основная причина обломовского идеализма связана с проблемой вечного русского инфантилизма, роковой неспособностью русского человека вписаться в мировой цивилизационный процесс. Секрет обломовского обаяния в его «детскости», в неспособности стать взрослым человеком. Исследователи В. Криволапов и Н. Гузь считают, что секрет обломовского идеализма кроется не в специфике возрастной психологии «переростка», а в особенностях национального средневекового сознания.

Архетипическое начало образа Обломова прочно связано с древнерусской агиографической традицией, где центральной фигурой был аскет, а не деятель. Мотивы ухода от мира, отречения от мирских страстей, стремление жить исключительно духовным, характерные для житий, пронизывают это произведение Гончарова.

Аскетизм, разумеется, безрелигиозный, секуляризованный (светский) проявляется жизненной позиции героя:

— отшельничество, затворничество, стремление во что бы то ни стало сохранить покой;

— установка на созерцание мира, а не преобразование его;

— неподверженность страстям — сребролюбию, тщеславию, гордыне. Гнев, печаль, уныние лишь изредка посещали его. «Душа его была чиста и девственна», — так говорит о своем герое автор, а в финале романа сравнивает его со «старцем пустынным».

Подобные свидетельства соответствуют духу средневекового аскетизма, который близок к области «идеального». «“Идеалистами” были уже страстотерпцы Борис и Глеб или Феодосий Печерский, как представил их преподобный Нестор в ХI веке. Им вослед выстраиваются бесчисленные герои — “идеалисты” сотен русских и переводных житий, от которых “идеалисты” ХIХ века отличались…»[11] только своей нерелигиозностью. Если для древнерусского аскета, убегающего от суеты и греховности, «тихое и безмолвное житие» способствовало духовному совершенствованию, то для Обломова покой становится наивысшей ценностью, поскольку о спасении своей души он вовсе не думал.

Представителем иной мировоззренческой философской системы является Андрей Штольц. Штольц — позитивист, практический деятель. В нем Гончаров пытался соединить «ум» и «сердце» — герой умен и благороден.

В ночном споре Штольц убеждает своего друга в том, что он трудится только «для самого труда, больше ни для чего. Труд — образ, содержание, стихия и цель жизни…». Данное убеждение Штольца вызывает ассоциации с идеями немецкого социолога Макса Вебера, изложенными в работе «Протестантская этика и дух капитализма»[12]. Жизненная установка Штольца совпадает с теми идеями, которые были подхвачены в ХVI — XVII вв. волнами Реформации и получили соответствующее догматическое обоснование, составив основу ментальности многих европейских народов.

Согласно протестантской системе ценностей труд свидетельствует об избранности трудящегося и должен приносить пользу, доход. Если с позиций средневековых аскетических ценностных воззрений жажда богатства отвергается как недостойное проявление порочных страстей, то в новой протестантской системе это не только полезное, но и «угодное Богу» занятие. Такая установка не согласуется с этикой православия, чем и объясняется отторжение Штольца «русским», читай «православным», миром.

Сам Гончаров, создавая образ Штольца, мог и не знать о том, что поведенческая установка его героя санкционирована главным догматом всех протестантских исповеданий. Штольц со своей философией труда ради самого труда пришел к идеалу той самой Обломовки. Персонаж, изначально задуманный как «новый тип», обретает художественную убедительность, так как именно он реализует мечту Обломова.

Данный смысловой комплекс амбивалентен по своей природе. С одной стороны, в носителе «идеалистического мировоззрения» опоэтизирован национальный характер, основные черты которого, мечтательность, устремленность к идеалу, созерцательность. С другой стороны, автор трезво оценивает возможности русских идеалистов и указывает на превосходство немецкого менталитета и характера в практической деятельности.

Смысловая антитеза «идеализм — позитивизм» вбирает в себя многочисленные интерпретирующие контексты и является композиционной, так как из нее вытекает образная оппозиция «Обломов — Штольц». Данное образно-композиционное противостояние друзей-антагонистов обусловлено, кроме всего, фольклорным архетипом, где противопоставляются пассивный и активный герои. Поведенческий стереотип, ценностные установки одного героя вполне соответствуют тактике героев сказок, которые предпочитают полежать на печи, помечтать, посозерцать, но не видят смысла своей жизни в труде. У другого героя смысл жизни определяется активной деятельностью, Иными словами, Штольц избирает систему позитивизма бессознательно, получив импульс от своих саксонских предков.

2. «Любовь» как смысловой комплекс объединяет три типа любовных историй.

а) Идеальный мир чувств (Обломов — Ольга Ильинская), где все идеально. Для обоих идеальной сферой пребывания является музыка, она наполняет их неведомыми переживаниями. После второго концерта Ольга восхищена: «Как глубоко вы чувствуете музыку!», на что Обломов тихо отвечает: «Нет, я чувствую … не музыку, … а любовь!». Идеален пейзажный фон любви: голубое безоблачное летнее небо, благоухание сирени и ландыша. Возвышенное чувство зарождается весной, достигает кульминации в июле, идет на убыль с наступлением холодов, умирает с первым снегом. Идеальное пространство любви наполнено романтическими атрибутами. Среди пространственных образов: дачи в пригороде Петербурга, тенистые аллеи парка, озеро. Цветы и запахи. Поэтические мечтания, артистическая игра, сонные грёзы. Ольга часто сравнивается с ангелом, существом бесплотным и абсолютно духовным.

В идеальной любви Ольги и Обломова нет не только житейской рутины, но и эротической составляющей. Этот любовный сюжет созвучен рыцарскому роману с его культом изысканно-благородных чувств, бескорыстным служением прекрасной даме. Такая любовь не может увенчаться браком, так как быт, в который погрузились бы герои, просто несовместим с рыцарски возвышенным, платоническим чувством.

Обломов мог бесконечно видеть себя женихом в воображаемом мире, но быть им в реальной жизни ему было не под силу. Социальная роль главы и отца семейства не вписывалась в идеальное пространство Обломова. Свидание в Летнем саду — «застывание» любви.

Когда Захар накинул на плечи выстиранный и заштопанный халат пришедшему после рокового объяснения с Ольгой Обломову, — это было приглашением к возвращению.

б) Идиллические отношения (Обломов — Агафья Пшеницына) развиваются на фоне контрастном предыдущему. Выборгская сторона — это не тенистые аллеи, не горные тропы. Здесь вокруг огороды и деревянные дома, крапива — в канаве и куры во дворе. Этот уголок отделен от прочего мира широкой рекой.

Автор в данном случае воссоздает здесь не психологические переживания героев, а обстановку «высшего порядка», атмосферу чистоты, уюта, покоя. Через них передается состояние Обломова – «покой, довольство и безмятежная тишина». В «тонком сне» Обломову грезилось, будто «он достиг той обетованной земли, где текут реки меда и молока». Пробуждаясь, он видел, что рай окружает его наяву: царство солнечного света, пение канареек, аромат экзотических гиацинтов и самое главное — любовь.

В самом начале этого любовного сюжета образ Агафьи (греч. доброта) являет собой торжество материального начала. Это «простая баба», весь внутренний потенциал которой исчерпывался словом «глупость». Примечателен облик вдовы-чиновницы, вернее, «говорящие» детали, задерживающие взгляд Обломова: «затылок», «шея», «спина», «локти». Ракурс обломовского восприятия героини в большинстве случаев предполагает «вид сзади». В то время как пластика внешнего выражения образа Ольги обратная: детали облика — глаза и брови, недвижные губы, ракурс видения — «вид спереди».

Однако в последней части романа, когда любовь пробудила в Агафье качества высшего порядка, преобразила ее, героиня становится похожей на подвижниц со страниц древнерусских житий: живет она в полном согласии с миром, в душе ее — тишина и покой. Местом ее подвижничества был дом, как и у ее возможного прототипа Ульянии Осорьиной — она труженица, устроительница домашнего очага. Любит Агафья по-евангельски, «не превозносясь» и «не ища своего». Для Ольги любовь была одним из средств самоутверждения. Агафья ничего не стремится «сжечь и развеять». Внутренняя логика образа Пшеницыной обусловила ее преображение из «простой бабы» в подвижницу духа.

В свое время Аполлон Григорьев тонко заметил, что Агафья «гораздо более женщина, чем Ольга». Это вполне созвучно авторской концепции развития образа, согласно которой Агафья должна соответствовать русским архетипическим представлениям о женском достоинстве. Вспомним, что Илье Ильичу женщина грезилась «как жена и никогда — как любовница».

в) «Разумное сосуществование» (Штольц — Ольга Ильинская). Эта история параллельна идиллической истории любви Обломова и Пшеницыной. Чувства героев полны изысканности, «тончайшей игры ума». Здесь также нет места плотскому влечению. Фон, на котором развиваются отношения Ольги и Штольца, живописен: горные вершины Швейцарии, вид на море, водопады, Крымский берег.

В супружестве Ольга и Штольц обрели «разумное сосуществование», их отношения — «гармония и тишина». Штольц ищет «в своей жизни… равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа». Он находит его в союзе с Ольгой. «Дождался! Столько лет жажды чувства, терпения, экономии сил души!».

3) Смысловой комплекс «Сон».

Возможность использования в художественном произведении сна «как средства раскрытия самых глубоких, сокровенных, неосознанных глубин, основ душевного склада героя» была известна задолго до Гончарова. Этот прием блестяще использовал Пушкин (сон Татьяны, сон гробовщика Прохорова, сон самозванца, сон Германа), его активно использовали Гоголь (сны в «Пропавшей грамоте» и «Страшной мести»). После Гончарова появятся сновидческие шедевры — у Достоевского будет пять символических снов Раскольникова в «Преступлении и наказании», сны братьев Карамазовых, у Толстого — сны в «Анне Карениной».

Однако в русской литературе нет другого произведения, где бы сон занимал такое же место, как в романе Гончарова. Во-первых, сон — наиболее комфортное состояние Обломова, так как это его способ постижения реальности, что восходит к древнейшим пластам человеческого сознания. Для Ильи Ильича сон — единственный путь в запредельный «платоновский» мир идеальных сущностей. Сон отражает его потайную духовную сущность. Во-вторых, сон значим и в композиционном отношении. Роман начинается с пробуждения Обломова, к читателю он приходит из сна. Со страниц романа Илья Ильич тоже уходит во сне: смерть настигает его спящим. На родине Обломова не умирали, а «почивали вечным сном». В-третьих, сон в Обломовке — это способ выявления эпического масштаба обломовского бытия. Сон — характеристика этническая, т. е. глубинное состояние русского человека.

Дата добавления: 2014-01-07